Судейские семьи

   


                В В Е Д Е Н И Е

Обычно  под коррупцией понимают злоупотребление доверенной властью ради личной выгоды. Существуют также и другие определения, которые вносят уточнения, что власть включает доверенные ресурсы, что она может относиться к государственному и частному сектору, или используют более строгие юридические формулировки.
Корру;пция—термин, обозначающий обычно использование должностным лицом своих властных полномочий и доверенных ему прав в целях личной выгоды, противоречащее законодательству и моральным установкам. Наиболее часто термин применяется по отношению к бюрократическому аппарату и политической элите. Соответствующий термин в европейских языках обычно имеет более широкую семантику, вытекающую из первичного значения исходного латинского слова.
Характерным признаком коррупции является конфликт между действиями должностного лица и интересами его работодателя либо конфликт между действиями выборного лица и интересами общества. Многие виды коррупции аналогичны мошенничеству, совершаемому должностным лицом, и относятся к категории преступлений против государственной власти. Коррупции может быть подвержен любой человек, обладающий дискреционной властью —властью над распределением каких-либо не принадлежащих ему ресурсов по своему усмотрению (чиновник, депутат, судья, сотрудник правоохранительных органов, администратор, экзаменатор, врач). Главным стимулом к коррупции является возможность получения экономической прибыли, связанной с использованием властных полномочий, а главным сдерживающим фактором — риск разоблачения и наказания.
Согласно макроэкономическим и политэкономическим исследованиям, коррупция является крупнейшим препятствием к экономическому росту и развитию, способным поставить под угрозу любые преобразования. Исторические корни коррупции, вероятно, восходят к обычаю делать подарки, чтобы добиться расположения. Дорогой подарок выделял человека среди других просителей и способствовал тому, чтобы его просьба была выполнена. Поэтому в первобытных обществах плата жрецу или вождю была нормой. По мере усложнения государственного аппарата и усиления власти центрального правительства, появились профессиональные чиновники, которые, по замыслу правителей, должны были довольствоваться только фиксированным жалованием. На практике чиновники стремились воспользоваться своим положением для тайного увеличения своих доходов.
Первым правителем, о котором сохранилось упоминание как о борце с коррупцией, был Урукагина — шумерский царь города-государства Лагаша во второй половине 24-го века до н. э. Несмотря на показательные и часто жестокие наказания за коррупцию, борьба с ней не приводила к желаемым результатам. В лучшем случае удавалось предотвратить наиболее опасные преступления, однако на уровне мелкой растраты и взяток коррупция носила массовый характер. Первый трактат с обсуждением коррупции —«Артхашастра» —опубликовал под псевдонимом Каутилья один из министров Бхараты (Индии) в 4-м веке до н. э. В нём он сделал пессимистичный вывод, что «имущество царя не может быть, хотя бы в малости, не присвоено ведающими этим имуществом».
Особую озабоченность вызывала продажность судей, поскольку она приводила к незаконному перераспределению собственности и желанию решить спор вне правового поля. Не случайно ведущие религии из всех видов коррупции осуждают в первую очередь подкуп судей: «Даров не принимай, ибо дары слепыми делают зрячих и превращают дело правых» (Исх.23:8, см. также Втор.16:19); «Не присваивайте незаконно имущества друг друга и не подкупайте судей, чтобы намеренно присвоить часть собственности других людей» (Коран 2:188).
Начиная с конца 18-го века на Западе в отношении общества к коррупции наступил перелом. Либеральные преобразования проходили под лозунгом, что государственная власть существует для блага людей ей подвластных, и поэтому подданные содержат правительство в обмен на неукоснительное соблюдение чиновниками законов. В частности, согласно Конституции США, принятой в 1787 года, получение взятки является одним из двух явным образом упомянутых преступлений, за которые Президенту США может быть объявлен импичмент. Общество начало оказывать всё больше влияние на качество работы государственного аппарата. По мере усиления политических партий и государственного регулирования, растущую озабоченность стали вызывать эпизоды сговора политической элиты и крупного бизнеса.
Во второй половине 20-го века коррупция всё больше начала становиться международной проблемой. Подкуп корпорациями высших должностных лиц за границей приобрёл массовый характер. Глобализация привела к тому, что коррупция в одной стране стала негативно сказываться на развитии многих стран. При этом страны с наиболее высоким уровнем коррупции более не ограничивались третьим миром: либерализация в бывших социалистических странах в 1990-е годы сопровождалась вопиющими должностными злоупотреблениями.
Коррупцию возможно классифицировать по многим критериям: по типам взаимодействующих субъектов (граждане и мелкие служащие, фирмы и чиновники, нация и политическое руководство); по типу выгоды (получение прибыли или уменьшение расходов); по направленности (внутренняя и внешняя); по способу взаимодействия субъектов, степени централизации, предсказуемости. В России и в Украине исторически коррупция также различалась по тому признаку, происходило ли получение неправомерных преимуществ за совершение законных действий  или же незаконных действий.
Разные проявления коррупции имеют различную этическую оценку: одни действия считаются преступными, другие всего лишь безнравственными. К последним, как правило, относятся кумовство и покровительство на основе политической ориентации, которые нарушают принцип меритократии. Следует отличать коррупцию от лоббизма. При лоббировании должностное лицо тоже использует свои властные полномочия для повышения шансов переназначения или для продвижения по должностной лестнице в обмен на действия в интересах определённой группы. Отличие состоит в том, что лоббизм удовлетворяет трём условиям:
1.Процесс оказания влияния на должностное лицо носит конкурентный характер и следует правилам, которые известны всем участникам.
2.Отсутствуют секретные или побочные платежи.
3.Клиенты и агенты независимы друг от друга в том смысле, что никакая группа не получает долю от прибыли, заработанной другой группой.
Однако некоторые исследователи считают лоббизм лишь составной частью коррупции.Самые опасные формы коррупции квалифицируются как уголовные преступления. К ним, прежде всего, относятся растрата (хищение) и взятки. Растрата заключается в расходе ресурсов, доверенных должностному лицу, с личной целью. Она отличается от обычного воровства тем, что изначально лицо получает право распоряжаться ресурсами легально.      
Взятка является разновидностью коррупции, при которой действия должностного лица заключаются в оказании каких-либо услуг физическому или юридическому лицу в обмен на предоставление последним определённой выгоды первому. В большинстве случаев, если дача взятки не является следствием вымогательства, основную выгоду от сделки получает взяткодатель. К уголовным преступлениям также относится покупка голосов избирателей.
Коррупция часто является поводом для призывов к насильственной смене власти. При этом обвинения нередко предъявляются не только конкретной политической элите, но и политической системе в целом. Авторитарные режимы способны успешно скрывать подавляющее большинство злоупотреблений властью от общественности, так что вывод об их коррумпированности делается на основе анализа косвенных свидетельств и пагубных для всего общества последствий. Напротив, коррупция в демократических режимах часто получает широкую огласку и пресекается прежде, чем она начинает наносить существенный ущерб. Однако периодические скандалы вызывают у граждан сомнения в своей способности оказывать влияние на процесс принятия в стране политических решений и разочарование в демократии.
Бытовая коррупция порождается взаимодействием рядовых граждан и чиновников. В неё входят различные подарки от граждан и услуги должностному лицу и членам его семьи. К этой категории также относится кумовство.
Деловая коррупция возникает при взаимодействии власти и бизнеса. Например, в случае хозяйственного спора, стороны могут стремиться заручиться поддержкой судьи с целью вынесения решения в свою пользу.
Коррупция верховной власти относится к политическому руководству и верховным судам в демократических системах. Она касается стоящих у власти групп, недобросовестное поведение которых состоит в осуществлении политики в своих интересах и в ущерб интересам избирателей.
Наиболее распространена децентрализованная  коррупция, когда сделки заключаются индивидуально между должностным лицом и частным лицом. Однако добавление внутренней коррупции — между членами одной организации —придаёт ей черты организованной преступности.
Согласно законам бихевиоризма, попадая в коллектив, человек перенимает правила поведения, которые в этом коллективе приняты. Поэтому, если внутриведомственная культура такова, что по отношению к взяткам царит «обстановка благодушия, порой безответственности при решении служебных вопросов, отсутствие гласности при обсуждении проступков сотрудников», то новопришедшие примут такое поведение как нормальное и будут следовать ему в дальнейшем.
Распространение коррупции среди чиновников приводит к тому, что в ней оказываются заинтересованными и подчинённые, и начальники. Оценка потенциальной выгоды и рисков, связанных с коррупцией, в упрощённой форме описывается следующей моделью:
          На практике подчинённые делят взятки не только с начальством, но и между собой. Конечным итогом является формирование специфических для коррупции внутренних рынков и экономических механизмов. В частности, возникают позиции с особенно высокими нелегальными доходами. Борьба между чиновниками за такие позиции формирует внутренний «рынок труда». По мере развития коррупции происходит некоторая централизация рынка, начиная с уровня отдельных ведомств, когда чиновники вырабатывают тарифы за принятие конкретных решений, чтобы снизить внутреннюю конкуренцию за каждую взятку и повысить общий доход. Поддержка стабильности нелегальных финансовых потоков требует административных и законодательных мер, нацеленных на повышение экономической выгоды от коррупции и на снижение правовых и социальных рисков.
Вымогательство («государственный рэкет») практикуется чиновниками, обладающими дискреционной властью препятствовать кому-либо в получении лицензий, специальных разрешений или любых других услуг, входящих в компетенцию чиновника. Если чиновник имеет полномочия оценивать сумму надлежащих выплат (например, налогов или пошлин), это также открывает возможности для вымогательства.
Столкнувшись с вымогательством со стороны госслужащего, частное лицо оказывается перед выбором: либо дать взятку (что сопряжено с риском разоблачения), либо обжаловать действия госслужащего через внутренний или внешний надзорный орган. Решение зависит от того, насколько затратна процедура обжалования, а также насколько гражданин осведомлён о своих законных правах и обязанностях госслужащего.
Сговор возникает при тех же условиях, что и вымогательство, однако отличается тем, что выгоден обеим сторонам и состоит в совершении сделки, наносящей ущерб государству. Например, в обмен на взятку, таможенный инспектор может занизить сумму импорта и тем самым уменьшить сумму, которую фирма-импортёр должна уплатить на пошлины. В сделку также могут быть вовлечены структуры, ответственные за надзор над чиновником.
Одним из основных путей коррупционного обогащения для бюрократии, в особенности для верховной политической элиты, являются государственные расходы.Инвестиционные проекты во многом определяются решениями, которые высшие чиновники принимают по своему усмотрению. Крупные инвестиционные проекты (в особенности, с участием иностранных корпораций) часто предполагают передачу монопольных прав победителю конкурса, что сулит чиновникам особенно большие взятки. Некоторые проекты создаются специально для того, чтобы определённые группы получали ренту от тех, кто назначен в качестве исполнителя проекта.
Государственные закупки, как правило, предполагают выбор объективно лучшего предложения из нескольких на основе конкурса, однако иногда чиновник может обеспечить победу продавца, пообещавшего наибольшие «комиссионные» («откат») со сделки. Для этого ограничивается участие в конкурсе, его правила полностью не объявляются. В результате закупки осуществляются по завышенной цене.
Внебюджетные счета часто создаются с легитимной целью (пенсионные, дорожные фонды). Однако в некоторых фондах, например, для помощи инвалидам, доходы могут значительно превышать реальные расходы, что стимулирует желание у некоторых чиновников присвоить «излишки». Наоборот, в случае дефицита чиновники часто решают по своему усмотрению, кому в итоге достанутся деньги. В некоторых странах, средства, полученные через иностранную помощь или от продажи природных ресурсов, направляются в специальные фонды, которые менее прозрачны и хуже контролируются, чем бюджетные деньги. В силу ежеминутных колебаний цен на товары, определить истинную сумму транзакции и величину отчислений в такие фонды непросто, что позволяет часть денег перенаправлять в карманы чиновников.
Среди других областей, наиболее прибыльных в плане коррупции, следует выделить:
Налоговые льготы
Продажа сырьевых товаров по ценам ниже рыночных
Районирование, поскольку оно влияет на стоимость земли
Добыча природных ресурсов
Продажа государственных активов, в особенности приватизация государственных предприятий
Предоставление монопольной власти к определённому виду коммерческой (в особенности экспортно-импортной) деятельности
Контроль над теневой экономикой и нелегальным бизнесом (вымогательство, защита от преследования, уничтожение конкурентов)
Назначение на ответственные посты в органах власти
Приведённые ниже формы коррупции относятся в первую очередь к судьям, однако в случае административных правонарушений могут относиться и к должностным лицам, уполномоченным рассматривать соответствующие дела (органам внутренних дел, органам пожарного надзора, налоговым, таможенным органам)
«Вилки» в законодательстве. Многие нормы позволяют судье выбирать между мягкой и жёсткой мерами наказания, чтобы он мог максимально учесть степень вины, тяжесть правонарушения и иные обстоятельства. При этом у судьи появляется рычаг воздействия на совершившего правонарушение гражданина. Чем больше разница между верхним и нижним пределами наказания, тем большую взятку будет готов заплатить гражданин.
Альтернативное административное взыскание. Существуют нормы права с наложением альтернативного административного взыскания, например, штраф или арест. От большинства норм-«вилок» их отличает не только более широкий диапазон наказаний, и следовательно, более сильная мотивация у нарушителя к даче взятки, но и то, что правосудие осуществляют представители исполнительной, а не судебной, власти. Многие юристы полагают, что использование санкций подобного вида оправдано только в уголовном судебном процессе, но имеет под собой мало оснований в процессе административном: «Во-первых, судебный процесс построен на принципах открытости (гласности), состязательности, устности и непосредственности разбирательства. При административном же производстве гражданин в большинстве случаев остается один на один с представителем власти. Во-вторых, даже самая высокая мера наказания за административное правонарушение не настолько тяжка для правонарушителя, как в уголовном праве, чтобы её имело смысл дифференцировать».
Переквалификация состава правонарушения. Другой разновидностью «вилок» является дублирование состава правонарушения в различных кодексах. Это открывает возможности для переквалификации совершённого правонарушения в более мягкую категорию (например, из уголовного в административное или гражданское) либо наоборот, в более тяжёлую категорию. Разграничить преступления и другие правонарушения часто сложно в силу размытости формулировок законодательства, и в таких ситуациях судьи (либо должностные лица) принимают решение по своему усмотрению, что открывает возможности для взяток и вымогательства.
Не денежные потери граждан. Некоторые нормы права могут вызывать коррупцию, если накладывают на индивида связанные с подчинением норме права потери. Даже в случае, когда сумма штрафа и взятки за преступление номинально равны, стоит заметить что оплата штрафа сопровождается неденежными затратами времени на совершение платежа в банке и предоставление в выписавшее штраф ведомство доказательств об оплате (квитанции). Вызываемые нормами права неденежные потери разнообразны и в различной мере неприятны для граждан. Также стоит учитывать, что не все граждане готовы защищать свои права в суде.
Сфера коррупции не ограничена государственным сектором. Аналогичные злоупотребления происходят в общественных организациях (профсоюзах, церквях, благотворительных организациях). В частных коммерческих предприятиях управляющие используют свою дискреционную власть при заключении контрактов, найме новых работников, надзоре над подчинёнными и т. д. Это открывает возможности для действий с целью получения личной выгоды, которые при этом могут наносить экономический ущерб владельцам или акционерам компании. Взятки в частном секторе принято
Эмпирические данные показывают, что коррупция вызывает:
неэффективное распределение и расходование государственных средств и ресурсов;
неэффективность коррупционных финансовых потоков с точки зрения экономики страны;
потери налогов, когда налоговые органы присваивают себе часть налогов;
потери времени из-за чинимых препятствий, снижение эффективности работы государственного аппарата в целом;
разорение частных предпринимателей;
снижение инвестиций в производство, замедление экономического роста;
понижение качества общественного сервиса;
нецелевое использование международной помощи развивающимся странам, что резко снижает её эффективность;
неэффективное использование способностей индивидов: вместо производства материальных благ люди тратят время на непродуктивный поиск ренты;
рост социального неравенства;
усиление организованной преступности — банды превращаются в мафию;
ущерб политической легитимности власти;
снижение общественной морали.
В высоко коррумпированных бюрократических аппаратах большинство государственных ресурсов сознательно направляется в каналы, где их легче всего разворовать или где легче всего собирать взятки. Политика правящей элиты становится направленной на подавление механизмов контроля над коррупцией: свободы прессы, независимости системы правосудия, конкурирующих элит (оппозиции) и далее индивидуальных прав граждан. Так, некоторые люди отмечают, что существуют случаи, когда поведение и внешний вид человека являются сигналом для правоохранительных органов к задержанию человека с целью вымогательства взятки.
Существует также точка зрения, что к коррупции допустимо терпимое отношение. Согласно одному аргументу, в истории развития многих стран были периоды, когда экономика и коррупция росли одновременно. Согласно другому аргументу, взяточничество есть лишь реализация рыночных принципов в деятельности государственных и муниципальных структур. Таким образом, терпимое отношение к коррупции допустимо в условиях экономического бума либо пока она не затрагивает эффективность рынка в целом. Критики этой точки зрения возражают, что вследствие перечисленных выше причин, страны с высоким уровнем коррупции после периода роста рискуют утратить стабильность и впасть в нисходящую спираль.
По мере того, как государство искореняет коррупцию, затраты на это малоокупаемое занятие возрастают так, что для полной ликвидации коррупции придётся затратить бесконечные усилия. Сравнивая потери от коррупции и затраты на искоренение коррупции для каждого её уровня, можно найти оптимальный уровень коррупции, отражающий наименьшие суммарные потери. Оказывается, для общества выгоднее не уничтожать коррупцию до конца, просто из-за высокой затратности этого процесса.
Кроме того, чрезмерное увлечение борьбой с коррупцией в ущерб устранению её причин способно лишить административную систему гибкости, а население гражданских свобод. Правящая группа может использовать карательное законодательство для усиления своего контроля над обществом и преследования политических противников.
Коррупция наносит многомиллиардные убытки международной торговле. Именно это стало одной из причин роста интереса к проблеме международной коррупции в последние годы. Так, американские фирмы-экспортёры утверждали, что они часто проигрывают выгодные контракты из-за того, что по закону не имеют права платить взятки заграничным чиновникам. Напротив, в большинстве стран ОБСЕ взятки иностранным партнёрам не только не запрещались, но даже могли быть списаны с дохода при уплате налогов. Например, у немецких корпораций такие расходы составляли около 5,6 млрд долл. в год. Ситуация изменилась только в конце 1997 году когда страны ОБСЕ подписали «Конвенцию о борьбе с дачей взяток иностранным государственным должностным лицам при осуществлении международных деловых операций». Во исполнение конвенции в течение последующих лет были приняты законы, явным образом запрещающие национальным компаниям давать взятки кому бы то ни было.
Производство любых благ требует расхода определённых ресурсов, который компенсируется средствами, полученными от потребителей этих благ. Зарплата служащих относится к числу расходов, покрываемых в конечном итоге за счёт потребителя, однако их деятельность определяется волей начальства и работодателя. Это приводит к ситуации, когда потребитель получает необходимую услугу или товар от служащего, но не может напрямую повлиять на деятельность этого служащего. Частным случаем является общественное благо, которое оплачивается за счёт налогов и предоставляется государственными служащими. Несмотря на то, что работу чиновников фактически оплачивают граждане, их работодателем является государство, которое наделяет их правом принимать решения, затрагивающие конкурирующие интересы различных лиц, по закону.
В отсутствие у кого-либо дискреционной власти, коррупция была бы невозможна. Однако персона или группа, обладающая верховной властью, не в состоянии самостоятельно обеспечивать реализацию политики, которую она определяет. Для этой цели она назначает администраторов, которых она наделяет требуемыми полномочиями, в распоряжение которых она передаёт необходимые ресурсы, для которых она устанавливает правила поведения и над которыми она осуществляет надзор. И здесь возникает следующая проблема:
1.Консервативность закона. На практике инструкции меняются значительно медленнее, чем внешние условия. Поэтому они оставляют место для действий по своему усмотрению, поскольку иначе система управления становится совершенно негибкой, и несоответствие жёстких норм реалиям способно полностью остановить работу. Однако это означает, что в непредусмотренной законом, ситуации администратор может начать руководствоваться наиболее выгодной рентой.
2.Невозможность всеохватывающего контроля. Надзор требует затрат, но кроме того, чрезмерно жёсткий контроль наносит удар по качеству управленческого персонала и приводит к оттоку творчески мыслящих кадров.
Таким образом, принцип управления сам по себе содержит потенциальную возможность для коррупции. Эта возможность перерастает в объективные условия, когда потенциальная рента преобладает над рисками. Данная проблема многократно воспроизводится в бюрократическом аппарате, поскольку администраторы высшего уровня назначают своих подчинённых. Особенность систем с представительной демократией состоит в том, что высшие должности занимают политические элиты, получившие властные полномочия от народа и рискующие потерей власти на следующих выборах.
Большинство специалистов сходится на том, что основной причиной высокой коррупции является несовершенство политических институтов, которые обеспечивают внутренние и внешние механизмы сдерживания. Помимо этого, есть основания полагать, что некоторые объективные обстоятельства вносят существенный вклад:
Двусмысленные законы.
Незнание или непонимание законов населением, что позволяет должностным лицам произвольно препятствовать осуществлению бюрократических процедур или завышать надлежащие выплаты.
Нестабильная политическая ситуация в стране.
Отсутствие сформированных механизмов взаимодействия институтов власти.
Зависимость стандартов и принципов, лежащих в основе работы бюрократического аппарата, от политики правящей элиты.
Профессиональная некомпетентность бюрократии.
Кумовство и политическое покровительство, которые приводят к формированию тайных соглашений, ослабляющих механизмы контроля над коррупцией.
Отсутствие единства в системе исполнительной власти, регулирование одной и той же деятельности различными инстанциями.
Низкий уровень участия граждан в контроле над государством.
Рассматриваются и другие предположения в отношении обстоятельств, которые возможно являются причинами высокой коррупции:
низкий уровень заработной платы в государственном секторе по сравнению с частным сектором;
государственное регулирование экономики;
зависимость граждан от чиновников, монополия государства на определённые услуги;
оторванность бюрократической элиты от народа;
экономическая нестабильность, инфляция;
этническая неоднородность населения;
низкий уровень экономического развития;
религиозная традиция;
культура страны в целом.
На сегодняшний день не существует единого мнения касательно подтверждения данных гипотез. Так, повышение заработной платы в государственном секторе по сравнению с частным сектором не приводит к немедленному снижению коррупции. С другой стороны, это способствует постепенному повышению уровня квалификации бюрократии и в долгосрочной перспективе имеет позитивный эффект. В странах с наиболее низким уровнем коррупции зарплата чиновников в 3—7 раз превышает заработки в производственном секторе.
Одним из наиболее спорных вопросов является роль государственного регулирования рынков и государства как монополиста. Сторонники свободного рынка указывают, что уменьшение роли государства и рост конкуренции способствуют снижению коррупции, поскольку тем самым снижается объём необходимых дискреционных властных полномочий и сокращаются возможности добиться преимущественного положения на рынке посредством протекционного регулирования, а следовательно, возможности для поиска ренты. Действительно, для всех стран с низкой коррупцией характерна относительно свободная экономика. Наоборот, плановая экономика, характеризующаяся монопольной властью чиновников и поддерживающая цены на уровне ниже рыночных, порождает стимулы для взяточничества как средства получения дефицитных товаров и услуг.
Существует также ряд возражений данному аргументу. Во-первых, частный сектор не всегда в состоянии предложить удовлетворительное решение проблем, и в таких случаях большинство людей считает оправданным вмешательство государства. Это, в свою очередь, создаёт предпосылки для недобросовестного надзора и сбора государственной ренты. Таким образом, полное избавление от коррупции оказывается невозможным даже в открытой экономике. Во-вторых, процесс экономической либерализации осуществляется правительством, и поэтому по своей сути также является активным вмешательством в экономику. Поэтому на практике начальный период либерализации нередко характеризуется противоположным эффектом — всплеском коррупции. В-третьих, исследования показывают отсутствие зависимости уровня коррупции при либерально-демократической политической системе от того, придерживается ли руководство страны неолиберальной или социал-демократической идеологии. Более того, во многих странах с низкой коррупцией относительно большие налоги и государственные расходы.
На сегодняшний день не известны методы в педагогике и менеджменте, которые бы гарантировали, что человек будет идеальным чиновником. Однако существует множество стран с весьма низким уровнем коррупции. Более того, известны исторические примеры, когда действия, направленные на снижение коррупции, привели к значительным успехам: Сингапур, Гонконг, Португалия, Швеция. Это однозначно говорит в пользу того, что методы борьбы с коррупцией существуют.
С формальной точки зрения, если не будет государства — не будет и коррупции. Способность людей на данном этапе развития эффективно сотрудничать без государства подвергается очень сильным сомнениям. Тем не менее, в условиях когда коррупция распространена практически везде, роспуск коррумпированных органов власти представляется одним из действенных радикальных способов от неё избавиться.
Помимо роспуска органов власти, существуют три возможных подхода к уменьшению коррупции. Во-первых, можно ужесточить законы и их исполнение, тем самым повысив риск наказания. Во-вторых, можно создать экономические механизмы, позволяющие должностным лицам увеличить свои доходы, не нарушая правила и законы. В-третьих, можно усилить роль рынков и конкуренции, тем самым уменьшив размер потенциальной прибыли от коррупции. К последнему также относится конкуренция в предоставлении государственных услуг, при условии дублирования одними государственными органами функций других органов. Большинство положительно зарекомендовавших себя методов относится к внутренним либо внешним механизмам надзора.
Сюда входят внутренние механизмы и стимулы, существующие в самом аппарате управления: ясные стандарты исполнения должностными лицами своих обязанностей и строгий надзор над каждым служащим. С целью обеспечения надзора часто выделяют особые управления, которые функционируют автономно. Например, правоохранительные органы часто подчиняются главе исполнительной власти, так же как и бюрократический аппарат, однако при этом сохраняют значительную независимость.
Внутренний контроль был основным способом борьбы с коррупцией в монархиях периода абсолютизма и до сих пор сохраняет высокую эффективность. В частности, Макиавелли полагал, что в монархиях, «правящих при помощи слуг», коррупция менее опасна, поскольку все «слуги» обязаны милостям государя и их труднее подкупить. К внешнему контролю  относятся механизмы, которые имеют высокую степень независимости от исполнительной власти. Конвенция ООН против коррупции приводит целый ряд подобных механизмов. Независимая судебная система, при которой нарушивший закон бюрократ может быть легко и эффективно признан виновным, резко снижает потенциальную привлекательность коррупции. Одними из самых эффективных инструментов контроля над коррупцией бюрократического аппарата являются свобода слова и СМИ[25].
Внешний контроль характерен для стран с рыночной экономикой и либеральной демократией. Предположительно, это связано с тем, что для реализации нормального функционирования рынка необходимы чёткие правила, механизмы обеспечения выполнения обязательств, в том числе, —эффективная правовая система, обеспечивающая здоровую конкурентную среду. Либеральная демократия для достижения своих целей также опирается на систему выборов, правовое государство, независимое правосудие, разделение властей и систему «сдержек и противовесов». Все эти политические институты служат одновременно механизмами внешнего контроля над коррупцией.
Однако не все положения либеральной демократии однозначно способствуют борьбе с коррупцией. Примером может служить принцип разделения властей. Разделение властей по горизонтали стимулирует их надзор друг над другом. Например, в парламентской демократии представительная власть имеет полномочия отправить правительство в отставку. С другой стороны, в президентской демократии ветви власти ещё более функционально разделены. Несмотря на это, коррупция в президентских республиках в целом выше, чем в парламентских, что возможно связано именно с трудоёмкостью процедуры импичмента президента[20]. Далее, разделение властей по территориальному уровню и связанный с этим перенос большей части полномочий исполнительной власти на уровень местного самоуправления приводит к эффективному уменьшению размеров органов власти. Это повышает информационную прозрачность власти и уменьшает коррупцию. Тем не менее, федеративное устройство государства, обеспечивающее максимальную децентрализацию, часто приводит к регулированию различных аспектов одной и той же деятельности чиновниками разных инстанций, и следовательно, к большей коррупции по сравнению с унитарными государствами.
В демократических странах основным способом наказания избранных представителей за коррупцию является отстранение их от власти на следующих выборах. Это подразумевает, что сам избиратель отвечает за степень честности и ответственности тех, кого он избирает. Несмотря на высокую результативность выборов как оружия против коррупции, их действие проявляется достаточно медленно. Каждые 30 лет стабильной демократической системы оказывают на коррупцию такой же эффект, как собственно переход к либерально-демократической модели правления.
Рядом авторов выдвигалось предположение, что изъяны избирательного процесса могут оказывать существенное влияние на размах коррупции. Даже если выборы проходят без нарушений, сама их система может стимулировать избирателя голосовать за того или иного кандидата по идеологическим причинам, игнорируя коррумпированность его лично, его подчинённых или его партии в целом. Эта гипотеза находит подтверждение[27]. Коррупция оказывается значительно меньше в странах, где в каждом избирательном округе выбирают несколько представителей по мажоритарной системе, чем в странах с выборами по пропорциональной системе и по закрытым партийным спискам или в странах с маленькими избирательными округами и выбором одного представителя в каждом округе. Это объясняется тем, что мажоритарная система обеспечивает наибольшую индивидуальную подотчётность, а выбор нескольких представителей или по открытым партийным спискам значительно повышает внимание, которое избиратели уделяют честности кандидатов.
Ликвидация упомянутых выше сопутствующих причин коррупции также относится к антикоррупционным мерам.Любые нормы, накладывающие на гражданина ограничения, могут вызвать коррупцию, за исключением норм, описывающих конституционные свободы и права человека. Последние накладывают ограничения не столько на индивидов, сколько на органы государственной власти, являясь институциональными гарантиями как против завышенных требований закона, так и против наделения органов государственной власти дискреционными полномочиями. Коррупциогенные же нормы неизбежно нарушают права и свободы человека и гражданина, закрепленные в Конституции.
Информационное обеспечение граждан. Данный метод включает в себя анализ законов с тем, чтобы, проанализировав закон, чётко, лаконично и доходчиво объяснить гражданам в чём заключаются их права и обязанности, какие нарушения что должны за собой повлечь, как проходит судебная процедура и что в ней учитывается. Зная всё это, граждане будут увереннее вести себя, оказавшись один на один с подталкивающим их к даче взятки чиновником.
Открытость ведомственных систем. Прозрачность происходящих внутри ведомств операций и надлежащий гражданский контроль может быть реализован через публикацию и открытое обсуждение внутриведомственных документов в общедоступной сети Интернет, что способно серьёзно пошатнуть фундамент коррупции. Однако такие механизмы ограничены чрезмерно жёсткими нормативами по охране коммерческой тайны или их применение в некоторых ведомствах связано с необходимостью обеспечения дополнительных мер по защите персональных данных граждан и секретных сведений в оборонных ведомствах и организациях. Серьёзную проблему для внедрения открытых информационных систем представляет низкая компетентность чиновников, которые не только не в курсе преимуществ свободных лицензий, но и не способны включить в государственные контракты требования об обязательном предоставлении открытого доступа для чтения к системам управления версиями разрабатываемых на деньги налогоплательщика программных продуктов.
Социальное обеспечение чиновников. Первоклассное медицинское обслуживание, беспроцентные кредиты для покупки недвижимости, большая пенсия — всё это равносильно повышению заработной платы в государственном секторе, и следовательно, увеличивает потери чиновника в случае, если его поймают на коррупционной деятельности. Судя по исследованиям, эта мера не оказывает немедленного воздействия на коррупцию, однако способствует повышению качества бюрократии с течением времени.
Суть проблемы при борьбе с коррупцией сформулировал Джеймс Мэдисон: «Если бы людьми правили ангелы, ни в каком надзоре над правительством — внешнем или внутреннем — не было бы нужды. Но при создании правления, в котором люди будут ведать людьми, главная трудность состоит в том, что в первую очередь надо обеспечить правящим возможность надзирать над управляемыми; а вот вслед за этим необходимо обязать правящих надзирать за самими собой».
Одним из важнейших сдерживающих факторов для коррупции является уголовное законодательство. На практике законы в большинстве стран устанавливают достаточно узкие рамки в отношении интерпретации видов коррупции, которые считаются уголовными преступлениями. Поэтому, например, подарок может считаться взяткой только при наличии намерения оказать влияние на должностное лицо. Если должностному лицу по закону не запрещается принимать подарки в принципе, то доказать факт взятки, как правило, трудно. Напротив, растрата часто считается доказанной при наличии ущерба, независимо от того, было ли намерение у служащего присвоить средства или нет.
Другая трудность, в особенности проявляющаяся при масштабной коррупции, когда большинство частных лиц дают взятки, известна в психологии и теории игр как «дилемма заключённого». С одной стороны, если все лица перестанут давать взятки, то они все от этого выиграют. Однако если только одно частное лицо откажется от взяток, то оно поставит себя в крайне невыгодные условия.
Борьба с коррупцией. Сингапурская стратегия борьбы с коррупцией.
Сингапурская стратегия борьбы с коррупцией отличается строгостью и последовательностью, основываясь на «логике в контроле за коррупцией»: «попытки искоренить коррупцию должны основываться на стремлении минимизировать или исключить условия, создающие как стимул, так и возможность склонения личности к совершению коррумпированных действий».
В момент обретения независимости в 1965 году, Сингапур был страной с высокой коррупцией. Тактика её снижения была построена на ряде вертикальных мер: регламентации действий чиновников, упрощении бюрократических процедур, строгом надзоре над соблюдением высоких этических стандартов. Центральным звеном стало автономное Бюро по расследованию случаев коррупции, в которое граждане могут обращаться с жалобами на госслужащих и требовать возмещения убытков. Одновременно с этим было ужесточено законодательство, повышена независимость судебной системы (с высокой зарплатой и привилегированным статусом судей), введены экономические санкции за дачу взятки или отказ от участия в антикоррупционных расследованиях, а также предприняты жёсткие акции вплоть до поголовного увольнения сотрудников таможни и других госслужб. Это сочеталось с дерегулированием экономики, повышением зарплат чиновников и подготовкой квалифицированных административных кадров. В настоящее время Сингапур занимает лидирующие места в мире по отсутствию коррупции, экономической свободе и развитию.
Шведская стратегия борьбы с коррупцией
До середины 19-го века в Швеции коррупция процветала. Одним из следствий модернизации страны стал комплекс мер, нацеленных на устранение меркантилизма. С тех пор государственное регулирование касалось больше домашних хозяйств, чем фирм, и было основано на стимулах (через налоги, льготы и субсидии), нежели на запретах и разрешениях. Был открыт доступ к внутренним государственным документам и создана независимая и эффективная система правосудия. Одновременно шведский парламент и правительство установили высокие этические стандарты для администраторов и стали добиваться их исполнения. Спустя всего несколько лет честность стала социальной нормой среди бюрократии. Зарплаты высокопоставленных чиновников поначалу превышали заработки рабочих в 12—15 раз, однако с течением времени эта разница снизилась до двукратной. На сегодняшний день Швеция по-прежнему имеет один из самых низких уровней коррупции в мире.
Экономический анализ коррупции.
Если величину взятки легко сравнить с денежным выражением суммы украденного, то для потерь субъектов от наказания приходится учитывать альтернативные издержки — количество лет, которое преступник проведёт в тюрьме, помноженное на разницу между его возможным среднегодовым доходом и тратами на его содержание в тюрьме. Также можно учитывать отрицательные социальные последствия снижения веса пойманного преступника в обществе и понижение его возможного дохода.
                Коррупция в России
Согласно российскому законодательству, коррупция — это злоупотребление служебным положением, дача взятки, получение взятки, злоупотребление полномочиями, коммерческий подкуп либо иное незаконное использование физическим лицом своего должностного положения вопреки законным интересам общества и государства в целях получения выгоды в виде денег, ценностей, иного имущества или услуг имущественного характера, иных имущественных прав для себя или для третьих лиц либо незаконное предоставление такой выгоды указанному лицу другими физическими лицами; а также совершение указанных деяний от имени или в интересах юридического лица.
Злоупотребление может быть одной из форм коррупции (одним из преступных деяний должностного лица или группы лиц), но не исчерпывает всей полноты определения коррупции. Ратифицированная Россией европейская Уголовно-правовая конвенция о коррупции относит коррупцию к уголовным преступлениям физических и юридических лиц. По состоянию на 2010 год в России за одно и то же коррупционное преступление можно получить наказание и по Кодексу об административных правонарушениях, и по Уголовному кодексу.
В начале 1999 года заместитель генерального прокурора России Ю. Я. Чайка заявил, что Россия входит в десятку наиболее коррумпированных стран мира и что коррупция является одной из самых деструктивных сил в российском государстве. В 1999 году академик РАН Д. С. Львов и доктор экономических наук Ю. В. Овсиенко оценивали коррупцию в России как «тотальную».
В 2006 году первый заместитель Генпрокурора РФ Александр Буксман заявил, что по некоторым экспертным оценкам объём рынка коррупции в России оценивается 240 с лишним млрд долларов США. Согласно оценкам фонда ИНДЕМ, эта величина ещё выше: только в деловой сфере России объём коррупции вырос между 2001 и 2005 годами примерно с 33 до 316 млрд долларов США в год. По оценке того же фонда, средний уровень взятки, которую российские бизнесмены дают чиновникам, вырос в тот период с 10 до 136 тыс. долларов.
В 2007 году председатель Национального антикоррупционного комитета России Кирилл Кабанов заявил, что никакой борьбы с коррупцией в России нет: аресты чиновников среднего звена систему взяточничества не нарушают, политика по противодействию коррупции не выработана.
В рейтинге состояния коррупции в странах мира, Россия в 2010 году заняла 154-е место из 180 с индексом 2,1 балла.  К сферам деятельности которые в наибольшей степени подвержены коррупции в России, относятся:
таможенные службы: пропуск через границу запрещённых к перевозке товаров; возврат конфискованных товаров и валюты; занижение таможенных пошлин; занижение таможенной стоимости товаров; необоснованные отсрочки таможенных платежей[34];
медицинские организации: закупка оборудования и лекарств по завышенным ценам; выдача несоответствующих действительности медицинских заключений; приоритетное обслуживание одних граждан за счёт других;
автоинспекции: необоснованное предоставление лицензий (водительских прав, справок о прохождении техосмотра); отсутствие законного наказания для нарушителей правил пользования дорогами; фальсификация сведений и выводов о дорожно-транспортных происшествиях в пользу заинтересованных лиц;
судебные органы: предвзятое рассмотрение обстоятельств дела; принятие неправосудных решений; нарушение процессуальных норм; противоположные решения различных судов по одному и тому же делу; использование судов в качестве инструмента рейдерства;
налоговые органы: невзимание налогов в полном объёме; возвращение НДС; вызванная конкурентами проверка и остановка производства;
правоохранительные органы: возбуждение и прекращение уголовных дел, а также направление их на дополнительное расследование; отсутствие законного наказания за правонарушения различной тяжести;
лицензирование и регистрация предпринимательской деятельности;
выдача разрешений на размещение и проведение банковских операций с бюджетными средствами;
получение кредитов;
получение экспортных квот;
конкурсы на закупку товаров/услуг за счёт бюджетных средств;
троительство и ремонт за счёт бюджетных средств;
нотариальное удостоверение сделок;
контроль за соблюдением условий лицензирования;
надзор за соблюдением правил охоты и рыболовства;
освобождение от призыва на военную службу в вооружённые силы;
поступление в государственные высшие учебные заведения (в основном юридической и экономической специализаций);
государственная регистрация, аттестация и аккредитация негосударственных высших учебных заведений;
поступление в специализированные общеобразовательные школы и дошкольные воспитательные учреждения;
прием на службу, позволяющую иметь значительный незаконный доход от должности в государственных и муниципальных учреждениях;
формирование партийных избирательных списков.
                Коррупция в Украине.
Абсолютно ничем не отличается от России.В разделе «Должностная коррупция и прозрачность власти» отмечается, что украинское законодательство предусматривает уголовное наказание за взяточничество, однако коррупция остается большой проблемой в прошлом году была широко распространена в исполнительной, законодательной и судебной ветвях власти и в обществе.
«Должностные лица, в частности высокопоставленные чиновники, часто проводили безнаказанную коррупционных деятельность. На встрече с иностранными инвесторами в Киеве президент Группы государств против коррупции Драго Кос заявил, что он не увидел улучшенной в борьбе с коррупцией в стране с тех пор, как правительство президента Виктора Януковичв начало работать».
Генпрокуратура возбудила свыше 30 уголовных дел по обвинению в разворовывании государственных средств членами предыдущего правительства.При этом отмечается, что «оппозиционные политики утверждали, что обвинения были политически мотивированы». В отчете упоминается арест экс-главы Таможенной службы Анатолия Макаренко и экс-первого заместителя главы «Нефтегаза», а также задержание экс-министра экономики Богдана Данилишина в Чехии.
«В декабре прокуратура арестовала нескольких бывших высокопоставленных правительственных чиновников, имеющих связи с лидером оппозиции и бывшим премьер-министром Юлией Тимошенко, в частности Георгия Филипчука, Евгения Корнийчука, Николая Петренко, Юрия Луценко».
В Госдепартаменте напоминают, что многочисленные наблюдатели выражали обеспокоенность выборочными преследованиями, за немногими исключениями, высших должностных лиц, связанных с предыдущим правительством, что дает возможность говорить о политически мотивированном судебном преследовании политических оппонентов.
Ежегодно количество выявленных Службой безопасности Украины коррупционеров увеличивается приблизительно на 15%. Если в 2009 году Службой безопасности и по ее материалам другими правоохранительными органами было возбуждено 750 уголовных дел, то в 2010 году их уже было 1107, а за четыре месяца 2011 года таких уголовных дел – 382.
Растет и уровень привлеченных к уголовной ответственности должностных лиц. Это, в частности, заместители председателей государственных ведомств, инспекций, начальники подразделений правоохранительных органов, судьи районных судов и руководители органов местной власти.
СБУ признало, что бороться нужно не столько с коррупционерами, сколько с причинами, которые вызывают коррупцию, не забывая о выработке действенного механизма контроля за исполнением антикоррупционных нормативных актов. Определяющим фактором этого процесса является привлечение широкой общественности к участию в преодолении коррупции.
Системное противодействие коррупции должно быть нацелено на разрушение основных ее принципов в обществе. Речь идет в первую очередь о так называемых «трех китах коррупции»: раздутость чиновнического аппарата при минимальных зарплатах чиновников, избыточное количество проверяющих структур и зарегулированность разрешительной системы.
Украинцы считают самыми коррумпированными структурами суд и милицию. Большинство жителей считает, что добиться справедливости в судах можно, но это дорого стоит, суды в Украине насквозь коррумпированы. Жители Украины считают,что наиболее активной в выявлении коррупционеров сегодня является Служба безопасности Украины, на втором месте – органы прокуратуры.
В  Украине коррупцией в той или иной степени поражены все ветви власти, а больше всего – те структуры, деятельность которых связана с государственным целевым финансированием, распределением и использованием бюджетных ассигнований, экспортом и импортом, осуществлением правосудия, правоохранительной деятельностью, землепользованием, лицензированием, таможенным и налоговым контролем.
Наиболее распространенными проявлениями коррупции является взяточничество, злоупотребление властью или служебным положением, превышение власти или служебных полномочий, фальсификация документов, создание благоприятных условий для финансовых махинаций и незаконной приватизации государственного, коллективного или частного имущества с использованием должностного положения; укрывательство преступлений, обеспечение избежания правонарушителями уголовной ответственности и другие служебные преступления, которые совершаются для удовлетворения корыстных или других личных интересов или интересов третьих лиц.
 






