Бумажный день

Свет и звук возникли одновременно и неожиданно. Несколько мгновений Сергей не имел ни малейшего представления о том, где находится и даже кто он такой. Впрочем, сознание прояснилось лишь немногим позже. Ничего особенного не произошло, это даже не конец света. Всего лишь, блин, «усовершенствованный будильник»… Он  в сотый, наверное, раз за последние полгода помянул «незлым тихим словом» Вадика. Ведь, главное, как уговаривал, шельма: давай, мол, испробуй – с ним ни за что не проспишь! Еще бы, попробуй тут проспи. Даже если очень захочешь, ничего не получится. Запрятанные хитроумным приятелем во время совместно проведенного ремонта динамики в назначенное время в самых неожиданных местах издают наимерзейшие звуки. И кто, интересно, такие выдумывает? Мало того, при этом еще и занавески на окнах раздвигаются, заполняя комнату все еще по-летнему ярким солнцем начала осени.

Как бы ни было, кажется, пора вставать. Сергей совсем уже собрался привычно вскочить с постели (хотя, говоря откровенно, даже глаза открывать было лень), но вовремя спохватился. Сегодня на работу не идти, этакий внеплановый выходной. В институте, видите ли, «бумажный день».


Разговоры об этом дне в отделе велись как минимум неделю. За большее ручаться сложно, если ровно столько и проработал. Попал он в институт случайно, придя на собеседование «за компанию» с тем же Вадькой. Почему тот, признанный гений электроники и вообще мастер на все руки, выбрал именно это место, так и осталось тайной. Сергею же, «свежеиспеченному» социологу с дипломом, терять было совершенно нечего. Полгода вялотекущих поисков убедительно доказали: или менять специальность и переквалифицироваться в бухгалтера – или работать тысяч за 5 в месяц. Ни один из вариантов особого восторга не вызывал, так что идею пройти очередное собеседование он воспринял если не с энтузиазмом, то по крайней мере спокойно. Подумаешь, еще один день, очередная беседа – нас ведь не убудет. В успех попытки Сергей не верил ни на йоту. Слишком уж радужная перспектива вырисовывалась после прочтения объявлений на стенде института. Так в жизни не бывает, а если и бывает, то уж явно не про нашу честь.

В самом обычном пятиэтажном здании, в самом обычном кабинете – массивный дубовый стол с селектором и парой допотопных телефонных аппаратов, кресло с умеренно-пожилым чиновником, стул для посетителя и шкафы с папками – трудно ожидать от обычного собеседования чего-то оригинального. Знакомые обстоятельства, стандартная ситуация… Беседа протекала вяло и традиционно: кто, откуда, где и как учился, уверенно продвигаясь к казенно-стандартному «мы с вами свяжемся». Оба собеседника – и Сергей, и начальник отдела кадров – откровенно скучали, выполняя привычный, приевшийся обоим ритуал.

- Вы хотя бы в общих чертах представляете себе, чем занимается наш институт?

Ответ сам собой всплыл в памяти – и вырвался прежде, чем Сергей полностью его осознал.

- Полагаю, как и вся наука. Счастьем человеческим.

«Воистину: язык мой – враг мой. Если бы хоть чуть сообразить успел – понял бы, что глупость  сморозишь», - подумал он, наблюдая легкое удивление на лице кадровика. Дальнейший ход собеседования представлялся очевидным.

- Понятно. Что-нибудь с космосом? – неожиданно отозвался селектор, разделявший собеседников.
- И с космосом тоже, - с довольной улыбкой ответил Сергей, глядя на изумленное лицо сидящего перед ним чиновника. Уж больно забавно и неуместно в солидном учреждении выглядел этот обмен цитатами с селектором.
- Очень хорошо, Сергей Петрович! – продолжил селекторный собеседник. – Николай Степанович…
- Да, Дмитрий Трофимович, слушаю вас, - откликнулся немного пришедший в себя начальник отдела кадров.
- Оформляйте Сергея Петровича в пятнадцатый, к Панину. Вы, кстати, когда можете на работу выйти? – это уже Сергею.
 - Да хоть завтра! – теперь, похоже, пришел его черед удивляться.
 - Завтра, пожалуй, не стоит, - раздумчиво произнес невидимый собеседник. – А вот с понедельника (легкий смешок) милости просим к нам.
- То есть в субботу? – ответно усмехнулся Сергей.
- Э, нет, батенька, не все сразу. Значит, оформляйтесь – и до понедельника. Всего хорошего, Сергей Петрович! Николай Степанович, приказ жду от Вас приказ на подпись завтра утром.

