Приют странника. 5

***
Голос:
Поднимала крылья белая голубка.
Крылья у нее белоснежные.
Глаза – синие
Сердце –  голубое
А душа – многоцветная радуга:
Алый
Желтый
Зеленый
Голубой
Синий
Фиолетовый

***
Возможное может исчезнуть в потоке ожидаемых и неожидаемых возможностей, как легкая  и ослепительная вспышка. Я и ты – настоящее.
Если отбросить все возможности, предвкушение будущего и размышления о прошлом и интуитивно, исключая сознание, пережить настоящее, разрешая себе, наконец, понимать себя как любовь и ничего другого, – можно проснуться Богом.
Ты тоже Бог, пока еще спящий.
Разве ты этого не знал?
Я буду всегда любить тебя, мой волшебник, не спрашивай почему.
Как сейчас.
Я помню тепло твоей души.
Хорошо, пусть будет так.
Представь себе: я – мгновение, и ничего больше. Миг – и меня больше нет. Я не могу задержаться и никогда не вернусь.
Но прошу, не придумывай очередную иллюзию. Если ты знаешь, что такое мгновение, ты оценишь мой подарок: я дарю тебе происходящее.
Открой глаза и посмотри внимательнее – и ты найдешь меня среди камней, ветра и свинцового неба над головой. Я буду стоять, запрокинув голову к небу, и смотреть, как крупные капли дождя падают мне на лицо…

***
Сердце.
Я слышу ветер на пустыре, над ним –
Небо –
На востоке и севере – свет,
Чистое, голубое.
На западе и юге – еще серые облака есть;
Но ветер гонит их прочь.
Прочь от дерева на камнях –
Полили, и будет!
Пусть теперь солнце отогреет
Каждый листочек его.
Оно слышит и ждет,
В легком трепете и волнении – уже,
И глубокой радости – всегда.

***
По этой дороге никогда нельзя пройти дважды. Никогда. Я думала об этом, глядя на море. Оно лизало мои пальцы, будто прирученное чудовище. А где-то – далеко-далеко – топило корабли…

Мой дорогой человек, как же так? Меня застала буря в пути. Наш корабль бросало с волны на волну, и ветер, ревя, ломал мачты, словно руки или спички, кромсал паруса. Море съело тела всех матросов. Конец. Я лежу на камнях, море омывает мои холодные ноги. И вот я мертв…

…Позади Гор и Галя играют в салки.
- Как мы туда доберемся? – спросил Гор, наконец, поймав свою возлюбленную.
Я показала на море.
- Ты умеешь ходить по воде? – рассмеялся Гор. – Если – да, покажи, и я поверю в тебя, Господи!
Качаю головой:
- Ты умеешь грести?
- Грести?
- Ну да. Веслами. Позади вас лежит лодка. Это и будет транспортом.
- Лёль, там не было моря.
- Где?
- В Эльбири
- Ты его не заметил.
- Как можно не заметить МОРЕ?
- Можно, если оно – маленькое. Ты задаешь слишком много вопросов. Ты сам захотел прийти туда еще раз. Помнишь: Голос – Дорога – Сердце? Просто доверься. Ладно?
- Хорошо, – сказал он, толкая лодку в воду.
- Это может быть опасно, – пошутила Галя.
- Не шуми.
Мы сели в лодку. Гор взял в руки весла. Я присела на носу лодки. Галя – рядом с возлюбленным.
«Странная встреча. Зачем ты позвал их с собой?»
«Не знаю. Впрочем, увидишь сама…»
- Дом – это как корабль, а ты даже не капитан. Пассажир. И вот спешишь на пристань, как влюбленный. Но корабль может не приплыть или задержаться в чужом порту...
- Куда грести?
- Вперед.
- Все время?
- Все время.
- Через полчаса взойдет солнце.
- Я знаю.
- Она же не касается воды, Гор! Она же не плывет! – воскликнула Галя, глядя вниз на воду.
- Кто?
- Лодка! Она летит…
«Черт возьми, правда, летит».
- Ты не отличаешь море от неба? Посмотри, небо все еще над нами.
- Ты издеваешься?
- Нет. Прости. Ну и пускай себе летит. Ведь это не важно: летит она или плывет. Она движется! – я посмотрела на воду. – Гор, брось ты это гиблое дело.
- ??
- Я о гребле. Судно, похоже, и само знает дорогу. Может, когда-то легендарный Христос читал в этой лодке свои проповеди, и она переняла парочку его странностей? Этакий священный Грааль…
«Скорей бы!». Небо на востоке полыхало. Корабль великого Амон Ра вот-вот покажется на горизонте. А может, это будет огромный жук-скарабей? Он выкатит светило со дна океана – этот огненный шар – и водрузит его где-нибудь на небосклоне.
Но уже видны мачты моего каменного корабля, его паруса, паруса…
Я запела песенку:

Плывет себе лодочка,
А в лодочке – человек,
Не простой, не живой, не призрак, не во плоти, не в Духе, не в пути, не в отчаянии, не с любовью, не с миром, не с войной, не с попутчиком, не в Боге, не от дьявола;
Так, в лодочке…
Плывет себе лодочка, а в ней…
Ну, вы сами знаете…

- Я не помню этой дороги, – сказал Гор.
- Дорога может быть только одна. Смотрите: рассвет, берег, старые камни, дерево на пустыре. Просто мой корабль собрался в путь. Просто иногда мы сами путешествуем на чужих кораблях.
Мы причалили к каменистому берегу.
- А как же деревня?
- Что деревня?
- Она осталась?
- Представь, что деревушка – это пассажирские каюты. Люди, живущие в ней, за всю свою жизнь видели только море. И никогда... Никогда – берег.
- Но ведь раньше моря не было! Они должны это помнить!
- Иди и расскажи им об этом.
Мы поднялись по скалистому побережью к замку. Соленые и мокрые мы вошли в дом.
Сальварат не пришел в этот раз. Но в камине горел огонь. Мы позавтракали.
- Почему именно рассвет? – спросил Гор.
- Что рассвет?
- Почему сюда можно придти только на рассвете, а не днем или, может быть, ночью?
- Не знаю наверняка. Возможно, потому что дом – это всегда начало пути, неважно куда – на работу, в институт, в магазин за хлебом, в другую страну…

Жил да был один человек. Волшебник. Он сплетал сны из тонкой серебряной нити, придумывал новые звезды. Из тонкой вуали сумерек человек сшил себе легкий плащ, из солнечного луча срубил посох, он носил свитер, связанный из дождевой пряжи.
Однажды он наколдовал меня. И, вроде бы, чем не бог? А нет, волшебник.
Я осталась в пустой комнате, поглощенная зыбким одиночеством. На столе стоял бокал с недопитым вином. Бездумно, с неосознанной нежностью прикасаюсь к нему, погладив бокал, пригубляю вино. Дом показался мне безнадежно опустевшим. Незакрытые двери печально скрипели на ветру. Гор и Галя убежали ловить солнечных зайцев и летние ветра, мечущиеся на пустыре. Они вышли, держась за руки.
«Ты соединил их сердца вечной любовью…»
«А ты не хотела этого?»
«…»