             Г Л А В А  1

Богдан Маркович Ващук, отправляя Чумака в Донецкую область, подчеркнул, что коррупция послужила причиной многих громких событий. Возможно, что она стала и причиной взрыва в Макеевке. Президент страны даже сократил из-за взрывов в Макеевке визит в Японию. И это о многом говорит. Но Ващук многого не договорил. Например, он не сказал, что коррупция, по непонятным причинам, не считается преступлением, если его совершают свои. Борьба с ней ведётся под старым лозунгом «Друзьям – всё, врагам – закон!»
В свете этого совершенно не вяжутся слова главы государства:   «Нельзя модернизировать государство, не борясь с коррупцией и не стараясь вернуть авторитет права… Не имеет значения, кто попадётся на коррупционных схемах. Мы не делим таких людей на своих и чужих. Пройдёт время, и вы убедитесь, что представители нынешней власти не будут идти по дороге коррупции. Кого поймают, тот будет сидеть».
И это сказано тогда, когда впервые за годы независимости Министерство иностранных дел получило жалобу по линии Международной морской организации по поводу коррупции в украинских портах.  Представительство Либерии в Международной морской организации обратилось с жалобой на коррупцию и произвол контролирующих органов в портах Украины. Они привели неопровержимый факт, когда судно под флагом Либерии зашло в порт Николаев. Во время стоянки в порту, по словам капитана, вопреки международной практике, кроме обязательных портовых сборов были незаконно взысканы 3650 долларов. В частности, были уплаченными наличными 1500 долларов за проведение операций со сточными водами и 1750 долларов за получение разрешения на проведение операций с балластными водами.
Как объяснили капитану судна, «чтобы не проводить их лабораторный анализ, который мог бы занять несколько дней и привести к простою судна в ожидании его результатов».    Ситуация с неприкрытым вымогательством приняла такой размах, что ведущие страховые компании мира отказались покрывать риски судовладельцев в портах Украины, а многие крупные судовладельцы запрещают своим судам заходить в украинские порты.
Не сказал Ващук  и того, что право на изображение герба на паспорте гражданина Украины зарегистрировано на гражданина Швейцарии. Разве это не коррупция, когда государственный паспорт зарегистрирован на частное лицо. Не сказал он, что опрос предпринимателей об их отношении к коррупции показал, что 30% сказали, что это хорошо – просто, понято, без волокиты и проблем. Подобный ответ говорит о том, что система власти заставила этих людей так отвечать. А более половины предпринимателей вообще не знают о мерах борьбы с коррупцией. Не сказал, что Верховная рада отложила вступление в силу законов по борьбе с коррупцией, якобы в связи с их низким качеством. К большому сожалению, при подготовке этих законов,--высказался спикер парламента,-- использовались западные образцы без учёта того, что у нас нет верховенства права и правоохранительных органов, которые бы стояли на страже не политических, партийных интересов, а исключительно закона».
Много чего не сказал Председатель СБУ отправляя полковника Чумака в Донецк. В принципе он мог и не говорить, так как полковник работал в той же системе и прекрасно был осведомлен о состоянии дел с коррупцией. По приезду в Донецк, Чумака охватило приятное чувство, как будто он вернулся домой после долгого отсутствия. Завтра надо было ехать в Макеевку для расследования взрыва в помещении производственного объединения «Макеевуголь». А сейчас на него нахлынули воспоминания. Здесь он  получил своё первое дел и познакомился с лучшим другом, дружба с которым продолжается и по сей день. И он вспомнил, словно это было вчера….
Телефон в доме находился как раз напротив двери его комнаты и в тот вечер, когда он забежал домой, чтобы переодеться на ночное дежурство, уже на пороге его остановили настойчивые звонки телефона..
--Игорь!—прозвучал голос дежурного.—Какой-то сумасшедший позвонил и уверяет что, где-то в Будённовке горит дом. Поезжай туда и погляди, что там такое и позвонишь мне.
Поручение пришлось как нельзя кстати. Часа три, если не больше,--прикинул он,--удастся убить на эту штуку, а это значит, что целых три часа не нужно будет томится в кабинете, поглядывая на часы, когда же закончиться дежурство. Во время таких дежурств, если ничего не происходило, он убивал время походами в мужской туалет, которые совершал ежечасно и без особой надобности. Туалет был расположен в другом конце здания и прогулка занимала минут десять-пятнадцать.
Была тихая, тёплая ночь и ему удалось быстро поймать такси. Движения на улицах почти не было и машина промчалась к месту происшествия быстро. Он даже закрыл глаза, устроился поудобнее и подставил лицо тёплому ветру, врывавшемуся в открытое окно. Вдруг шофёр воскликнул и Чумак открыл глаза и уж больше не закрывал их в течении тридцати часов. Протяжный и душераздирающий крик донёсся до него. Он огляделся и понял, что пожар бушевавший в нескольких метрах от него, не пустяк! Это горел не мусор—это был настоящий пожар. Даже не будучи специалистом в пожарном деле можно было увидеть это с первого взгляда.
В следующую секунду он выскочил из машины и бегом устремился вперёд, пробираясь между мужчинами и женщинами в наброшенных наспех одеждах, перескакивая через пожарный шланг, змеившийся по земле, отворачиваясь от невольно палящего жара, которым сразу пахнуло ему в лицо, ища глазами командира пожарного расчёта. Горело так, что тут должны были сновать десятки репортёров, однако никого из них он не обнаружил.
«Какой-то сумасшедший звонил в дежурную часть»--припомнился ему усталый голос капитана Нечипоренко. Конечно, он понимал капитана, которому десятки раз звонят и просят помощи, а потом оказывается это просто шуткой. Да, таких нужно наказывать, но сначала нужно их отыскать, а это было неосуществимо, так как никто не разрешить тратить время инспектора на поиски разного рода «полудурков». Милиция ещё не оцепила квартал и Чумак протискивался через полуголых людей, сбившихся в кучу на тротуаре. Он был единственным представителем власти на пожаре и начал действовать согласно инструкции. Поначалу он попытался выяснить номер рядом стоящего дома, чтобы определить номер горевшего. Это ему не удалось. Никогда нельзя отыскать номер дома, если вам это срочно нужно. Чумак посмотрел на горящий дом.
Он был точно такой же, как и многоквартирные дома по соседству. Он стоял в конце квартала, не много в глубине и возвышался над расположенными рядом лавочками, домом быта и какой-то мастерской. Кирпичная кладка утратила свою обычную грязновато-красную окраску. В свете огромных языков пламени кирпич казался похожим на жёлтый расплавленный металл. Откуда-то из глубины горящего здания донёсся протяжный душераздирающий вопль. И словно в ответ на этот отчаянный, настойчивый призыв о помощи, пожарный шланг закачался перед окнами, как бы нащупывая место, где в нём больше всего нуждались. Чумак стоял на тротуаре и в напряжении ждал, что вот сейчас ударит струя воды и там, куда она ударит, огонь будет побеждён и отступит. Но чудовищный язык пламени вырвался из окон третьего этажа и мгновенно поглотил струю воды, разгораясь всё ярче и беспощадней, несмотря на то, что ещё несколько пожарных шлангов было направлены в это же место.
Кто-то вцепился Чумаку в рукав. Человек, ухвативший Чумака за локоть, был худ, измождён, бос и почти гол. Он придерживал у пояса остатки обгоревших кальсон. Ноги грязные. Редкие опалённые волосы стояли дыбом.
--С какого вы этажа?—резко повернулся к нему Чумак.
Внезапно человек повернулся, отпустил его руку и заковылял прочь. Чумак шагнул было за ним, но тут увидел командира пожарного расчёта. Он стоял на тротуаре и изучал развернувшуюся передним картину уничтожения. Он стоял спокойно, неподвижно, но страшное напряжение читалось на его лице и взгляд, казалось, был прикован к чему-то за пределами видимого. Чумак обратился к нему, но шум пожарных автомобилей заглушил его слова. Тогда он крикнул, повторяя свой вопрос.
--Много там людей?
Пожарник оглянулся по сторонам, как бы ища откуда раздался этот голос. Увидел перед собой офицера милиции, но в первое мгновение глаза его были прикованы к горящему зданию. Казалось он мысленно расчленял его на части, используя свой опыт и фантазию, отыскивал способ как вести наступление на огонь, нащупывая слабые места своего противника. В ответ на вопрос Чумака он только покачал головой.
--Подтяните лестницу и рукав к той стороне, с улицы!—внезапно закричал он.—Тащите рукав к подъезду и обработайте лестницу первого этажа.
Дым грязными клочьями вырывался из узкой двери подъезда, вздымался вверх, навстречу полыхавшему над ним огню, и там его затягивало обратно в окна. Вдруг какое-то странное, призрачное существо, покачиваясь, шагнуло через порог и стало нетвёрдым шагом спускаться с крыльца на тротуар. С первого взгляда могло показаться, что движется узел какого-то тряпья. На плечах отчётливо вырисовывались две головы, обмотанные простыней. Странное это существо обеими руками поддерживало широкие штаны, спускавшиеся почти до пола, закрывая обувь. Какой-то предмет, уместившийся в штанах, мешал ему идти и существо широко расставляло ноги. Проковыляв на середину улицы, оно рухнуло на землю.
Во время падения простыня свалилась у него с головы, и маленький мальчик, кое-как выпутавшись из тряпья, поднялся на ноги. Человек, ставши одноголовым, приподнялся, сел и начал судорожно шарить в своих огромных штанах. Он нашёл то, что искал, и извлёк на свет божий. Это оказалось полугодовалым ребёнком. Чумак бросился к человеку, помог ему подняться на ноги. Ребёнок сонно взглянул на Чумака и тут же мирно закрыл глаза.
--О, господи!—растеряно пробормотал человек.—Что будет с матерью, когда она узнает! Что будет, когда она узнает!
Человек продолжал ещё что-то бормотать, а Чумак засыпал его вопросами. Наконец, он стал отвечать, устало, с трудом. Он проснулся от дыма. Выглянул на лестницу. На четвёртом этаже всё уже полыхало, и лестница—его единственный путь к спасению—тоже горела до самого низу. Он схватил что подвернулось под руку. Говорил он каким-то безжизненным голосом. Видно было, что он ещё не оправился от потрясения.
--Я увидел старые штаны моего двоюродного брата. Он давно уже уехал на запад Украины. Я надел штаны, засунул туда старшего сына, посадил младшего на плечи и обернул голову простынёй. Так и спустился вниз.
Он умолк и начал медленно, словно теряя сознание, опускаться на мостовую.
--Где ваши родные?—спросил Чумак.
--Их не было дома. Жена с матерью ушли в гости к родственникам.
В это время Чумак увидел, что к ним бежит женщина  и семенящая старушка. Они протягивали руки к детям и Чумак понял, что его помощь не нужна. На улице появился санитарный автомобиль, он стал разворачиваться, из задней раздвижной дверцы автомобиля выскочил санитар. Чумак тотчас вспомнил, что забыл позвонить дежурному и бросился на поиски телефона. Ближайшее помещение оказалось аптекой. Естественно, она была закрыта. Не раздумывая, он ударил с размаху башмаком в стеклянную дверь. Стекло разлетелось, Чумак вытащил несколько торчащих из рамы осколков, пролез внутрь и начал шарить по стене руками. Нашёл выключатель и включил свет. Телефон стоял за стеклянной перегородкой. Оттуда он послал сообщение дежурному. Он устало диктовал капитану Нечипоренко о пожаре, просил прислать подкрепление так как он совершенно один. Сообщил о пожарных машинах и санитарном транспорте.
--Жертвы есть?—перебил его Нечипоренко.
--Не знаю.
--Отчего начался пожар?
--Мог начаться от спички. В подъезде было много детских колясок, от испорченной электропроводки. Никто пока ничего не знает. Туда не пробраться—бушует пламя. Я побежал туда. Возможно, смогу чем-нибудь помочь людям.
Когда он вернулся к дому, охваченному пламенем, то услышал взволнованные крики.
--Не прыгай! Не прыгай!. Они снимут тебя!
Высоко над тротуаром, из окон верхнего, уже обречённого этажа наполовину высунулась женщина. Вытянув вперёд руки, она судорожно хваталась за тёмное пустое пространство перед окном, словно искала опору. Тяжёлые маслянистые клубы дыма выползали из-за её спины. Женщина  пронзительно вскрикнула и вылезла на подоконник. Ноги её закачались над улицей. Видно было, как она напрягается её тело в стремлении спастись от палящего жара за спиной. Язык пламени вырвался из обгорелого окна, словно из пасти дракона. Женщина легко, без малейшего усилия, соскользнула с подоконника. Какую-то долю секунды тело её словно  висело в воздухе, затем оно рухнуло на мостовую. Оно упало беззвучно. Тело упало прямо на мостовую, голова и левая рука свесились на тротуар. Чумак почувствовал, что его тошнит и бросился за угол.
Прошло минут тридцать. Прибыл ещё один пожарный автомобиль и два  санитарных транспорта. Сотрудники милиции из ближайшего отделения оцепили квартал. Возле дома по-прежнему царила сумятица. Огонь не был ещё укрощён и свирепствовал вовсю. Но пожарники уже начали наступать на него и готовились к решающему удару. Четыре водяные струи взвились вверх—сперва как будто нехотя, а затем, словно набравшись сил, стали подступать всё ближе к верхним этажам. Почти на самом углу Чумак столкнулся с санитаром. То вёл человека в обгорелом, разодранном нижнем белье. Другой голый, перепачканный сажей босой человек с грязными ногами, ковылял рядом и безостановочно твердил, что ему приснился пожар и это спасло его жизнь. Чумак остановил санитара и хотел выяснить фамилию этого человека. Он несколько раз повторил вопрос, но ответа не дождался. Санитар схватил человека за плечо и основательно встряхнул и тогда тот ответил.
--Михаил Зайцев. Я живу на шестом этаже. Мне снилось, снилось,--бубнил он.—Мне снился пожар. Этот сон разбудил меня, спас мне жизнь.—Он пошёл вслед за санитаром, бродолжая бормотать, к санитарному автомобилю.
Густые маслянистые клубы дыма вырвались из парадной двери горящего дома и словно вытолкнули оттуда пожарного с большим узлом в руках. Узел оказался старой женщиной, которая пронзительно кричала что-то. Пожарный поставил женщину на ноги, снял шлем и задумчиво, тщательно обследовал своё лицо, ощупал кожу вокруг глаз и носа. Незаметно улица заполнялась спасшимися из горящего дома. Женщины кружили в толпе, бесцельно переходили с места на место, громко звали своих детей и мужей, плача расспрашивали соседей из соседнего дома. Те несли им одеяла, пальто, платки. Дальше по переулку, в некотором отдалении от толчеи, лежали неподвижные фигуры, покрытые простынями. Возле них стоял наряд милиции и никого не подпускал. Маленькая собачёнка, совершенно чёрная, сновала взад вперёд, путалась под ногами и распространяла запах палёной шерсти.
Чумак подошёл к командиру пожарного расчёта и тот улыбнулся, как старому знакомому.
--Начинаем побеждать,--сказал он.—Но мы могли бы справиться быстрее, если бы могли добраться поближе. Мы бы начали тушить верхние этажи с самой удобной позиции. Если бы не эта проклятая канава!
Только сейчас Чумак обратил внимание, что улица была недавно перерыта. Глубокая и широкая канава доходила до середины улицы и тянулась от угла вдоль всего здания, преграждая путь пожарным машинам. Невозможно было установить пожарную лестницу так, чтобы она достигла крыши горящего дома. Пожарные с брандспойтами стояли у подножья лестницы, безнадёжно глядя вверх.
--Тащите шланг туда!—закричал командир.—Нечего стоять, надо лезть наверх. Посмотрите там, что можно сделать.
Пожарные начали осторожно взбираться по лестнице. Походу следования, они открыли кран и вода медленно побежала по шлангу и он, наполняясь, распрямился и подпрыгивал на тротуаре. Вдруг командир бросился к пожарному, стоящему наверху лестницы и закричал.
--Бросай! Бросай его вниз. Шланг сейчас лопнет!
Поднятый высоко над головами людей и похожий снизу на карлика, пожарный покрепче ухватился одной рукой за лестницу и поглядел вниз, ища свободное место, куда можно бросить тяжёлый шланг. И в ту же минуту шланг лопнул, разлетелся на куски в каких-нибудь сантиметрах от второго пожарного, стоявшего на лестнице. Первый пожарный отбросил бесполезный шланг подальше.
--Держитесь!—закричал командир пожарных. Он ещё кричал, когда нижний конец лопнувшего шланга закачался в воздухе, изогнулся сначала в одну сторону, затем, точно выполняя чью-то злую волю,--в другую и с размаха ударил по лестнице.
Пожарного сбросило со ступенек. Несколько секунд он ещё цеплялся одной рукой за брус, болтая ногами в воздухе, словно отплясывал какой-то дикий танец, и стараясь ухватиться за ступеньку второй рукой. Лестница неестественно изогнулась вправо, напряглась, задрожала и качнулась обратно. Пожарный покатился вниз, отсчитывая ступеньки. Внизу второй пожарный распластался, прильнув к раскачивающейся лестницы. Пожарный сверху свалился ему прямо на голову и оба рухнули в зияющую под ними канаву. Пожарные и сотрудники милиции, дружно кинулись туда же. Их быстро подняли и передали санитарам, которые отнесли их в машину. Санитарная машина тотчас же уехала.
На улице не прекращались вопли и плач тех, кто бежал за санитарными машинами, пытаясь узнать о судьбе своих близких, другие искали среди спасённых. Было уже совсем светло и хотя дым валил из горящего здания и огромные столбы пара то и дело вздымались вверх, огонь был укрощён. Пожарные собирали своё оборудование. Только обгоревшие трупы по-прежнему выносили из дома, который превратился в скелет. Чумак устало поплёлся за угол. Больше ему здесь делать было нечего. Какой-то человек в пальто и галстуке стоял на углу, угрюмо глядя на канаву, в которую свалились двое пожарных. Чумак постоял рядом с ним, тоже глядя на водопроводные трубы и кабель на дне канавы.
--Если бы удалось установить пожарный шланг на крыше, было бы совсем другое дело,--произнёс Чумак, даже не понимая, почему он заговорил с этим человеком.—и всё эта проклятая канава, просто невезение какое-то.
--Это не просто невезение,--с ударением сказал человек в пальто.—Преступление это, вот что.
--В чём же тут преступление?
--Вот в чём. Существует постановление местного Совета, где ясно сказано, что все земляные работы, производимые возле пожарных гидрантов, должны заканчиваться до темноты. Во избежание именно того, что произошло здесь.
--Откуда вы знаете?—спросил Чумак.
--Я работаю в районной прокуратуре,--сказал человек.
--Где именно?
Человек повернулся и внимательно посмотрел на Чумака. Чумак увидел тёмные глаза и мягкий подбородок. Каштановые волосы аккуратно расчёсаны. Что-то в его лице напоминало умную и верную собаку.
--Здесь. В Будённовке. Я заместитель прокурора и зовут меня  Сергей Бондарев.—Он протянул руку Чумаку.
--Я—Чумак Игорь, работаю в городском отделе милиции.
Так они встретились. Усталый, весь в грязи инспектор городского отдела МВД и заместитель районного прокурора. Встретились при довольно необычных обстоятельствах и много лет потом дружили семьями и расстались только после переезда Чумака в Киев. Но никогда не забывали друг друга и при возможности встречались на короткое время.
--Я вам передам постановление местного совета, а вы возбудите уголовное дело. Эта канава, куда свалились пожарные, привела к трагическим последствиям. Не будь её можно было спасти много жизней. С огнём справились бы быстрее. Я возьму под контроль ваше расследование. Вы не против поработать вместе?
--С удовольствием,--ответил Чумак. Он не знал почему, но ему сразу понравился этот человек.
И ещё вспомнил Чумак характерное для Сергея высказывание, когда он пригласил его на репетицию оркестра, который возглавлял его отец. Сергей внимательно слушал и потом, как-то по-мальчишески, заявил.
--Хотел бы я уметь так играть.
--Почему это вдруг?—спросил Чумак.
Сергей нахмурился, лицо его стало задумчивым и, тщательно подбирая слова, стараясь как можно точнее передать свою мысль, он ответил.
--Кто не умеет играть на музыкальных инструментах, тот, в сущности, не умеет говорить.
--Ты не умеешь играть, но говоришь хорошо.
--Правильно,--согласился он.—Но я исключение, потому что на моей работе нечего делать тому, кто не умеет говорить. Но, если бы я умел играть, то сумел бы точнее и лучше выразить свои мысли.
Чумак в который  раз удивился тому, что такой уравновешенный и трезвый человек мог высказать подобные мысли. Но Сергей удивлял его не впервые. Однажды, прочитав отчёт о проделанной работе, он попросил.
--Пиши короче. Если материал, по которому ты пишешь отчёт, не что-нибудь из ряда вон выходящее, пиши короче. Любая история, когда она толково изложена, умещается в одном абзаце, а то и в одном предложении. Самый лучший отчёт, которые мне приходилось читать, состоит из двух слов.
--Что за слова?
--Воин плакал,--неторопливо сказал Сергей. Здесь всё сказано. Перед вами вся картина. Тут нечего прибавить.
И ещё поражало Чумака умение Сергея никогда не терять контроля над собой, даже после жестоких попоек, что, чего скрывать, случались и не редко. Пропьянствовав всю ночь, Сергей, пробудившись утром, ровно в то время, когда он обычно и вставал, чтобы отправиться на службу, завтракал и появлялся на работе свежий, как огурчик…..
И первым делом Чумак отправился на встречу с Сергеем Васильевичем Бондаревым. Тот уже ждал его. Не мог заместитель прокурора Донецкой области не знать о прибытии представителя СБУ. Сколько лет прошло, но в который раз Чумак убедился, что способность Сергея быстро восстанавливаться после возлияния, так и осталась удивительным явлением. Приняв душ и выпив большую кружку кофе, Сергей Васильевич готов был сопровождать Чумака в Макеевку.
Улицы города патрулировали бойцы специального милицейского полка из Донецка. Из состава полка в 320 бойцов 50 человек уже в Макеевке.
После трёх дней расследования, Чумак остановился на следующих версиях: с самого начала основной являлась версия теракта. По мере расследования эта версия была признана ошибочной. Следующая версия была основана на заявлении руководителей оппозиции--причастность националистов  к взрывам, как  политических банкротов, которые рвутся к реваншу. Однако, даже несмотря на заявление лидера оппозиции Тимошенко, выступившей с разоблачением причастности власти к взрывам:
«В мире неплохо отработана технология, когда явные нелады действующей власти прикрывают непонятными взрывами. Ведь, когда сознание нации сосредоточивается на полном провале, то ее внимание пытаются отвлечь. Не хотела чтобы мои прогнозы подтвердились, но подозрение у меня есть. Были значительно более тяжелые времена, особенно при Кучме, когда по 10-12 месяцев людям не выплачивали пенсии и зарплаты, но никто никуда бомбы не откладывал, поэтому это выглядит странно. Это все провокации. Естественно, то, что эти взрывы происходят на родине самого министра внутренних дел, то это позор для него. За это он бы должен быть ответить»,-- эту версию пришлось признать ошибочной.
Также ошибочной была признана версия о причастности к взрывам подростков, поскольку найдены они были в результате проведения розыскных мероприятий работниками отделения криминальной милиции по делам несовершеннолетних. Несостоятельной была и версия о вымогании денег. Эта версия с самого начала  приковала внимание следователей и самого Чумака. Дело было в том, что на стене, где был произведен взрыв, был закреплен конверт с запиской, где было требование о передаче большой суммы денег, порядок ее передачи с угрозой осуществления взрывов в 17:00  в пяти местах. Содержание записки: «Достала эта власть. Требуем €4 миллиона. Зарядные устройства заложены в других зданиях города». За выкупом, который приготовили, никто не пришёл.
   И, наконец, бывшая ранее второстепенной, после версии о теракте, —коррупционная—версия превратилась в основную. Дело в том, что пострадавший от взрывов «Макеевуголь» проверяло Контрольно-ревизионное управление. Результаты проведенного контрольного мероприятия  показали недостатки в ведении бухгалтерского учета, грубые нарушения финансовой и бюджетной дисциплины в целом на 1 млрд 823 млн 500 тысяч гривен. В пересчете на российские рубли выходит, что угольщики влипли в историю почти на 7 миллиардов рублей.
В частности, установлены операции, проведенные с нарушением действующего законодательства, которые привели к потерям в целом на 317 миллионов 500 тысяч гривен. К руководителю предприятия Сомову Константину Григорьевичу появилось множество вопросов в связи проверкой.  После административной реформы, проведенной в угольной промышленности и снятия со своих постов многих руководителей предприятий, Сомов сохранил должность и, как оказалось по решению суда на эту должность претендовал другой человек. Варламов Василий Игнатьевич заплатил за решение суда большие деньги. Свои деньги, уплаченные за обещанную должность, назад не получил. И очевидно решил вернуть свои деньги назад любым путем.
В следственной группе не стали комментировать такую информацию. «Купить должность? Ну, знаете ли, в нашей стране многое может быть... Однако мы  сильно сомневаемся, что это как раз тот случай»,--заявляли в следственной группе. Варламов, однако, никуда не скрывался и по первому вызову следственной группы явился в прокуратуру города Макеевки.
Допрос Варламова ситуацию не прояснил, но следственная группа выяснила, что он совершенно не причастен к взрывам. Тогда снова вплотную занялись работниками производственного объединения. Администрация угольного предприятия заявила, что в ходе проверки были нарушены все допустимые сроки  нормы и законы проверяющими, в составе 60 человек. Руководство предприятия заявило, что действительно это было давление в пользу какого-то реального человека. Акт о результатах проверки с какими-то там миллиардами нарушений, уже оспорен  в суде.
Однако, по удивительному, на первый взгляд, стечению обстоятельств, бомба, сработавшая под окнами «Макеевугля», серьезно повредила именно кабинет бухгалтерии, в котором и хранились все налоговые выписки и отчетность. Разве не естественно предположить, что совпадение места и времени может оказаться неслучайным. Все бумаги отдела бухгалтерии приведены в полнейший хаос, часть документов серьезно пострадала, теперь для того, чтобы провести полную налоговую проверку, придется ждать некоторое время.
После проведённых первых мероприятий Чумак и Бондарев вышли к представителям прессы и высказали уверенность, что данной ситуации действовали не террористы, а обыкновенные бандиты. Эта версия выглядела бы  беспомощно в свете того, что буквально через несколько часов после взрывов они были официально признаны терактами.  Но Чумак и заместитель прокуратур области предъявили доказательство, что это в очередной раз было следствием коррупции. Некая структура,  пока неизвестная следствию, претендовала на захват поста генерального директора ПО «Макеевуголь». Эта же структура через взятку в суде, добилась выдачи решения суда на занятие данной должности. Однако в силу каких-то причин действующий директор госпредприятия сохранил свой пост. Претендент же на этот пост свои деньги, уплаченные за обещанную должность, обратно не получил. Вот, мол, и решил вернуть их таким путём, отчаявшись получить иным способом.
Заместитель прокурора области обратился к жителям города Макеевки
----Хочу сказать горожанам, добавил заместитель прокурора областьи,-- что на сегодня вы можете спокойно спать, спокойно водить детей в садик и школы. На сегодня мы не видим проблем. Мы задействуем все возможные механизмы для того, чтобы повторения данных взрывов не было. К сожалению,--сказал он,--что задержанных пока нет, но  поиски преступников продолжаются.
Что  позволило   Бондареву заверить жителей Макеевки, что они могут спать спокойно? Может, он знал больше, чем говорил, именно потому, что сценарий со взрывами разработан кем-то в окрестностях действующей власти? Чумак не удовлетворился обещанием старого друга о поимке преступников, так как знал, как тяжело расследуются именно такие дела. Но через пару дней, благодаря опыту работников следственной группы, прокуратура области заявила приглашённым журналистам, что  были задержаны люди, которые организовали взрывы в Макеевке. Представители прокуратуры убеждены, что дело можно считать закрытым.
Как сообщили журналистам, один из преступников был задержан из-за хулиганства, а уже потом, когда представители милиции взяли отпечатки пальцев, стало ясно, что этот человек причастен и к организации взрывов в Макеевке. Уже через несколько часов задержанный признал свою вину и дал показания. Взрывы организовал Дмитрий Онуфрак, 1987 года рождения. Сам он вообще из Горловки, недавно переехал в Макеевку, помыкался без работы и денег и решил разбогатеть на терроре. Вызвал из Горловки друга детства Антона Волошина, 1988 года рождения. Они в Интернете посмотрели, как делаются бомбы, и сами в доме Онуфрака изготовили механизмы. 17 января начали делать каждый свою часть работы, а 20 прозвучали взрывы. Но за деньгами, как уже известно, ехать побоялись.
«Адские машины» друзья собирали в одноэтажном домике на углу одной из улиц поселка Осипенко в Макеевке. Чумак отыскал этот дом, однако  на стук никто не ответил. Он поговорил с соседями и они рассказали, что Дмитрий Онуфрак купил домик осенью 2010 года, и его они толком-то и не помнят—ничего примечательного. Соседка Алла Прокопьевна, чей  дом расположен рядом с домом Онуфрака, говорит, что конфликтов у них не было.
--Девушка с ним жила, лет около 20. Утром уезжали, вечером приезжали. Не общались ни с кем. Они нас не трогали, мы их не трогали. Не шумели. Когда дом им продали, мы обрадовались. Что не будут тут шастать чужие. Огородом они не занимались — грушу срезали вот и все. Дмитрий ездил на «Жигулях» и к нему иногда приезжали друзья на машинах. «
--Да непохож этот Дима на террориста, — утверждал и второй  его сосед Николай.
Съездил Чумак и в Горловку, побывал в школе, где учился Антон Волошин.
--Был хороший парень, окончил школу в 2006. Учился нормально, в основном на «четверки». И поведение нормальное было — никогда никаких нарушений не было.—говорят учителя.-- Его бабушка работала у нас в школе учителем начальных классов. Все, что произошло, стало огромной неожиданностью для всех, кто знает Антона и его семью. Все шокированы.
Вплоть до задержания Антон учился в Горловке в филиале киевского университета «Украина» на программиста. Для заведующего кафедрой компьютерных систем и сетей Владимира Писаренко также стало настоящей новостью, что Волошина обвиняют во взрывах в Макеевке.
--Для нас это настоящий шок! Антон Волошин— обычный парень, не наглый, вежливый, спокойный. Сказать, что человек плохой, нельзя. Ничем особым не выделялся, инициативы не проявлял в жизни университета и учебе. Но очень ответственный парень. Хотя по учебе слабо успевал. Первые курсы ходил, сидел, писал на лекциях. Сейчас на четвертом курсе, стал немножко прогуливать, как это обычно бывает у студентов на такой стадии учебы. Но на диверсанта он явно не похож, не тянет на него! Нужно дождаться решения суда»,--будем ждать решения суда.
Побывав на допросах, Чумак, что показания задержанных не совпадают с теми событиями, которые имели место в реальности. Но доказать ничего не успел. Задержанные полностью признали свою вину и суд определил им меру наказания. Судья Макагон Илья Панасович, основываясь на показаниях подсудимых, приговорил их к трём годам строгого режима в колонии. Журналисты и следователи группы, занимавшейся расследованием, в один голос утверждали, что срок явно мал.
По приезду в Донецк, Бондарев пригласил Чумака к себе домой. Своему старому другу Чумак мог высказать недоумение по делу о взрыве, да и вообще о ситуации с коррупцией, которая и была главной версией, но не раскрыта, благодаря чему двое добровольцев и оказались в тюрьме. Разговор получился откровенным.
--Сергей! Ты сам веришь, что следствие завершено? Да, я прекрасно понимаю, что жизнь любого государства – это калейдоскоп. Осколки событий, складываются в картинки, сменяют друг друга, казалось бы, хаотично, но все-таки в определенном порядке. Но явное сокрытие правды о взрывах, приведёт к тому, что несвойственные Украине  такие формы превратятся в систему?
Сергей Васильевич разлил вино по фужерам, жестом пригласил Чумака выпить за встречу, закусил бутербродом с колбасой и только тогда ответил.
--Давай начнем с простого: еще год назад нынешняя власть на всех углах обещала украинцам стабильность, стабильность и еще раз стабильность – в ценах, в политике, в демократии. Но на поверку оказалось, что сегодня к нестабильности в экономике и государственном управлении добавилась еще и нестабильность национальной безопасности. Взрывы в Макеевке показали, что власть сейчас находится в очень сложной ситуации. С одной стороны, если она признает эти взрывы просто бандитскими разборками вокруг шахтоуправления «Макеевуголь» или коррупционными скандалами, это будет означать, что именно она их с собой и принесла. Тем более что, макеевские взрывы произошли как бы в сердце сегодняшней власти--в Донецкой области.
Такое признание ударит не только по международному престижу Украины, но и станет наглядным свидетельством того, что люди, пришедшие сегодня к власти, мало того, что зажали демократию и развили коррупцию, но еще и выпустили на свободу бандитизм. Так что от этой версии,  власть  любым способом будет отмежёвываться. А каким способом, тебе уже известно..
В случае принятия версии о том, что взрывы в Макеевке–политический террор, придется приписать его каким-то политическим силам, а это, в свою очередь означает, что нужно будет усиливать репрессивный аппарат, добывать признательные показания, проводить публичные суды. В общем, получается, что и этот путь не слишком традиционный для Украины. По крайней мере, последние двадцать лет ничего подобного не было, что и заявила Тимошенко, толкая власть именно на этот путь.
--Ноты согласен, что это не терроризм?
--Конечно, сегодня опасность терроризма в Украине не высока. Я думаю, что чем больше экстремизма допустит в своей деятельности власть, тем больше ответных, часто сумбурных и непредсказуемых, действий будет со стороны не системной оппозиции, а представителей различных групп и группировок. И вот это очень опасно.
--Думаешь, что власть не понимает, что допустив взрывы в Макеевке, она тем самым создала прецедент, на который будут равняться какие-то другие, не имеющие к Макеевке люди или организации.
--Не думаю. Но ещё раз вернусь в первому тезису власти о том, что она дарит населению социальную и политическую стабильность. Если в стране среди бела дня взрывают, то, простите, о какой стабильности может идти речь? Ты же не будешь отрицать, что взрывы – это угроза не только людям, но прежде всего и самой власти. Для Президента Януковича сейчас очень важно понять и определиться, будет ли он усиливать репрессивную систему любым способом, либо начнет искать пути, при которых были бы невозможными условия развитие экстремизма и радикалов в Украине.
--Оставим в стороне Януковича. Он—президент. Мир человека, оказавшегося на вершине власти, становится другим, взгляды его определяются иными, чем у частного человека, критериями. Стремлением удержать власть, соображениями политической целесообразности, осознанием огромной ответственности за судьбу страны, нации и многими другими обстоятельствами, с которыми так мало знаком частный человек. В глазах самых строгих к себе государственных деятелей, политика редко подчиняется нравственным законам. Польза руководит их действиями.
--Согласен. И в тоже время, Он пытается сформировать некий клан–«донецкую касту», где политикой, бизнесом и всеми доступными свободами будет пользоваться одна, пускай и достаточно широкая, группа лиц, а у остальных не будет никаких прав. Естественно, населению это очень неприятно, но это неприятно и олигархам, которые не подпадают ни под какие касты.
Олигархи–это люди с огромными деньгами, собственностью, политическими, репрессивными и другими возможностями. И если дать совет Президенту для них проблематично, то заменить один вертолет другим в воздухе вполне по силам. Они постоянно находятся в состоянии смертельной опасности, их все время «ловят на мушку», они денно и нощно переживают за собственную безопасность и поэтому могут не столько сопротивляться власти, сколько насолить ей. И ведь от них же никуда не денешься.
Янукович никогда не сможет избавиться ни от одного олигарха. Если он надеется поймать хоть одну «жирную свинью» и забрать у нее собственность, и что другие в это время будут молчать–он ошибается, этого не будет. Нынешнему режиму, так или иначе, придется балансировать между авторитарными попытками зажать телевидение, радио, Интернет и оппозицию и одновременно какими-то шагами в экономике и политике, которые бы продвигали Украину по пути к Европе.
--Высоко забрался Серёжа.
--А разве у вас не говорят об этом?
--Нет. Мы--не политики.
--Так и я не политик. Я служу в правоохранительных органах.
--Вот и давай во избежании неприятности поговорим о том, что нам известно лучше всего. Я говорю о нашей доблестной милиции. Сегодня украинские правоохранительные органы занимаются «самозаробiтчанством». Любой генерал или полковник милиции  на фоне нищей армии ничуть не уступают крупному бизнесу. Защита власти у них на втором месте, на третьем–преследование оппозиции по политическим мотивам и только, в-четвертых, они думают о своей прямой обязанности – защищать национальную безопасность.
Я согласен с тобой, что любые взрывы – это очень сильный удар по системе, которая не может обеспечить людей ни экономическими свободами, ни социальной стабильностью. Все эти взрывы  говорят только о том, что режим, который уверен в том, что он будет держать власть любой ценой, не понимает, что в таком случае он должен держать не только население, но и бандитов, и террористов.
Те, кто организовывал взрывы в Макеевке, подставили сегодняшней власти сильную «ножку». Если посмотреть опыт формирования авторитарных республик в других странах, можно увидеть две проблемы. При первой общественное мнение, недовольное формированием режима, начинает на него давить, а при второй – формирование происходит на основании специального прецедента.
Правда, при этом почему-то упускается из вида, что такая система формируется на основе полицейского государства и эта очень жесткая формула означает, что 80% всех ресурсов идет на создание спецслужб и полицейских подразделений и только 20%--на национальную безопасность и армию.
--Внутренняя проблема полицейского государства,--прервал Чумака Бондарев,-- заключается в том, что правоохранительные органы можно сделать в десять раз сильнее всех на свете и зажать всех живых, но только за счет,как ты и сказал, населения и нищей армии. Униженные офицеры армии прекрасно понимают, что даже гаишники живут хорошо в коррупции, они обеспечены, на них сыплются все блага, а у них ничего нет, поэтому на них и нельзя положиться. Но это не так, ноотдельные личности...
--Погоди. Ты хочешь сказать, что взрывы в Макеевке – сознательная провокация для отвода глаз?!
--Во всяком случае, это лучший способ доказать, почему не происходят с таким размахом задекларированные реформы. Очень может быть, что в один прекрасный день мы увидим Азарова, одетого в серую форму без погон, говорящего на милитаристском языке. Власть понимает, что если реформы не состоятся, то для поддержания уровня управляемости населения необходима угроза. И если угроза арестов –это плохо и об этом будет кричать общественность, то имитацией взрывов, экстремизма можно добиться угрозы для всех.
--Но  это очень опасно. 
--Да, опасно. Не нужно забывать также, что ежегодно из Украины около пяти миллионов человек выезжают гастарбайтерами за границу. При режиме, который не справляется со своими экономическими реформами и политической стабильностью, где часть населения не может бастовать и голосует исключительно ногами.
--Ты меня окончательно запутал. Давай на чистоту. Ты на стороне оппозиции?
--Нет. Но если не говорить власти всю правду, то она начинает гнить.
--Вот и давай говорить правду. Какое наследство досталось этой власти. Не мне тебе говорить, что суды как раз и составляют базис коррупции во всей стране. Не победив коррупцию в судейском корпусе, нет смысла бороться с ней и в других сферах жизни. Ведь именно суды в конечном итоге решают, кто коррупционер, а кто нет. А при нынешнем уровне разложения судебной системы любой вор и взяточник легко уйдёт от ответственности, сколько бы его ни ловили на горячем. И последний приговор тому свидетельство.
--Тебе известно, Игорь, что повальную коррупцию в судах признают все. И о борьбе с ней в последние годы много говорили власть предержащие, милиция, прокуратура и СБУ. Но о «серьёзности» и «эффективности» этой борьбы красноречиво говорят официальные данные Госдепартамента Украины по исполнению наказаний: в местах не столь отдалённых в настоящий момент нет ни одного судьи. Убедил?
--Серьёзный аргумент, но я не об этом. Конечно, прискорбно, что коррупционеров не подвергают наказанию, но разве и остальные не помогают судьям в том,что они остаются ненаказуемыми? Деньги служители Фемиды берут по самым разным поводам. Например, при вынесении решения о взятии под стражу судья нередко в равной мере может согласиться с доводами следствия или оперативников, а может отказать. И то, и другое – законно. Решить предвзято судья может не только за деньги, но и по звонку сверху или под давлением.
   Размер взятки зависит от сложности дела. В провинции «арест-неарест» стоит от 200 долларов. В Киеве эта «услуга» стоила от 2 тысяч долларов. Потом поднялась до 5, сейчас до 10 тысяч. Но эти расценки не касаются VIP-персон Для них действует иной, гораздо более дорогой прейскурант. Конечно, никто не выпустит за небольшую взятку серийного убийцу, а вот мошенника – вполне.
--Наконец-то, Игорь, ты заговорил о настоящем. Где берут пример коррупционеры провинциального разлива? Правильно. В столице.
--Должен тебе заметить, что сейчас в столице началась «оборотная коррупция» В  Киеве судьи стали брать взятки  не за принятие незаконного решения, а за принятие законного. Ведь судья дорожит репутацией, будут жалобы –кому это надо? А если не заплатить за законное решение, его тоже в конце концов судья примет, вопрос только – когда? Интересно?
--Необычно.
--От судьи, понятно, зависит и срок заключения. Но таксы «за скостить год» нет. За это берут, но в каждом случае по-разному. Если это ДТП, можно дать условно, а можно реально. Законно и то, и то. За «условно» надо платить. В Киеве –от 10 до 20 тысяч долларов. Хотя если у вас крутой джип и вы сбили не бомжа, то платить придётся значительно дороже, до 100 000 долларов.
--Иначе говоря, в Украине законность, без сомнений, достижима. Только не сразу, не для всех и не за просто так.–подвёл Бондарев.—Но я тебе приведу другую статистику. Ты знаешь сколько стоит стать судьёй?
--В провинции?
--Да. Чтобы стать впервые назначенным районным судьёй, надо «занести» деньги, как правило, в четыре инстанции.
     1. Договориться о месте в районном суде с его председателем (это минимум 10 000 $).
2. Найти «нужного» человека в квалификационной комиссии, которая решает, насколько профессионален кандидат (это тоже примерно 5000 $).
3. Заплатить, чтобы документы прошли без волокиты Высший совет юстиции (опять найти нужного человека) – тоже примерно 5 000 $.
4. И, наконец, «занести» деньги на Банковскую, в администрацию президента, чтобы вовремя попасть в Указ президента, назначающего судей на первый срок (ранее там брали 30 – 50 тысяч долларов, но сейчас, вероятно, такса поднялась и тебе об этом знать лучше).
--Поверь, не знаю.
--Охотно верю, зная тебя. Продолжить?
--Продолжай.
--Стать игроком «третьей власти», даже на уровне городского района, обходится претенденту от 50 000 до 100 000 долларов, которые, конечно, нужно «отбить». Нередко, чтобы найти эту огромную сумму, будущий судья залезает в долги, плюс желательно «наварить» сверху уже себе на дом, машину и другие удовольствия. Выше, ставки другие.
--И вы всё это знаете и никаких мер не принимаете?—Чумак был искренне возмущён.
--Игорь! Где ты живёшь? Где ты работаешь? Неужели не знал?
В коридоре прозвенел звонок.
--Посиди, я открою. Кого это нелёгкая принесла.—Бондарев легко встал и направился в коридор. Открыл  дверь, за дверьми стоял его помощник.
--Сергей Васильевич! У нас ЧП.—Он коротко рассказал о случившемся.—Главный попросил вас прибыть в прокуратуру и возглавить следствие.
--Доложи, что буду через полчаса. Иди.
Бондарев вернулся в гостиную.
--Как хорошо, что ты не уехал.
--Что-то интересное?
--Сейчас на деле, в реальности, убедишься в справедливости моих слов. Ты не забыл ещё судью, вынесшего приговор нашим «преступникам»?
--Макагон Илья Панасович!
--Точно. Так вот у него на даче, что-то случилось. Главный приказал мне возглавить следствие, а я данной мне властью, назначаю тебя главным следователем. Готов?
--Конечно. Куда направляемся? В Макеевку?
--Сначала в прокуратуру.