Легкий, на пределе слышимости прозвучавший щелчок возвестил отключение селектора.

- Кто это был? – спросил Сергей несколько ошалело.
- Это? Дмитрий Трофимович, Наш Директор.

Честное слово, именно так это и прозвучало – каждое слово с заглавной буквы.

Вопреки собственному обыкновению, в тот понедельник Сергей ухитрился не опоздать на работу. Честно говоря, это оказалось не так уж сложно благодаря впервые отлаженной и испытанной системе Вадика вкупе с просчитанным до минуты маршрутом от дома до института. Несмотря на относительно ранний час, в пятнадцатом отделе, видимо, уже вовсю трудились: голоса спорящих можно было расслышать еще в коридоре, метров за десять до заветной двери.

- По моим расчетам осталось дней десять…
- Ерунда! Я тебе в сотый раз повторяю – в следующий вторник!
- Да брось, не может быть так скоро. Еще и месяца не прошло с начала цикла. Ты вспомни прошлый – почти два месяца. И то неожиданно, думали, что уж больно скоро…
- А, да чего тебе объяснять, если ты очевидных вещей видеть не желаешь! Пойми, чудак-человек, налицо явная тенденция к…
- Ладно-ладно, не заводись. Подождем, чего начальство скажет.

«Помню как вчера. Времени, конечно, прошло – всего ничего, зато событий… Да и вчерашний день, небось, долго не забуду».

Селектор в отделе «ожил» после обеденного перерыва – впервые за неделю.
- Внимание всем отделам, - голос директора прозвучал совсем негромко, но как-то чрезвычайно весомо. – Очередная коррекция произойдет завтра, расчетное время одиннадцать  ноль-ноль, погрешность полтора часа. Прошу начальников отделов организовать работу сотрудников согласно штатному расписанию. Жду ваших отчетов послезавтра в первой половине дня. Удачного нам дня!
- Я же говорил! – сразу после отключения селектора раздался торжествующий голос Ильи. – Я предупреждал, что это случится завтра!
Глядя на лица коллег, Сергей никак не мог решить, хороша ли услышанная новость. Уж больно разные чувства отразились на них: от явной радости до плохо скрываемой досады. Институт явно готовился к чему-то очень важному, но вот к чему?
- Ребят, объясните толком, о чем хоть речь? Что будет-то?
Прозвучало это даже не просительно – почти жалобно.
- Что-что… Бумажный день, - мрачно буркнул Добрыня.
Звали его, конечно, иначе, но прозвище, данное за богатырскую комплекцию и экзотическое отчество Никитич, пристало настолько прочно, что он и сам временами представлялся так при знакомстве.

Приятных ассоциаций словосочетание не вызывало. Воображение упорно рисовало нескончаемые вереницы сотрудников с бумажными папками в руках, сливающиеся в уходящую за горизонт очередь у дверей архива. Для чего всё это затеяно и откуда в здании горизонт воображение не сообщало. Зато с готовностью демонстрировало кипы бланков, анкет, отзывов и прочих крайне надоедливых, но жизненно необходимых для учёта и отчётности бумаг, которые каждый, «согласно штатному расписанию», должен будет заполнить, написать и подписать у десятка других сотрудников. Причем сделать это, разумеется, непременно завтра. Всё это Сергею в том или ином виде приходилось проделывать и на прежних работах, хотя и в не столь устрашающих масштабах. От одной только мысли, что так придётся провести весь рабочий день, становилось тоскливо и муторно.