Старому Креслу захотелось погулять на свежем воздухе. Оно скрипело от запущенной простуды. Только непреодолимое желание почувствовать на подлокотниках ветер августа унесло его на самую крышу. Я взяла на чердаке патлатый клетчатый плед и поднялась к Старому Креслу. Нежно погладив выцветшую спинку, я забралась в него, поджав под себя голые пятки, и укрыла нас обоих пледом.
«Ты так никогда не вылечишься», – упрекнула я его.
«Я никогда не умру от простуды», – в ответ заметило Старое Кресло.
Синий ветер в экстазе растрепал мои волосы. Я попросила кресло:
«Покачай меня, убаюкай. Я устала».
По пречисто-голубому небу брели облака. Солнце клонилось к закату. Небо очень похоже на Тропу Сердца. А может, и нет вовсе никакой дороги? Только небо… Вдалеке, у дерева на пустыре, Гор срывал для Галочки синие цветы. Мне на мгновение даже показалось, что я вижу, как он улыбается. Я тоже улыбнулась ему в ответ, как будто он мог увидеть мою улыбку, как будто его улыбка могла быть обращена ко мне.
Я еще не успела уснуть, когда на тропинке к Вагхтанару показался человек. Он шел налегке, без посоха и сумы. В какой-то миг в его лице отразились все лица, в которых я так тщетно искала тебя… Один раз, перед самой дверью, ты обернулся назад, на дорогу. Только один раз. А затем вскинул голову и бросил тихий взгляд на небо, на крышу, на Старое Кресло, на меня…
Ты взбежал по лестнице, и каждый твой легкий шаг разбивал мне сердце. Ты распахнул чердачное окно и запрыгнул на крышу.
«Здравствуй, мой капитан».
«Здравствуй, нежный странник моего одиночества».
Ты поднял меня на руки и опустился в Старое Кресло. Ты баюкал меня, тихо шепча красивую песню на несуществующем языке. Не брат, не друг, не враг, не отец, не сын, не муж, не возлюбленный.
Ты колдовал меня, как дождь, как любовь, как волшебный замок, где-то, между землей и небом... где-то, но нет у земли края, ибо она круглая и вертится.
И плененная душа слепой птицей клевала в висках: «Ты пришел…пришел…пришел…пришел…
Не уходи!»
Мы спустились в дом. Огонь в камине почему-то угас. В глубоком, мягком сумраке, не вызывая даже шороха и тихого шепота, я опустилась на шкуры. Ты налил вина и присел рядом. Потрясающе: сумерки впитывают звуки, как губка. Синий цвет делает невозможным все существующие частоты звуковых колебаний. Немые, мы заговорили руками.
«Как ты жила все это время?»
«Не помню»
«Ты изменилась»
«Наверное»
«Слишком много плачешь»
«Не просыхая»
«Зачем ты ищешь меня?»
«…»
«Иногда я просыпаюсь от звука твоего голоса. Отпусти меня»
«Если бы я могла…»
«Пойдем, я покажу тебе звезды»
Мы вышли на пустырь.
Воздух уплотнился ароматом маттиолы. Ты опустился на колени, осторожно сделал лунку у корней сосны и опустил туда семечко.
«Что это?»
«Аленький цветочек. Здесь вокруг все синее. Только синее… Понимаешь, все должно меняться, даже это место, это закон всего сущего. Иначе однажды ты придешь к невозможности пути»
«А как же Гор и Галя?»
«Они ушли домой. Пойми, у них он свой. И у меня тоже. Ты не можешь вечность держать нас в своей голове. Не цепляйся за людей, – ты делаешь их призраками»
«Они могут заблудиться и не найти дорогу назад»
«Никогда. Теперь они знают дорогу. Дорогу друг в друга. Дом и сердце стали для них единым»
«Но почему же мне так хочется взвыть: а как же я?!»
«Не отчаивайся, детка, когда-нибудь и ты вернешься домой»
«Но будешь ли там ты?»
«Может быть… Я не знаю»
Ты заглянул в небо
«Посмотри, какое волшебство! Я не колдовал тебя, аленький цветочек. Запомни: ты – падающая звезда. Прежде, чем догоришь, вспомни себя. Бог не зажигает звезды, и не он срывает их с небес. Я не Бог. Не твой бог, детка»
«Тогда позволь мне стать твоей госпожою»

Я проснулась на шкурах у огня. Рядом стоял бокал с недопитым вином.
«Он ушел».
«Верни мне его еще когда-нибудь», – попросил Эльбири.
«Я постараюсь. Я думаю… Я могу… Я наколдую его тебе, однажды, когда-нибудь…»

***
- Ну, как продвигается твоя книга? – мрачно спросил Единорог.
- Нормально.
- Нормально?! И это все, что ты можешь сказать? А как же вдохновение, экстаз?
- Ради бога, отстань! – отворачиваясь от него, зло падаю на софу.
- Скажи, для чего ты вообще начала ее писать? – не успокаивается мой настырный приятель.
Смягчаюсь. Смотрю в изумрудные глаза, исполненные готовности понять, едва касаюсь призрачной гривы, разбавленной солнечным светом и волшебством, улыбаюсь:
- Хорошо, я скажу. Может быть, ты поймешь. Помнишь книгу про Алису в стране чудес, когда она повстречалась с единорогом в волшебном мире? Он сказал тогда маленькой девочке: «Если ты поверишь в меня, я поверю в тебя». Понимаешь, я устала жить верой в несуществующее, в то, что отказывается от существования. Я устала додумывать вас, мне надоело жить единорогами и драконами, синими волками и  крылатыми лошадьми, не получая ответа. А книга - это своего рода проживание. Я решила прожить вас, раз и навсегда. Потом забыть. В этой книге останется вся моя вера. Не во мне, понимаешь? Слишком тяжелое бремя. Я мечтаю научиться жить, как нормальные люди. Я ведь не странная девочка и не полуночный шизофреник. Ты ведь знаешь.
Единорог покачал венценосной головой:
- Конечно же, ты не странная девочка, просто не от мира сего…
Он растаял в вечернем зареве, наполнившем комнату, будто глубокий прозрачный сосуд. Но в комнате еще долго дрожал тонкий аромат фиалок и дикого жасмина. Так долго, что мне захотелось разреветься от горечи, раздиравшей больное сердце. Прости, если я обидела тебя, мой прекрасный. Я не хотела…