               Г Л А В А  2

На даче у судьи Чумак застал несколько человек, которые были близкими знакомыми судьи Макагона. Ещё больше удивился он, когда увидел сидящего за столом судью Макагона. Ни  Чумак, ни Бондарев, не скрывали своего удивления. В доме было много народа, но Чумак не мог сразу же признать их виновными в преступлении. Во-первых, он не знал мотивов, а, во-вторых,  он видел, что преступления не было. Несомненным было только то, как понял он из сбивчивых рассказов, что судью пытались отравить. Как следователь Чумак решил сначала опросить присутствующих, чтобы добраться до истины. Первым он начал допрашивать Нечитайло Владимира Ивановича, так как был хорошо знаком с ним.
--Вы давно знаете судью?
--Очень давно.
--Расскажите, что вы делали, когда пришли к нему в дом.
--Хорошо. Игорь Анатольевич! Ничего если я буду рассказывать в лицах. Мне так удобнее. И кроме того я знаю, что вы любите рассказ с подробностями. Я расскажу, а выводы делать вам.
--Вы знакомы?—удивился Бондарев. Чумак кивком головы подтвердил и сказал, что Нечитайло несколько раз, как журналист, участвовал в расследованиях. Бондарев, повернулся к Нечитайло.--Как вам удобнее, так и рассказывайте,--подбодрил его Бондарев.
--Когда я зашёл к нему в кабинет, судья  приподнялся в кресле. И я задал ему вопрос.
--Какой?
--Вы обещали, что я буду рассказывать по-порядку, а иначе я собьюсь.
--Ладно, продолжайте.
-- Я задал ему вопрос и он ответил.
--Вы задавали мне этот вопрос десять-двенадцать лет
тому назад,--сказал он.--И при первой же нашей новой
встрече задаете его снова. Почему вы так цепляетесь за это?
--Мне стало как-то не по себе.  Возможно атмосфере
в доме судьи, мне показалась  неуютной и даже немного зловещей--совсем не такой, как в прежние дни. Судья, сидящий по другую сторону камина, продолжал
сверлить меня подозрительным и враждебным взглядом.
Его черные с проседью волосы, длинные, но довольно ред-
кие, были зачесаны с высокого лба назад.
Когда я видел судью в зале суда, вся его голова каза-
лась сошедшей со старинной гравюры--продолговатое неподвижное лицо, слегка выступающие вперед зубы, придающие суровый вид складки рта, строгий взгляд, лишенный интереса и любопытства. Смотря на него теперь, в полумраке его кабинета, я вспоминал зрелище, которое он являл собой, выслушивая показания,--голову, склоненную набок над столом полированного дерева на фоне украинского, черную мантию, свисающую с запястья, цепкий, внимательный взгляд.
Нельзя сказать, чтобы за эту дюжину лет судья 
«съежился» или его достоинство перестало внушать благо-
говейный страх. Конечно, он выглядел старше, а его на-
пыщенные фразы иногда звучали глуповато. К тому же он
был явно напуган. Когда я говорю о людях, «бросающих взгляд», это может показаться нелепым. Но судья  делал именно это. Темные ледяные глаза что-то бросали в мою сторону, явно ожидая, что я это подхвачу. Подозрение, обвинение, сомнение? Снова откинувшись в мягком кресле, судья водил руками взад-вперед по подлокотникам.
--Помню, когда вы спросили об этом впервые. В тот вечер также шел снег,--задумчиво промолвил он, уставясь на огонь.--Это было десять лет назад или двенадцать? Тогда мы только познакомились.
-- Это было всего лишь любопытство,--сказал я.--
Как и сейчас.
Казалось, судья не слышал меня.
--Тогда мы были счастливы,--пробормотал он, все еще
глядя в камин.
--Вы имеете в виду ...
--Семью--мою семью.--Негромким, но звучным го- лосом судья начал цитировать знаменитые строки из Шекспира: «Мы дни за днями шепчем «завтра, завт-
ра»! 
--Согласитесь, что  любом другом месте это выглядело бы театрально. Но судья Макагон мыслил именно такими
понятиями. Я окинул взглядом кабинет--комнату с высоким потолком и окнами, начинающимися от пола. В люстре  горели лампочки, но не все. Поэтому комната выглядела тускло освещенной. Вдоль стен располагались старомод-
ные книжные шкафы. Над ними висели репродукции картин. Я помнил, как давным-давно я восхищался этими картинами не менее, чем дверцами
книжных шкафов из узорчатого стекла и эмали.
Но в одном углу комнаты  стояла вещь, вызвав-
шая мой вопрос. Это была мраморная, в человеческий рост
статуя римского императора Калигулы в тоге. С носом кар-
тошкой, дряблым ртом и бессмысленно протянутой рукой,
эаканчивающейся культей. Сколько я помню, правая кисть
отсутствовала. Статуя служила постоянным пугалом для
детей судьи.
Не существовало причины, по которой в памяти судьи
должен был запечатлеться обычный вопрос, заданный две-
надцать лет назад. Теперь и я вспомнил тот вечер. Это было
за год до того, как я впервые обнаружил с нервным удивлением, что девушкам нравится, если их целуют. За это время мы стали взрослыми мужчинами, однако воспоминания нередко оживали с поразительной четкостью.
Я часто приходил на дачу судьи. Она
казалось мне великолепной. Над верандой, достаточно про-
сторной, чтобы служить танцевальным залом, возвышались башни. Лужайка и сад подчеркивали таинственную атмосферу больших и душных комнат, где ставни закрывали окна даже при дневном свете. Глядя на судью сейчас, я пытался соотнести его
с прошлым. Конечно, я  его всегда побаивался--само слово
«судья» казалось таким же зловещим, как «палач», вызывая в воображении ряды книг в переплетах телячьей кожи и тюремные камеры. На веранде стояли качели и плетеные кресла с ситцевыми подушками.
После захода солнца в воздухе ощущался влаж-
ный запах травы. На шоссе за железными воротами мелькали фары машин. Иногда я видел судью, возвращающегося из города. Он сидел за рулем «Жигулей»--я говорю о том времени--к которым
больше никому не дозволялось прикасаться. На нем
была темная шляпа с опущенными полями, слегка сдвину-
тая вперед, а в кармане всегда торчала газета. Прямая спи-
на увеличивала его и без того солидный рост; походка
была тяжеловесной, а на улице он почти ни на кого не об-
ращал внимания. Суровая складка рта побуждала недобро-
желателей придумывать ему нелестные прозвища, но в
этом, вероятно, были повинны вставные челюсти. Судья
пытался быть со всеми дружелюбным, но большинство это только смущало, и, как я знаю теперь, его тоже. Иногда вечерами он выходил на веранду, куря сигарету, и обращался ко мне с шутками. Если были ещё знакомые, то он шутил и с ними, но шутки никто не считал забавными, но над которыми все смеялись. Временами судья неловко пытался завязать разговор. Все вели себя неестественно, беседа прерывалась долгими паузами, и в конце концов его
высокая фигура возвращалась в кабинет.
Я знал судью лучше, чем большинство остальных,--
возможно, даже лучше, чем его собственные дети,--так
как обладал тем, что вежливо именуют литературными ам-
бициями, и привык представлять ему на отзыв мои попыт-
ки. Я вспоминал об этих сценах вечерами в том же кабинете, с падающим за окнами снегом. Тот же
электрический свет отражался в темных оконных стеклах. За тем же столом, который теперь стоял в центре комнаты, судья  сидел с моими рукописями, подпирая голову рукой и барабаня пальцами по виску, как в зале суда. Длинный подбородок торчал над воротником, а глаза были полузакрыты.
Я знал, что вскоре он встанет и начнет бродить по комнате, спрятав одну руку за лацкан пиджака. Прежде чем начать говорить, судья всегда втягивал подбородок и теребил манжеты. Делая официальные заявления, даже если это были всего лишь критические замечания в адрес нервного автора, он говорил  прозой, к которой привык в суде. Мы делаем иногда нелепые ошибки. Мы утвержда-
ем, что  судьи говорят как древние римляне, имея в виду, что они изъясняются по-латыни. Мы обвиняем их в цветистости, хотя они всего лишь использу-
ют слишком много слов с целью быть точными. Судья Макагон презирал цветистость. Он происходил из рода тяжело думающих и сильно пьющих юристов, которые не изучали законы, а создавали их. Я четко представляю себе его, высокого и долговязого, пахнущего лавровой жидкостью для бритья и меряющего шагами кабинет, продолжая говорить. На каминной полке стояли под стеклянным колпаком часы, за которыми торчала связка камыша.
Он давал советы. Это были холодные,
научные советы, смешанные с некоторым покровительством в отношении всех новичков в литературе. И все же его суждения отличались сверхъестественной проницательностью...Вспоминая это, я думаю, что разговоры шли судье на пользу. У него было мало друзей. Его жена была маленькой, приятной и неприметной женщиной, которая, казалось, умела только улыбаться и суетиться. У них были дети: две девочки и  мальчик. Когда я пришёл к нему сегодня, я думал о том, что с ними стало.
Судья  все еще сидел неподвижно с другой стороны
камина. Отсветы пламени играли на его красноватых веках и подергивающейся скуле; волосы, причесанные на манер политиков прошлого, изрядно поседели и поредели. В голосе исчезла решительность. Прибыв в дом несколько минут назад по его приглашению, я говорил о старых временах и сделал невинное замечание насчет статуи Калигулы спросил, как однажды в прошлом, почему у нее исчезла рука. Внезапно в голосе и взгляде судьи  появился ужас. Он осведомился, почему я так цепляюсь за это, а сейчас сидел, моргая и поглаживая подлокотники кресла. Я ждал, пока он нарушит затянувшееся молчание.
В городе ходили слухи, что судья он поссорился со старшим сыном,  который  примерно одних лет со мной-- из-за того, что он отказался изучать право, и даже выставил его из дома. Панас, так его зовут, был любимцем матери и что она так и не простила это мужу.  С тех пор
много воды утекло. Тогда я очень любил  дочь судьи,  Ганну Макагон--молчаливую девушку с русыми воло-
сами и большими глазами.
Мне передали, что судья Макагон хочет меня видеть. Причину я не знал. Когда этим вечером я ехал к дому
Макагонов, воспоминания начали оживать. Фонари 
города, как и прежде, горели в сумерках. Вдалеке
послышался гудок поезда, отбывающего в половине восьмого.  Когда я миновал окраины и прямая как стрела дорога устремилась в сторону дачи, мне пришел в голову повод, по которому судья  мог пригласить меня. В прошлом мне приходилось писать книги по истории. Возможно, мой
первый наставник хотел найти издателя.
Железные ворота дома были распахнуты. Дом выглядел массивным и причудливым, как и ранее, но было
заметно, что теперь он нуждается в краске. Вокруг ощуща-
лась атмосфера запустения. Башни казались черными монстрами на фоне звездного неба. Лужайки стали неухоженными. Гравиевая подъездная аллея, где я припарковал машину, была ярко освещена. На пыльном полу веранды еще оставались полосы в тех местах, где летом стояла мебель. Я вошел в столь же пыльную прихожую и постучал в стеклянные двери, состоящие из красно-белых квадратиков.
В женщине, впустившей меня, я с трудом узнал Ганну Макагон. Дочь судьи была прирожденной старой девой, хотя завивала гладкие черные волосы и не без щеголе-
ватости носила новые платья. Она лишь слегка приоткры-
ла дверь и испуганно осведомилась, кто там. Только когда я назвал свое имя, она узнала меня и втянула в плечи неимоверно длинную шею.
--Владимир! Владимир Нечитайло!--воскликнула Ганна.--Господи, как же ты изменился! Я не знала, что ты здесь. Входи!
Она шагнула назад в холл, приглаживая юбку. Лицо
Ганны изрядно портили тяжелые веки и горбатый нос. Я за-
метил, что ее губы стали совсем тонкими, а смуглая кожа--
сухой и натянутой, что присуще девственницам не первой
молодости. Она сделала несколько быстрых попыток улыб-
нуться, которые, впрочем, потерпели неудачу. При этом
шея снова вытянулась, что, как я видел раньше, сопровож-
дало любые ее усилия. Ганна недавно плакала--слабо осве-
щенный холл не мог скрыть покрасневшие глаза и черные
впадины под ними.
--Твой отец пригласил меня,--объяснил я.
--В самом деле? Входи же, Владимир!--повторила Ганна, хотя я уже вошел. Она суетливо поправляла волосы, явно стесняясь опухших век, и старалась говорить лукавым тоном.
--Надо же--увидеть тебя снова! Позволь взять у тебя
пальто... Знаешь, мы только вчера вечером говорили о тебе…
Ганна оборвала фразу. Она задумчиво посмотрела на меня и быстро добавила:
--Пожалуйста, входи! Я знаю, что папа будет рад тебя
видеть. Прости, что я такая расстроенная. Мама заболела, и
у нас суматоха ...
Я колебался.
--Может быть, в другой раз ...
--Что ты, Владимир! Папа никогда мне не простит...-- Ей в голову пришла новая мысль, и она облегченно вздохнула.-- Знаю! Это из-за книги, не так ли? Ну конечно!
Очевидно, моя теория была правильной. Все еще поправляя волосы и улыбаясь, Ганна направилась через холл. На стойке лестничных перил горела лампа, при свете которой на стенах тускло поблескивали  рамы картин. Дверь кабинета, как и прочие в доме, была коричневой, с белой фарфоровой ручкой.
Не знаю, какой мотив--вероятно, какой-то смутный импульс из прошлого, ибо поступок был непроизвольным,--
побудил меня сделать то, что я сделал тогда. С потоком воспоминаний мне пришел на ум сигнал, которым пользовались Панас и я. Когда мы хотели повидать судью по какому-то поводу, а он был занят в кабинете, мы всегда
стучали особым образом--два медленных стука и три быс- трых. Улыбнувшись Ганне, я именно в такой последовательности постучал в дверь кабинета ...
Спустя секунду это показалось мне глупой выходкой. Но меня удивило странное выражение лица Ганны. Стук громко прозвучал в пустом холле. За дверью послышались скрежет отодвигаемого кресла и скрип пружин, а потом шипение, словно кто-то с шумом втянул в себя воздух.
--Кто там?--осведомился голос.
Я открыл дверь. На лице судьи играли красноватые отблески пламени; вокруг глаз белели круги. Белые
пальцы его руки свисали с каминной полки, слегка подер-
гиваясь. Рядом с ним, в углу, я увидел пыльную мраморную статую, которая, казалось, уставилась на меня пустыми глазами поверх его плеча.
Первыми словами судьи были:
--Никогда не стучите так, слышите?

Это было моей первой ошибкой. Даже когда судья успокоился и приветствовал меня с прежней сдержанной любезностью, я знал, что он испытывает в отношении меня какие-то подозрения. Это еще сильнее затрудняло установление контакта с ним. Мы оба бормотали банальности, а потом, по какому-то дьявольскому нагромождению неудачных обстоятельств, я сделал замечание насчет статуи...
Послышался сухой звук, когда судья потер руки. От-
вернувшись от огня, он посмотрел на меня. Казалось, ему трудно было долго удерживать взгляд на чем-либо. Я об-
ратил внимание, что пузыри на их коже свидетельствовали о распухших больших пальцах.
--Пожалуйста, простите меня,--заговорил судья, его
интонация отразила жалкое подобие былой властной мане- ры.--Нельзя так легко выходить из себя. Но в эти дни я мно-
го времени провожу в одиночестве...--Торчащие вперед
зубы мелькнули, приоткрывшись в слабой улыбке.--Боюсь,
я оказал вам не слишком хороший прием. Примите мои из-
винения.
--Не за что извиняться,--отозвался я.--Мне вовсе
не следовало приходить. Ганна сообщила, что ваша жена больна ...
Судья нахмурился:
--Ничего серьезного. Сейчас у нее врач.--Он снова по-
тер руки и задумчиво добавил.--Фактически ей не по себе
уже некоторое время. Хорошо, что в доме доктор Котик, Матвей Васильевич.
--Котик?
--Мой зять,--объяснил судья, вновь устремив на меня взгляд.--Он женился на Анжелле.
Итак, Анжелла, признанная красавица семьи, была замужем... Мне не довелось быть с ней близко знакомым--
она всегда держалась отчужденно и сдержанно, как прин-
цесса, за исключением кратких вспышек недовольства, ис-
кажавших ее гладкое лицо. Я помнил ее в театральных
позах, с румянцем на скулах и блеском в глазах Мадонны.
В ответ на мои невнятные поздравления судья сделал не-
брежный жест, словно отмахиваясь от этого события.
--Они женаты уже три года. Я с большим уважением
отношусь к способностям доктора Котика. Полагаю, у
него имеется какой-то капитал, так как он не практикует...
Да, жена уже некоторое время у него под наблюдением. у нее депрессия--мрачное настроение и так да-
лее...--Он немного поколебался.--Кажется, она страдает
легкой формой периферического неврита. Сегодня вече-
ром, после обеда, у нее случился очередной приступ, и мы
уложили ее в постель. С ней все будет в порядке.
--А как поживают остальные члены семьи?
Судья  попытался изобразить отеческую сердеч-
ность, но потерпел неудачу. Его выдавали глаза.
Марыся, моя вторая племянница закончила институт и пока не работает. Подыскивает себе занятие. А Ганну вы ее видели--всегда здесь. Она помогает по дому. Мой первый племянник Максим, Марысин брат, практикует как юрист.
Я не осмеливался спросить о Панасе, но ясно видел, что судья думает о нем. Его руки соскользнули с колен, оставаясь стиснутыми; лоб наморщился, словно от боли. Казалось, под его лоснящимся черным костюмом остались
одни кости. Золотые часы громко тикали под стеклянным
колпаком ...
--Когда я узнал, что вы хотите повидать меня,--
сказал я,--то надеялся, что это из-за книги, которую вы
обещали написать.
--Что-что?. Ах да, книга ...
--Вы закончили ее?
Судья выпрямился:
--Да. Но из-за вашего стука в дверь ... и кое-чего еще...
я почти об этом забыл.--Он прочистил горло.--Я приго-
товил рукопись, но не знаю, насколько она пригодна для
публикации. К сожалению, я отмечаю весьма прискорбные
тенденции у нынешних писателей. Слава богу, я незнаком
с современной «литературой». но некоторые книги Ганны, которые попадались мне на глаза ...
Я заерзал на стуле. Судья не утратил проницательности--должно быть, он угадал мои мысли и мрачно улыбнулся:
--Не поймите меня превратно. Я не говорю о моральных ценностях, хотя, по-видимому, они также исчезли. Но существуют некоторые природные факты, настолько известные, что о них незачем напоминать на каждой странице...--Он покраснел--спокойствие вновь покинуло его.--Честное слово, они не столько сердят меня, сколько озадачивают! Я хотел бы понять ...
--Что именно?
--Все. То, что я читаю, что вижу, опрокидывает все стандарты с ног на голову. Я чувствую, что мир ускользает от меня. Больше ничто не кажется правдой, Я не имею в виду сексуальную мораль. Я достаточно долго пробыл в судейском кресле, чтобы познакомиться со всеми грязными ее сторонами задолго до того, как ваши шибко умные молодые авторы появились на свет. Я говорю о...-- Он поднялся, судорожно сжимая и разжимая кулаки.-- Раньше существовали какие-то ценности. Моя семья ... я перестал ее понимать.
Что бы мы ни обсуждали, судья не мог удержаться от этой темы. Это был крик одиночества, в котором судья проводил дни в своём кабинете. Какое-то время он оставался неподвижным, прислонившись к каминной полке. Мне было нечего сказать. Ему явно хотелось излить душу, обрести какую-то опору. Наконец он повернулся с кривой улыбкой:
--Я все еще пренебрегаю обязанностями хозяина. Но от этого всегда есть лекарство.
По другую сторону камина стоял старомодный резной
книжный шкаф-стол. Отперев его, судья  достал бутылку и два стакана.
--Это настоящий коньяк, какого вы теперь нигде не до-
станете. Видите печать на пробке? Она свидетельствует о подлинности. С этим, по крайней мере, они ничего не могут сделать.
Последнюю фразу он произнес мрачным тоном, внимательно обследуя пыльную бутылку--даже подошел с ней к столу в центре комнаты и поднес к свету,--потом налил коньяк в оба стакана. 
--Я хотел еще кое о чем спросить вас.
--Насчет книги?
--Нет. Забудьте о книге. Это было всего лишь ... что-то
вроде утешения. Мне говорили,--судья понизил голос,--что вы участвовали в некоторых необычных делах. Я имею в виду милицейскую работу...
Я засмеялся:
--Только в качестве наблюдателя.
--Милицейскую работу,--повторил он,--совместно с этим человеком ... как его имя?
--Чумак Игорь Анатольевич.
--Который расследовал дело о взрывах?--Несколько секунд судья молча смотрел на свой бокал, потом его глаза с красными ободками забегали по комнате и словно остекленели, задержавшись на статуе.
--Вы его знаете?
--Нет. Но я хотел бы с ним познакомиться.-- Он сделал большой глоток. Его рука дрожала.--Меня пытаются напугать до смерти, но я им не позволю. Слушайте! 
Даже его нижняя губа вздрагивала. Худощавая фигура в черном как будто вибрировала в колеблющемся свете. Я видел, что он теряет самообладание, и сам начал испытывать скверное ощущение человека, сидящего в автомобиле, который заносит и с которым нет возможности справиться. На лбу судьи выступили капельки пота, а челюсть отвисла, как у мертвеца.
--Ради бога, Илья Панасович...--начал я.
Это привело его в чувство. Он вернулся к креслу и плюхнулся в него.
--Я боюсь... боюсь, что вы не поймете. Они все против
меня. Никогда не думал, что мои дети могут стать такими.--
Судья говорил высоким пронзительным голосом сварливо- го старика.--В доме нет мира... А я-то воображал, как соста- pюcь со своими детьми ...--Голос перешел в шепот.--Стол, накрытый для гостей... Все смеются. Так бывало. Внуки ... Елка… Молодые люди приходят ко мне за советом… Но боюсь, дети ни во что не ставят их старого отца. Им нужно только одно….Деньги.
Шепот смолк. Пальцы скользили, не находя за что ух-
ватиться. Оконные рамы со стуком сопротивлялись поры-
вам ветра; слова старика как будто понижали температуру
в комнате с картинами. Я так и не понял, причём здесь Чумак и как он поможет разобраться и уладить семейные отношения. В это время, когда судья сделал очередной глоток, в дверь постучали. Поэтому я и не успел задать вопрос. Вновь пришедший обратился к судье, прежде чем заметил мое присутствие. Это был маленький человечек в мешковатом сером костюме и рубашке без воротничка-- медная запонка нелепо поблескивала у основания тощей шеи. Он выглядел озабоченным. Мягкие голубые глаза, увеличенные двойными линзами очков непропорционально большого размера... Коротко остриженные светлые волосы над высоким лбом ученого ...
--Думаю, отец, с ней все будет в порядке,--сказал он.--
Не понимаю ...
Судья с усилием взял себя в руки. Поднявшись, он по-
ставил свой стакан на каминную полку.
--Матвей! Познакомься с Владимиром Нечитайло.—Он повернулся ко мне.—Это мой врач, муж Анжеллы.
Врач слегка вздрогнул, повернувшись ко мне. Потом его рассеянный взгляд оживился, и он еще сильнее занервничал. Кожа на его черепе надвигалась навыпуклый лоб и отодвигалась назад, как у мальчишки, тщетно пытающегося шевелить ушами.
--Э-э... очень приятно,--пробормотал он.--Не знал, что
у вас гость...
--Ну, Матвей?
--Простите, но не мог бы я поговорить с вами минуту наедине?--виновато произнес врач.--Речь идет о состоянии вашей жены. Прошу нас извинить, пан Нечитайло...
Судья устремил на него тяжелый взгляд, держась за край каминной полки:
--Ей стало хуже?
--Нет! Дело не в том ...
Кивнув, судья последовал за ним в холл. Неужели этот похожий на кролика пожилой мужчина с нервными
руками--муж красотки Анжеллы? Неужели так проходят
все вечера в доме судьи? Я поднял свой стакан, когда ус- лышал сердитый голос судьи за дверью:
--Ты лжешь! Я этому не верю! Она никогда не говорила ничего подобного ...
Котик что-то пробормотал, но судья оборвал его.
--Ты лжешь!--повторил он.--Это заговор, и ты в нем
участвуешь! Я больше не желаю этого слушать!
Его голос угрожающе повысился, прежде чем он шагнул назад в кабинет. Плафоны люстры звякнули, когда судья распахнул дверь, а свет начал мигать. Котик последо-вал за ним.
--Вы должны выслушать меня, Илья Панасович!-- настаивал он.--Говорю вам...
Судья круто повернулся на коврике у камина и поднял
руку.
--Убирайся отсюда!--Сделав шаг вперед, он остановил- ся и произнес странным тоном:--Боже мой!--Зрачки его
глаз расширились, правая рука метнулась к воротнику. Су-
дья пытался что-то сказать, но из пересохшего горла не вылетало ни слова. Он ухватился за край каминной полки, его шея дергалась из стороны в сторону, глаза стали стеклянными. Изо рта вырывалось бульканье, а на губах появилась пена.
--Илья Панасович!--крикнул Котитк, шагнув к нему.
Пальцы судьи  отпустили край полки. Он со-
скользнул на пол, ударился головой о решетку камина и распростерся, вытянув руку едва ли не в огонь.
Мы не двигались. Хотя мы явственно слышали булькающее дыхание судьи, вся сцена казалась настолько нереальной, что на какой-то момент мы утратили способность действовать. Я чувствовал, как коньяк расплескивается из стакана в моей дрожащей руке. Котик, вцепившись в медную запонку, беззвучно шевелил губами.
Наконец врач подбежал к тестю и склонился над ним. Когда он повернулся ко мне, то был смертельно бледным,
но хладнокровным и деловитым.
--Судья пил из этого стакана?--осведомился доктор, указывая на стакан.
--Да.
--Вы пили из одной и той же бутылки?
--Нет. Я не успел выпить...
--Отлично.--Котик решительно кивнул.--Он еще в сознании. Помогите мне отнести его в мой кабинет. Я дол-
жен был сразу понять, когда он так рассвирепел. Его отра- вили. Берите его за плечи, а я возьму за ноги.