- Слу-у-у-шайте…, - задумчиво протянул Игорь, крайне непочтительно, но как-то очень уютно присаживаясь на угол стола непосредственного начальника. - А ведь у Серёги этот – первый…
- О дьявол!
- А ведь точно… Да ещё и в институте без году неделя.
- Серёг, ты это… ну-у-у…
- Тихо все!
Мощный голос Панина легко перекрыл поднявшийся было гвалт. В установившейся тишине он подошёл к Сергею и сел напротив.
- Вот что, Сергей. Не успел я тебе рассказать – думал, будет еще время. Ты это… Посиди-ка завтра дома.
Завершение тирады прозвучало как гром среди ясного неба. Услышать такое от начальства, да еще в начале рабочей недели?!
- Да ну что Вы… Я же помочь могу, бумажки – дело не хитрое, кроме внимания ничего не требуют, - обескуражено попытался возразить Сергей.
- Как бы тебе помогать не пришлось, - угрюмо буркнул Добрыня.
- И то правда, - согласился Панин.
- В общем, так: на работу завтра не выходишь: всё равно обработкой займёмся в среду. Но если… словом, захочешь – ну там, поговорить (мало ли что), или помощи попросить… Ты не стесняйся, если что, приходи. А сейчас ступай-ка домой и выспись хорошенько. Шагай, шагай… Или тебе письменный приказ нужен?
Против такого распоряжения начальства возражать трудно. Особенно если оно сопровождается улыбкой и шутливыми, но от этого не менее ощутимыми толчками в спину. Сергей, правда, не мог понять, когда это он ухитрился незаметно для себя самого подняться… Но сейчас они были уже почти в дверях, сопровождаемые сочувственно-одобрительным:
- Правильно, Степаныч, пусть отдохнёт парень!
- Вот еще что, - задумчиво произнёс Панин вслед уходящему Сергею. – Никто своей очереди не знает, никто. И если твой черёд пришёл – что бы ты ни делал, как бы ни крутился – ОНА тебя найдет.
Фраза прозвучала как-то пугающе.
- Кто? Зачем найдет? Что хоть будет-то?! – Сергей почувствовал, что вообще перестаёт что-либо понимать. На шутку, однако, не похоже…
- Эх, кабы заранее знать… Тут, понимаешь, главное – не растеряться и не испугаться. А то ведь бывает знаешь как? Чуть дрогнешь, задумаешься дольше положенного, не сделаешь чего-то – и всё, готово… И ничего не исправить уже. Так что ты это… если что, не пугайся, главно дело. А теперь – шагай домой.


Странные воспоминания окончательно прогнали сон. Ничего не поделаешь, придётся вставать. Сергей осторожно приоткрыл глаза, заранее щурясь от предчувствия яркого солнечного света. Прямоугольник окна неторопливо пересекал самолётик. Самый обыкновенный бумажный самолётик, из тетрадного листа «в клеточку», с нарисованными на крыльях звёздами. Он выписывал пологую нисходящую спираль внутри оконной рамы. Так, словно был частью скринсейвера: достигая границы светового прямоугольника, самолёт разворачивался и неторопливо скользил к противоположной. Когда-то Серёжа и сам любил складывать такие: главной задачей было свернуть лист так, чтобы твой самолётик продержался в воздухе дольше приятельских. Он, помнится, частенько выигрывал подобные состязания. Воспоминания были приятными и Сергей, проследив полёт до нижней границы окна и поборов мимолётное желание подойти и продолжить наблюдение, бодро поднялся с дивана и отправился умываться с довольной улыбкой. Вопреки давешним смутным опасениям, день начинался чудесно.

За полчаса, потраченные Сергеем на гигиенические процедуры и лёгкий завтрак, погода успела измениться. То здесь, то там в небе, словно ниоткуда, появились маленькие неопрятные облачка, свешивающиеся к земле редкими серыми волокнами дождя. Иногда среди них вспыхивали и гасли кусочки радуги. Изрядно потускневший и опустевший город, спасаясь от накатывающей тоски, словно пытался удержать в своих границах пятачки, не задетые дождем и с высоты шестнадцатого этажа казавшиеся солнечными зайчиками. Разрастающаяся непогода охотилась за ними, окружая последние очаги света и поглощая их один за другим.