***
Набрав номер, останавливаю сердце, вслушиваюсь в гудки, которые кажутся потусторонними, как шелест опадающих листьев.
- Дэв?
- Да
- Я проснулась сегодня с чувством, что все единороги умерли, а я чудовище с высоких гор.
- «Чудовище жилец вершин» , – поправляет трубка.
- Пусть так. Ты не мог бы оживить мне одного единорога? Моего… Он все время жил у дерева в лесу. Слушал бубенцы и колокольчики. Он ничего никому плохого не сделал. И вот его больше нет!
- Разве я могу?
- Но ведь ты говорил, что был богом...
- …
- Ты никогда не переставал им быть! Оживи моего единорога.
- Хорошо, я попробую.

***
Глупо. За сигаретой переписываю старые обрывки снов. Но придет зима, будут новые сны. Она наметет их на улицы и укроет города. Снег – все равно, что пепел, только холодный; пепел – все равно, что снег, только не тает.
Новый дневник – новое страдание, вечера, иллюзия мученичества, слабость одиночества и все такое…
Черт бы побрал эти знаки препинания! Скачут по тетради, точно солнечные зайцы да капли дождя. Но все не те…
Я запуталась. Или раньше: « - Я запутался, - сказал огонь бабочке». Она и подлетела. Дура! В одного влюблена всем сердцем. К другому – привязана всей душой. Разорвите меня на части и закопайте далеко друг от друга под камнями. Сердце сожгите, а прах пустите по ветру, или в чаше по морю – пусть плывет. А душа – пускай развеется дымом от сигареты. Может, если будет благоразумной, вернется домой.
Воскреси для меня единорога. Пусть себе живет в своем сиреневом лесу. Только бы знать, что он живой. Топчет траву ногами, сбивает витым рогом шишки для медвежат. Не любит, не сожалеет. Созерцает и ждет. А когда проснутся Великаны Перевала Срывающихся Звезд, и вернутся эльфы, он будет стоять на пороге новой эпохи, и синий ветер будет развевать его легкие кудри, страшно сияя на кончике рога.
Оживи мне единорога.

***
Осень присела со мной на скамейку. Рыжая, в легком огненном платьице, босая. Обняла руками плечи и дрожит, бедняжка.
- Да, милая, от рыже-алого огня твоего листопада не согреешься, – замечаю я, сбрасывая с себя плащ, укутываю в него продрогшую осень. Она поджимает под себя босые ноги, сжимает у горла предложенный плащ и смотрит на меня большими синими глазами.
Угощаю ее сигаретой. В ответ она улыбнулась. Прикуривает и смотрит вперед на улицу. Бледные, почти прозрачные, руки с тонкими длинными пальцами. «Какую музыку играешь ты, осень?». Достаю флейту, согреваю ее губами. Осень роняет окурок, обернувшись ко мне, колдует скрипку из ряженых листьев. Смычок взлетает над тонким запястьем, она подхватывает мою мелодию и оплетает своей, осторожно, стараясь не нарушить легкости звуков.
А вокруг нас, объятый оранжевым пламенем, полыхал город. И все бы ничего, только ночь, сгибаясь под тяжестью собственной бездонности, сложила свои темно-синие влажные крылья и бросила нам под ноги, будто сорванные цветы.