            Г Л А В А  3

Мы отнесли судью в маленькую комнату на задней стороне дома, оборудованную как приемная врача. Лампа
под абажуром горела на столе посредине, где лежали раскрытые книги, в одной из которых виднелась пометка карандашом. На полках у стены тускло поблескивали пузырьки, а в воздухе пахло дезинфекцией. Когда мы положили судью на один из смотровых столов, Котик быстро повернулся ко мне.
--Думаю, вы знаете о таких вещах больше меня,--ска-
зал он, кисло улыбнувшись.--Но с ним я могу справиться
и сам. По-моему, я понимаю, в чем дело. Да простит меня
Бог!--Внезапно он прижал кулаки к глазам.--Кажется, это
моя вина. Ну, не важно ... Проследите за этими двумя стака-нами, чтобы никто их не подобрал.
Котик снял пиджак и закатал рукава рубашки.
--Ладно,--кивнул я.--Вы уверены, что вам не нужна
помощь?
--Уверен. Можете позвонить в больницу и попросить
прислать опытную сестру.
--Дело настолько плохо?
--Для его жены--да. Она в скверном состоянии. Я до сих пор удивляюсь ...
--Это тоже яд?
--Боюсь, что да. Постарайтесь найти поднос с ее ужи-ном--может быть, тарелки еще не вымыли.
--А где остальные члены семьи?
--Думаю, Ганна на кухне. Племянник наверху с тёткой. Моей жены нет дома. Но вы ни на кого не об-
ращайте внимания, понятно?--Мягкие глаза под толсты-
ми стеклами очков свирепо уставились на меня, как будто у нас с ним была общая тайна.
--Слушайте, доктор, что за чертовщина происходит в
этом доме?
--Какое-то безумие. Увидите сами. Вы прибыли в куль-
минационный момент. Поторапливайтесь!
Я оставил его включающим яркую лампу за ширмой,
которой он закрыл от меня тело судьи. Телефон,
как я помнил, находился в нише под лестницей. Позвонив
в больницу, я медленно направился в кабинет. Мой первый импульс поместить бутылку коньяка и стаканы в безопасное место был чисто автоматическим. У меня
не было никаких подозрений--только недоумение. Все это выглядело, как сказал Котик, чистым безумием. Но даже
сейчас меня бы удивило слово «убийство».
Такие вещи не происходят дома, где смерть приходит респектабельно, с рыданиями и черными одеждами. Когда дело касается других стран, мы воспринимаем убийство без особых сомнений, как прискорбный компонент цивилизации вроде кофе во Франции или сигарет в Германии, неотделимый от причудливого чужеземного менталитета. Но такое не случается в домах, которые мы знаем давно, среди наших старых друзей, у которых мы вовсе не подозреваем наличие каких-либо из ряда вон выходящих эмоций.

Безумие...Род жуткого любительского спектакля, который, как мне невольно пришло в голову, с удовольствием поставил бы Панас Макагон. Панас постоянно натягивал на проволоку простыню и ставил разные шоу--к тому же он был одним из лучших рассказчиков историй о привидениях, какие я когда-либо слышал. Я живо представлял себе Панаса с отблесками пламени в камине на смуглом заостренном лице, со смаком произносящего зловещие фразы, и Анжеллу Макагон, повизгивающую в углу. Все загадочные события этого вечера вновь пронеслись перед моим мысленным взором в тускло освещенном коридоре. Волнение судьи после моего стука, его вспышки, чередующиеся с молчанием, статуя с отсутствующей рукой ... Каким образом она могла отломаться? Действительно, чистое безумие.
Я вошел в кабинет. Комната была ярко освещена. Ветер сотрясал оконные рамы и шевелил бархатные и кружевные занавеси; отсветы дрожали на темных стеклах. Лепнина на потолке выглядела очень грязной, а потускневший цветастый ковер протерся в нескольких местах. Сиденья кресел бугрились от выпирающих пружин. Сами кресла рассохлись и кренились
в разные стороны; несколько кисточек на тесьме обивки
были оторваны. При этом все оставалось солидным--книж-
ные шкафы выглядели респектабельно, как матроны; картины в позолоченных рамах казались незыблемы-
ми, как жареная говядина на обеденном столе ... Неужели судья так мало получает, что не отремонтировать дом, подумал я.
Обычный кабинет... И тем не менее в нём ощущалось
присутствие чего-то безобразного--какого-то белесого ужа-са, подобного туману на фотопластинке. Потом я увидел
свой стакан, полный коньяка, который я оставил на полу у кресла, и почувствовал легкую тошноту. Ведь
я едва не выпил это! По моей коже забегали мурашки. Я быстро поднял взгляд и увидел статую в углу ...
Огонь в очаге почти погас. Каминная полка из щербатого коричневого дерева была такой же неухоженной, как и все в доме. Ее покрывала пыльная вязаная салфетка с красными кисточками. Рядом с часами стоял почти пустой стакан судьи.
Что же это был за яд? Я посмотрел на центральный стол, где стояли пыльная бутылка, потом подошел и об-
следовал их. Я понюхал горлышко, помня, что коньяк мог скрыть запах горького миндаля, присущий цианиду. К тому же цианид вроде бы действует быстрее--почти моментально. Если кто-то замыслил убийство... Чепуха! Я отмахнулся от этой мысли, как от назойливого комара, но она не отставала.
Было странно видеть бутылку с ядом на обычном столе, среди безобидных предметов. Рядом с ней, на потертой промокательной бумаге, лежали маленький железный пресс для скрепления юридических документов и несколько медных скрепок. Подставки для ручек, трубки, банка с табаком... Книги вокруг промокашки--очевидно, справочные издания, которыми судья пользовался при подготовке рукописи. Из всех книг торчали желтые закладки.
Это было пустой тратой времени. Подобрав бутылку вместе с обоими стаканами, я запер их в шкафчик, из которого судья их достал, и положил ключ в карман. Теперь надо найти поднос из-под ужина жены Макагона. Как тихо было в доме! Судья упал на пол--у меня
в ушах еще звучал стук от его удара головой о каминную решетку,--но никто не прибежал и даже не забеспокоился.
Котик сказал, что Ганна в кухне, а племянник наверху с тёткой. Лучше подняться наверх--вероятно, поднос еще
там. Но как приступить к этой миссии? Пожалуй, пока что
не стоит упоминать о яде ...
Ступеньки были устланы плотным красным ковром, но скрипели при каждом шаге. Перила были шаткими. Перспектива встречи с племянником Макогонов меня не радовала. Я ведь знал и его. Я думал о том, сильно ли он изменился за эти годы. Максим был вечным студентом и, по всей вероятности, остался таким, покинув
институт. Он недурно играл на гитаре, покачиваясь из стороны в сторону.
Комната жены, Василисы Анатольевны Макагон, находилась в передней части дома; дверь была открыта. Тусклая лампа с обернутым абажуром горела у изголовья кровати, освещая обои с голубыми цветами. В кровати лежала Василиса Анатольевна, при виде которой я
ощутил болезненный укол жалости. Ее лицо было бледным и осунувшимся, с синеватыми губами; седые волосы растрепались; под закрытыми глазами темнели мешки. Хлопчатобумажная ночная рубашка приподнималась вместе с неровным дыханием. Даже во сне она выглядела усталой и ошеломленной. Она тоже недавно плакала. Ночной ветер стучал в окна.
Кто-то быстро поднялся со скрипучего стула возле кровати. В полумраке на меня уставилось недоуменное лицо. Оно принадлежало Максиму Макагон, племяннику, но я не сразу посмотрел на него. Лицо на кровати причмокивало беззубыми деснами, что-то бормоча во сне; по темным мешкам под глазами продолжали стекать редкие слезы. Я почувствовал ком в горле. Мы все любили Василису Анатольевну, которая позволяла нам шуметь сколько душе угодно. Я вызвал Максима в коридор. Он был высоким мужчиной, с каштановыми волосами, разделенными пробором посредине, выпуклыми голубыми глазами и румяным лицом. Я не сомневался, что Максим сейчас скажет: «Ой, Владимир! Сколько лет, сколько зим!,»--дружелюбно засмеётся и хлопнет, как в юности,  меня по плечу, хотя мы не виделись десять лет.
Именно это он и сделал.
--Что привело тебя сюда?—после дружеского удара по плечу, осведомился Максим, теребя в руках журнал.-- Пошли в мою комнату. Тётя немного прихворнула, но с ней все будет в порядке. Не видел тебя сто лет!
--Я пришел повидать твоего дядю,--объяснил я.--Он
неважно себя чувствует, и доктор Котик попросил меня
подняться сюда узнать ...
--О тёте?--Максим удивленно посмотрел на меня.
--Он сказал, что Василиса Анатольевна съела что-то не то, и хотел узнать, куда унесли поднос, чтобы выяснить причину недомогания.
--Понятно. Да, ужин ей принесли, так как она неважно
себя чувствовала. Но поднос давно уже отнесли вниз. Вероятно, ты найдешь его в кухне. Но почему, Владимир, ты делаешь из себя мальчика на побегушках? Пускай Матвей сам пойдет за подносом.
--А как сейчас Василиса Анатольевна?
Максим с любопытством взглянул на меня. Должно
быть, он что-то заметил, так как отбросил притворную сердечность и вновь стал самим собой--серьезным, осторожным, смышленым и нервным, несмотря на природную сдержанность. Луч света из комнаты коснулся его беспокойных глаз, и он, привычным жестом,  откинул со лба прядь волос.
--Послушай, Владимир,--сказал Максим.--Ты, часом, не сделался кем-то вроде частного детектива? И это мой
старый товарищ по играм!
--Конечно, нет! Чего ради?
--Ну, кто знает?--Он нервно усмехнулся.—Писатели--
люди со странностями.
--Это не подлинная причина, верно?
Максим прищурился:
--Как много тебе известно?
—Честно говоря я не понял вопроса. Чего известно?-- Но я решил притворится знающим о многом.--Достаточно, чтобы помалкивать об этом. И может быть, я сумею помочь.
Какое-то время мы молча смотрели друг на друга.
--Стоит попытаться!--промолвил наконец Максим.--Мы
все с ума сходим, Владимир... Ладно, сходи за подносом и возвращайся, Я подожду здесь.
--А где остальные?
--Ганна внизу, а Марыся в городе и вернётся не скоро. Анжелла не знаю где.
Я кивнул. Максим вернулся в комнату тётки и закрыл дверь. Все в доме оглядываются через плечо, упоминая о неведомом пугале! Я снова спустился по лестнице и направился в кухню. Когда я открыл скрипучую дверь, послышался сдавленный крик. Ганна соскочила с табурета у плиты, уронив разливательную ложку, и уставилась на меня, побледнев. Потом она опять села, провела рукой по покрасневшим векам и простонала:
--Не могу этого выносить!
Я обнял ее за плечи, чувствуя, как она дрожит. Правильные черты ее смуглого лица были искажены страхом.

--Мне нужно следить за гречневой кашей,--быстро сказала Ганна и выключила газ.--Это на завтрак--папа ее любит ...
--Лучше расскажи мне все,--предложил я,--и тебе по-
легчает.--И нет причин, по которым старый друг
не должен оказать помощь.
--Я не могу рассказать тебе, Владимир!--в отчаянии воскликнула она.--Я имею в виду о... Но несколько минут назад меня что-то напугало, и я не осмелилась выйти из кухни, так как в холле и в буфетной темно ...
--Что ты видела, Ганна?
--Что-то белое. Клянусь Богом, я говорю правду!
--Надеюсь, не привидение?
--Нет-нет! Это было что-то очень маленькое--размером с твою руку.
Моя улыбка непроизвольно увяла.
--Посмотри через дверь в буфетную,--продолжала
Ганна.--Отсюда виден выступ шкафа. На нем стоит банка
кофе. Так вот, что-то белое пробежало взад-вперед по вы-
ступу, как будто на ножках.
Я похлопал ее по плечу и шагнул к двери буфетной. Мне уже приходилось играть в подобные игры той жуткой ноябрьской ночью, когда мы с вами, Игорь Анатольевич, приготовили ловушку преступнику. Но это выглядело куда ужаснее. Прозаичная обстановка, гречневая каша на плите, кухня, выложенная белым кафелем... Я включил свет в маленькой буфетной. Деревянные полки над выступом шкафа, холодильник, раковина и сушильная доска с головкой латука на ней--все как обычно. Окно над раковиной было распахнуто. Я закрыл его и вернулся.
--На выступе лежит оберточная бумага, которую шевелил ветер, проникающий в щель окна,--сказал я Ганне.--Вот что ты видела.
--Надеюсь.--Она смотрела на меня большими черными немигающими глазами, теребя пальцем нижнюю губу.--Должно быть, Владимир, так оно и было ...
--Что, если тебе подняться к матери и Максиму? Она нуждается в уходе, и он может не справиться. Но сначала скажи,--остановил я Ганну, когда она поднялась,--поднос, на котором относили твоей матери ужин, еще здесь? Доктор Котик хочет взглянуть на него и выяснить, что вызвало недомогание.
--Поднос? Да, он в буфетной. Разве ты его не видел?
--В буфетной?
--Да, на табурете. Я собиралась мыть тарелки. У приходящей прислуги сегодня свободный вечер.  Маме тяжело и отец нанял женщину следить за порядком.
--Но ты их еще не мыла?
--Нет. Их не трогали.
Я снова пошел в буфетную и увидел накрытый сал-
феткой поднос в углу, где на него не падал свет. Он вы-
глядел так, словно чья-то рука недавно передвигала сал-
фетку.
--Этим вечером Василиса Анатольевна ела то же самое, что и все вы?
--Нет, она плохо себя чувствовала и ограничилась молочным тостом и чаем. Не понимаю, почему Матвей
считает, что это могло вызвать недомогание.
--Кто готовил ужин? Прислуга?
--Нет, я. Крепкий чай, как мама любит.
--Ты сама относила его наверх?
--Нет, Максим. Он болтался около кухни, поддраз- нивая прислугу, и предложил...--Внезапно ее глаза затума- нились, как будто от слез, и она заговорила так быстро, что
я едва мог уследить за словами:--Боже мой, Владимир, неужели тут что-то не так? Ты подозреваешь ...--Ее пальцы судорожно сжимались и разжимались.
--Конечно нет, Ганна! Я просто хотел все выяснить... Иди наверх. Твоей матери может что-то понадобиться.
--Максим такой беспечный!--сердито сказала Ганна, вставая и приглаживая платье.--Но, почему ты бродишь по
дому? Я оставила тебя с ... Где папа?
--Судья не хочет, чтобы его беспокоили. Он просматри-
вает рукопись, прежде чем я заберу ее.
Ганна вздохнула:
--Понятно. Я сама печатала ее для него. Это
просто чудесно! Но они не дают папе покоя! Я иногда так
выхожу из себя, что могла бы убить Матвея и Марысю--
хотя они, конечно, не имеют в виду ничего плохого...--
Она быстро посмотрела на меня, словно думала, что я счи-
таю ее виновной в нелояльности к родственникам, потом
улыбнулась и последовала за мной, когда я взял накрытый
поднос.
Я до смерти боялся, что доктор Котик может окликнуть
меня из своей комнаты и выдать все, прежде чем я отправ- лю Ганну наверх, но я проследил, как она поднимается по
лестнице, а потом отнес поднос в его кабинет. Доктор прикрыл стол ширмой из белого полотна. Бла-
годаря яркой лампе я видел причудливо искаженный си-
луэт Котика, суетящийся над неподвижным телом со
свисающей со стола рукой. Я слышал звяканье инструмен-
тов о фарфор и ощущал резкий медицинский запах, кото-рый не мог опознать. Раздался стон, и повисшая рука сжа-
лась в кулак ...
Вскоре доктор Котикс вышел из-за ширмы, выключил
лампу и медленно спустил закатанные рукава. Лицо его ос-
тавалось бледным, а уголки рта были опущены.
--Он будет жить,--сообщил врач.--А, вижу, вы нашли
поднос! Поставьте его туда. У вас есть сигарета? Старик
был на волосок от смерти.
Он устало сел, наполняя легкие дымом.
--Это был ... - начал я.
--Да, яд. К счастью, именно тот, что я думал. Необыч-
ный и чертовски опасный. Если бы я ошиб-
ся…--Котик махнул рукой, и его глаза прищурились под
стеклами очков.--Гидробромид гиосципа. Смертельная
доза--от четверти до половины грана. Сначала он вызы-
вает возбуждение и нечто вроде бреда, потом зрачки пара-
лизуются, рот и горло пересыхают, далее наступают сонли-
вость, обморок, полный паралич и смерть через несколько
часов.
--Никогда не слышал о таком яде.
--Естественно, ведь это не обычное лекарство. В меди-
цинских целях его никогда не применяют перорально--
только в виде подкожных инъекций в очень маленьких до-
зах, как мощное успокоительное при маниакальном состо-
янии, менингитах или белой горячке. Не более двух сотых
грана.
Он уставился на кончик сигареты.
--Тогда как …
--Каким образом кто-то в доме получил доступ к яду?
--Понимаете,--вздохнул доктор,--у меня имеется пять или шесть гран.
Мне казалось удивительным, что это тот самый робкий и рассеянный человечек, который недавно приходил в кабинет поговорить с судьей Макагоном. Внешне он не изменился но мышиные глазки за толстыми стеклами очков в роговой оправе смотрели на меня насмешливо. Наморщив лоб, отчего светлые, коротко остриженные волосы двинулись взад-вперед, доктор Котик весело улыбнулся:
--Разумеется, я невиновен, пан Нечитайло. В противном случае стал бы я так быстро оживлять его? Я только имел в виду, что яд принадлежал мне. Когда я работал в больнице, то часто пользовался им в психиатрическом отделении. Конечно, его может раздобыть только врач. Насколько я знаю, ни один аптекарь им не торгует.
--И ваш запас ...
--Исчез. Я обнаружил это только сегодня вечером. Произошло то, чего я опасался.--Он тяжко вздохнул.               
--Почему?
Доктор Котик сделал нетерпеливый жест. В его голосе послышалось почти детское раздражение.
--Бросьте! Пан или товарищ. Вы не хуже меня понимаете, что это означает, верно?
--Итак,--промолвил я,--будем смотреть в лицо фактам. Это выглядит как попытка убийства.
--Да. Но, слава богу, пока можно обойтись без милиции. Не вижу причины, по которой мы не могли бы сами во всем разобраться. Кто-то проник сюда--не знаю когда, так как я уже несколько дней не заглядывал в этот шкаф ...
--Ваш кабинет никогда не запирают?
--Нет.--Он добавил с внезапной горечью.--Ведь в доме нет детей. И я не практикую--это просто лаборатория. Как
я сказал, кто-то проник сюда и взял пузырек, содержащий
шесть гран смертельного яда. Вдобавок по дому циркулиру- ют два других яда.
--Два других?
--Да. Я подозреваю, что произошло с женой судьи, и лечу ее соответственно, ничего не говоря остальным, иначе
они бы перепугались до смерти. Когда я взгляну на содер-
жимое подноса, то буду знать точно. Кто-то в течение не-
скольких дней давал ей мышьяк. Я заподозрил это сегодня
вечером, когда обнаружил пропажу гиосцина. Как вам изве-
стно, отравление мышьяком не бросается в глаза, если у вас нет оснований его подозревать.
--А третий яд?
Доктор Котик погасил окурок, попросил другую сига-
рету и зажег ее.
--Это я не хочу обсуждать,--ответил он, нервно хму-
рясь на ширму.--Кто-то имеет планы в отношении Василисы Анатольевны и... Но я сначала должен убедиться. Ради бога, давайте обойдемся без скандала!
Он встал и начал ходить по комнате, размахивая руками.
          --Не знаю. Возможно, я чересчур впечатлительный. Понимаете, я не могу ужиться с этой компанией! По непонятной причине они внушают мне страх. С другими людьми я могу общаться нормально. Дайте мне интересную медицинскую проблему, которой я мог бы заняться, не чувствуя, что за мной все время наблюдают, и я спокойно ею занимаюсь, расслабившись и глубоко дыша. Но они смотрят на меня, словно говоря: «Какой от тебя толк?» Я не умею играть в карты, чему очень рад, не танцую, не умею вести светские беседы, да и одежда висит на мне мешком... Вы знакомы с Анжеллой?--внезапно осведомился он.
--Да,--кивнул я.--Она красавица.
--Еще какая,--с горечью отозвался Котик.--Вы не возражаете, что я сбрасываю груз с души? Я говорю вам все это, потому что надеюсь на вашу скромность и потому что вы в состоянии делать все то, что хотелось бы мне. Я учился  в Киеве и хочу вернуться туда, чтобы продолжить работу.
Я хочу пить по утрам кофе с булочками, смотреть на крыши соборов, нюхать герань на подоконнике. Хочу весь день работать в лаборатории, а вечером пить
пиво и слушать музыку в саду, прежде чем вернуться домой
и работать дальше...--Он прекратил шагать.--Ладно. Надо
заняться подносом.
--Но разве вы не можете вернуться в Киев?--спросил
я.--Анжелле там бы понравилось. А поскольку вы... не
нуждаетесь в деньгах ...
Котик медленно покачал головой. В его взгляде вновь
мелькнула странная усмешка.
--Похоже, я немного забылся. Простите. Поговорим позже. Я собираюсь уложить судью здесь, на кушетке,--сам я часто сплю в кабинете, и тут есть одеяла. Сообщите новости остальным. Сейчас он практически вне опасности... Да, сиделка прибудет с минуты на минуту. Пришлите ее сюда, ладно? Я вызвал её из больницы.
--Погодите,--остановил его я.--У меня есть пара во-
просов. Если вы не возражаете...
--Не возражаю. Спрашивайте.
--По-вашему, кто-то в этом доме хочет... избавиться от
судьи и его жены?
Котик задумался.
--Пока что я этого не утверждаю. Отвечу вам позже. У меня есть кое-какие идеи ...
--Тогда другой вопрос. Кто-нибудь знал, что судья при-
гласил меня сюда сегодня вечером? Ни Ганна, ни Максим вроде бы не знают, хотя, если бы судья звонил по телефону, они были бы в курсе дела.
--Едва ли. Думаете... у них была какая-то определенная цель?
--Не уверен... Судья всегда оставался вечерами в кабинете?
--Да.--Котик выглядел озадаченным.--Каждый ве-
чер, с половины седьмого до десяти, он работал там регулярно, как часы.
--И выпивал при этом?
--Да, но не слишком много. Стакан-другой. Ему это не вредило.
--И всегда коньяк?
--Коньяк или бренди--больше ничего. Кстати, где эти стаканы?
Я сказал, что они заперты в шкафу. Меня все еще интересовало, каким образом яд добавили в коньяк. Конечно, если у судьи  вошло в привычку выпивать стакан
каждый вечер, то это упрощало задачу преступника. С дру-
гой стороны, я помнил его мрачный комментарий по пово-
ду несломанной печати на бутылке: «С этим они, по край-
ней мере, ничего не могут сделать!» Значит, он подозревал
яд? Или всего лишь имел в виду, что никто не может по-
пробовать коньяк без его ведома? Но если судья пригото-
вил коллекционную бутылку вместо обычной, для особо-
го случая встречи со мной, то убийца никак не мог этого предвидеть, даже если обитатели дома знали о приходе го-
стя, что казалось невероятным. Пыль на бутылке указы-
вала, что ее извлекли из погреба в тот же день--возмож-
но, даже сегодня вечером ...
Когда я вышел в холл, в дверь позвонили. Толстая, деловитая на вид женщина в пальто поверх крахмального одеяния сообщила, что она сиделка из больницы и что ее зовут Тамара Петровна. Я послал ее к доктору, а потом наверх к Ганне  и Максиму. Теперь они могли оставить больную, так как сиделка собиралась их сменить, и я отвел их вниз, в кабинет.
Объясняя, что произошел несчастный случай и что их
отец вне опасности, я наблюдал за их лицами. Как только
я упомянул, что Котик присматривает за судьей в своем
кабинете, Ганна пулей вылетела из комнаты. Я слышал,
как она кричит: «Матвей! Матвей!»--и как негромко хлоп-
нула дверь кабинета Котика.
Максим остался в кабинете судьи. Я пытался определить, что таится под его самоуверенным обликом вечного студента. Он стоял у стола, медленно проводя рукой по лацкану пиджака; яркий свет падал на одну сторону её румяного бесстрастного лица. Максим по-прежнему носил  дорогие костюмы. Голубые глаза, лишенные бровей, приобрели хитроватое выражение. Губы были плотно сжаты.
--До сих пор ты был не слишком откровенен, Владимир--заметил он наконец.
--Лучше было помалкивать,--отозвался я,--пока опас-
ность не миновала.
--О, я не беспокоюсь.--Рука продолжала поглаживать
лацкан.--Я не имею к этому никакого отношения... Только
чего ради ты строишь из себя ищейку?
--Убирайся к черту!--огрызнулся я.
--Ну-ну, Владимир!--Максим обиженно наморщил нос.--
Я ничего плохого не имел в виду. Просто я не хочу, чтобы
на мне пробовали детективные трюки.--Он достал шелко-вый носовой платок и вытер лоб, демонстрируя оскорблен-
ные чувства.--Я ужасно расстроен, старина. Эта история
меня доконает. Мы же друзья детства! Я не хотел тебя оби-
деть ...
--Ты можешь вбить себе в башку,--перебил я,--на-
сколько серьезно это дело? Если ты постараешься держаться естественно и оставишь на минуту этот покровительственный тон ...
Он сел.
--Хорошо. Но повторяю: я расстроен. Эта история с
ядом не касается тёти, верно? Я имею в виду... ее не отра-
вили?
--Спроси у Котика. Я не знаю.
--Послушай, Владимир, ты ведь не станешь об этом болтать? Меня это уничтожит! Ты представить себе не мо-
жешь ... --Он порывисто вскочил.
Я с трудом сдерживался.
--Ты хоть понимаешь, что кто-то в доме пытался отра-
вить твоего дядю и, вероятно, твою тётку?
--Это невозможно! Что за нелепая идеяl--Максим плюхнулся в кресло, скривив рот в усмешке.--Это отпадает! Разве только ... почему я об этом не подумал? Конечно, это приходящая прислуга...--Теперь он выглядел серьезным и в то же время жалким.--Нет, это ошибка! Ты отлично знаешь, что никто не мог пытаться ...
--Пожалуйста, успокойся. Ты ведь сам обещал погово-
рить об этом. Почему бы не теперь?
--Но о чем тут говорить?
Я протянул ему мой портсигар, и мы оба взяли по сигарете. Какое-то время мы молча курили под аккомпанемент тиканья часов.
--Ну, например, о домашней атмосфере...
--Вот еще!--фыркнул он.--Она такая же, как в других домах. Мне, во всяком случае, этот дом нравится!
--И отношения между всеми вполне сердечные?
--Слушай, Владимир, я разумный человек и пытаюсь держаться в стороне от любых дрязг. В этом мире лучше ладить со всеми... Конечно, Ганна, Марыся, Анжелла и особенно тётя ссорятся с дядей, но только не я. Я просто стараюсь не попадаться ему на глаза. Если он говорит: «Пойдем в кабинет, Максим, и поболтаем, как раньше», я отвечаю: «Прости, дядя, но мне надо выйти». И я действительно ухожу. Я ведь знаю, что он хочет почитать мне свою дурацкую книгу. О чем мне с ним говорить?--Максим произнес это серьезно, словно выдавая позорную тайну.-- Можешь этому поверить? 
«Я бы охотно свернул тебе шею, Максим Макагон--подумал я.--В тени великих юристов, чьи голоса
доносятся из прошлого, ты будешь заниматься мелкими
тяжбами и грошовыми мошенничествами, а на твоей моги-
ле напишут: «Он посещал юридический институт». Но сей-
час я буду расспрашивать тебя тщательно и постараюсь
поймать на слове».
Внезапно Максим хлопнул по подлокотнику кресла.
--Господи!--пробормотал он.--Яд ... По-моему, я кое-
что понял!
--Что именно?
--Хорошо бы вспомнить, кто это сказал ... Менее недели назад мы говорили о ядах.
--Кто?
--Мы все. За обедом. Погоди, дай мне подумать--я мно- гое забыл ...--Он махнул рукой и нахмурился.--Да. В тот
день мы ели жареную баранину. Кто-то рассказал историю
о каком-то римском парне--Юлии Цезаре или Нероне; я
вечно их путаю. Вроде бы какой-то родственник хотел его
отравить, но он был умен. У него был дегустатор, который
пробовал всю пищу. Однажды этому типу подали очень го-
рячий суп. Дегустатор сказал, что все в порядке, но посове-
товал охладить суп водой из кувшина с холодной водой.
Они так и сделали, а потом оказалось, что родственник до-
бавил яд в кувшин и своего добился ... Не знаю, может ли это помочь ...
--Кто это рассказывал?
--Не могу вспомнить. Кажется, одна из девочек. Веро-
ятно, Ганна--она постоянно читает такую чушь. Да и
какая разница?--Максим встал и встряхнулся.--Это ниче-
го не значит. Я ...
Он как раз сделал паузу, когда мы услышали звук мотора и увидели фары автомобиля, мелькнувшие на подъездной аллее.
--Это возвращается Марыся.—Максим щелкнул пальцами.--Ей нужно сообщить о случившемся. Лучше я сделаю это сам. Ты мог бы... ну, ты понимаешь!--
Он явно был возбужден, хотя причина была мне не понят-
на.--Оставайся здесь, а я обо всем позабочусь. Она может
разволноваться--от женщин всего можно ожидать. Если
хочешь с ней поговорить, я пришлю её сюда. Просто по-
дожди немного. Я закрою дверь, ладно?
Максим делано улыбался, пятясь боком к двери, и выглядел как человек, вынужденный срочно повиноваться зову природы. Он выбежал из комнаты, когда на веранде послышались шаги.
Но я думал о других вещах. Похоже, Ганна
читала рассказ Светония о супе, которым Агриппина отра-
вила старшего брата Нерона. В качестве застольной беседы это едва ли подходило для дома судьи. Статуя Калигулы в углу, казалось, скривила в усмешке дряблые губы.
«О да. Обитателям дома были известны приемы,
слишком изощренные для современного человека. Ког-
да Клавдий болел, окруженный телохранителями, его смог-
ли убить, отравив перо, которое он просовывал в горло,
чтобы вызвать рвоту. Но нынешний преступник не настолько изобретателен--он подсыпает белый порошок в кофе жертвы или же, презирая столь деликатные методы, идет на дело с автоматом. Однако эта история Светония ...
Господи! Я уставился на статую, а затем повернулся к
столу, так как на меня снизошло предчувствие правды. До
сих пор я спрашивал себя: как могли отравить коньяк? На
столе еще валялись кусочки сургуча, которым была запе-
чатана пробка. Печать была слишком старой, чтобы подо- зревать какой-то трюк. Кроме того, отравитель не мог
знать, что в доме будет гость, что судья Макагон днем принесет бутылку из погреба, а если бы он даже был об этом осведомлен, то никак не мог угадать, какую бутылку выберет судья.
Нет, отравитель хотел быть уверенным, что его жер-
тва выпьет гиосцин независимо от того, какая бутылка и
какой напиток будут использованы. А судья  никогда не пил бренди и коньяк без содовой, на американский манер. Кто-то слишком внимательно слушал историю о смертоносном кувшине со льдом и добавил гиосцин в сифон.
Дверь открылась. Я виновато вздрогнул, положив руку
на сифон. Использование древнеримской уловки в этом
прозаичном доме под насмешливым взглядом
лишенного руки Калигулы делало все еще ужаснее...
Повернувшись, я увидел Марысю Макагон, стоящую в
дверях.
--Я ... С ними все в порядке, Владимир?--запыхавшись,
спросила она.

Ее лицо раскраснелось от холода. Большие зеленоватые глаза с длинными ресницами, которые я успел забыть, внезапно показались такими знакомыми, близкими, что я не сразу нашел слова для ответа. Марыся быстро двинулась вперед. Мне казалось, что
она бежала. Девушка сбросила коричневую шляпку, и ее
пышные каштановые волосы рассыпались по щекам. Рот
слегка изогнулся, словно в кривой улыбке. На воротнике
пальто из верблюжьей шерсти поблескивали снежинки. Я
взял ее за руки, чувствуя, как они дрожат.
--В полном порядке, Марыся!--ответил я наконец.
В ее глазах мелькнуло сомнение. Она смотрела на меня с мрачной нервозностью, как ребенок.
--Ужасно! Что же нам делать?
--Пока ничего, Марыся. Полагаю, Максим рассказал тебе?
Она попыталась усмехнуться.
--Да. Рассказал, что надо говорить, а что нет. Черт бы его побрал! Я вернулась домой, ожидая получить нагоняй
от дяди, и услышала ... Могу я его повидать? Я ведь
очень люблю его, что бы там ни болтали ...
--Пока лучше не стоит. Он в хороших руках.      
Девушка кивнула. Ее дыхание постепенно выравнива-
лось.
--Да, Матвей знает свое дело. По-моему, он единствен-
ный здравомыслящий человек в доме ... Но ты говоришь
правду? Дядя не при смерти?
--Боже мой, конечно нет! У него всего лишь сильное
недомогание. Завтра он уже встанет. Нет абсолютно ника-
ких причин для тревоги.
Я отпустил ее руки, и девушка медленно села на подлокотник кресла. Уставясь на пол, она нервно похлопывала по ноге шляпкой. Волосы отбрасывали тень на ее лицо, но я представлял его напряженным и решительным ...
--Максим ведет себя как стряпчий по темным делам,--заговорила Марыся.--Он только твердит: «Ты не долж-
на отвечать ни на какие вопросы». А ведь речь идет о моём дяде! Владимир, ты ведь не ...
--Ты отлично знаешь, что нет.
--Тогда позволь задать тебе вопрос.
--Разумеется. Если я могу на него ответить.
Марыся водила по полу носком ботика. Слова дава- лись ей с трудом.
--Дядя... сделал это сам? Он... пытался покончить с собой?
--Я так не думаю.
--Господи, Я знала это!
--О чем ты?
--Я знала, что должно произойти нечто ужасное. Каж- дый раз, входя в дом, я покрывалась холодным потом, ожи-
дая этого. А когда Максим начал рассказывать, я внезапно
подумала ...
--Слушай, Марыся, ты должна взять себя в руки. Сни-
ми пальто, возьми сигарету...
--Ты бы вел себя так же,--сердито отозвалась она,--
если бы прожил здесь долго.
Девушка сбросила ботики, скинула пальто и перевесила шарф через спинку кресла. Между ее бровями обозначилась морщинка, но глаза лукаво блеснули, когда она посмотрела на меня.
--Я ведь даже не поздоровалась с тобой. После стольких лет ... Да, дай мне сигарету. Ты выглядишь гораздо старше.
--Ты тоже. И гораздо красивее.
Марыся взяла сигарету и снова посмотрела на меня.
--Я не возражаю слышать это от тебя. Но мне надоело
сидеть в припаркованных машинах с придурками, которые
рассказывают о своих успехах в бизнесе с недвижимостью и надеждах заработать целое состояние...--Она закурила сигарету и выпустила облачко дыма.-- Пускай зарабатывают сколько душе угодно. Но почему я должна это выслушивать? Мне это неинтересно.
--Ты имеешь в виду, что выслушивала это сегодня вечером?
--Ну... Давай не будем об этом. Неужели мужчины воображают, будто женщинам интересен их бизнес?
--А как насчет влюбленных женщин?
--Это то же самое. Они просто думают о том, кого лю- бят,--воображают его героически покупающим и прода- ющим дома, играющим на бирже, или что там еще делают с
недвижимостью ...--Она задумчиво нахмурилась.--В лю-
бом случае дело в человеке. Предположим, я бы влюбилась
в каменщика. Я могла бы часами слушать лекцию о кирпи-
чах, но думала бы только о том, как он работает мастерком.
Глядя в зеленые глаза, всегда поглощенные тем, что занимало их обладательницу, и всегда казавшиеся обдумывающими какую-то сложную проблему, я чувствовал, что давно хотел поговорить с Марысей Макагон. Она являлась одновременно посторонней и старым другом. Рядом с ней я испытывал возбуждение, словно при первом знакомстве с интересной девушкой, и в то же время приятную расслабленность, характерную для привычного дружеского общения. Раньше мы часто бродили с ней среди ив, серо-зеленых при свете луны, по арочному мосту, под которым бурлила вода, и смотрели на звездочку в промежутке между верхушками деревьев. Обычно наши беседы начинались с шуток, но переходили в долгий серьезный разговор о жизни ...
--Ты где-то в прошлом,--сказала Марыся.
Я трудом вернулся в настоящее.
--Я думаю об этом доме. О том, как его обитатели вели
себя сегодня вечером ... Это чистое безумие ...
--О чем ты?
--Ну, например. Что тебе известно о «чем-то бе-
лом», которое бегает по полкам буфетной или по подокон-
никам?
Вся интимность тотчас же разлетелась на кусочки. Больше не было контакта, освещенного звездочкой из прошлого. Осталось лишь слово «убийство». Марыся вскрикнула, потом начала истерически смеяться:
--Значит, мрачная тайна выплыла наружу! Это просто
прекрасно, Владимир!
Я не был готов к такой реакции. Смех перешел в кашель, когда она поперхнулась дымом.
--Ты знаешь об этом, Марыся?
--Как же мне не знать? С этого начались все неприятности. Это повергло тётю в такую депрессию, что она едва говорит, а дядю довело до безумия.
--Но что это такое?
--Не знаю. Дядя утверждает,--она усмехнулась,--что это белая мраморная рука.