Ни погода, ни постепенно ухудшающееся настроение не располагали к активной деятельности. Сергей, однако, по опыту знал: если поддаться и ничего не делать, станет только хуже. Так что надо собраться и куда-нибудь пойти. Наскоро переворошив в уме все данные о собственных возможностях и потребностях, он не смог обнаружить веской причины выйти из дома.
«Так дело не пойдет… Без насущной необходимости только в хорошую погоду гуляется, а сейчас… Но если причины нет – её следует срочно придумать. Значит, мне надо… ну хотя бы… О! Пойти и наконец-то купить себе костюм».
Покупка явно не относилась к числу насущно необходимых. Однако принятое решение, сулящее прогулку под противным осенним дождиком, вопреки всякой логике стабилизировало портящееся настроение. Приободрившись, Сергей быстро оделся и решительно покинул квартиру.

При выходе из подъезда он направился к почтовому ящику – «удалить спам», как говаривал всё тот же Вадик. Полезной корреспонденции не ожидалось, и всё-таки привычка – вторая натура. Так что просмотреть надо.
«Ну точно, так и есть: «пицца на дом», «ремонт бытовой…», «похудеть навсегда», «… и других аксессуаров из кожи заказчика в кратчайшие сроки» (брр, мистикой какой-то отдаёт!)»
Временами такие объявления даже забавляли, хотя чаще всё-таки изумляли и раздражали своей очевидной тупостью и никчёмностью.
«Так, что там ещё есть в этом ворохе макулатуры? Ага, районная газетка… пусть остаётся, временами бывает полезно. Хлам… хлам… А это еще что?!»

Из-под вороха разнокалиберных бумажек «на поверхности» появился конверт. Заклеенный конверт из плотной желтоватой бумаги. Ни обратного адреса, ни каких-либо пометок, ни почтового штемпеля – ни-че-го.

Это было непривычно и странно. Нет, даже не просто странно – это было Событие. Нечто из ряда вон выходящее. Конечно, «письма счастья» из Пенсионного приходили одно время регулярно, но сейчас их в ящики бросать перестали. Да и не водилось за ПФ склонности к повышенной секретности в виде отсутствия информации об отправителе.  А тут ничего. Отчётливо пахло дурацким розыгрышем. Иных вариантов Сергей придумать не мог: активная переписка для него закончилась с тех самых пор, как они с Лидой… Настроение, как всегда при воспоминании о ней, стало стремительно портиться.

История их отношений была похожа на сказку – «ибо так бывает только в книжках и кино». Да и закончилась классически. Дружба Сергея и Лиды, бережно пронесённая сквозь все насмешки и неурядицы средних и старших классов школы, к первому курсу института тихо и незаметно переросла в любовь. Они осознали это внезапно и одновременно, без слов – просто однажды взглянув друг другу в глаза. На следующий же день каждый нашел в своём почтовом ящике листок бумаги, на котором знакомым почерком была написана короткая фраза. Как выяснилось, одна и та же… С тех пор началась их регулярная переписка – так, словно катастрофически мало было проведенных вместе 12 часов в сутки и бесконечных телефонных разговоров между ними. Это была Любовь, и иначе просто не могло быть – настолько очевидной представлялась эта истина, что произнесённое старостой курса  «Благословляю вас, дети мои!» на вечеринке по поводу окончания первой сессии было воспринято всеми как само собой разумеющееся.

Они расстались сто восемнадцать (уже почти с половиной) дней назад. Что называется «цивилизованно» - без ссор, скандалов и взаимных упрёков. Каждый с твёрдой уверенностью, что в этой ситуации прав и менять точку зрения – сродни предательству самого себя…

- Так, наверное, будет лучше. Для обоих. Счастливо!