***
Желтый трамвай. Синяя птица на коленях. Ты и я.
- Ты каждому своему возлюбленному обещаешь любить его вечно?
«Не вечно – всегда. А как же иначе?».
- Зато ты не даешь никому никаких обещаний.
Вспоминаю темную комнату. И ребра батареи снова врастают в спину. Хочется поежиться, вздрогнуть, но сдерживаю себя. Черт бы побрал тебя с твоим желанием быть любимым.
- Да, я не даю таких обещаний, которые не могу выполнить, – отвечает Дэв.
О, в тебе снова заговорило уязвленное самолюбие. Ты чувственно слеп, кажется мне. Заходящее солнце плавит окна. Но нам с тобой никогда не найти продолжения друг в друге. Потому что я, обещая тебе вечную любовь, верю в это всем сердцем. Ты же – заведомо сомневаешься. Может быть, потому ты так мало говоришь мне об этом.
Продолжаюсь в метро, в темный осенний вечер. В голове неприятное покалывание. Даже не боль, раскалывающая череп, просто легкое покалывание. Но все равно неприятно. Недоболь… Смотрю на пассажиров в соседнем вагоне. Ощущение: будто вереница звездолетов несется неведомо куда. В каждом из них – люди. Бывает, украдкой глянешь на человека напротив и подумаешь о том, что он мог бы стать твоим другом, единственным, близким и дорогим, что ему запросто принять тебя со всеми твоими комплексами и сомнениями…
Но почему же тогда мы с тобой никак не можем понять друг друга, услышать, мы – однажды решившиеся на близость сознательно и обоюдно? Почему же сейчас мы не идем на компромиссы. И каждый из нас верит в то, что он любит, именно он, только он, сомневаясь в другом.
Мне не нужна эта война. «Я на тебе, как на войне» – пошло, но откровенно актуально. И, пожалуй, следовало бы поступить как в песне: «Окончен бой, беру портфель, иду домой». Но точно колокольный гром приходит понимание, что я же первая не выдержу и вернусь.
Но все же…

***
Слабое дыхание зимы подкралось к самому порогу и теперь лижет босые пятки осени.
Просыпаюсь ночью и, не находя его рук на подушке, закрываю глаза никотиновым дымом и реву в потолок. А иногда и нахожу руки, да не те. И сигануть бы из окна, но старые крылья обветшали и растрепались.
Мой дорогой друг уехал из города. Он часто говорил: «Вот бы смастерить себе плащ и посох и отправиться в путь. Может, где-то на другом конце земли или в другой вселенной стоит и мой замок – мой дом, мой голос? И найти бы дорогу, ведущую туда…».
Конечно же, мой дорогой друг, стоит твой дом, и даже не важно, в этой или другой вселенной, и как далек туда путь. Сделай глубокий вдох и задержи дыхание. Достаточно вечность не подышать. Прислушайся, мой хороший, к своему сердцу – оно у тебя большое и прозрачное от любви. Слышишь? Тики-так. Тики-тук. Тики-тух…
Шаг – удар, шаг – удар, и еще… Ты на правильном пути.
Однажды…
…я пришла к моему дорогому другу, но его уже не было. Ни записки, ни рисунка, только радуга на столе и недопитый солнечный чай. Может, с самого начала он мне только привиделся?
Я села в плетеное кресло. Сделала глоток холодного чая. Достала флейту и, тихонько наигрывая музыку, я стала ткать тонкую нить длинного, может даже бесконечного пути домой для него, моего дорогого друга.

***
Сердце:
Дом мой, душа моя, освети мне дорогу, идущему в кромешной тьме безликого одиночества.
 
***
Черт бы побрал эти руки, скользящие по тебе, подобно бесплотным телесам призраков, растворенных в вязком тумане. Это ощущение интимности и реальности обволакивает тебя, точно молоко, однако в следующее мгновение оно иллюзорно. Ты не бог, и все же…
Точно рыба, пойманная на крючок, я бьюсь о воду, пытаясь вырваться на свободу, не упустив при этом червячка. Но ты подсекаешь мои движения. Ты хочешь меня раздавить, сварить из меня суп или бросить жирной котяре: мне не исполнить твоего самого заветного желания, в этом моя вина. Ты все равно обречен на сожаление, и неважно: съешь ты меня или отпустишь, или посадишь в прозрачную банку, как украшение.