              Г Л А В А  4

--По крайней мере,--быстро поправилась Марыся,--я
знаю, что он так думает. Конечно, дядя никогда об этом не
упоминает, хотя было бы лучше, если бы он это делал.--
Проследив за моим взглядом на статую Калигулы, она кив-
нула:
--Да. Чистое безумие, верно? Я знаю, что дядя немно-
го повредился в уме, но нам от этого не легче. Если ему
кажется, будто он видит ползающую по дому белую мра-
морную руку, то страдаем от этого мы. Хотя мы понимаем,
что это всего лишь игра воображения, но когда он с криком
просыпается среди ночи ...
--Марыся,--прервал я,--ты уверена, что это только
игра воображения?
Казалось, что комната вдруг стала гигантской, что самый тихий шепот отзывается в ней эхом и что тиканье часов ис- ходит из бездны. Возможно, причина была в том, что Марыся внезапно съежилась. Только ее глаза оставались огромными.
--Потому что,--продолжал я,--мне рассказал об этом
не твой дядя, а Ганна. Она это видела.
--Мне такое приходило в голову.--Марыся говорила
словно во сне, уставясь на сигарету.--Но это делает ситуа- цию еще хуже, не так ли?
--Хуже?
--Потому что, если дядя действительно видел это все последние годы, значит, кто-то в доме играет с ним страш-
ную шутку, пугая его до смерти, как ребенка. Ведь он в это
верит. Это куда хуже, чем если бы ему все это чудилось,
правда?
В ее голосе слышались интонации девочки, отвечающей на вопросы в классной комнате. Пряди волос опускались ей на глаза, и она откинула их странным сомнамбулическим жестом.
--Конечно, мы понимаем, Володя, что тут нет ничего
сверхъестественного. И я бы предпочла думать, что дяде
просто мерещится разная ерунда, чем что кто-то здесь ...--
Марыся поежилась.--Любой призрак лучше мысли, что
кто-то, с кем ты обедаешь за одним столом, может вставать
ночь за ночью и пугать твоего близкого ...
Так не пойдет. Нужно апеллировать к здравому смыслу.
--Давай будем благоразумными, старушка,--сказал я.--
Твой дядя--самый практичный человек в мире. Он не стал
бы бояться темноты. Чего ради ему пугаться ...
--Не знаю,--уныло отозвалась она.
--Ну, в таком случае ...
--Доказывать бесполезно, Владимир,--прервала меня Марыся.--Дядя ведет себя так после ухода Панаса.--Между ее бровями вновь обозначилась складка.--Такие шутки были бы вполне в духе Панаса, но мы знаем, что его здесь нет.
--Что, если ты расскажешь мне обо всем?
--Ладно. Может, хоть кто-нибудь ... --Отчаянным жес- том она швырнула сигарету в камин.--Ну, ты знаешь, как
мы здесь жили. Мы делали все, что хотели, а дядя был слишком поглощен работой, книгой или еще чем-нибудь, чтобы обращать на нас внимание. Тётя тоже не вмешивалась только улыбалась, как будто нас вовсе здесь не было. Ее интересовал только Панас. Она называла его «мой малыш», на что он выходил из себя... Все неприятности начались именно с Панаса. Ты не общался с ним в последнее время, верно? Я имею в виду, когда мы начали беспокоиться о том, чем заняться после института?
Я покачал головой.
--Панас всегда был глупым дьяволенком. А потом стал еще хуже.
Я припомнил полную луну над туманом между деревьями, серебристые отблески на воде в бассейне, смех, крики и шутки. К Марысе пришел ее приятель футболист, которого Панас ненавидел. Он ненавидел всех спортсменов, так как сам хотел быть таким, но не мог. Я помнил его в мокром купальном костюме, обхватившим руками смуглые колени на краю бассейна. Внезапно серебристая поверхность воды раскололась, как зеркало, когда две фигуры, Марыся и ее гость, прыгнули в бассейн и поплыли, стараясь обогнать друг друга. Мелькающие руки и ловящие воздух рты пловцов, высокие тополя на фоне лунного света... «Чертов осел!--ворчал Панас. Оранжевые и желтые японские фонарики, мерцая, покачивались на деревьях.
--У него был скверный язык,--задумчиво продолжа-
лa Марыся.--Даже в детстве, когда он устраивал логово
разбойников в  уединённых местах улицы, другие ребята ненавидели его... Потом ты уехал. А остальные из нашей компании просто прозябали. Мы танцевали,
немного пили, чтобы взбодриться, и считали себя влюб- ленными по уши после нескольких поцелуев. Да, прозя- бали--это самое подходящее слово...--Ее лицо казалось
постаревшим.--Но Панаса интересовало только одно. Зна-
ешь что?
--Он хотел стать актером.
--Да. Но думаю, он чрезмерно упорствовал в этом. Главным образом, чтобы позлить отца. Отец хотел, чтобы Панас изучал право, а он и слышать об этом не желал. Они никогда не ладили, но дядя не сомневался, что Панас рано или поздно подчинится... Все было бы не так плохо, если бы Панас не оскорблял отцовских кумиров. Все иностранные и отечественные юристы были для него всего лишь напыщенными ничтожествами, а Шекспир--глупым болтуном. И так далее.
Честно говоря, Владимир, я не понимала, насколько все осложнилось, до последнего вечера. Это было пять лет назад, во время, принятых уже после распада СССР, пасхальных каникул и мартовской снежной бури.
Я так и не знаю, что произошло,--папа никогда об этом не
говорил. Я наверху переодевалась перед уходом и услыша-ла жуткий скандал в кабинете. Крики доносились даже в
мою комнату. Думаю, дядя ударил Панаса. Во всяком случае, когда я прибежала вниз, Панас выбежал из кабинета и изо рта у него текла кровь. «Я убью этого старого черта!»--крикнул он и пошел наверх. Ты ведь знаешь, что у него было три медали за стрельбу из пистолета?... Тётя с плачем обнимала его, а потом повернулась и крикнула папе что-то мелодраматическое вроде: «Ты ударил ребенка!» Он с серым лицом прислонился к столу в холле. Все что-
то орали.
Конечно, Панас успокоился, но не простил отца и объ-
явил, что уходит из дома. Он стал укладывать вещи в че- модан, а Ганна с плачем уговаривала его: «У нас гости! По-
жалуйста, не делай глупостей!» А Максим сказал: «Пус-
кай уходит и строит из себя дурака, если хочет». Когда он
направился к двери, тётя пыталась удержать Панаса, хватаясь за фалды его пальто. Помню, как Панас надвинул кепи на глаза и обратился к папе, который сидел на стуле, прикрыв рукой глаза: «Я тебя предупредил. Увидишь, как это придет к тебе среди ночи». Потом он вышел и отправился пешком в город. С тех пор мы его не видели.
Марыся пошарила в кармане жакета и достала пачку сигарет. Она выглядела озадаченной и судорожно глотнула прежде чем взять сигарету из пачки.
--Дядя был вне себя. Тётя молча посмотрела на него и ушла в свою комнату. Той же ночью она пыталась отравиться вероналом, но доза оказалась недостаточной ...
--Куда пошел Панас?
--Мы не знаем, хотя искали повсюду. Думаю, он хотел
повидать в городе своего друга и раздобыть у
него немного денег. Но этот друг ничего нам не сказал. Дядя его так и не простил. Я знала, что Панас не вернется. Он был слишком упрям и тоже никому ничего не прощал.
Я зажег спичку и поднес ее к сигарете Марыси, Она искоса посмотрела на меня поверх пламени:
--Остальное выглядит сплошным кошмаром. Среди
ночи ...
--Той же самой?
--Да. Мы легли поздно, так как застали тётю ...--Она вздрогнула.--В общем, ей не удалось покончить с собой. Как
я сказала, среди ночи мы услышали крик. Я подумала, что
это опять тётя, но я ночевала в ее комнате, и, когда открыла глаза, она спала. Я выбежала в верхний коридор. Светила луна, и я увидела дядю, стоящего в коридоре в ночной рубашке. Потом вышли Максим и Ганна, но он сказал, что с ним все в порядке. Однако он весь дрожал и что-то бормотал о ...
Марыся умолкла, и я спросил:
      --Где он спал?
--В своём кабинете. Тётя отказалась делить с ним комнату. Он выбежал оттуда и помчался наверх ... Дядя бор-
мотал о «чем-то белом с пальцами», которое пробежало по
кабинетному столу при луне.
Ветер за окнами не унимался. Марыся прислушалась и бросила сигарету в камин. Эмоции бушевали вокруг нас,
как крылья летучих мышей, сбившихся в стаю. Вошедший
Максим не мог этого не заметить.
--Похоже, Марыся, ты распустила язык,--проворчал он.
--А тебе какое дело?--лениво отозвалась она.
--Полоскать грязное белье на людях ...
--Максим, ты становишься поэтичным. Слышать от тебя метафору ...
--По-моему, я просил тебя этого не делать.--Максим пытался впечатлить ее тем, что, по-видимому, воображал угрожающим спокойствием.--Полагаю, ты хочешь, чтобы это разнеслось по всему городу?
Марыся взяла меня за руку и задумчиво промолвила:
--Не надо, Владимир. Это все равно что бить пачку масла ... Максим, как тебе удается добывать пропитание?
Максим не ответил. Мгновение он тупо смотрел на нас, потом опустился в кресло и вдруг начал всхлипывать.
--Не обращайте внимания,--пробормотал он.--Я не
подхожу для таких вещей. У меня вообще ничего не полу-
чается. Боюсь, я буду следующим. Я только что говорил с
Котиком. В тёткиных молочных тостах было полным-
полно мышьяка, и если бы она съела все ... Перестаньте на
меня пялиться!--сердито крикнул Максим.--Я ничего не
сделал!
Марыся выглядела смущенной.
--Ладно, Макс, не раскисай. Мы с тобой.--Она встала и
неловко похлопала его по спине.
Я боялся, что Марыся тоже расплачется, поскольку ее
глаза заблестели. Мне стало ясно, какое напряжение и ка-
кой страх таятся в их сердцах.
--Знаете, что сказал мне Котик?--продолжал Максим.--
«Теперь я отвечаю за все. Ваши жизни зависят от меня».
И показал мне какое-то молокообразное вещество в проб ирке. «Это мышьяк, и я знаю, кто добавил его в молочные тосты ...--Ладно, Владимир. Забудь, что я наговорил. Боюсь,
маленькая очкастая крыса думает, что это сделал я. «И я
знаю,--добавил он,--кто добавил гипо ... что-то в сифон.
Займись этим, Владимир, и сделай что-нибудь!
И так, Матвей Котик тоже догадался насчет сифона. Это меня разочаровало.
--Хорошо,--сказал я.--Марыся рассказывала мне о пе-
ременах в доме после ухода Панаса.
--Рассказывать особенно нечего,--снова заговорила
Марыся.--Хотя с того дня действительно все изменилось.
Дядя стал закрываться в кабинете и пить--мы слыша-
ли, как он ходит взад-вперед. У тёти начались припадки
безумия. Но я надеялась, что это пройдет. Первое предуп-
реждение о переменах к худшему я получила однажды ве-
чером, спустя несколько месяцев. Я сидела с парнем по
имени ... это не важно. Мы сидели на темной стороне веранды под окном кабинета.
Она указала направление: место находилось под прямым углом к трем окнам, выходящим проезжую улицу.
--Хорошо. Продолжай
--Мы сидели на качелях и курили. Было лето. Окна были открыты, но шторы опущены. Дядя сидел в кабинете и, должно быть, слышал нас. Внезапно он вышел на веранду со свирепым выражением лица и рявкнул: «Вынь изо рта сигарету! Ведешь себя как вульгарная шлюха!  Потом он напустился на Андрея, который обнимал меня за плечи, и наконец приказал мне вернуться в дом, где прочитал мне лекцию, меряя шагами пол. Мне предоставляют слишком много свободы, я не уважаю ни родственников, ни погибших родителей, никого. Я поздно возвращаюсь домой и не говорю, где была. Именно избыток свободы погубил моего брата Панаса.
Это явилось только началом. Дядя устроил дикий скандал, когда я пошла на танцы и вернулась слегка навеселе. Той осенью он ушел в отставку,
по его словам, чтобы работать над книгой и присматривать
за нами. Апеллировать к тёте было бесполезно--она за-
брала все вещи, книги, картины, даже одежду Панаса к себе в комнату и не позволяла никому к ним прикасаться ...
--Слушай!--прервал ее Максим, вскинув голову и выпятив подбородок--Ты изображаешь дядю кем-то вроде тирана! Он не был таким, Владимир. Она просто затаила на него злобу.
--Очевидно, не был.--Марыся пожала плечами.--Во
всяком случае, согласно его кодексу ... Но тебя это не за-
трагивало, Макс. Ты всегда, с тех пор как мы поселились здесь  после гибели родителей, оставался маленьким светловолосым мальчуганом. Делал правильно складку на шляпе, ходил в правильную школу, играл в гольф достаточно хорошо, чтобы считаться успешным бизнесменом. Художник мог бы аллегорически изобразить твою душу и назвать картину «Толпа».
--Это всего лишь болтовня,--отрезал Максим.--Я про-
сто никогда не выпендривался, если ты это имеешь в виду.
В отличие от Панаса или этого придурковатого футболиста, от которого ты была без ума.
--Прекрати,--Марыся внезапно поднялась и отошла к
окну. Но Максим не унимался. Он обратился ко мне:
--Этого парня звали Андрей Аршавин. Его выгоняли со всех клубов. Кончилось тем, что он устроился в местном футбольном клубе администратором  или кем-то вроде ...
--Он уехал!--крикнула Марыся, отвернувшись от окна. Ее губы дрожали.--Дядя выставил его. Все
взрослеют и уезжают кроме меня.
--Никто тебя не держит,--заметил Максим.--Если хо-
чешь, можешь поступить как Панас.
Марыся посмотрела в камин, потом в угол потолка, словно ища дверь. Ее покраснев шее лицо принял о разочарованное и циничное выражение.
--Куда уж мне! Я безвольная, как все Макагоны.--Она стиснула спинку стула и закрыла глаза.--Я не уезжаю, потому что не осмеливаюсь. Я боюсь остаться наедине с собой. Так что не мне говорить. Мы все будем торчать здесь, пока дядя не ...
--Например, пока его не отравят?--осведомился Максим.
В дверях послышался голос:
--Из-за чего вся эта суета?
Голос был тягучим и недовольным--его можно было охарактеризовать как вызывающее хныканье. Сразу можно
было догадаться, что он принадлежит красавице, чары кото-
рой иссякли, не будучи оцененными в полной мере, и кото-
рая отлично это знала. Ещё один член семьи, но не по прямой линии, Анжелла,  стояла, держась за дверную ручку, вскинув голову и подняв брови. Это был выход на сцену, которому для полного эффекта не хватало только ударов часов, бьющих полночь. Он выглядел бы почти комично при других обстоятельствах и отсутствии остатков былого шарма. Темные волосы, разделенные проб ором и завитые глянцевыми кольцами над ушами, выдающиеся скулы, голубые глаза Мадонны, окруженные длинными черными ресницами... Но под подбородком появилась пухлая складка. Несколько отяжелевшая голова горделиво приподнималась над белым меховым воротником ...
Дюжину лет я думал о ней, читая романы, как об экзо-
тической авантюристке. Не исключено, что и она думала о
себе точно так же. Мысленно я спасал ее от многочислен-
ных титулованных злодеев. Но сейчас она выглядела как
недовольная оперная певица. Странно ...
--В чем дело?--повторила Анжелла.
Видимо её отец  любил читать сказки и авантюрные романы и назвал  дочку  Анжеллой. Она стянула перчатки жестом, каким бросают мелочь нищему. Мрачное предчувствие подсказывало мне, что Анжелла стала членом какого-то литературного общества и только что вернулась оттуда. Ее блестящие глаза окинули нас лишенным любопытства взглядом, чем-то похожим на взгляд сестры ...
--Слушай, Анжелла...--Максим заколебался, облизывая губы. Она явно была его любимицей.--Это ужасно, но ... кто-то пытался отравить дядю.
В комнату вбежала Ганна и заговорила одновременно с Максимом. Анжелла сохраняла величавую позу, хотя фразы летели к ней со всех сторон. Очевидно, она была встревожена и даже попятилась, как будто родственники атаковали ее, но заговорила тем же тоном:
--Отравить Илью Панасовича? Какой ужас!
--О боже!--вздохнула Марыся.
Анжелла с неприязнью посмотрела на нее.
--Прости, если я обидела тебя,--фыркнула она.
--Ничуть,--отозвалась Марыся.
--Оставь ее в покое!--проворчал Максим. Он взял Анжеллу за руку со слоновьей мягкостью.--Сейчас уже все в порядке. Дядя вне опасности. Матвей спас его.
--Ну конечно, Макс. Полагаю, он... выпил что-то по
ошибке?
Теперь Марыся была самой хладнокровной из присут-
ствующих. Она откинулась в кресле, свесив длинные воло-
сы на его спинку и почти закрыв глаза.
--Это похоже на попытку убийства с помощью яда, ко-
торый не принимают по ошибке.
Впервые кто-то из Макагонов использовал слово «убийство»--оно прозвучало как непристойное ругательство, и все вздрогнули. Максим посмотрел на Ганну, потом на Анжеллу и наконец на меня. Его лоб снова стал влажным. Я опять услышал тиканье часов.
--Не говори так, слышишь?--сердито сказал Максим. По какой-то причуде освещения каждое лицо в тусклой комнате казалось все более отчетливым. Лицо Ганны господством темных тонов напоминало картины Рембрандта. Она взяла накидку Анжеллы.
--Мне это нравится не больше, чем тебе,--монотонным
голосом ответила Марыся.--Но мы должны открыто это
признать. Если продолжать увертываться от правды, мы все
сойдем с ума.
--В таком случае кто это?,--спросил Максим, достав и
уронив платок.--Может кто-то, пробравшийся в дом ...
--Ты сам знаешь, что это чепуха,--четко произнесла
Марыся.
Во время этого диалога Анжелла оставалась неподвижной; ее глаза и ноздри расширились.
--Это ... это не был морфий?--неожиданно выпалила она.
          Максим повернулся к ней:
--Какой морфий?
Анжелла смутилась, сообразив, что допустила оплош-
ность.
--Ну ...--Она запнулась.--Ты сказал, что это не была
ошибка. Я знала, что Матвей давал Василисе Анатольевне морфий, чтобы успокоить её и, естественно, подумала, что он мог дать его и Илье Панасовичу.--Она нервно усмехнулась.--Вам меня не испугать! С той минуты, когда вы начали об этом рассказывать, я поняла, что это не всерьез.
Котик говорил о трех ядах. И теперь, в придачу к гиос-
цину и мышьяку, мы услышали о морфии. Конечно, объяс-
нение Анжеллы было ложью. Она теребила браслет, верте-
ла его на запястье и с упреком смотрела на нас.
--Что ты имеешь в виду?--с усилием заговорил Максим.
--То, что я видела Илью Панасовича стоящим у окна, когда вернулась. Нечего смотреть на меня так!--крикнула Анжелла, сердито наморщив лоб.--Я говорю правду! В комнате было темно, но я видела его при лунном свете, когда ставила машину в гараж.
--У какого окна?--осведомилась Марыся.
Вызывающее хныканье стало громче, скрывая страх.
--У окна кабинета Матвея. Я ... мне это показалось
странным. Его глаза были широко открыты, а руки упира-
лись в обе стороны рамы. Я помахала ему, но он не ответил.
--Должно быть, папа встал с постели!--всполошилась
Ганна.--Его уложили в кабинете Матвея ... Макс, пожалуй-
ста, сходи туда! Если он упадет и расшибется, я никогда себе не прощу ...
Она бессмысленно поглаживала меховой воротник казалось, будто накидка у нее в руках мешает ей двигаться. Максим быстро вышел.
--Как видите, дорогие мои,--заметила Анжелла, вос-
принимая происходящее как личное оскорбление,--вы не
можете напугать меня, как бы ни старались. Я знала, что с
ним ничего страшного не случилось. Так что в будущем по-
старайтесь себя контролировать.
Выразив это пожелание, она двинулась по комнате походкой киноактрисы. При виде пальто и шарфа Марыси на спинке кресла Анжелла брезгливо подняла их, как будто это были червяки, и села.
--Знаете,--обратилась она ко мне,--в вашем лице есть
нечто ужасно знакомое! Любопытно ...
Я объяснил причину наличия в моем лице «ужасно знакомого». Марыся хихикнула.
--Ну конечно!--воскликнула Анжелла.--Здравствуй-
те!--Она ослепительно улыбнулась и протянула руку, изо-
гнув запястье, словно орудовала бейсбольной битой. Я с трудом подавил импульс склониться над рукой в почтительном поцелуе.— Ужасно, что вы пришли, когда в доме творится такое ...
Несмотря на очевидный испуг, смуглое лицо Ганны немного прояснилось, а ее худая фигура выпрямилась, как будто гордо заявляя: «Вот как надо приветствовать гостя! Я бы не смогла этого сделатъ». Напряжение слегка разрядилось, но красноречие Анжеллы было прервано возвращением доктора Котика, который быстро вошел вместе с Максимом.
--Мы ...--начал доктор и оборвал фразу.--О, привет,
Анжелла!
Анжелла бросила взгляд на запонку отсутствующего
воротничка, мешковатый костюм и взъерошенные волосы
Матвея, с трудом удержавшись от упрека, который мелькнул в ее глазах.
--Здравствуй, Матвей,--отозвалась она, переведя недовольный взгляд на часы на каминной полке.
Лицо доктора приняло ироническое выражение.
--Должно быть, ты ошиблась. Судья Макагон спит на кушетке в моем кабинете. Ты уверена, что не видела кого-то другого?
Анжелла пожала плечами:
--Думаю, Матвей я в состоянии узнать своего отца. Конечно, если ты настаиваешь ...
--Одну минуту,--решительно прервал ее доктор. Его
мягкий испуганный голос внезапно стал суровым и реши-
тельным.--Мне кажется, пришло время выложить карты
на стол. Лично я достаточно долго мирился с этими неле-
пыми играми. Если кому-то кажется забавным валять ду-
рака с белой рукой, это его дело. Но ...
Все снова напряглись. Упоминание табуированной темы подействовало как удар в лицо--сильнее, чем упоминание о яде.
--Матвей!,--с тихой яростью сказала Анжелла,--если
тебе хватает ума говорить в присутствии постороннего ...
--Я специально говорю в присутствии постороннего,-- холодно прервал ее Котик. Его взгляд стал
злым.--Чтобы хоть кто-то мог взглянуть на это беспри-
страстно. Вы все не желаете упоминать об этом. Вы бы предпочли притворяться, будто ничего не знаете, покуда судья Макагон не лишился бы рассудка от страха. По-вашему, лучше делать вид, что у него разыграл ось воображение, чем попытаться ему помочь. Вы просто бросили его!
--Не знаю, о чем ты!--сердито начал Максим.
--Отлично знаешь! Лучше поговорить об этом сейчас же. Если бы речь шла только о каком-то шутнике, тогда вы
могли бы делать что хотите. Но теперь все изменилось. Это
убийство, понимаете?--Котик постучал по столу костяш-
ками пальцев.--Убийство! За это отправляют в тюрьму. Если среди нас убийца, нужно это выяснить.
Последовала пауза.
--Но что же нам делать?--прошептала Ганна.
--Думаю, все согласны,--он саркастически взглянул на
Максима,--что лучше не обращаться в милицию?
          --Господи, конечно нет!--воскликнул Максим.
--Превосходно. Тогда давайте передадим дело в руки постороннего, который будет действовать непредубежден-
но.--Котик повернулся ко мне.—Пан Нечитайло, вы со-
гласитесь помочь нам?
--Ты имеешь в виду,--после очередной паузы заговорил Максим,--что нас будут допрашивать, как...
          --Да.
--Но я же говорил тебе, что прислуга ... Вера ...
Снова те же жалкие попытки свалить все с больной головы на здоровую. Котик смотрел на него, наморщив лоб.    
--Она появилась здесь всего пару месяцев назад--зна-
чительно позже того, как мраморная рука начала свою ра-
боту. А грабители не снисходят до подобных развлечений.
Приступайте, пан Нечитайло!
Я окинул взглядом собравшихся. Все пытались выгля-
деть спокойными и все же, как мне казалось, испытывали
облегчение из-за того, что ожидаемая катастрофа наконец
разразилась. Марыся присела на край стола, теребя под-
ставку для ручки,--густые бронзовые волосы, падающие
на щеку, закрывая часть лица, поблескивали при электри-
ческом свете. Максим прислонился к каминной полке, выпятив подбородок, словно сидя на свидетельском месте в
зале суда. Ганна ходила по комнате, улыбаясь каждому, но
не нашла чем заняться и остановилась. Котик встал поза-
ди кресла жены, устремив взгляд на Анжеллу, которая как ни в чем не бывало зажигала сигарету.
--Прежде всего,--начал я,--есть ли в доме мышьяк?
--Да!--воскликнула Ганна с такой стремительностью, что все вздрогнули.--Полным-полно, Владимир. Для крыс.
Его насыпают в норки, и крысы подыхают.
--Кто купил его?
--Вообще-то я,--улыбнулся Котик,--в аптеке  в городе-- по просьбе Ганны. У нее, кажется, возникла идея, что это обязанность медика.
--Где он хранится?
--В буфетной. Но никто не мог взять его по ошибке. На
банке нарисованы череп и скрещенные кости и написано
«Яд!».
          --Зато любой мог сделать это намеренно, не так ли? Пожалуйста, не выходите из себя! Мы должны во всем разобраться.
--Да,--чопорно подтвердила Ганна,--если кто-то хотел
это сделать.
Все снова посмотрели друг на друга. Марыся бросила
подставку на стол.
--Ну, я, безусловно, не знала, что здесь хранится такая опасная штука,--заметила она.--Это не дом, а какой-то
склад ядов. Все постоянно заходят на кухню ...
--Кто покупает продукты?--спросил я.--Бакалею и
прочее?
Все уставились на Ганну, которая выглядела смущенной и нервно откинула со лба гладкие темные волосы.
--Я. Вернее, я заказываю продукты в городе, а
доставляет их фургон. Но вчера фургон в магазине, где мы всегда делаем заказы, вышел из строя. Я бы сама
съездила в город, но не умею водить машину. Сегодня Анжелла привезла продукты.
Анжелла встала и раздавила сигарету в пепельнице. уголки ее широкого рта опустились.
--Да,--подтвердила она.--Привезла полную машину
барахла, как девочка на побегушках. А ведь я была одета для театра!
--Вы выехали уже к концу дня?
--Да. Еле успела до закрытия. Право, Владимир, что именно вы пытаетесь доказать?
--Например, вы привезли этот сифон?
--Сифон?--Анжелла недоуменно посмотрела на меня.—Вообще я не понимаю, как можно пить коньяк  или бренди с содовой. Насмотрятся американских фильмов или начитаются европейских книг и давай подражать.-- На мгновение она забыла о своей внешности, и черное пла-
тье сползло с плеча.
--Вообще-то это личное дело каждого пить так, как он хочет и смешивать с тем, что ему нравиться. Однако, ты не ответила на вопрос.,--прервал её Матвей Котик.
-О, вы имеете в виду вот это? Да,
помню, так как мне пришлось привезти для обмена много
пустых сифонов. В магазине делают скидку за каждый.
--Вы уверены, что купили именно этот сифон?
--Думаю, что да. Не так ли, Ганна?
--Да,--кивнула Ганна.--Помню, что, как только ты пе-редала мне сифон, я поставила его на этот стол, так как папа не пьет ничего без содовой. Он ждал сифон и держал на столе бутылку бренди... Пойми, папа не был алкоголиком! Я никогда не видела его пьяным.
--Лучше бы он иногда выпивал лишнее,--мрачно вста-
вил Максим.
--Погодите!--остановил их я.--Значит, ты принесла
сифон сюда, Ганна. Судья пил тогда?
--Да. Я видела, как он налил себе бренди и выпил, по-
скольку задержалась, чтобы поговорить с ним. Он был в
очень хорошем настроении...--она с гордостью посмотре-
ла на нас,--потрепал меня по щеке и сказал, что не знает,
как обходился бы без меня.
--В котором часу это было?
--Не знаю ... Хотя подождите! Было пятнадцать минут шестого, ведь Анжелла вернулась именно тогда. Я сразу отнесла содовую папе.
--Ты надолго задержалась в кабинете?
--Примерно до половины шестого.--Ганна трогательно старалась помочь, поэтому говорила быстро и сбивчиво.--
Потом мне было нужно готовить ужин. За Верой необ-
ходимо присматривать, когда она стряпает.
Следовательно, яд--если мое предложение было правильным--был добавлен в сифон где-то между пятнадцатью минутами шестого и восемью,
временем моего прибытия.
--После этого судья оставался в кабинете?
--Нет,--ответил Максим.--Я вернулся из офиса около половины шестого и видел, как он шел в сторону кухни. Я повесил шляпу, а дядя сказал, что книга почти готова, похлопал меня по спине и ушел в кухню. Я поднялся наверх умыться ...
--Папа отправился в подвал,--вставила Ганна.--Я была
в кухне и слышала, как он спускался по лестнице.
--За бутылкой бренди?
Все ответили, что не знают. Ганна слышала, как он возвращался, но была занята ужином и не видела его.
--Тогда еще один вопрос. Не можете ли вы все сообщить мне, где вы находились от пятнадцати минут шестого и, скажем, до восьми?
Сразу послышался протестующий хор. Потом Максим
кивнул:
--Ладно, если это поможет. Сыщики всегда хотят это
знать--я читал об этом. Валяй, Владимир... О, ты хочешь на-
чать с меня?
--Если можно.
--Рассказывать особо нечего. Я вернулся из офиса около половины шестого, как говорил, поднялся наверх и заглянул к тёте. Она неважно себя чувствовала, но еще не
разболелась--сидела в кресле у окна, завернувшись в плед.
Потом я пошел к себе в комнату, умылся и сел просмотреть
газету, которую принес с собой, пока до нее не добрались
другие. Гонг к ужину прозвучал в шесть ...
--Минуту. Ганна говорила мне, что ты побывал в кухне
и отнес тётке поднос с ужином.
Максим щелкнул пальцами. Его румяное лицо покраснело еще сильнее, и он смущенно засмеялся:
--Черт побери, это правда! Знаешь, до сих пор я не по-
дозревал, как можно запутать свидетеля... Да, я спустился
перед самым гонгом. Поднос был готов, и я отнес его на-
верх ...
--Ты кого-нибудь встретил?
--Только Илью Панасовича, который шел сверху. Он приподнял салфетку и посмотрел, что я несу, потом сказал, что жене это подойдет, и направился в столовую.
--Значит, ты был единственным ...
Внезапно Максим осознал значение своих слов. Его голубые глаза едва не вылезли из орбит, и он начал жестикулировать, словно свирепо тряс кого-то за шиворот.
--Нет! Клянусь Богом! Ты хочешь сказать, что я отравил свою тётку и ...
Его голос истерически повысился.
--Вовсе нет,--успокоил его я.--Пожалуйста, продол-
жай. Ты отнес Василисе Анатольевне поднос и оставался с ней, пока она ела?
--Нет! Я открыл дверь и увидел, что она дремлет в
кресле. Она плохо спит, и я не хотел будить ее, поэтому
поставил поднос на стол и ушел. Я знал, что она не будет
спать долго ...
--Ты позволил остыть горячим молочным тостам,
Макс!--заныла Ганна.--Неужели в этом доме никто не в
состоянии хоть что-то сделать как следует?
Максим повернулся к ней, опустив голову, как будто старался остудить ее пыл.
--Слушай, сестрица,--мягко заговорил он.--Кто-то во-
шел в спальню тётки, когда она спала, и добавил мышьяк
в твои горячие молочные тосты. Не вижу никакой разницы
в том, были они горячими, холодными или слегка теплыми.
Попытайся быть разумной. Продолжай, Владимир.
--Кто-нибудь мог войти туда после тебя, не разбудив
Василису Анатольевну?
--Угу. Мы не начинали есть минут десять, так как Марыси не было дома и в столовой находились только мы с судьей. Где ты была, Ганна?
--Ну, я поднялась проведать маму вскоре после того, как ты отнес ей ужин. Она только проснулась. Я проследила, чтобы она начала есть, и спустилась в столовую. Марыся как раз вернулась, а Анжелла уже была там, поэтому мы начали есть.
--Я тоже был там,--спокойно вставил доктор Котик.
Ганна вздрогнула и виновато посмотрела на него:
--Ну конечно, Матвей. Просто ты пришел позже.
--Я всю вторую половину дня работал в своем кабинете. Именно тогда я обнаружил... Не важно. А где были остальные?
--Я уже говорила, что ездила за продуктами,--отозва-
лась Анжелла.--А когда я вернулась, Марыся взяла маши-
ну и поехала в город. Я поднялась к себе и легла. Из своей
комнаты я вышла только перед тем, как спуститься в столо-
вую. Это все, что я могу вам рассказать.
--Я ездила в городскую библиотеку за книгой,--сказа-
лa Марыся.--Вот почему меня не было дома.
Доктор Котик шагнул из-за кресла жены:
--Позвольте мне рассказать остальное. После ужина судья пошел в свой кабинет и не покидал его. Гиосцин и мышьяк добавили раньше, поэтому я не думаю, чтобы наши последующие передвижения имели какое-то значение. Василисе Анатольевне стало плохо около половины восьмого...
--Мышьяк действует так быстро, доктор?
--Доза, которую ей дали,--да,--ответил он.--Она бы
убила её, если бы я не заподозрил отравление и
не лечил бы ее от него, а не от периферического неврита, как говорил остальным. Количество мышьяка было огромным, даже учитывая его медленное действие.
--И ты знал об этом?--осведомилась Марыся.
--Да. А учитывая, что судья пошел в кабинет сразу после ужина, приблизительно без четверти семь, мы можем определить, что гиосцин добавили в сифон от половины шестого до без пятнадцати семь--в промежутке длиной чуть более часа. Что нам нужно выяснить--это когда в течение этого промежутка судья выходил из кабинета, предоставляя отра... другому человеку доступ туда. Ганна слышала, как судья шел в подвал в половине шестого, а Максим видел его спускающимся с лестницы в самом начале седьмого, но кто-нибудь видел его во время этого получаса?
Я обвел взглядом лица, видя на них лишь пустоту.
--Надо подождать и спросить его, что происходило в эти полчаса,--сказал я.
--Беда в том,--пробормотал Котик,--что до ужина все
имели доступ в кабинет ...
--Кроме меня,--заявила Марыся.--Я была в городе.
--Хорошо, кроме тебя. Теперь что касается подноса. В течение десяти минут после того, как Максим отнес его на-
верх и оставил в комнате Василисы Анатольевны, любой из нас имел к нему доступ.
Максим тяжело вздохнул. Его рука снова двигалась вверх-вниз по лацкану пиджака.
--Ты забываешь, Матвей, что я спустился сразу после
того, как оставил поднос. А Илья Панасович может подтвердить мое пребывание в столовой перед ужином.
Во время последовавшей паузы Марыся соскользнула со стола и с усмешкой посмотрела на брата:
--Хороший из тебя юрист, Макс, нечего сказать! Ведь
именно ты относил поднос, поэтому имел реальную возможность добавить яд в тосты. А теперь ты заявляешь: «Я невиновен, так как имею алиби на после того, как дело сделали».
Максим не рассердился--он выглядел испуганным и беспомощным.
--По твоему, я отравил собственную тётку, которая заменила мне мать?
--А по-твоему, это сделал кто-то из нас?
Маленькая фигурка доктора Котика словно увеличи-
лась, когда он шагнул в центр группы, собравшейся вокруг
Максима.
--Тише!--пронзительно крикнул он. Успокойтесь,
черт бы вас побрал!
Все отпрянули под его свирепым взглядом, и разговоры прекратились. Несмотря на свой маленький рост Котик выглядел весьма внушительно.
--Такое поведение ни к чему нас не приведет,--продол-
жал он более спокойно.--Эта проблема для пана Нечитайло и меня, и мы намерены ее решить. Конечно, если вы не
хотите вмешательства милиции. Лично мне все равно--это
только сняло бы груз с моей души ...
На какое-то мгновение мне показалось, что Марыся  собирается заплакать.
--Прости, Макс,--пробормотала она.--Ты знаешь, что я
не имела это в виду... Но, Матвей, все это выглядит абсолютно нереальным! Это похоже на игру в убийство, где Владимир играет роль прокурора, задавая вопросы, и рано
или поздно обратится к кому-то: «Вы виновны?» Тот отве-
тит: «Да», и игра закончится ... Но я знаю, что это не игра,-- в том-то и весь ужас ...
В ее голосе послышались истерические нотки.
--Ну,--отозвался Котик, по-видимому сожалея о своей
вспышке,--в каком-то смысле это действительно игра,
Марыся. Твои тётя и дядя в безопасности. Медсестра дежурит у твоей тёти, а твой дядя заперт в моем кабинете. Но ради всеобщего спокойствия в этом нужно разобраться.--Его голос вновь стал агрессивным.--Теперь пусть все идут спать, а мы с паном Нечитайло обо всем позаботимся.
Я не мог понять, как Котику удалось с ними
справиться. Конечно, несостоявшиеся трагедии не взвол-
новали его ни в малейшей степени, а остальные были так
расстроены, что любой, проявляющий твердость, мог под-
чинить их своей воле. Разумеется, они протестовали. Анжелла высокомерно произнесла, теребя нитку бус:
--Ты что-то слишком раскомандовался, Матвей.
Но он бросил на нее сердитый взгляд, и она сразу же
умолкла. Максим продолжал бормотать, что он адвокат и не
желает быть отстраненным от каких бы то ни было совеща-
ний ...
Вскоре комната опустела. Было решено, что я останусь ночевать в доме. Я настоял на кушетке в кабинете, понимая, что этой ночью едва ли удастся выспаться. Остальные задержались в холле. Ганна боялась идти наверх одна, и Максим поднялся с ней, обнимая ее за плечи и громко ухая, чтобы отогнать привидений. Анжелла больше не сказала ни слова и последовала ними. Все говорили громко и вызывающе. Только Марыся была бледна и молчала ...
Свет погасили, и дом погрузился в темноту. Не знаю, почему я дрожал, стоя в коридоре,--ведь все было таким знакомым. Или не было? Вероятно, от распадающегося сознания исходят какие-то химические выделения, смешивающиеся с пылью и покрывающие плесенью предметы, которые их окружают, подобно тому как гниение тел отравляет атмосферу склепа. В головах этих людей, чьи лица проплывали перед моим мысленным взором, стучали молоточки гнева, ненависти и разочарования, и в одной из этих голов молоточек проделал трещину. Они продолжали жить обычной жизнью, но коррозия невысказанных слов проникала во все уголки дома, делая его сырым и холодным. Тайком стиснутый кулак, взгляд над кофейной чашкой были единственными внешними признаками убийцы, который избрал самый
зловещий путь безмятежно улыбающегося отравителя.
Неяркий желтый свет исходил только от лампы на втором этаже, рисуя на нижней стене силуэты лестничных перил, зловещие очертания пальто и шляп на вешалке. С
лестницы доносились слабые скрипы, и я смотрел на нее в
поисках еще одного, спускающегося, силуэта, но не видел
никого. Картины на стенах вздрагивали от ударов ночного
ветра. Стоя спиной к парадной двери, я огляделся вокруг.
Котик в кабинете бросил в камин что-то тяжелое, оче-
видно разводя огонь ... Поверх моего плеча раздался быстрый и резкий стук в парадную дверь.
Котик вылетел из кабинета, как будто ожидал этого
стука. Когда он отодвинул засовы и открыл дверь, мы увидели угрюмого мальчишку-посыльного, протягивающего желтый конверт.
--Приспичило среди ночи...--буркнул мальчишка.--
Распишитесь здесь.
Котик расписался в квитанции и дал мальчику пару гривен, потом закрыл дверь и поманил меня в кабинет, все еще изучая телеграмму.
--Это для Марыси,--сообщил он и хладнокровно
вскрыл её.
--Слушайте!--возмутился я.--Что, черт возьми, вы делаете?
--У меня есть на то веская причина. Хм ... Так вот зачем она сегодня ездила в город. Она не книгу брала в библиотеке, а отправляла телеграмму. И вот ответ. Взгляните.
--Какое нам дело ...
--Тогда я вам прочту,--спокойно прервал меня доктор.-- Здесь написано: «Приеду сразу же. Что ты име-
ешь в виду, сообщая, что все наши неприятности закон-
чатся через несколько дней? Старик сдался? С любовью, Андрей
--Кто такой Андрей?
--Андрей Аршавин. Два сердца бьются как одно.--Он подмигнул мне и просунул руку под пиджак, прижав ее к груди, дабы проиллюстрировать два сердца. По-моему в нём не было ни грамма ревности. И это было странно.
         --Вам не кажется,--сказал я,--что вы бы могли лучше
изображать Купидона, если бы не ...
--Я не изображаю Купидона, черт побери!--Доктор яро-
стно подпрыгнул.--Ладно, я сам этим займусь. Подождите
минуту.
Я ждал, пока он зажигал щепки под дровами в камине.
--То, что вы думаете, абсурд--заявил я.
--Откуда вы знаете, что я думаю?
--Ну ..
--Вы не знаете, а делаете поспешные выводы!—воскликнул доктор, повернувшись и злорадно тыча в меня пальцем.—Вот чем вы занимаетесь. Смотрите!
Огонь начал потрескивать. Котик взял телеграмму и бросил её в камин.
--Вот так! Я боялся, что молодая дурочка пошлёт такую телеграмму и знал, что она получит ответ. Как бы вам понравилось, если бы остальные гиены добрались до него?
--Я всё ещё не понимаю хода ваших мыслей, доктор, пожаловался.—Но так как я не в состоянии предугадать их направление, то продолжайте.
Котик сел, загадочно улыбнулся и достал трубку, которую стал неторопливо набивать.
--Существуют моменты, которые я хотел бы обсудить.—сказал он.—Особенно один из них.
--То, что телеграмму получила Марыся?
--Вы абсолютно не правы. Меня, конечно, интересует этот вопрос, но сейчас дело не в нём. Меня интересует довольно странная черта всего дела.
--Руку?
--Чепуха! Рука—это спектакль. Неужели вы не понимаете, что самое странное—это поведение семьи?
--В каком смысле?
Котик нахмурился, продолжая набивать табаком трубку.
--У вас есть сёстры и братья?
--Нет.
--Так я и думал. В таком случае вы не вполне способны это разглядеть. В семье могут быть ссоры и неприязненные отношения. Но когда наступает настоящий кризис, все держатся заодно. А наша компания этого не делает.
--Я по-прежнему не понимаю.
--Пораскиньте мозгами! Разве вы не видите, что они слишком легко отнеслись к заявлению, будто один из них отравил родителей и родственников. Нормальные люди так себя не ведут. Они бы обыскали дом в поисках посторонних, стали бы обсуждать, какие враги из города или ещё откуда-нибудь, например, с работы судьи, могли это сделать, а прежде всего вызвали бы прислугу, не сомневаясь, что это её работа. Они бы подозревали всех, но только не одного из них!
--Звучит разумно…
--Ещё бы! Вместо этого они бесстрастно выслушивают наши обвинения и готовы обвинять друг друга. Узнайте почему и вы раскроете дело!—Доктор разжёг трубку и с триумфом посмотрел на меня.—Они не поинтересовались, заперты ли все двери и окна. Конечно, у судьи имеются враги, которые могли здесь спрятаться. Но они даже не упомянули подобный, наиболее очевидный вариант. Это неестественно!
--Но ведь предположение о постороннем притянуто за уши, не так ли?
--Вы всё ещё не понимаете мою точку зрения!—Доктор сделал беспомощный жест.—Разумеется это притянуто за уши. Для нас—но не для них. Это первое, на чём они должны были настаивать.—уверять, что кто-то спрятался в кладовой или ещё где-нибудь, а потом проделал грязную работу, хотя бы послать за прислугой. Но никто из них даже не подумал об этом.
--Максим упомянул такой вариант, но думаю, сам в него не верил.
--Они ведут себя неправильно,--задумчиво произнёс доктор.--Если бы у них было время подумать, они бы со-
орудили соломенное пугало из постороннего и безжалост-
но дубасили его. По-видимому, это не пришло им в голову.
Они должны были осознать ...
--Помните,--указал я,--что они уже несколько лет
жили в ожидании взрыва. Они знали, что кто-то проделы-
вает эти штучки с белой мраморной рукой, а когда взрыв
произошел, семейные узы сразу напряглись.
--Но отравление--это не игрушки с призрачной рукой.
Они могли считать, что кто-то из них пытается напугать
старика, но гиосцин... Нет-нет, пан писатель.--Он насмеш-
ливо посмотрел на меня.--Вижу, вы со мной не согласны.
Но я повторяю: когда вы поймете, почему они так себя ве-
дут, вы узнаете правду.
--А вы уже ее знаете?
Он задумчиво затянулся трубкой.
--Думаю, да. Но, черт побери, боюсь об этом упоминать! Может быть, ночью...
--Что ночью?
--Может быть, кое-кто добровольно придет ко мне и скажет правду. Моя дверь всегда открыта.
Огонь уже трещал вовсю, поблескивая на стеклах очков доктора. Он выглядел очень маленьким, сидя в большом кресле и почесывая курносый нос черенком трубки.
--Вы дали знать ... этому человеку, что подозреваете его?
--Да.
--Но ведь это опасно, не так ли?
Котик снова улыбнулся:
--Сомневаюсь. Как бы то ни было, я готов рискнуть. Признаю, что сначала мои подозрения были направлены не в ту сторону. Но этим вечером, когда я услышал их всех вместе, я изменил мнение.--Он зевнул и поднялся.--Пора ложиться. Здесь встают рано.
Все еще поглощенный своими мыслями и храня подобие улыбки на губах, доктор забрал со стола сифон. Трубка торчала у него во рту под причудливым углом, когда он взялся за дверную ручку.
--Я сплю здесь,--сказал я.--Будьте осторожны!
 Котик махнул рукой:
--Пустяки. Я вспомнил, как просыпался по утрам в Киеве. Меня будила музыка. Она начинала играть у меня в соседней квартире ровно в восемь. Я выходил на балкон в окно голову, обменивался с соседом несколькими словами.
Не вынимая изо рта трубку, он попытался насвистеть
несколько тактов какой-то мелодии. Его руки были так
глубоко засунуты в карманы серого мешковатого пиджака,
что казалось, будто они спускаются до колен. Один глаз
мечтательно косился на потолок.
--Можно было чувствовать запах лип,--продолжал док-
тор,--слышать, как  открываются окна и стучат по
подушкам, взбивая их, видеть солнце на флюгерах... Знаете, о чем я мечтаю? Снова услышать ту музыку. Хотя этот парень уже не придет--получил на войне пулю, в одной из горячих точек.
Котик поправил очки с толстыми стеклами. Его улыб- ка была слегка виноватой.
--Ну, я не могу болтать здесь до утра. Доброй ночи, пан Нечитайло. Спите спокойно.
Оставшись один, я закурил сигарету и сел у камина.
Если Котик так мечтает о Киеве, то почему не едет туда?
Второй раз за ночь эта мысль пришла мне в голову. Каким-
то странным образом это казалось связанным с происходящими в доме событиями, но я не мог объяснить, почему так думал. Анжелла охотно покрасовалась бы в своих шляпках на Крещатике.
В этом холодном доме я тоже ощущал
ностальгию по киевским улицам, деревьям с кронами, похожими на зеленое кружево, солнцу, играющему на тротуарах, музыке. За окнами слышался негромкий шум ветра. Я встал и начал бродить по комнате, обдумывая жуткую загадку. Мои шаги отзывались зловещим эхом ...
Я посмотрел на картины над книжными шкафами. Они производили впечатление неразборчивой пачкотни, как буд-то художник пытался изобразить призрак. Лица на картинах смотрели в сторону, отчего выглядели косоглазыми.
Истории о призраках странным образом рассказывались в этой семье ещё в пору моего посещения этого дома. Некоторые из них смутно оживали в моей памяти, и я пытался отогнать их без особого успеха. В углу между двумя книжными шкафами я обнару-
жил радиоприемник такой древней модели, что он казался
таким же старым, как комната. Чтобы отделаться от призра-
ков, я включил его. В кабинете послышался тихий коло-
кольный звон, после чего невнятный голос объявил, что
наступил час ночи. Затем заиграла танцевальная музыка, звучащая абсолютно неуместно.
Я выключил радио, но слащавая музыка продолжала звучать у меня в ушах. Судья Макагон хорошо отзывался о Максиме. Но он наверняка был осведомлен о трусливой осторожности племянника, его неуверенных шагах в нужном направлении. И хотя Максим
занялся адвокатской практикой, он должен был прези-
рать его за эту осторожность. Панас--другое дело. Панас обладал энергией и силой, которые судья хотел видеть у всех своих детей, но Панас навсегда захлопнул за собой дверь отчего дома. Очевидно, поэтому сердце старого призрака было разбито...
Что это за шум? Сердце подпрыгнуло у меня в груди. Праздные размышления оказывают дурную услугу, когда от них внезапно пробуждается какой-то слабый звук в доме ...
Я прислушался. Обычные ночные поскрипывания. Шум ветра.  Треск хвороста в камине. Больше ничего. Но все это казалось медленными осторожными шага-
ми где-то наверху. Неужели безумие начинается снова?
Здесь, в этой комнате, в час ночи можно было поверить, что
один из твоих старых друзей--безумный, усмехающийся
дьявол, который с неведомой целью крадется по коридорам.
Неслышно ступая, я подошел к двери и нажал кнопку выключателя, но комната не погрузилась во тьму. Бледный свет луны нервно колыхалось в голубоватом сумраке, пугая сильнее, чем темнота. Я потихоньку открыл дверь, выскользнул в холл и закрыл ее снова.
Тишина. Было так темно, что в глазах у меня оставались отпечатки огней кабинета, пока я не привык к мраку ... Потом послышался шорох. Кто-то ходил наверху. Я сделал шаг вперед, и половицы подо мной громко за-
скрипели. Еще один шаг привел к такому же результату.
Пытаться следовать за кем-то в этом доме было невозмож-
но. Я ждал, и шорох наверху прекратился. Где-то закры-
лась дверь, но я не мог определить, какая именно.
Внезапно я осознал всю абсурдность моих страхов. Котик ушел наверх всего пятнадцать-двадцать минут назад--
он едва ли мог уже заснуть. У Василисы Анатольевны дежурила сиделка. Весь дом находился под наблюдением - было нелепо предполагать, что отравитель попробует один из своих трюков этой ночью. Кроме того, я не мог сделать ни шагу по скрипучим половицам. Поэтому я вернулся в кабинет, оставив дверь открытой, а радио--включенными.
Если кто-то лелеял преступные замыслы, он не рискнул бы
осуществить их, зная, что кто-то на страже всю ночь.
Кабинет освещало только тусклое желто-голубое
пламя ламп. Оно колебалось на картинах, оставляя в  тени статую Калигулы в дальнем углу. Я придвинул
кресло к радиоприемнику и сел лицом к статуе, так как
было неприятно думать о ее руке, протянутой ко мне сзади.
Стало еще холоднее, и я поднял воротник пиджака. Танце-
вальная музыка напоминала о шуме городов вдалеке от этого холодного дома...
Ветер время от времени ударял в оконные
стекла, в очаге потрескивал огонь. Пахло пылью, старыми
книгами и облупившейся краской.  Я не сознавал, до какой степени устал. Кончик моей сигареты мерцал в желто-голубом сумраке, вокруг возникали смутные образы... Шарманка, играющая весной на аккурат-
ной киевской улице... Доктор Котик, мечтательно говорящий об одиноком доме среди яблонь в цвету, мутных водах Днепра и волшебстве музыки.
--Владимир!--послышался голос Ганны Макагон.
Я не заметил, как заснул. Вздрогнув, я пробудился в холодной комнате, полной застоявшегося дыма, хотя уже рассвело.
--Почему ты не лег?--оворила Ганна.--Бодрствовал
всю ночь! Владимир, ты погубишь свое здоровье! Пойдем--
выпьешь кофе.
--Ты не слишком рано встала?--спросил я, все еще бо-
рясь со сном.
--Я тоже не ложилась,--ответила она.--Была с мамой
и сиделкой. Я боялась, что сиделка заснет, а маме что-ни-
будь понадобится. Но уже почти восемь.--Она выглядела
усталой и изможденной, но ее глаза блестели.--Будь хоро-
шим мальчиком--выпей кофе. Все уже поднялись.
Я поежился, чувствуя себя грязным, мятым и небритым.
         --Все в порядке?--осведомился я, с трудом встав.
--Да. Я готова заплакать от радости! Маме гораздо луч-
ше. Минуту назад я заглянула к папе--он еще спал, но цвет
лица и пульс были нормальными. Пошли!
Я направился через холл в столовую. За окнами прояснилось, но ветер усилился. Марыся в одиночестве сидела за столом, мрачно уставясь на чашку кофе.
--Как же здесь холодно!--пожаловалась она.--Ты еще
не затопила печь, Ганна?
--Вера как раз этим занимается,--успокоила ее
Ганна.--Пей свой кофе. А где Макс?
--Вышел прогуляться. Заботится о своем здоровье ... Привет, Владимир. Видел что-нибудь ночью?
На ступеньках к парадной двери внезапно послышались шаги. Марыся вздрогнула. Шаги пересекли веранду, и дверь распахнулась. Сырой воздух, пахнущий дымом, ворвался в холл, шевеля тяжелые портьеры на двери столовой. В комнату шагнул Максим. В полумраке я не мог четко разглядеть его лицо, но он казался нервным.
--Матвей еще не спускался?--спросил Максим.
Чашка Марыси задребезжала на блюдце. Ганна покачала головой.
--Ну...--Максим облизнул губы.--В его комнате все еще
горит свет.
Я почувствовал, как волна страха подступает к моему горлу.
--Он мог включить его, чтобы одеться,--заметил я. Сло-
ва прозвучали неестественно громко.
--Я постучал к нему, когда спускался,--медленно про-
изнес Максим.--Он не ответил. Я подумал, что он еще спит.
Руки Ганны дрожали так сильно, что ей пришлось поставить тарелку с бутербродами, которые она предлагала Марысе.
--Пойдем наверх, Владимир,--пронзительным голосом
сказал Максим.
Выйдя из столовой, мы начали подниматься почти бе-
гом. Максим тяжело дышал, выпучив глаза, как рыба.      
--Успокойся,--сказал я.--Вероятно, он просто одева-ется.
Максим что-то пробормотал себе под нос. Мой стук в указанную им дверь отозвался глухим эхом. Ответа не последовало ...
Я открыл дверь. В комнате горел свет, отсвечивая на мебели и отражаясь в оконных стеклах. У правой стены стояла кровать со смятой постелью. Напротив находилось большое бюро со слегка покосившимся зеркалом. Максим окликнул Матвея, но не получил ответа. Яркий свет только подчеркивал зловещую тишину. К одному из окон прилип желтый лист, а чуть дальше в сером сумраке покачивались деревья. Наконец я разглядел в покосившемся зеркале ногу в красно-белой пижамной штанине ...
Котик, скорчившись, лежал на полу по другую сторону кровати--его голова скрывалась под ней, а одна нога была прижата к животу. Прикоснувшись к маленькой фигурке в красно-белой полосатой пижаме, я обнаружил, что она успела остыть. Я с самого начала не сомневался, что Котик умер от отравления гиосцином. Лицо его посинело, зрачки глаз расширились, и имелись указания на судороги, предшествовавшие коматозному состоянию. Как уже говорилось, он лежал на полу. На нем все еще были очки, хотя они соскользнули с одного уха и съехали на нос. Тело, повернутое на левый бок, касалось столика у изголовья кровати. Правая рука протянулась к ножке столика, левая согнулась под туловищем. Неподалеку от окна, в стене, в которую упиралось изголовье кровати, находилась дверь в ванную.
Постель была сильно смята--откинутые назад просты-
ни свисали с той стороны, у которой лежал доктор. Среди
них, обложкой вверх, валялся раскрытый сборник стихов
Генриха Гейне. Две подушки в изголовье сохранили отпе-
чаток головы. На столике еще горела лампа. Рядом с ней
стояли банка с табаком и стеклянная пепельница, в кото-
рую высьпался пепел из опрокинутой трубки. В кармане
пижамы Котика лежал коробок спичек.
Очевидно, доктор читал и курил в постели, когда яд начал действовать. Вероятно, он уже выбил трубку, но еще какое-то время не собирался спать, о чем свидетельствовали спички в кармане и закрытое окно. Почувствовав признаки отравления, Котик сделал отчаянное усилие встать и пойти в ванную, а потом либо поскользнулся, либо у него закружилась голова, и он упал там, где мы его обнаружили, не сумев,
как ранее судья Макагон, или не захотев крикнуть. В этом я не был уверен.
В комнате имелся лишь один сосуд, где мог содержаться яд. Стакан с остатками бромида стоял на стеклянной полке над умывальником в ванной. Рядом я увидел бутылочку с белым порошком бромида, пузырек с нашатырным спиртом и ложку с прилипшими к ней следами порошка. Большая голубая бутылка с примочкой для глаз со слегка покосившейся крышкой-стаканчиком была прислонена к одному из кранов. Все остальное стояло на своем месте.