Сколько раз после этого Сергей порывался позвонить, прибежать, встретить – и всякий раз спотыкался о проклятые «прав» и «предательство»! До сих пор он был также твёрдо уверен в этих двух пунктах…

Надо было срочно отвлечься. Иначе – он это точно знал – не избежать депрессии. Например, можно попытаться логическим путём определить, от кого письмо и что в нём. Итак… завещание троюродной бабушки из Бобруйска? М-да, попытки мысленно пошутить для поднятия собственного настроения ему никогда не удавались. Но попытаться-то стоило… «Положите бумаги на солнечные часы»? – Принципиально невозможно за неимением ни того, ни другого; да и некому такое писать. Письмо счастья? Стиль распространения, конечно, похож – так их тоже рассылали. Вот только подобные послания давным-давно вышли из моды, ещё во времена их с Лидой девятого класса…
«Так, стоп! Отставить воспоминания – эта дорожка нам хорошо знакома. Нечего гадать – читать пора».

Рассуждая подобным образом, Сергей неторопливо брёл по улицам, совершенно не задумываясь о том, куда он идёт.
- Ну-с, посмотрим!
С этими словами он аккуратно вскрыл конверт.

Увиденное было даже не неожиданностью – шоком, вторым за сегодня. Согласитесь, получить письмо, написанное тобой самим, мягко говоря, странно. Но и ошибиться невозможно – трудно не узнать свой почерк. Сергею не было нужды читать письмо. Он до сих пор помнил наизусть весь текст. Будучи в восьмом классе (нынешний девятый, стало быть), в период повального увлечения разнообразными «письмами Счастья», они с Лидой, довольно хихикая, сочинили свой вариант.

"Здравствуй, незнакомый друг!
Вот и пришёл твой черёд – ты получил Письмо Судьбы. В незапамятные времена начало оно свой путь, написанное безвестным китайским мудрецом. Неоднократно менялись язык и текст послания, но смысл всегда оставался неизменным.
Многие люди достойны Счастья. Но лишь немногие сотни во всём мире способны изменить свою Судьбу – путь Просветления не для всех. И только единицы могут сделать это осознанно, повинуясь Её знакам. Сегодня я дарю тебе шанс войти в их число. Помни: если ты получил это письмо, значит Судьбе угодно, чтобы ты задумался о Ней и однажды нашел свой единственно верный путь.
Избранников Судьбы не может быть слишком много. Поэтому перепиши письмо всего ДВА раза и отправь достойным людям для размышления. Сделай это – и в скором времени жизнь твоя изменится, ибо Она говорит тебе: готовься предстать перед выбором. Если ты выполнишь это единственное условие, однажды отправленное письмо вернется к тебе, и придёт Час Решения. Ткань реальности станет подобной размокшему листу рисовой бумаги в руках твоих: то ли расползётся неряшливой грязью, то ли сложится в причудливые фигуры, повинуясь малейшему движению. Настанет время вершить свою судьбу.
Прервав же путь письма, не отправив его, ты обречёшь на неведение многих достойных людей – но этим не отвратишь от себя бремя Выбора. Судьба всё равно найдёт тебя, и Час Решения пробьет на твоих часах; вот только заметишь ли ты это без Её подсказки? Сумеешь ли найти свой Путь и сделать нужный шаг?"


Мыслей не было. Совсем. Никаких. Сергей никогда не верил ни в фантастику, ни в мистику. В совпадения, впрочем, тоже не верил – но факты упрямы, им не верить трудно. Всё также совершенно автоматически он вышагивал по улице, не обращая внимания на окружающий мир.

- Начинаем передачу «В рабочий полдень». В эфире рубрика «Вы нам писали», - благожелательно рявкнуло откуда-то слева так, что Сергей, вздрогнув от неожиданности, выронил конверт.
В конверте, помимо «письма Судьбы», обнаружился сложенный ровно пополам тетрадный листок. В клеточку. Оторопело глядя на этот листок, Сергей вдруг отчётливо понял: он знает, что произошло. То есть не всё, конечно… Но то, чего он не знал, стало вдруг несущественным.

Даже сквозь бумагу можно было различить, что на листе написано одно-единственное слово. И стало пронзительно ясно, что не имеет значения, какое именно. Важен лишь факт: оно написано. Сейчас, в этот миг, Судьба влажным листом бумаги замерла в руках, послушно готовясь принять любую причудливую форму – или разлететься сотнями обрывков.