Одежда покойного была небрежно брошена на плетеный стул в центре комнаты; ботинки валялись в дальнем углу. Полинявший халат свисал с приоткрытой дверцы шкафа. Бюро было захламлено щетками, галстуками, запонками, записными книжками и карандашами, на которые просыпался
из банки порошок талька. Большая фотография Анжеллы в
рамке стояла на стопке газет. К зеркалу был прилеплен снимок, изображающий Котика, сидящего с довольной усмешкой в кафе на тротуаре с кружкой пива в руке.
При виде последней детали я особенно остро ощутил
всю трагичность ситуации. Окинув взглядом холодную не-
опрятную комнату, я снова посмотрел на  снимок с
его наивным пафосом. Ибо в том же слегка наклонившемся зеркале я видел отражение тела Котика, лежащего на полу, и смятую постель, откуда он упал.
В безмолвпой комнате ощущался застоявшийся запах
трубочного табака. Доктор вошел сюда, разделся, по-
том пошел в ванную, сделал примочку на глаза и раство-
рил в воде бромид. А затем--смерть. Мне хотелось, чтобы здесь были вы, Игорь Анатольевич, хотя и не предполагал, что вы находитесь рядом. Хотя я и рас-
сматривал комнату до боли в глазах, но нигде не видел никаких ключей или нитей к разгадке тайны. Конечно, теоретически это могло быть самоубийством. Такая возможность не пришла в голову другим, поскольку их мысли были так сосредоточены на вчерашних отравлениях, что они сразу уверовали в убийство. И я знал, что они абсолютно правы. Самоубийцы не укладываются в кровать выкурить трубку и почитать Гейне в ожидании конца и не промывают глаза, прежде чем выпить яд.
Разумеется, можно было предложить версию, что это Котик пытался убить судью и его жену, поскольку обладал ядом и знал, как им пользоваться, но,
потерпев неудачу, покончил с собой. Поверхностный ум мог бы даже сконструировать мотив, кажущийся достаточно убедительным другим, столь же поверхностным умам. Допустим, запоздалые угрызения совести побудили Котика спасти жизнь судье после того, как он отравил содержимое сифона, после чего он впал в отчаяние и сам выпил гиосцин. Но во всей истории преступлений отравители никогда так себя не вели. Да и вообще это не походило на Матвея Котика. Хотя объяснение выглядело достаточно правдоподобным, я знал, что оно неправильно.
Тем не менее оно давало бы семье возможность избежать скандала, если бы только им хватило ума понять это сразу. Но, как обычно, они сразу же напоролись на то, чего хотели избежать. Я не успел опомниться, как Ганна побежала вниз к телефону и позвонила их семейному врачу, доктору Ремизову. Она успела пробормотать «убийство» и «вы должны привести милицию». Максим выхватил у нее трубку, но вред уже был причинен. А потом Максим еще сильнее ухудшил ситуацию, позвонив в три газеты, поговорив с редакторами и попросив их не печатать ничего, что они услышат об этом деле.
Учитывая видное положение Макагона, было вполне вероятно, что газеты пойдут навстречу, но слухи наверняка начнут распространяться.
Единственным способом избежать огласки был бы вердикт о самоубийстве. Несмотря на неосторожные слова
Ганны  и Максима, можно было добиться такого заключения в свидетельстве о смерти и обойтись без вмешательства милиции. В конце концов, теоретически Котик мог покончить с собой.
Но, ещё будучи наверху, я услышал звонок. Быстро спустившись, я увидел вас, Игорь Анатольевич, и незнакомого мне властного человека. И был очень рад, что теперь дело попало в надёжные руки.

                Г Л А В А  5

Я рассказал Чумаку и незнакомцу, который оказался заместителем прокурора Донецкой области, всё, что происходило в доме Макагонов, конечно, как писатель и продолжил.
--Я был в шоке от этого кошмарного утра
в период, предшествующий вашему прибытию. Этот про-
межуток времени остается одним из самых худших моих
воспоминаний. Анжелла, как и следовало ожидать, впала в
истерику. Думаю, несмотря на высокомерное и снисходи-
тельное отношение к мужу, она по-своему любила его, на-
сколько вообще могла кого-то любить,--хотя, конечно, дра-
матизировала ситуацию, делая ее абсолютно невыносимой.
Ее комната соединялась с комнатой Котика через ванную.
Она вошла туда, как раз когда Максим и я склонились над маленькой фигуркой в красно-белой пижаме, и ее вопль оповестил о случившемся весь дом.
Ганна держалась немногим лучше, хотя была менее многословна, а то, как она взмахивала руками, могло кого угодно вывести из себя. Фактически каждый из них действовал остальным на нервы. Впоследствии Анжелла призналась мне, что самым худшим было то, как Максим бродил из комнаты в комнату, бормоча себе под нос, внезапно появляясь у двери со словами: «Боже, какое несчастье»--и исчезая вновь. Хладнокровие сохраняли только сиделка Тамара Петровна и прислуга Вера, продолжавшая спокойно раскатывать на кухне тесто. Всех потрясла не столько смерть доктора Котика,
сколько уверенность в том, что один из них убийца. Теперь
всякие сомнения в этом исчезли.
--Ну, Игорь!—произнёс зам.прокурора,--приступай к своим обязанностям.
--Сергей,--ответил Чумак.—Весь вечер мы говорили о коррупции, но я не понимаю причём в данном случае коррупция. Да, этот тот же судья, что осудил злоумышленников в так называемом «макеевском взрыве»,  осудил очень мягко, но ничто не доказывает, что его подкупили.
--Это имеет значение?
--В принципе, нет. Но я не понимаю, почему я должен заниматься этим делом. В области есть масса профессионалов и незачем привлекать сотрудника службы безопасности.
--Вы не правы, Игорь Анатольевич,--вмешался я.—Я присутствовал, когда вы вели следствие о причине смерти с необычными явлениями, чуть ли не со сверхъестественными и вы сумели докопаться до истины. Помните дом с приведениями? Здесь похожее дело. Я ведь говорил о таинственной руке Калигулы, вероятно всплывут и другие. Разве вам самому не интересно?
--А ведь писатель говорит правду!—снова вмешался зам.прокурора.—И что это за дело о доме с приведениями? Расскажешь?
--Лучше, если Владимир Иванович сам расскажет. Ты убедился как он красочно рассказал нам о происшествии в доме судьи. Но раз ты настаиваешь, то даёшь санкцию на расследование?--сдался Чумак.
--Она у тебя уже есть.
--Владимир Иванович!,--обратился ко мне Чумак.—Вы уже в теме и так подробно описали все предшествующие события, поэтому я привлекаю вас тоже к расследованию. Во-первых, прошу пройти в кабинет доктора, Сергея и вас. А также единственного мужчину в семействе Макагонов.—Как вас зовут?
--Максим Макагон. Я племянник судьи.
--Отлично.
 Вчетвером мы зашли в кабинет судьи и доктор Ремизов засыпал Максима вопросами. Чумак молча наблюдал за расспросами. Максим, взглянувший наконец в
лицо ситуации, был на удивление спокоен. Его влажное
красное лицо внушало доверие--он говорил как торговец,
не сомневающийся в качестве своего товара, убеждая, что
произошел несчастный случай и ничего более.
--Чепуха!--сердито ответил доктор Ремизов.--Не пробуйте на мне ваши песенки и танцы, молодой человек. Я слишком хорошо знаю вашего дядю и вас. Ну, кто заболел, кто умер и вообще в чем дело? Выкладывайте!
--Поймите, Максим,--впервые вмешался Чумак,--мы
только хотим помочь.
Максим переводил взгляд с одного на другого.
--Ну,--пробормотал он,--все равно это выйдет нару-
жу. Расскажи им, Владимирl Ты же все видел.
--Я уже всё и рассказал,--успокоил я его.—Но коротко повторю для тебя, чтобы ты осознал, что произошло.
Максим морщился при каждой подробности. Я понимал, что это звучит невероятно, но я ведь сам при этом присутствовал.
--Чушь и...--заговорил доктор, но, посмотрев на наши с Чумаком лица, внезапно умолк.
--Можете подняться и взглянуть на него,--сказал я.--
Он в задней комнате на втором этаже. Вполне возможно,
что это самоубийство ...
Поймав мой взгляд, доктор Ремизов поджал губы, словно насвистывая.
--Если так, доктор, то думаю, вы, как старый друг се-
мьи, избавите их от лишних неприятностей.--Чумак настойчиво подводил доктора к осмотру тела.
--Да!--пробормотал доктор Ремизов.--Понятно. Гиосцин ... Ну и ну!
Чумак потер лоб.
--Я думаю, что осмотрев тело, вы сможете что-то сказать, доктор.
--Сказать?--фыркнул доктор.--Посмотрим.—Он повернулся к Максиму и ко мне.--Молодые люди, будь это другой дом, я назвал бы вас компанией лжецов. Но старый Илья Панасович... Ладно, давайте поднимемся и посмотрим на него. А вы подождите здесь, ладно?—сказал он мне и Максиму.
Когда они ушли, Максим схватил меня за руку. Во время моего повествования на его лице боролись тревога и надежда.
--Ты действительно имел в виду, что Матвей покончил
жизнь самоубийством?--осведомился он.--Господи, почему я не подумал об этом раньше! Так оно и есть. Матвей...
Максим сделал паузу, когда Марыся осторожно открыла дверь и вошла. Я не сомневался, что она слышала наш разговор.
--Закрой дверь, Марыся,--быстро сказал Максим.--Слу-
шай, старина, мне никогда не нравился Матвей. Именно та-
кого и можно было от него ожидать.
При этом он держал меня за лацканы пиджака и гипнотизировал взглядом.
--Я бы тоже хотела так думать,--заговорила Марыся.--Но я не думаю, что Матвей это сделал.
--Я тоже. Я просто пытался защитить всех, Максим. Они во всем разберутся.
--Но...
 --Сколько времени орудовала мраморная рука?--пре- рвал его я.--Марыся сказала, что пять лет. А Котик про-
был здесь только три года, не так ли?
--Но рука всего лишь плод дядиного воображени ...
--Ради бога, не начинайте снова!--воскликнула Марыся.--Иначе мы будем кружить на одном месте. Сядь, Макс, и перестань ходить взад-вперед! Никогда не думала, что кто-то может так действовать мне на нервы.
--Ну, ты тоже не сахар. Может быть, тебе нравится си-
деть и слушать, как тебя обвиняют в убийстве?.
--Никто тебя ни в чем не обвиняет. Но если ты будешь
продолжать вести себя как глупый мальчишка, это может
случиться очень скоро. А если тебя хватает лишь на то, что-
бы возлагать вину на единственного достойного человека в
доме ...
--Вот как? Единственного достойного человека в до-ме?--Голос Максима стал пронзительным--в гневе он являл
собой малоприятное зрелище.--Ну так знай, что я действи-
тельно возлагаю на него вину!
Мне пришлось крикнуть, чтобы успокоить их. Марыся,
сдерживая слезы, села спиной к нам. Мы разместились в
разных углах комнаты. Максим дрожащими руками зажег сигарету. Я наблюдал сквозь окно, как дождь покрывает темную землю лужайки. В кабинете было темно и сыро. Во время кажущегося бесконечным ожидания мы слышали шаги наверху. Вскоре в комнату вошел Ремизов, за которым последовал Чумак. Где находился Сергей Бондарев, как узнал я его имя впоследствии, я не знал.
--Мы видели тело... Здравствуй, Марыся,--обратил-
ся доктор к девушке.--Как самочувствие? Только никаких сцен--нам нужны не слезы, а мозги. Иначе можешь уходить.
Доктор сбросил пальто и стоял в воинственной позе, сопя в редкую черную бороденку. Темный костюм был ему маловат. Глаза бегали в разные стороны под стеклами
пенсне на длинной черной ленте. Мне почему-то вспомни-
лась картина, висевшая в отцовском кабинете, где были
изображены собаки, играющие за столом в покер.
--Мы решили, что произошло, вероятно, убийство,--
продолжал доктор.--Я этого не утверждаю, но считаю воз-
можным.
--Ну-ну, доктор!--мягко запротестовал Чумак, потирая подбородок.
--Чепуха!--заявил Ремизов.--Расскажите им сами, что мы думаем.
--Доктор, я как и вы  не удовлетворен ситуацией,-- объяснил Чумак.--Я не знаю судью, но хочу помочь вам
всем, что в моих силах. Если хотите, можете представить
случившееся как самоубийство. Но боюсь, это не сработает. Мне придется провести расследование, и если я что-нибудь обнаружу ... ну, вы понимаете, что я не смогу это скрыть. Сожалею, но это лучшее, что я могу сделать.
--Вы имеете в виду, что дознания не будет?--осведо-
мился Максим.
--Мы еще не уверены. Вам нечего бояться, Игорь Анатольевич!,--обратился доктор к Чумаку.--Нам нужно  поговорить с судьёй, прежде чем мы придем к определенно-
му решению. Насколько я его знаю, он захочет играть в
открытую. Судья еще в кабинете доктора Котика? Я хочу
взглянуть на него.
Он снова вышел. Чумак нерешительно постоял у две-
ри, потом глубоко вздохнул, стряхнул с костюма невидимые крошки. Чувствовалось, что это выражение не свойственно ему и мы ждали. Когда он начнёт действовать.
--Я вынужден задать вам несколько вопросов,--сообщил он. Чумак сделал паузу и прищурился. Помоги Бог всем, подумал я, если нашего доктора, судя по его поведению, внезапно охватит мания величия и он попытается изобразить Шерлока Холмса. Мысль
была не из приятных, так как я встречал множество подобных типов, которые доставляли профессионалам куда больше хлопот, чем само преступление. Если он
вобьет такую идею себе в голову и представит себя фигури-
рующим в газетных заголовках как великий криминалист—всем будет тяжело.
--Полагаю,--с притворным равнодушием заметил
Максим,--вы хотите знать, где мы были прошлой ночью. Ну,
поднявшись наверх, я не покидал свою комнату и ...
Чумак благодушно позвякивал монетами.
--Нет, меня это не интересует. Легко понять, что произошло. Он принял яд в бромиде, который,
кажется, выпил, как только поднялся к себе в комнату. Ко-
нечно, никто не мог проскользнуть туда и подсыпать яд в
порошок бромида после того, как вы все пошли спать. Сле-
довательно, яд был в бромиде весь вечер--вероятно, его
поместили туда тогда же, когда и в сифон с содовой... Ра-
зумеется, если это было убийство,--поспешно добавил
он.--Нет, ваши передвижения никакого значения не имеют.
Его глаза странно блеснули. Он также благодушно посмотрел на люстру. Я негромко кашлянул.
--Может быть, я не вполне ясно выразился... Доктор
Котик был здесь со мной еще минимум пятнадцать-два-
дцать минут после того, как остальные пошли к себе. Ве-
роятно, вам придется принять это в расчет, если вы реши-
ли, что это убийство.
--Вот как?--отозвался Чумак.--Пятнадцать минут...--Он тоже кашлянул.--Вы сразу легли, когда поднялись наверх, господин Макагон?
--Да!--заявил Максим.--Мы поднялись все вместе, не так ли, Марыся? Ты видела меня.
Марыся кивнула. Она стояла, прислонившись к спин-
ке кресла, и с любопытством посмотрела на Максима, когда он обратился к ней.
--Да, Макс,--ответила она монотонным голосом.--Ты
сразу пошел в свою комнату и закрыл дверь. Я видела тебя.
--А где именно находятся ваши комнаты?--спросил
Чумак.
--Комната Макса--на втором этаже слева,--отозвалась
Марыся тем же равнодушным тоном.--Прямо напротив
тётиной. А моя—на третьем этаже, над комнатой Максима.
Чумак задумчиво нахмурился, словно говоря: «Это
уже что-то!»
--Дверь комнаты жены судьи была открыта?--спросил он.
--Да,--сказал Максим.--Сиделка расположилась так,
что могла видеть коридор,--она подтвердит вам, что я не
выходил.
--А вы... Марыся? Как вы поднимаетесь
на свой этаж?
--По маленькой лестнице рядом с дверью комнаты Макса.
--О! Значит, она тоже видна из комнаты Василисы Анатольевны?
--Да.
--И конечно,--Чумак дружелюбно улыбнулся,--вы не покидали вашу комнату?
--Покидала. Дважды.
Казалось, ее равнодушие начинает его сердить. Чумак снова прищурился:
--Когда именно?
--Ну, первый раз сразу после того, как я пришла в свою комнату...--Марыся сделала паузу, посмотрела на нас, подняв брови, и внезапно захихикала.
--Это серьезное дело, Марыся!--сердито сказал Максим, косясь на Чумака в ожидании одобрения.--
Сейчас не время для...
--Но это так забавно!--воскликнула она, озорно блес-
нув глазами.--В детективных романах все всегда спуска-
ются за книгой. Именно это я и сделала. Анжелла стащила
мою книгу, прежде чем я прочитала половину, и еще
притворялась шокированной! Я знала, что не засну, поэто-
му спустилась за книгой. Сначала Анжелла утверждала,
что книги у нее нет, и изображала возмущение, но,
когда я сказала: «Слушай, дорогая, со мной этот номер не
пройдет», отдала книгу... Конечно, это слишком банальная
ситуация, но так оно и было.
--Анжелла--это жена Котика?
--Да.
Так как Чумак принял на веру заявление Максима, что он не покидал комнату и его одежды не запятнаны, Максим становился все более и более рассудительным, сопровождая одобрительным кивком каждый вопрос Чумака.
--Смотрите!--казалось, говорил он.--Вот это работа!.
Чумак с удивлением глянул на него.
--Верно, пан Чумак,--снова улыбаясь, кивнул Максим.--Попали в точку.  Я никуда не выходил.
--Так я и думал.—Чуумак  посмотрел на Марысю.--А комната жены Котика соединена с комнатой доктора через ванную. Понятно. Сколько времени вы там оставались?
Усмешка исчезла с лица Марыси.
--Всего несколько минут.
--Доктор Котик тогда уже поднялся к себе?
--Нет.
--Где была Анжелла, когда вы уходили?
Глаза Марыси вновь стали пустыми. Она не ответила.      
--Прошу прощения.--Чумак прочистил горло.—Я спросил, где она была, когда вы уходили.
--Она растворяла бромид в ванной,--тихо ответила
Марыся.
Чумак оставался неподвижным, слегка склонив голо-
ву набок и широко открыв глаза. В комнате с серыми тенями воцарилось молчание.
--Да!--воскликнул наконец Чумак.--Должен ли
я понимать, что вы видели, как она растворяла бромид в
ванной?
--Да,--подтвердила Марыся.
Я чувствовал, что она снова на грани истерического смеха.
Чумак присвистнул. Вообще-то я видел совершенно другого Чумака –не того, что я знал прежде. Может быть, он играл на публику создавал непонятный для меня образ. Или хотел показаться присутствующим недалёким человеком. Как-бы то ни было, я принял его такого, каким он хотел казаться.
--Вы имеете в виду ... для себя?
--Естественно. Полагаю, что да.
Голос Чумака прозвучал неестественно громко.
--Она растворяла его, когда вы вошли?
--Нет. Когда я собиралась уходить. Анжелла, продол-
жая разговаривать со мной, пошла в ванную, взяла бутыл-
ку из аптечки и стала отсыпать порошок в стакан. Тогда я
ушла.
--Но вы не видели, как она его выпила?
--Нет. Говорю вам, я как раз уходила.
Чумак начал возбужденно жестикулировать, потом
провел рукой по седеющей шевелюре.
--Погодите, пани Макагон! Вы уверены, что это была та самая бутылка, которой пользовался доктор Котик?
--Не знаю. Я даже не заглядывала в ванную. Но насколько мне известно, там только одна бутылка с бромидом.
--И яд на нее не подействовал ...--пробормотал Чумак.
Закрыв глаза, он теребил губы нервными пальцами.
--Это... это безумие!--неожиданно воскликнул Максим.--Зачем Анжелле...--Он метнул на Марысю злобный взгляд.
Чумак посмотрел на  обиженного своего, якобы, союзника.
--Я ничего не говорил,--проговорил
он, открыв глаза.—Я пока не знаю, что думать.
--Да-да, конечно. Я ...я понимаю, что вы исполняете
свой долг.--Максим кисло улыбнулся.--Но Анжелла!.. В
конце концов, она могла не выпить бромид.
--Зачем растворять бромид, если вы не собираетесь его пить?--вполне резонно возразил детектив.
--Вас всех, похоже, очень удивляет, что Анжелла не отравилась,--вмешался я. - Почему бы не спросить ее?
--Очень хорошее предложение, Владимир. Но всему
свое время. Есть еще кое-что...--Чумак нахмурился.--
Совсем забыл. Марыся, вы сказали, что прошлой ночью
дважды спускались из своей комнаты. Когда был второй раз?
Во время возбуждения, сопровождавшего последнюю
сенсацию, они напрочь забыли о Марысе, которая подняла
голову и несколько озадаченно посмотрела на Чумака.
--Это было позже--около часу ночи...--Марыся
заколебалась.--Я побаивалась спускаться, так как выклю-
чила свет в коридоре второго этажа, уходя от Анжеллы, и
там было темно.
--Почему же вы спустились?
--На третьем этаже нет ванной.
Чумак выглядел как бы слегка смущенным.
--Ванная между комнатами жены доктора и доктора--
единственная в доме?
--Разумеется, нет. Другая ванная в заднем конце кори-
дора, а третья между комнатами судьи и его жены.
--Сиделка слышала или видела вас тогда?
--Не знаю. Вероятно.--Она пожала плечами.--В кори- доре скрипят все половицы. Я наделала много шума.
          Должно быть, этот скрип я и слышал прошлой ночью -
вероятно, около часу,--когда испугался, что по дому бро-
дит отравитель.
--Понятно. Тогда доктор Котик уже поднялся к себе?
--Думаю, что да. Во всяком случае, сквозь щель под его дверью просачивался свет, а раньше там было темно.-- Она снова заколебалась.--И я слышала, как кто-то негромко разговаривает в комнате. Я так нервничала, что хотела войти и немного поболтать с Матвеем, но потом решила этого не делать.
--Кто-то разговаривает!--повторил Чумак, энергично потирая подбородок.--Да! Это может оказаться очень
важным, Марыся. Кто это был?
--Не знаю. Вероятно, сам Матвей. Это было всего лишь
бормотание--я не разобрала слов.
Она собиралась продолжить, когда снова ворвался доктор Ремизов. Он окинул нас резким взглядом, дергая головой:
--Судья проснулся. Он скверно себя чувствует, но вскоре заговорит. Этот парень, Котик, знал свое дело. Просто стыд, что с ним такое случилось! Марыся, что, если ты сбегаешь на кухню и приготовишь что-нибудь дяде? Куриный бульон, если он у вас есть, но только с водой, а не с молоком, и некрепкий чай. Пошевеливайся!
Чумаку явно не терпелось узнать новости, но
он молча ходил взад-вперед, хмуря брови, пока Марыся не ушла. В комнату вошёл Сергей Васильевич. Где он был, он не сказал и только молча посмотрел на Чумака. Тогда Чумак приступил к рассказу. Бондарев  выругался сквозь зубы.
--Мне это не нравится,--проворчал он.--Где сейчас
жена доктора Котика?
--В постели, в комнате Марыси,--ответил Максим.--Она
сказала, что не хочет оставаться одна. С ней Ганна.
--Давайте поднимемся и повидаем её… Нет, молодой человек!--остановил он Максима.--Вы останетесь здесь.--Он
посмотрел на меня.--Может, вы хотите пойти с нами? Поможете нам. Пошли, Игорь? А вы доктор присмотрите пока за молодым человеком.
Максим, видел я, был в ярости, но ничего не сказал. Мы втроем вышли в холл, где свет едва проникал сквозь красно-белые стеклянные панели входной двери. Бондарев тщательно закрыл дверь в кабинет.
--Ну, выкладывайте!--обратился он ко мне.--Кто все
это сделал? У вас есть какая-нибудь идея?
Я покачал головой.
--Но первоначальная идея Игоря Анатольевича выглядит правильной. Должно быть, яд добавили в бутылку с бромидом в самом начале вечера, а не после того, как члены семьи отправились спать. Если бы Анжелла легла, как только поднялась в комнату, кто-то мог пробраться в ванную и проделать работу незаметно. Но, по словам Марыси, она легла не сразу и не могла не услышать ...
--Но она растворяла бромид!--перебил Чумак.--
Вот что я не могу понять.
--Ну, нам придется спросить её,--раздраженно отозвался прокурор.
--Что больше всего поражает в этом деле?—задал вопрос Чумак.--Я скажу вам. Небрежность в действиях убийцы. Он входит--не важно когда--и отравляет бромид в ванной, которой пользуются оба: жена и муж.. Откуда ему было известно, что Котик собирался принять бромид? Это входило в его привычки? Или же убийца добавил яд на всякий случай, надеясь, что Котик его выпьет? Что за чертовщина! Выглядит так, словно этот тип покушается на всех в доме и ему все равно, кто выпьет яд. Или ...
Он сделал паузу.
--Произошедшее более походит на самоубийство.—высказался прокурор.--Пожалуй, это единственно возможное объяснение. Анжелла выпивает бромид--во всяком случае, растворяет его,-- и с ней все в порядке. Ее муж выпивает лекарство из той же бутылки и умирает. Что ты на это скажешь, Игорь?
Я с удивлением смотрел на Бондарева. Его глаза нервно шарили по лицу Чумака. Очевидно, краткий разговор с судьей,( вот куда он отлучался), заставил его переменить отношение к делу, если не мнение о нем. Полчаса на- зад Чумак, по всей вероятности, согласился бы с ним. Но сейчас он, казалось, осознал свое официальное положение, нахмурился и выпрямился.
--Посмотрим. Давайте побеседуем с женой Котика. Сергей Васильевичд задумчиво посмотрел на него...
В соответствии с причудливой архитектурой дома на
третий этаж можно было подняться только по узенькой ле-
стнице между комнатами Анжеллы и Максима. На третьем
этаже находилось несколько комнат, включая комнату
Марыси и комнату Ганны. Ряд окон в передней стене выходил на резной балкон--благодаря цветным стеклам свет, падающий в верхний коридор, образовывал замысловатые узоры. Везде пахло пылью, старым деревом и краской. В стены были вмонтированы консоли с лампами, а под ногами поскрипывали соломенные циновки. Из-под дверей дули холодные сквозняки, а из темноты доносилось шуршание бумаги, типичное для заброшенных чердачных помещений. С минуту мы стояли, осматриваясь, в колеблющихся бликах цветного стекла, потом Бондарев постучал в дверь комнаты Марыси.
Комната была восьмиугольной, с узкими окна-
ми во всех стенах, кроме той, где находилась дверь. Под ок-
нами стояли невысокие книжные шкафы, выкрашенные в
белый цвет; на голубых стенах висела пара неплохих гра-
вюр; на плетеных креслах ситцевые подушки. Ганна
съежилась перед низкой каминной решеткой. Анжелла, ле-
жавшая на кровати, уставилась на нас. Свет падал на ее на-
пряженное лицо. Даже сейчас она не забыла надеть черный пеньюар. Но ее глаза покраснели и опухли. Внезапно она вздрогнула, ее красивые темно-голубые глаза заморгали, и пара слезинок потекла по пухлым щекам.
Не слышалось ни звука. Чумак смущенно переминался с ноги на ногу.
--Я не нуждаюсь в помощи!--заговорила Анжелла.--Со мной все в порядке.
Бондарев излучал бодрость и сочувствие. Подойдя к кровати, он взял Анжеллу за руку и дружелюбно усмехнулся.
--Конечно! Вы чувствуете себя хорошо? Отлично! Вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы поговорить? Разумеется. Слабость--чепуха и вздор!
Он бросил взгляд на Ганну, которую передернуло.
--Хочу познакомить вас с полковником Чумаком. Он
ведёт дело об отравлении и смерти вашего супруга...
Простыни сотрясла судорога. Анжелла всплеснула руками:
--Какой ужас! Я не хочу видеть никакого детек-
тива ... Пожалуйста, уйдите!
--Чушь!—в обычной прокурорской манере отозвался Бондарев. Он даже похлопал ее по руке.--Это пойдет вам на пользу. Проветрит мозги.
Я посмотрел на Чумака. У него было
мягкое сердце. Он поднимался сюда мрачным. Думаю, он всерьез подозревал Анжеллу в отравлении мужа. Но теперь Чумак выглядел странновато. Он пробормотал, что сейчас им незачем расспрашивать госпожу Котик, и она бросила на него взгляд благодарной школьницы, окончательно завоевав его.
--Вздор! Чушь собачья!--Бондарев сердито повысил голос.--Она в отличной форме. Тогда я сделаю это сам.

   --Нет!--поспешно возразил Чумак.--Если разговор
необходим, то этим займусь я. Понимаете, пани или госпожа Котик, мне очень не хочется этого делать ...--Его глаза на лице умоляюще смотрели на Анжеллу. Он неловко
присел на край кровати.--Обещаю не быть с вами суровым!
Подозрительность и испуг Анжеллы явно ослабевали. Детектив оказался совсем не страшным, превратившись во внимательного слушателя. Я подумал, что Анжелла даже в искреннем горе репетирует драму, закрыв глаза. Это было заметно по участившемуся дыханию и сосредоточенному выражению освещенного светом лица.
--Вы знаете,--продолжал Чумак,--каким об-
разом ваш муж...--он сделал паузу и закончил глаголом,
щадящим, по его мнению, чувства вдовы,--скончался?
--Нет. Я ... только заглянула туда. Я знаю, что его отра-
вили,--вот и все.
Анжелла говорила как в трансе. Чумак виновато
улыбнулся:
--Мы не станем утомлять вас. Просто
расскажите нам обо всем, что происходило с того времени,
когда вы пошли в свою комнату вчера вечером, и до сего-
дняшнего утра.
Снова репетиция...
--Хорошо, если хотите. Я видела Матвея, когда он под-
нялся наверх...
--До того!--прервал ее Бондарев, вытянув шею.--
Что произошло раньше?
--Раньше?--Она открыла глаза и умоляюще посмотрела на детектива.--Не знаю, что вы имеете в виду!
--Расскажите нам все, с того момента, когда вы поднялись к себе.—Тихо попросил Чумак.--Вы разговаривали с племянницей?
 

Анжелла выпрямилась в кровати. Ее черные волосы разметались, и она заправила их за уши. Ее взгляд из жалобного стал суровым и подозрительным.
--Марыся?--осведомилась Анжелла.--Маленькая чер-
товка говорила что-то против...
--Чепуха!--заявил Бондарев.--Речь шла о книге.
--О!--Веки снова опустились.--Понятно. Правда, мне не вполне ясно, какое отношение к делу имеет ее пристрас-
тие к эротической литературе, но если ей необходимо упо- минать книги подобного сорта...--Она сердито пожала плечами.
Чумак был само терпение.
--Дело не в том, пани Котик. Марыся спустилась
к вам. Что произошло потом?
--Ну... мы поговорили--вот и все.--В глазах Анжеллы
все еще светилось подозрение.--Какое отношение это име-
ет к моему мужу?
--Когда она ушла?
--Не знаю. Она оставалась недолго.
--Что случилось потом?
--Я чувствовала себя ужасно и знала, что не смогу заснуть...--Вернувшись к репетиции драмы, Анжелла стиснула кулаки и посмотрела на нас.--
Если бы вы могли понять эту пытку! Я ходила взад-вперед
по комнате, а потом вспомнила про бромид Матвея. Бед-
ный Матвей!..
--Он регулярно принимал бромид?
--Прошу прощения? О, почти каждую ночь, хотя знал, что это вредно для него. Но мой муж был таким... напряжен-
ным и нервным!  Ему здесь не нравилось. Он говорил, что
бромид облегчает ему жизнь, и последние месяцы принимал его постоянно. У меня перед глазами его лицо...-- Она страдальчески поморщилась.--Но сейчас это не имеет значения, верно?
--Продолжайте, пожалуйста!--настаивал Чумак
с энергичностью, которая удивила бы Анжеллу при обыч-
ных обстоятельствах.--Вы помните снотворное. Что было
потом?
--Я думала, оно поможет мне. Обычно я никогда не притрагиваюсь к снотворному. Однажды я его попробовала, и у меня отекло лицо. Это было ужасно... Но прошлой ночью мне было так плохо, поэтому ...
--Поэтому вы приняли бромид?
Почувствовав странное напряжение в голосе Чумака, Анжелла приподнялась и посмотрела на него.
--Нет. Я только растворила бромид, а потом не могла вспомнить, сколько порошка положила в стакан. Я боялась, что положила слишком много и это меня убьет, поэтому вылила раствор в умывальник... Но почему вас все это так интересует?
Чумак провел рукой по лбу. У меня пересохло в горле,
а сердце бешено. колотилось. Смерть пронеслась совсем рядом с Анжеллой, как пронеслась мимо меня, когда я отказалcя добавить содовую в стакан с коньяком. Очевидно, наши лица отражали наши чувства, так как Анжелла вскрикнула.
--Боже мой, неужели это был бромид?--И она стала
яростно хлопать ладонью по одеялу.
--Черт!--выругался Бондарев.--Спокойно! Немедленно прекратите!--Шагнув вперед, он схватил ее запястье,
когда она начала жалобно хныкать.

Я радовался его присутствию. Чумак нервно облизы- вал губы. Понадобилось время, чтобы успокоить Анжеллу. Наконец она снова откинулась на подушки.
--Теперь я понимаю, почему вы расспрашиваете меня. Иногда я думаю, что схожу с ума!.. Позвольте мне продол-
жать--со мной все в порядке... Я решила подождать, когда поднимется Матвей, и попросить его развести для меня
бромид. Поэтому я оставила свет в ванной и свою дверь от-
крытой ...
--Никто не мог тогда войти и добавить яд в бутылку?--
спросил Бондарев.
--Когда я была там? Конечно нет!--Анжелла судорож-
но глотнула.--Вскоре пришел Матвей. Он удивился, увидев, что я не легла. Я объяснила ему, в чем дело, а он засме-
ялся и сказал: «Если ты хочешь заснуть, бромид тебе не
поможет. Он только успокаивает нервы. Подожди, я прине-
су тебе что-нибудь». Он пошел в свою комнату и принес мне
таблетку--не знаю, что это было. Я ополоснула стакан...-- 
На ее лице вновь появился ужас.--Я ополоснула стакан и
выпила таблетку с водой. Матвей сел возле моей кровати.
«Не бойся--спи,--сказал он.--Я посижу здесь немного».
Он выглядел усталым. Бедный Матвей! Я пыталась заста-
вить его говорить, но он только сказал: «Не беспокойся--
они не причинят тебе вреда. Если они за кем-то охотятся, то
это я... 
Она снова сделала паузу.
--Матвей так небрежно обращался с грамматикой, хотя
был очень образованным человеком! Ну, постепенно я за-
дремала. Он делал какие-то пометки в книге или что-то пи-
сал, но выглядел обеспокоенным. Это последний раз, когда
я его видела. Я проспала всю ночь.

Делал пометки в книге! Были ли это стихи Гейне--та
книга, которую он читал перед смертью? Записка самоубийцы? Или, что более вероятно, изложение теорий по поводу этого дела? Бондарев обменялся взглядом с Чумаком--я не мог определить, думают ли они о том же, что и я, но мог поклясться, что на лице Чумака вновь появилось то смущенное выражение, которое я видел раньше.
--Хм!--пробормотал он.--Значит, он был обеспокоен?.
А вы не думаете, что он мог ...
Вопрос о самоубийстве явно не приходил Анжелле в
голову. Когда он стал для нее очевиден, на ее лице появи-
лось то же сочетание тревоги и надежды, что ранее на лице
у Максима. Она попыталась заговорить, но не могла выразить свои мысли.
--Например,--подсказал ей Бондарев,--если ваш муж едва не убил судью--возможно, по ошибке,--а потом решил…
--О нет! Вы не знали Матвея, иначе даже не подума-
ли бы о таком!--Это был крик раскаяния. Но раскаяния
в чем?--Он был беспечным и неопрятным, но... Вы сами
не знаете, что говорите!--На глазах у нее вновь выступи-
ли слезы.--Как он был добр ко всем и как отвратительно
мы себя вели! .. Когда я думаю о том, как я иногда с ним об-
ращалась... Матвей хотел, чтобы мы уехали отсюда, но я
знала, что это невозможно--ведь он практически содер-
жал всех нас ...
Она оборвала фразу и испуганно посмотрела на Ганну. Слезы внезапно высохли у нее в глазах--словно замерзли.
--Содержал всех вас?--переспросил удивлённо Чумак. --Что вы имеете в виду? Я думал, судья...
И тут робкая Ганна в ярости вскочила со стула. Кожа на ее лице натянулась, как бурая резина, а при каждом слове в углах рта появлялись безобразные морщины.
--Надеюсь, Анжелла, ты еще пожалеешь о том, что сказала! Из всех гадостей, какие я слышала, это самая худшая! Сама мысль, что... Ты хочешь с ума свести всех нас?--осведомилась она, повернувшись к нам и делая движения, как будто тыкала в нас метлой.--Разве не достаточно, что бедный папа так страдает? Господи, я этого не переживу!
--Опорочить Матвея тебе не удастся,--холодно инфор-
мировала ее Анжелла.--Он заслуживает благодарности за
то, что сделал, даже если его уже нет в живых.
--Ты не собираешься рассказать им?..
--Я расскажу им только то, что знают все в этом доме, а может быть, и в городе.
--Анжелла Макагон, я надеюсь, Бог тебя покарает!
Ганна повернулась и вышла из комнаты, хлопнув дверью. Она была в таком бешенстве, что говорила в стиле старомодной мелодрамы. Анжелла заплакала.
--Чушь и ерунда!--проговорил Бондарев.--Успокойтесь! Из-за чего вся суета? Перестаньте вести себя как истеричная старуха!
--У меня тоже есть г-гордость,--всхлипывала Анжелла. --Не меньше, чем у нее. Но я не позволю ей говорить пло-
хо об Матвее, когда его нет в живых. Все это знают, кроме,
может быть, мамы, но мы не осмеливались ей рассказать ... Папа был состоятельным человеком, но потерял все деньги на каких-то акциях. Матвей содержал всех нас, а мы притворялись, будто ничего не знаем и думаем, что это деньги отца ... Когда Матвей был жив, это было еще куда ни шло, но теперь, когда он умер, они не смеют так говорить о нем!
--Пошли отсюда,--сказал Чумак, вытирая лоб. Он посмотрел на Бондарева. И тот согласно кивнул. Вот и причина мягкого приговор судьи в отношении фигурантов «макеевского взрыва». Но я узнал об этом намного позже, уже после завершения следствия. Я почувствовал, что Бондареву стало не по себе.
--Ладно,--проворчал он.—Госпожа Макагон! Замолчите! Мы обо всем позаботимся. Отдыхайте, а мы пойдем вниз.
Чумак тут же поднялся. Мы неловко попрощались и
оставили Анжеллу всхлипывающей в подушку. Холод и полумрак коридора благотворно подействовали
на нас после эмоционального накала в комнате. Мы стояли
в отсветах цветного стекла, прислушиваясь к сквознякам и
скрипу половиц. Так вот почему Котик не мог осуществить
свою мечту! Они не только не благодарили его, а сделали пустым местом в его же собственном доме, пользовались его деньгами, его опытом и его ядами, а потом убили его...
--Бедняга,--внезапно пробормотал Бондарев.
Мы молча начали спускаться по скрипучей лестнице ...
--Ну?--спросил доктор Ремизов, когда мы вернулись в комнату покойного. Мы вкратце рассказали ему о том, что произошло наверху.--Теперь многое нужно сделать,--сказал он.--Я позвоню  владельцу похоронного бюро. Думаю, семья не будет возражать. Когда привезут гроб, мы заберем тело для вскрытия. Придется мне этим заняться. Мы даже не можем быть уверены, что он умер от отравления гиосцином. Бутылку с бромидом и стакан надо будет отдать на анализ. В конце концов, гиосцина в них может не оказаться. Пока что все это догадки.
Доктор стоял, теребя свои бакенбарды и хмурясь при
ярком свете. Тело Котика уже положили на кровать и на-
крыли простыней. На столе лежал томик стихотворений
Гейне в желтом переплете.
--Версия самоубийства с каждой минутой кажется мне
все менее убедительной,--сказал Чумак.--
Судя по тому, что рассказал нам Владимир Иванович, у этого парня были какие-то идеи насчет... насчет происходящего здесь. А жена говорила, что перед смертью он что-то писал в книге. Вот в этой?
Чумак указал на томик Гейне, но не стал подбирать
его. Бондарев, что-то проворчав, подошел к столу, открыл книгу, едва не повредив корешок, и начал листать страницы. Мы заглядывали ему через плечо. Наконец он дошел до абзаца, где было что-то написано ...
Очевидно, Котик размышлял, держа книгу в руках. Сначала его карандаш рисовал бессмысленные нолики, как делают дети, упражняясь в чистописании, потом разные черточки и фигурки, затем изобразил птицу и наконец угрюмую физиономию с курчавыми волосами. Далее следовала вчерашняя дата. После этого Котик написал: «Вопросы, на которые я должен ответить»--и подчеркнул фразу. При перечислении вопросов почерк его стал твердым.
«Уверен ли я, что знаю отравителя? Что сожгли в камине и почему?
Могли ли особенности личности оставить такой отпечаток? Возможно ли подобное с медицинской или психологической точки зрения?
--Да. 
Карандаш снова нарисовал несколько загогулин, а потом ... «К черту! .. Уплыть бы куда-нибудь на восток от Суэца. Как насчет С\7N\9NОз + Н2О? Влияние?»
Чумак поднял озадаченный взгляд и машинально по-
смотрел на тело под простыней. «Уверен ли я, что знаю от-
равителя?» Эта фраза, написанная рукой покойного, отвер-
гала версию самоубийства. Но куда красноречивее казались праздные строчки, нацарапанные в конце. Я представлял себе Котика, сидящего у кровати дремлющей жены и смотрящего на нее, размышляя при этом о головоломной проблеме. «К черту!»--написал его карандаш. Уплыть бы в теплые страны, где нет тревог... «Нет, не могу, моя жена красива, как Елена Прекрасная,--я слишком люблю ее... Господи, если бы у меня был сын! .. » Словно издалека послышался голос Чумака:
--Выходит, самоубийства не было. Это очевидно.
--Полагаю, да,--мрачно произнес Бондарев.--Хотя это выглядит странно.--Он положил книгу с раздраженным жестом.—Предупреждаю, Игорь, тебя ожидает адская работа. Что означает эта чепуха.
По какой-то причине прочитанное здесь, казалось, расстроило Бондарева куда сильнее, чем он готов был признать. Н быстро прошёлся по комнате.
--Сожгли в камине? Что именно? Вы что-нибудь знаете господин Нечитайло?
--Ничего,--ответил я.—Никто не упоминал о чём-то сожжённом…---Я собирался добавить: »Кроме телеграммы для Марыси, которую Котик сжёг сам», но вовремя остановился. Было незачем усложнять ситуацию. Кроме того, я всё ещё чувствовал себя виноватым в истории с телеграммой.
--Как насчёт С-17 и ещё чего-то там, доктор?—спросил Чумак, снова подобрав книгу.—Вот: С-17 N-19 NO-2+N-2 O Непростая химическая формула.
--Точно так и есть,--отозвался доктор.—Это формула морфия. Проклятие! Есть в этом доме что-нибудь, кроме ядов?
--Морфий? Но ведь это не тот же яд…
--Нет. Там был гиосцин. А жене судьи подмешали мышьяк. Я ничего не знаю о морфии. Разве только…Хотя нет—его не использовали для отравления.
Чумак склонил голову набок.
--Вы ничего от нас не утаиваете, доктор?
--Утаиваю?—завопил Ремизов.—Я? И как только вам хватило наглости говорить такое? Утаиваю! По-вашему я не знаю своего дела?
--Я этого не говорил. Я только спросил.
--Слушайте—Доктор сделал ещё несколько шагов и резко повернулся. Это ваш последний шанс. Если вы будете в этом копаться, то можете нарыть куда больше, чем в состоянии переварить.
--Ну, это уж моё дело. Сергей! Пойдём поговорим с судьёй Макагоном.
Доктор посмотрел на Чумака.
--Хорошо. Вам решать.
--Игорь! По дороге повидаем сиделку. Жена судьи знает о случившемся?—спросил он доктора и меня.
--Не думаю. Хотя утром был страшный шум, но она, ве-
роятно, пребывала в ступоре.
Тамара Петровна, сиделка, подтвердила это, когда мы постучали в дверь комнаты Василисы Анатольевны. Это была полная флегматичная женщина с усталыми глазами и усиками над верхней губой. Она сказала, что Василиса Анатольевна сейчас проснулась и чувствует себя лучше, но еще очень слаба. Пациентка провела скверную ночь--несколько раз у нее была рвота с кровью. Согласно указаниям доктора Котика медсестра снова сделала больной промывание желудка и давала ей магнезию, используя также грелки, алкоголь и кофе.
--Я лучше взгляну на нее на всякий случай,--сказал
Ремизов.--Не беспокойтесь, я ничего не скажу. Она, вероят-
но, решит, что меня вызвали на помощь Котику.
Он проскользнул В комнату и закрыл дверь.
--Вы не спали всю ночь, Тамара Петровна?--спросил Чумак.
--Разумеется. А что?
--Меня просто интересует, не слышали ли вы чего-ни- будь--звук падения, крик или что-то в этом роде--со сто-
роны комнаты доктора Котика?
Сиделка колебалась, закусив нижнюю губу.
Я не слышала падения или крика,--ответила она на- конец.--Но ... Не знаю, нужно ли об этом упоминать.
          --Пожалуйста, продолжайте!
--Я слышала, как кто-то смеется.
Возможно, причиной был прозаичный тон, которым она это произнесла, или узкий темный коридор с коричневыми дверями и белыми фарфоровыми ручками, но у меня по коже забегали мурашки. В своем белом одеянии и с бесстрастным лицом сиделка походила на статую Калигулы.
«Я слышала, как кто-то смеется... »
--Со стороны комнаты доктора?--спросил Чумак, бросив взгляд через плечо.
--Я не уверена, но думаю, что да.
--Когда вы это слышали?
--Ровно в пять минут четвертого,--монотонным голо- сом ответила сиделка. Ее пальцы издавали шуршащие зву-
ки, приглаживая крахмальную юбку.--Я знаю это, так как собиралась сделать больной укол в три пятнадцать. Я от-
правила вниз Ганну Макагон снова простерилизовать
иглу, и дверь осталась приоткрытой. Тогда я и услышала
смех. Звук был не из приятных.
--И что вы сделали?
--Подошла к двери и прислушалась. Смех не повторял-
ся. Я решила, что кто-то разговаривал во сне, поэтому за-
крыла дверь и вернулась к больной.
Я представил себе этот смех в безмолвном доме. Почему-то мне казалось, что он походил на хихиканье. Возможно, отравитель не смог сдержать свою радость. Эта мысль была самой ужасной.
--Вы кого-нибудь видели?--после паузы осведомился Чумак. Его голос звучал тихо и неуверенно.
          --Нет.
--А слышали что-нибудь еще?
--Может быть, я слышала шаги.--Сиделка сдвинула брови.--Но я не могу в этом поклясться. Я подумала, что
это Ганна ходит внизу, и забыла об этом.
--Три часа ...--промолвил Чумак.--Примерно в это
время умер доктор Котик.
Мы молча стояли в темном коридоре, и каждый из нас по- своему представлял картину происшедшего. Вскоре к нам присоединился доктор Рид, кивком выразив удовлетворение состоянием пациентки. Сиделка вернулась в комнату, а мы начали спускаться вниз. Ни Чумак, ни я, ни Бондарев не упомянули доктору о новой информации-- возможно, опасаясь, что он снова захочет участвовать в расследовании, а всем уже это надоело а мы оба уже уста-
ли это слушать.  Мы расстались с доктором и продолжили путь
Максим встретил нас в нижнем холле, явно изнывая от любопытства, и вместе с нами направился в кабинет доктора Котика, где находился судья. Лампа под зеленым абажуром все еще горела на центральном столе. Судья Макагон сидел рядом в кресле, с одеялом на плечах и подушкой под головой. Дрожащими пальцами он подносил к губам чашку с куриным бульоном, а когда мы вошли, вздрогнул всем телом. Судья был небрит; длинные серые пряди волос свисали на уши, как у женщины. На худых, по крытых пятнами руках, держащих чашку, синели вены. Ганна, стоя позади кресла, взбивала подушку под головой отца, но при виде нас отошла к одному из застекленных шкафов на другой стороне комнаты.
--Садитесь, господа,--проскрипел судья, указав чашкой на стулья.--Мне уже лучше.
--Будь осторожен, папа!--предупредила Ганна, злобно
глядя на нас.--Они всех доводят до безумия, а я не хочу,
чтобы ты расстраивался.
Судья громко чмокнул губами. При этом его лицо стало еще длиннее. Он властно повернулся к дочери:
--Уходи, Ганна. Оставь меня.--Она колебалась, и судья
стукнул по подлокотнику кресла.--Слышала, что я сказал,
или мне нужно повторить? Уходи!
--Хорошо, папа.
Судья сердито смотрел ей вслед, потом перевел взгляд на нас:
--Вы должны рассказать мне все, господа. Я знаю,
что меня пытались отравить. Это меня не удивляет. Будь я
крепче...--его голос дрогнул,--я бы выбил из них правду.
Но я слаб--очень слаб.
- Они убили Котика, судья,--сказал Бондарев, откинув-
шись на спинку стула,--и пытались убить Василису Анатольевну.
--Да. Я не поверил, Сергей Васильевич, когда Матвей рассказал мне об этом вчера вечером. Он пришел в кабинет--помните?--Судья Макагон посмотрел на меня, словно вспоминая события многолетней давности.--Он сказал, что Василиса повисла на его руке и твердила: «У меня страшные судороги! Думаю, меня...--Судья прикрыл глаза ладонью.--А теперь и Матвей мертв. Не могу в это поверить.
--Кто это сделал, судья? - спросил Бондарев.
Казалось, Макагон не слышал вопроса. Его голова поникла, а покрасневшие глаза шарили по полу.
--Почему вы молчите, судья? Мы все знаем. Голова медленно поднялась... На лице застыл страх.
--Я имею в виду преследование,--продолжал Чумак.--
Кто-то в доме не дает вам житья. Я обещаю,  что  все выясню. Почему бы вам не рассказать нам все?
Судья посмотрел на меня и заговорил неожиданно
резко:
--Вы им проболтались? Хотя нет, вы ничего не знали.
Но моя семья не знает тоже. Все скрыто во мне...
            --Похоже, они все знают,--Заметил Чумак.
--Когда мне понадобится ваше мнение, я скажу вам об этом. Слышите?--Он с презрением посмотрел на
Чумака чеканя слова. Потом его усталые
глаза устремились на наши лица. Он пытался отогнать
страх, но безуспешно...
--Илья Панасович!—сказал я осуждающе.—Это Игорь Анатольевич Чумак, с которым вы хотели познакомиться. Зачем вы так?
Напрасно он сказал так грубо Чумаку. Игорь Анатольевич не был обидчивым, но грубости не прощал никому. Тем не менее он сделал вид, что не придал значения грубому выпаду судьи.
--Тем не менее они все знают,--пришёл на помощь Чумаку Бондарев.--Черт возьми, не разыгрывайте перед нами шекспировскую драму! Мы не лжем. Если вы, как маленький мальчик, боитесь кого-то, завернувшегося в простыню, боитесь этой белой мраморной руки ...
Судья попытался глотнуть бульон, но  рука его задрожала так сильно, что ему пришлось поставить чашку. Он сердито уставился на нас:
--Кто вам рассказал о...
--Белой мраморной руке,--закончил фразу Бондарев, смакуя каждое слово.--Вы не можете даже произнести это?
То, о чем знает вся семья.
--Они все в этом участвуют,--быстро забормотал
судья.--Но я с ними справлюсь. Я покажу им ...
Судья тяжело дышал, и я боялся, что он снова потеряет сознание. Но Бондарев не сводил с него маленькие блестящие глазки.
--Слушайте!--Судья Макагон взял себя в руки.--Здесь
произошли убийство и попытка убийства. Я не пожалею сил, чтобы разоблачить того, кто это сделал. Если у вас есть ко мне вопросы, господа, я готов. Но поймите раз и навсегда: я не желаю, чтобы другая тема упоминалась снова.
Спорить было бесполезно. Бондарев вел себя агрессивно, сверля, как плохой дантист, нервы со скрежетом, который почти что можно было слышать. Он явно пытался проверить какую-то свою теорию, независимо от убийства. Пришло время вмешаться.
--Да, судья,--сказал я,--эта другая тема уводит нас в
сторону. Но полковник Чумак хотел бы выяснить несколь-
ко вещей в связи с отравлениями. Вы чувствуете себя дос-
таточно крепким, чтобы говорить об этом?—Я специально подчеркнул, что Чумак–полковник и тем самым хотел предостеречь старика он ненужной грубости.
--Рад, что вам хватает ума это понять,--отозвался
судья, глядя на меня с холодной вежливостью.--Да. Спра-
шивайте. –Он развернулся в сторону Чумака и приготовился отвечать на вопросы
--Полагаю, вы знаете, какой яд использовали при покушении на вас?
--Да. Гиосцин гидробромид. Необычный яд.--Судья
говорил без всяких эмоций.—Один врач из Великобритании использовал гиосцин, для отравления своей жены. Кажется, это почти единственный случай в истории
преступлений.
Это было неожиданно. Чумак нахмурился при упоминании английского врача, убившего свою жену.
--Вы знакомы с такими фактами, сэр?
--Я хорошо знаком с ... с литературой на эту тему. Вна-
чале это было всего лишь хобби, когда я занимался уголов-
ными делами.
Теперь судья сидел прямо. Его лицо вновь напоминало гравюру, изображающую государственного деятеля, сурового и задумчивого.
--Но мои практические знания крайне малы,--продол-
жал он,--и я часто говорил об этом с доктором Котиком.
Почему вы спрашиваете?
--Доктор Котик рассказал  вчера вечером Владимиру Ивановичу, что кто-то в доме пробрался в его кабинет и украл шесть гран гиосцина. По его словам, это не тот яд, которым обычно пользуются любители. Вы когда-нибудь обсуждали подобные темы с другими людьми? Например, свойства гиосцина?
--Насколько я помню, нет. Я имею в виду, при обычном разговоре. Конечно, люди иногда заходили в комнату и могли слышать нас с Котиком. Мы не делали из этого тайны.
--Значит, любой мог вас подслушать?
--Думаю, да. Очевидно, кто-то так и сделал.--Уголки рта судьи опустились.--Фактически доктор Котик объяс-
нял мне свойства гиосцина не более двух недель назад.
--Вы помните обстоятельства?
Стул Чумака скрипнул, когда он, нахмурившись,
склонился вперед. Судья Макагон выглядел раздосадованным таким поворотом расспросов, но спокойно ответил.
--Припоминаю, что мы говорили о маркизе де Бержалон.
--Прошу прощения, судья,--прервал его Бондарев,
кашлянув,--но кто он такой?
Судья Макагон, держа пальцы у виска, метнул на него
взгляд, каким мог бы наградить тупоголового адвоката с высоты судейского кресла. Торчащие зубы сердито блеснули.
--Маркиза де Бержалон, господин прокурор, была жен щиной и, вероятно, самым знаменитым отравителем 17-го века вместе со своим любовником Сент-Круа. Помню, я высказал доктору Котику предположение, что Дюма взял идею сво- его романа «Граф Монте Кристо» из жизнеописания Сент-Круа, который обучился искусству отравления у своего товарища по несчастью--заключённого Бастилии. Дюма посвятил маркизе целый том своих «Знаменитых преступлений». Естественно, это привело к разговору о Борджа--полагаю, вы слышали о Борджа, господин прокурор?-- и доктор Котик высмеял магические свойства, приписываемые ядам, которые они якобы готовили. Он сказал, что эти свойства так же нелепы и ненаучны, как те, которыми наделяют индийскую траву датура. Котик сообщил мне, что Борджа, по всей вероятности, не применяли ничего, кроме белого
мышьяка--наиболее болезненного, но наименее опасного из всех ядов.
Судья Макагон прочистил горло. Он вновь стал юристом, говорившим холодно, бесстрастно и неторопливо.
--Доктор Котик также добавил, что если бы ему понадобилось эффективное токсическое вещество, то он использовал бы конин или гиосцин. Конин, насколько я знаю, активный компонент болиголова. Его кристаллы не имеют запаха, почти безвкусны и растворяются в воде, но действуют медленнее гиосципа. Гиосцин парализует почти мгновенно, хотя не сразу убивает, а его воздействие на мозг таково, что жертва не осознает происходящего с ней. Доктор Котик показывал мне гиосцин, который у него имелся.--Судья медленно перевел взгляд на меня.--Вы удовлетворены ответом, Владимир Иванович?
--Вполне.--Достигнув цели, заключающейся в
разрядке атмосферы, я не возражал уступить дальнейшие
расспросы Чумаку. Однако заявление судьи Макагона со-
держало самый важный ключ к разгадке из всех, которы- ми мы располагали. К сожалению, тогда я этого не знал.
--Вы спаслись чудом, судья,--внезапно заметил Чумак.
В его голосе мне послышалась странная интонация. Он наклонился вперед, глядя на судью из-под седеющих бровей. Между этими двоими уже возник антаго-
низм. Чумак, естественно, возмущался демонстративным презрением судьи, и чем больше он проявлял свое
возмущение, тем презрительнее держался его собеседник.
--Я выпил очень маленькую дозу,--кратко произнес
судья.--Но я не собирался это комментировать, а всего
лишь изложил факты, интересовавшие господина прокурора..
Абсолютно твердой рукой он откинул со лба длинные
волосы. Судья Макагон вновь стал самим собой. Теперь надо проскользнуть в брешь.
--Кажется,-- сказал я,--вы говорили, что во время
этого разговора в комнате больше никого не было?
--Вы ошибаетесь. Я всего лишь сказал, что не обсуждал эти вещи при обычном разговоре.--Он задумался, медленно постукивая пальцами по столу.--Фактически я думаю, что один раз кое-кто присутствовал при нашей беседе. Правда, не помню, до или после упоминания о гиосцине. Мы сидели в этой комнате около восьми вечера, и вошел мой племянник Максим. Он стал поправлять прическу перед зеркалом у двери, готовясь куда-то уходить.
Позади нас послышалось нечто вроде блеяния. Мы все забыли о Максиме, который последовал за нами и теперь делал протестующие жесты.
--Я пробыл здесь только секунду, и вы это знаете!--за-
явил он.--Это единственное зеркало на первом этаже, и...
--Ты будешь говорить, когда к тебе обратятся,--пре-
рвал его судья.--Не раньше.
--Ладно,--сердито буркнул Максим.--Прошу прощения. Но никто не говорил о гиосцине, когда я был здесь. Я даже
не знал, что вы беседуете о ядах. И я сразу же ушел.—Юрий Малышев ждал меня в машине и может это подтвердить...
--Очевидно,--вмешался Чумак,-- разговор мог подслушать кто угодно. Дверь в холл была открыта?
--Безусловно. Там находились все остальные.
--А вы не могли бы назвать дату этого разговора, судья?
--Могу. Пятница 28.
--Каким образом вы точно запомнили день, судья?-- осведомился Чумак.
Судья Макагон окинул его взглядом с головы до ног:
--Это был мой день рождения, господин полковник. Если бы вы были знакомы с моими привычками, то знали бы, что, кроме особых случаев, я всегда пишу в моём кабинете с половины седьмого до десяти. Я рискнул счесть это особым случаем. Очевидно, мой день рождения порадовал по крайней мере одного члена семьи, надоумив его, как лучше всего отравить меня... Есть еще вопросы, господин Нечитайло?
Очевидно, судья решил обращаться только ко мне. Прокурор уже разозлил его вопросами о белой мраморной
руке, а Чумака он с презрением отмел. В его последней
фразе слышались своеобразная суховатая мстительность и насмешка, скрываемая чопорностью, и мне показалось, что внутри у него бурлит безумное веселье. Я решил рискнуть.
--По-моему, вы испытываете облегчение вследствие
покушения на вашу жизнь, не так ли?
Рот скривился в улыбке, но взгляд стал еще более су-
ровым.
--Неплохо, молодой человек! Да, испытываю. Если это
самое большее, на что они способны...
Он кивнул, как будто мы хорошо понимали друг друга.
Чумак всё же решил взять на себя инициативу.
--Я должен задать вам несколько вопросов, судья. Вы не обязаны отвечать, если не хотите, но, ответив, очень помогли бы нам. Вы все время говорите «они», но не хотите сказать прямо. Вы подозреваете кого-то?
--Нет.
--Тогда, может быть, это для вас что-то означает?--Чумак вынул из кармана сборник стихотворений
Гейне, в котором Котик нацарапал непонятные слова.--
Доктор Котик написал это перед смертью. У него была ка-
кая-то идея. Пожалуйста, взгляните на это.
Мне показалось, что судья колебался, прежде чем протянуть руку. Его глаза настороженно поблескивали на изможденном лице. Какая-то мощная сила пылала в этом слабом теле. Длинные волосы делали его похожим на библейского воина. Из-под одеяла выскользнула худая рука с расстегнутой запонкой на бело-голубом полосатом рукаве рубашки. Он взял книгу и пробежал глазами по абзацу.
Молчание воцарилось в полутемной комнате, где свет
лампы под зеленым абажуром отражался в стеклянных
дверцах шкафов с книгами, пузырьками и инструментами.
Позади судьи стояла белая ширма. Прошлой ночью он ле-
жал как бы на операционном столе, а сейчас бесстрастно изучал последнюю запись человека, который спас ему жизнь...
--Мне это ни о чем не говорит,--сказал судья Макагон.
Когда он протянул книгу Чумаку, я ощутил шок, как
от удара в область сердца. Манжета и часть рукава рубаш-
ки соскользнули вниз, и я увидел, что мясистая часть пред-
плечья судьи покрыта коричневыми точками--следами
инъекций ... Мне казалось, что это заметил только я, но ошибся. Чумак опустил глаза, чтобы никто не заметил блеснувшего в них луча удовлетворения.


                Г Л А В А  6

Вскоре я расстался с ними. Наш разговор с судьей зашел в тупик. Было начало двенадцатого, и мне давным-давно следовало вернуться на съёмную квартиру, принять ванну, побриться, переодеться. Я давно уже не жил в родном городе и поэтому пришлось снимать квартиру.
--Но во второй половине дня лучше возвращайтесь сюда,--сказал Бондарев.—Вы нам понадобитесь, потому что умеете заставить их говорить—бог знает, каким образом.
Он добавил, что доктор Ремизов дождется прибытия гроба из похоронного бюро и отправится делать вскрытие. Чумак помалкивал. Хотя он не выразил своего отношения
к показаниям судьи, было очевидно, что он намерен продолжать расследование. По его словам, первым шагом будет собрать вместе всех Макагонов и потребовать повтора ими показаний. Чумак вышел проводить меня и ждал, пока
я проверял, не замерз ли автомобиль.
--Может, я чего-то не понимаю,--заметил он,
рассеянно стуча ногой по ступенькам веранды,--но я надеюсь, доктор не будет присутствовать при
нашем разговоре, а то он вечно встревает... 
         Он стоял на нижней ступеньке веранды, глядя мне вслед  когда я отъезжал. Слишком многое требовалось обдумать ему и мне. Например, следы уколов на предплечье судьи Макагона, Заметил ли их Чумак? Если да, то он воздержался от комментариев. Вроде бы нет конкретных указаний на их связь с морфием. Но тут я вспомнил необъяснимое восклицание Анжеллы вчера вечером: «Ведь это не был морфий?» Вот что прежде всего
пришло ей в голову, когда она услышала об отравлении су-
дьи. Не была ли его мания преследования вызвана пристра-
стием к наркотику? Судья дрожал при упоминании детской
страшилки--белой мраморной руки, но, когда эта рука до-
бавила гиосцин ему в коньяк и преследование приобрело
осязаемую форму попытки убийства, он воспринял это по-
чти с усмешкой.
Я все еще ломал над этим голову, возвращаясь обратно в дом Макагонов в половине второго. Солнце
поблескивало на капоте машины. Поля были пустынны-- шоссе, пролегающее между ними, как гладкая темная полоса реки, подчеркивало усеивающие их
бугры и остроконечные силуэты деревьев. Ветер обжигал
лицо, как бритва, чьи порезы начинаешь чувствовать, толь-
ко когда показывается кровь. Снова проехав через железные ворота, я обогнул дом, направляясь к гаражу, который занимал часть бывшего сарая. Но и там было невозможно укрыть автомобиль от ветра. Я накинул коврик на капот, поглядывая на высокую черепичную крышу с куполом, защищенные ставнями окна и кривой флюгер. Ветхая дверь, которая, если я правильно помнил, вела в загон, где ранее, бывшие владельцы,  держали хороших рысаков, со скрипом раскачивалась на ржавых петлях.
Внезапно изнутри послышались серия ударов и треск, за которыми последовал каскад самых колоритных руга-
тельств, а за ними вновь звуки ударов. Выражения в основ-
ном касались коварных привычек лестниц и исходили из самой глубины души, как молитва. Я быстро заглянул внутрь. Зрелище было таким же необычным, как лексикон.
Сквозь грязное окно наверху просачивался тусклый свет; помещение пахло сыростью, гнилью и старым сеном. Возле ряда пустых стойл на полу сидел человек, разговаривающий с лестницей. В одной руке он держал старое ведро, а в другой--нечто вроде рваного чулка. Через плечо у него был перекинут  полог, покрытый засохшей грязью.
-- ... и более того, .. --сердито продолжал незнакомец.
--Великолепно! --одобрил я.--Почему бы вам не встать?
--Что?--отозвался мужчина, повернув голову.--О,
сейчас.
Он вздохнул и начал подниматься во весь, как оказалось, весьма внушительный рост, смахивая чулком пыль с пиджака. На голове у него была старая шляпа с загнутыми полями, а с нижней губы свисал окурок сигареты. Словно забыв о своих неприятностях, он осмотрелся вокруг с выражением наивного интереса и добродушия на лице.
--Ну,--промолвил незнакомец, глядя на ведро и чулок,-- по крайней мере, я нашел это.
--Какого черта вы там делали?--осведомился я.
--Расследовал преступление,--серьезно ответил он. --
Хотя не думаю, чтобы я добился успеха как детектив, если
бы обнаружил преступника при таких обстоятельствах.
Было бы затруднительно сказать: «Руки вверх, Майкл!«--с достойной степенью хладнокровия, падая с лестницы.--- Помолчав, он с надеждой добавил:
--Это важные улики. Я посмотрел на ведро, чулок и державшего их психа.
--Улики? Какое именно преступление вы расследуете?
На лице незнакомца отразилось сомнение.
--Право, не знаю,--признался он.--В том-то вся и труд-
ность.
--Вот как?--отозвался я с похвальной сдержанностью.-- А вам не кажется, что вашему расследованию пошло бы на
пользу, если бы вы это знали? Тогда вы, возможно, смогли
бы обнаружить еще более важные улики.
--В нем краска,--объяснил он, протягивая ведро,--
хотя, конечно, это может ничего не значить. Все дело в том,
что это была за краска, Кроме того, мне нужны данные о
снеге. Я ощутил импульс дернуть себя за волосы.
          --Слушайте,--сказал я.--Кто вы такой?
--Все дело в мысленном взоре,--заверил он меня.
Один парень в Индии—йог--показал мне это. Вы закры-
ваете глаза, сосредотачиваетесь на правде и ... О, простите!--Он словно внезапно вспомнил мой вопрос и поэтому выглядел пристыженным.--Моя фамилия Аршавин. Я детектив.
Теперь я вспомнил телеграмму, пришедшую вчера вечером, и слова Максима о полоумном футболисте. Незнакомец был примерно моего возраста, с сонным добродушным лицом, довольно красивыми глазами и постоянным выражением наивного любопытства на лице. Несмотря на могучие плечи рабочего, он слегка сутулился, отчего длинные руки казались еще длиннее. Его худощавая фигура была облачена в неопределенного вида пыльное пальто зеленого цвета. Ботинки, также с трудом поддающиеся описанию, были самого большого размера, какой мне приходилось видеть. Кроме того, меня уди-
вило гордое заявление: «Я детектив».
--... Это моя теория,--серьезно продолжал он.--Вы со-
средотачиваетесь на правде, закрываете глаза и идете вперед вслепую. Ну и что происходит?
--Очевидно, вы падаете,--ответил я.
--Вот именно! --с триумфом воскликнул Аршавин.-- Вы падаете прямиком в центр правды! Я не возражаю про-
тив ушибов--такое со мной случается постоянно. Я нале-
таю на столбы, заборы, стены--на что угодно. Главное--
мысль. Но она становится редкостью. Люди не понимают
чистого эфира подобных разговоров, поэтому так трудно
удержаться на работе.--Он нахмурился, обдумывая это
злосчастное обстоятельство.--Как бы то ни было, я всегда
хотел стать детективом. И когда меня уволили со всех мест
работы, я стал им.
--Каким образом?--спросил я, хватаясь за последнюю
соломинку здравого смысла.
--Я пошел к начальнику городского отдела милиции,-- мрачно сказал Аршавин.
Шутка зашла слишком далеко. Я собирался сделать соответствующее замечание, но посмотрел на лицо Аршавина и увидел, что он абсолютно серьезен. Возможно, он был психом, но не шутил.
--Он сделал меня детективом,--продолжал мо-
лодой человек.--У меня есть удостоверение.
Он сел на ступеньки с грязным пологом на плечах в качестве накидки, щелчком стряхнул окурок с нижней гу-
бы, достал документы и табак и с гордостью посмотрел на
них.
--Я сам сворачиваю сигареты. Смотрите.--И он начал
скручивать самую чудовищную сигарету, какую можно себе
представить. Она напоминала недоразвитый рог изобилия,
рассыпая табак, и вспыхнула, как факел, когда он поднес к
ней спичку.--Я немного не в своей тарелке,--продолжал он,
добродушно попыхивая сигаретой.--Конечно, мне следова-
ло зайти в дом, но я хотел сначала пошарить здесь и боялся, что мне не дадут этого сделать. Нет смысла пытаться быть дипломатичным--у меня это не получается. Я говорю не то, что нужно, опрокидываю тарелку с супом или делаю что-нибудь еще в таком же духе--сам не знаю почему. Старик,--он указал на дом сигаретой, которая теперь походил а на бенгальский огонь,--считает меня сущим ядом. Черт бы его побрал.--Внезапно на его лице мелькнул испуг.--Слушайте, вы, часом, не один из Макагонов?
--Нет. Я просто друг семьи. Вы хотите•сказать, что не слышали ...
--Не слышал о чем?. Если вы не Макагон,--он добродуш-
но усмехнулся,--то все в порядке.
--Я друг семьи и, в частности, близкий друг Марыси, так что не думайте, будто это всего лишь любопытство.
Но все может оказаться не в таком уж порядке. Она присла-
ла вам телеграмму, прося приехать и сообщая, что «наши не-
приятности закончатся через несколько дней», не так ли?
--Да. а что?
--Прошлой ночью был отравлен доктор Котик, а до того
покушались на жизнь  судьи и его жены.
Последовала пауза. С сигареты Аршавина на пол падали
тлеющие хлопья пепла.
--Господи!--заговорил он наконец.--Расскажите по- дробнее.
Я дал краткий отчет. Его лицо было бесстрастным --толь- ко между бровями пролегла морщинка. Когда я закончил, он
бросил сигарету на пол и наступил на нее.
--Плохо. Даже очень плохо.
--Марыся не получила вашу телеграмму--Котик сжег
ее. Думаю, у Марыси была ссора с дядей, о которой Котик
знал и поэтому старался ее защитить. Я не упоминал о теле-
грамме никому--даже Марысе. Она не знает, что вы собира- лись приехать. Полагаю, вам не известны обстоятельства.
--Весьма достойно с вашей стороны. Благодарю вас. Нет, не известны.
          Аршавин встал и начал ходить взад-вперед между стеной и пыльными стойлами. Рассеянная усмешка Будды исчезла с его лица--оно стало узким и вытянутым, а плечи выглядели так, словно он намеревался взломать дверь.
--Слушайте, старина,--внезапно повернувшись, сказал
Аршавин.--Я знаю, что вы считаете меня чокнутым. Но я
действительно состою в детективном бюро. Меня приняли на службу. Не могу объяснить почему. Марыся об этом не знает-- это было бы равносильно тому, чтобы назвать себя неудачником, понимаете? Вряд ли она вообще знает, что я где-то работаю.
Я не понимал, но кивнул. Аршавин возобновил ходьбу.
--Последнее время ее письма стали истеричными. А ког- да я получил эту телеграмму, то, естественно, сразу примчал-
ся. Но мне нужно решить, что делать. Не могли бы вы войти
в дом и попросить Марысю выйти ко мне сюда? Я имею в
виду, незаметно для остальных?
Я кивнул. Вся его серьезность исчезла. Он снова распо-
ложился на ступеньках, глядя в потолок с довольным ви-
дом человека, вспомнившего остроумную шутку. Но когда
я выходил, его мысли, казалось, были заняты чем-то еще.
--Все дело в мысленном взоре,--бормотал Аршавин
себе под нос.--Интересно, сильная ли была метель?
Самое странное во всем этом, думал я, выбравшись из
сарая и снова шагая по подъездной аллее, то, что
он вовсе не прикидывался психом, чтобы скрыть свою про-
ницательность. Его мысли действительно блуждали по са-
мым невероятным лабиринтам. Рассеянный дружелюбный
тип в пыльном зеленом пальто бродил, направляясь сам не
зная куда, натыкался на все предметы, а если ему задавали
вопрос, вполне серьезно отвечал своим мыслям, а не тому,
о чем его спрашивали. Аршавина интересовали идеи, а не
люди или окружающая обстановка. Какая безумная мысль
пришла ему в голову, когда он полез на чердак каретного
сарая в поисках ведер, чулок, каретных пологов и прочего,
я не знал, но чувствовал уверенность, что он искренне радо-
вался обнаруженным «ключам».
На звонок в дверь ответил Чумак. Он выглядел по-
давленным.
--Входите,--пригласил он,--и помогите мне. Я записываю все, что мне сообщают, но будь я проклят, если знаю, что об этом думать. Хотя, кажется, у меня есть идея.
--Какая?
--Я получил заключение доктора. Это действительно был
Гиосцин--хотя мы и так об этом знали. Котик принял около четверти грана--в бутылке с бромидом содержался как
минимум гран, и в его стакане остались следы... Сифон, ко-
торым пользовался судья, по словам доктора, содержал
почти два грана. Толку нам от этого чуть, но мы, по крайней
мере, знаем, где находимся. Пошли в кабинет. Я собира-
юсь поговорить со служанкой. Вообще-то я не узнавал Чумака. Всегда решительно настроенный, сейчас он был каким-то мягким, неуверенным в себе. Возможно, сказалась бессоная ночь. Посмотрим.
--Значит, будет дознание?
--Да. Но не раньше чем через пару дней. Доктор все еще надеется, что обнаружится нечто, способное избавить семью от неприятностей ... Куда вы?
--Подождите минуту,--сказал я.--Где все? Я должен
повидать Марысю.
В глазах Чумака вновь мелькнуло сомнение.
--Марысю?--спросил он.--Она ведет себя довольно
странно. Закрылась в гостиной, где холоднее, чем в моги-
ле, и не желает ни с кем разговаривать. Поругалась со стар-
шей--Ганной,--которая назвала ее холодной бесчувствен-
ной ведьмой. Почему вы хотите ее повидать?
Я ответил уклончиво, повесил пальто и шляпу и напра-
вился в гостиную, которая находилась за кабинетом. Ею
редко пользовались--я даже не помню, чтобы видел ее от-
крытой, кроме тех случаев, когда гости играли там в карты.
В комнате, пахнущей обоями и непроветренными портьера-
ми, действительно было холодно, как в могиле. Помещение
было темным и мрачным, с белыми стенами, позолоченны-
ми панелями, мраморными статуэтками на деревянных пье-
десталах, пустым камином, выложенным белыми плитками,
розовыми занавесями и большим роялем. Свернувшись на
сиденье в нише высокого окна, Марыся уставилась на улицу.
Из этого могло бы получиться впечатляющее живопис-
ное полотно--мрачная комната, высокое окно с японскими
узорами веток. Марыся сидела, обратив ко мне профиль, положив руку на портьеру и слегка запрокинув голову. Она выглядела ирреально в сером платье, украшенном стальным бисером, глядя без всякого выражения на серебристое небо.
Под моими шагами скрипнул порожек. Марыся повер-
нулась, как тень, и посмотрела на дверь:
--Кто ... О, это ты, Владимир! Что ты здесь делаешь?
-- Восхищаюсь тобой,--ответил я. --Ты словно сошла со страниц какой-то странной книги.--Я подошел и сел на
подоконное сиденье рядом с ней.--Послушай, Марыся, у
меня для тебя новости. Здесь Аршавин. Она не шевельнулась и не заговорила, но ее глаза заблестели, словно наполнившись слезами. Понизив голос, я объяснил ситуацию. Когда я умолк, Марыся почти смеялась, дико озираясь и стискивая руки, как будто с ее души упало тяжкое бремя.
Именно так он и должен был поступить!--воскликну-
ла она.--Что ты о нем думаешь?
--Хороший парень.
--Конечно! Но Андрей болтает столько чепухи, что трудно
вообразить, как он поладит с дядей и Максимом. Он называет
себя великим музыкантом, а однажды, попытавшись пока-
зать мне, как сделать музыкальные стекла, разбил одинна-
дцать лучших тётиных бокалов, стал извиняться и потом
разбил остальные, когда ставил их назад в шкаф. Андрей ведет себя по-детски, бывает надоедливым и нудным, но я люблю его. Они не в состоянии понять, как я могу любить такого человека, признавая, что он нелеп, но тут ничего не поделаешь.
-- Где ты с ним познакомилась?
Она посмотрела на деревья, наморщила лоб и улыбну-
лась:
--Андрей был уволен с последнего места работы в футбольном клубе и откликнулся на объявление в газете, что нужен  детектив в отеле. Думаю, он полагал, что отельный детектив-- что-то вроде работы в уголовном розыске. Его величайшее заблуждение состоит в том, что он считает себя великим сыщиком. А еще сильнее раздражает то, что Андрей никогда не говорит о том, что он действительно в состоянии делать, но гордится, как Сатана, тем, в чем ничего не смыслит.
Я представил себе незнакомца в пыльном зеленом паль-
то, падающего с лестницы и с серьезным видом мелющего вздор, понимая, что он никак не может вписаться в семей-
ство Макагонов.
--Я встретила его однажды утром на поле для гольфа,--
быстро продолжала Марыся.--Андрей играл клюшкой с же-
лезным наконечником, которую позаимствовал у служите-
ля, а когда появилась я, смутился, словно его поймали на
месте преступления, пробормотал что-то о парне, обучив-
шем его гольфу, и выцарапал мяч из кустов. Тем же вечером
он представился дяде как один из лучших пианистов мира,
заставил нас слушать его чудовищную игру на рояле и при
этом довольно улыбался. А потом ... ладно, сам увидишь.
Марыся поднялась.
--Я должна идти--мне не терпится увидеть этого дурач-
ка!--выпалила она, виновато улыбнувшись.
я слышал ее быстрые шаги в холле, стоя в темной ком-
нате и припоминая вопросы, которые мне следовало задать:
почему она решила послать Андрею телеграмму, почему
отправила ее только за несколько часов до того, как был от-
равлен судья, и много других «лочему», которые сей-
час для нее не имели никакого значения. И еще я подумал,
что работа детектива--грубая штука, а ее глаза так блесте-
ли, что не хотелось портить ей настроение. Сегодня этой
паре выпало несколько счастливых минут в темной бывшей конюшне, пахнущей сыростью и старым сеном, под аккомпанемент свистящего ветра, и призраки лошадей, несомненно, будут довольно ржать из своего лошадиного рая. Да будут благословенны все психи, ибо именно их любят женщины, именно для них открываются все двери и именно они наследуют землю.
 Я медленно вернулся в кабинет и к делу об убийстве. Испуганная девушка стояла перед нами в кабинете. Судья, по словам Чумака, дремал в своей комнате, Максим занимался в городе приготовлениями к похоронам Котика, а Ганна сидела с Анжеллой в комнате Марыси, так что кабинет оказалась в нашем распоряжении. Чумак поместился за центральным столом, держа наготове блокнот и сердито глядя на Веру.
Это была крепко сложенная коренастая девица с лоснящимся лицом, плоским носом и косами, связанными на макушке. Переминаясь с ноги на ногу, она нервно проводила руками по бокам полосатого платья, испачканного мукой, и с подозрением косилась маленькими глазками на угол стола. Ее тревожило не столько трагическое событие в доме, сколько присутствие милиции. Чумак умел обращаться с подобного рода свидетелями.
--Ну, Вера?--сурово осведомился он.--Вы знаете,
кто я, верно?
--Да, знаю,--вздрогнув, отозвалась она.
--Я хочу спросить вас вот о чём.
--Я хороший человек, и моя семья—хорошие люди ...
--Довольно!--0прервал ее Чумак.--Отвечайте на
мои вопросы.
Выражение лица девушки не изменилось, но она явно
была испугана.
--Вы спрашивайте, а я буду отвечать. Мне нечего бояться. 
Чумак кивнул.
--Вчера у вас был свободный вечер, не так ли?
--Да.
--Куда вы ходили?
--Домой, как всегда. Я уехала на автобусе, ночевала у мамы и вернулась только утром.
--Где вы живете?
Вера колебалась, не желая называть конкретные
имена и места, но решила, что он и так все знает.
–Я живу возле базара.
--Теперь слушайте внимательно! Вчера вы весь день были на кухне?
--Я? На кухне?-
--Очевидно, Вера не совсем понимала, о чем ее расспрашивают, и все еще подозревала, что речь идет о отравленном коньяке. Кто-то в доме выпил что-то не то и умер. Ну и что из того? Люди постоянно пьют плохой самогон и умирают. Она никому не давала плохой самогон.
--Я? На кухне?--тупо повторила она.--Нет. Я стелила постели, подметала, убирала...
--Вы были на кухне всю вторую половину дня?
Девушка задумалась.
--Да. После завтрака. Все время.
--Вера, вы помните банку с крысиным ядом в бу- фетной?
--Для травли крыс? Да, помню. Я искала ее весь день. Когда я спустилась в погреб за яблоками, я слышала много
крыс, поэтому искала банку в буфетной. Но там ее нет...
Чувствуя, что ей удалось увести разговор в сторону от
коньяка, Вера стала более многословной. Чумак встре-
пенулся:
--Вы уверены, Вера? Крысиного яда не было в бу-
фетной во второй половине дня?
--Да. Я не вру! Я спросила госпожу Макагон, что она сделала с белым порошоком для травли крыс. А она ответила: «Ты не беспокойся из-за крыс--занимайся своей стряпней».
--С какой госпожой Макагон вы говорили?
--Что? С худой.
--Госпожой Ганной Макагон?
--Да.--В голосе Веры послышалось презрение.--Только она иногда приходит на кухню. Я сказала: «Кто-то
взял порошок для травли крыс». А она говорить, что это
неправда. Но я не вру! Порошка там нет!
Чумак посмотрел на меня.
--Мышьяк исчез во второй половине дня и до сих пор
не найден,--сказал он.--Никто в доме не признается, что
видел его... Вера, кто, кроме вас, был на кухне в тот
день?
--Никто.
--И вы уверены, что не видели, как кто-то брал крыси-
ный яд? Говорите правду, или я отправлю вас в тюрьму! Она всплеснула руками:
--Если бы я видела, то зачем спрашивать госпожу Макагон, кто его взял? Пожалуйста, отпустите меня. У меня стряпня...
--Минуту, Вера.--Чумак провел рукой по седеющим волосам и задумался, глядя на блокнот, потом загово-
рил доверительным тоном: --Вы хорошо знаете эту семью,
не так ли?
--Да,--равнодушно отозвалась девушка.
--Скажите, Вера, как они ладят друг с другом? Часто ссорятся?
Это уводило в царство сплетен и, судя по алчному выражению на лоснящемся лице Веры, пришлось ей по
душе. Коньяк, или как она считала, самогон был забыт раз и навсегда. Девушка была готова помочь, но сначала бросила взгляд через плечо и понизила голос:
--Они все время ссорятся--особенно судья и хорошень- кая. А два ... три ... четыре дня ... нет, две ... три ... четыре недели назад у них был большой скандал. Да!
--Вам известно, из-за чего?
Но Вера сосредоточилась на судье и «хорошенькой», поскольку эта тема включала любовную интригу. Я понял, что под «хорошенькой» Вера, очевидно, подразумевает Марысю.
 --Она сидела в гостиной, куда никто не ходит. Там хо-
лодно. Она любила играть на рояле. Что хорошего играть
на рояле, когда никто не поёт?--осведомилась Вера.--
Иногда судья входит туда--я вижу, когда убираю там. Он
выглядит странно и не говорит громко--совсем не как мой
отец. Когда мой отец приходит домой пьяный, он бьёт
меня, если думает, что я  плохо себя веду. Да!--Она с гордостью кивнула.--Ну, судья говорит: «Почему ты не играть вещи, которые мне нравиться?» А когда она их играет, он сидит и выглядит странно... Мне эти вещи тоже нравятся. Я сижу на ступеньках и слушаю... Старик, подавляя свою суровость, сидит на стуле в холодной гостиной. Он просит племянницу сыграть его любимые старые песни, которые мы в своем самодовольстве и высокомерии почти забыли.
Я помнил по прошлым дням, как судья Макагон любил эти песни слушать  и как Марыся--большеглазая девчушка--играла и пела ...
--... Когда я слушаю, она спрашивает его о чем-то, и они спорят. Сначала она пытается играть снова, а потом рассердиться и кричит: --Я все равно выйду за него, когда он найдет работу! А судья говорит: «Ты хоть знаешь, кто он
такой?» И тогда оба кричат ...
Чумак посмотрел на меня, подняв брови.
--Все верно,--кивнул я.--Парень, в которого она влюб-
лена, приехал сюда сегодня.
И я добавил, надеясь на луч-
шее,что он детектив.
--Детектив? Откуда он взялся?
--Он местный и... И наверное, близкий друг начальник киевской милиции.
Чумак нахмурился. Это ему явно не понравилось. Он не хотел, чтобы кто-то встревал в его рассле-
дование--особенно человек со столь внушительной харак-
теристикой.
--Он немного эксцентричен,--продолжал я, постучав
себе по лбу,--но настоящий гений. Вот почему его исполь-
зуют как следователя по особо важным делам ... И ему не
нужна слава. Он может оказать вам зна-
чительную помощь, при этом не фигурируя в деле.
Это пришлось Чумаку не по вкусу.
--Близкий друг начальника... Но я никогда не слышал о нем раньше. Не знал, что у Марыси есть такие знакомые ... Ладно, Вера. Расскажите нам о «большом скандале», который вы упоминали.
Во время нашего разговора Вера выглядела скуча- ющей.
--Ну...--объяснила она,--это было за обедом. Они на-
чали ссориться, но говорили мало, когда я входила с тарел- ками.
--Из-за чего была ссора?
–-Не знаю. Думаю, из-за денег. Они говорили о ком-то по имени Панас. А судья сказал, что суп слишком горячий, заставил меня отнести его назад в кухня и ...
Она испуганно оборвала фразу. Тупое выражение застыло на ее лице, как замазка. В комнату неслышно вошла Ганна Макагон--ее туфли без каблуков не издавали никаких звуков. Нос был вздернут еще сильнее, а плечи приподняты.
--Возврашайся в кухню, Вера,--холодно сказала
она. Девушка начала пятиться, глядя на Чумака.
--Все в порядке, Вера,--обратился к ней Чумак. В его голосе слышался сдержанный гнев.--Можете идти. Госпожа Макагон ответит на вопросы, которые я собирался задать вам. Идите.
--Я никогда...--начала Ганна.
--Послушайте меня,--прервал ее Чумак.--Вы и ваши родственники пока что не обязаны отвечать на вопросы. Но если вы это сделаете, я смогу избавить вас от
многих неприятностей на дознании. А если вы будете вести
себя как сейчас, это не принесет вам никакой пользы.
Ганна  взяла себя в руки.
--Видит бог, господин Чумак, я не пытаюсь вам препят- ствовать. Задавайте мне любые вопросы. Но я не хочу, чтобы слуги обсуждали... Закрой дверь, Вера!.. Я не хочу, чтобы слуги обсуждали наши дела публично, вот и все.
--Хорошо, Ганна! Тогда, полагаю, вы расскажете мне, что за ссора произошла за обедом из-за денег и кого-то
по имени Панас?
Ганна нервно обернулась ко мне.
--Лучше расскажи ему, Ганна,--посоветовал я.
--Ну... если вам необходимо знать все, речь шла о моем брате Панасе.
--Да?
--Он никчемный неудачник и довел папу почти до без- умия! А папа был так добр к нему и ничего для него не жа-
лел--ты ведь это знаешь, Владимир! И после всего этого Панасу хватило наглости написать всем нам, прося денег! Это было первое известие, которое мы получили о нем за три года! Он жаловался, что болен, разорен и так далее. Все это сплошная ложь. Но Марыся всегда была на его стороне, Анжелла иногда тоже, и, конечно, мама--только она не осмеливалась возражать папе.
--Значит, они уговаривали судью послать Панасу деньги?
--Марыся--да. Вообще-то никакой ссоры не было. Эта Вера--просто маленькая злючка ...
--Минуту, Ганна! Судья отказался?
--И я тоже. Максим поддержал меня,--с удовлетворением отозвалась Ганна,--и сказал, что Панас может убираться к дьяволу, где ему самое место. Уверяю вас, я не из тех, кто таит злобу, но после того, как он так обошелся с папой...--Она была так возмущена, что забыла о своей сдержанности.-- Я тоже сказала, что соглашаться на его просьбу был бы стыд и срам!
Ганна легко становилась суровой на расстоянии, но, видя перед собой болезни и страдания, бросалась на помощь, не думая о себе и откладывая тирады напоследок. Впрочем, ее жалость была адресована только беспомощным и бывала еще более удушающей, чем осуждение.
--Я спрашивал вас не об этом, госпожа Макагон,--официально и терпеливо заметил Чумак.--Я хотел знать, отказался ли судья послать Панасу деньги.
--Папа ничего не сказал--просто встал и вышел. Когда
я увидела выражение его лица, то готова была убить Панаса. Мы знали, что он не станет посылать деньги и даже обсуждать это.
Внезапно я понял причину. «Выражение его лица...
Должно быть, судья, выходя из столовой, был бледен, заку-
сил губу и затянул гордость, как пояс вокруг пустого желуд-
ка. Он не стал бы посылать деньги просто потому, что не мог этого сделать. Их у него не было».
--Мы все были расстроены, мама плакала, но никто не решался сердить папу,--продолжала Ганна.--Я не уверена, но думаю, что деньги послал Матвей, подписавшись папиным именем, так как видела письмо в холле. Матвей всегда делал такие вещи втихомолку. Если он послал деньги, то не стал бы нам об этом рассказывать. --Она фыркнула.-- У меня побольше твердости!
Чумак рисовал карандашом бессмысленные знаки, вероятно чувствуя, что шел по неправильному
следу, но не вполне понимая, как подойти к правильному.
Рядом с ним лежал томик Гейне в желтом переплете, в ко-тором Котик написал загадочные слова, и он с сомнением
подобрал его.
--Владимир, я спрашивал всех в доме о том, что напи-
сал доктор. Никто понятия не имеет, что это означает.--Он
резко взглянул на Ганну, словно почувствовав, что слишком разговорился в ее присутствии.--Вы уверены, госпожа Макагон, что не знаете этого? «Что сожгли в камине ... » 
--Я уже говорила вам, что не знаю! Вероятно, Матвей
просто фантазировал, как обычно.
Чумак открыл книгу, вновь изучая абзац. «Была ли это надежда получить деньги или прогрессирующая болезнь?»--медленно прочитал он вслух. --Чьи деньги? Котика? Не знаете, госпожа Макагон, составил ли он завещание?
--Откуда мне знать?--осведомилась Ганна.--Не имею
ни малейшего представления. Думаю, он хорошо обеспечил Анжеллу, если вы это имеете в виду. Я ...--Она оборвала фразу, как будто ей в голову пришла какая-то тревожная мысль, и бросила нервный взгляд на Чумака, но он был поглощен книгой.--А если вы думаете о папе, то я уверена, что ему ничего не известно. Он слишком занят, чтобы беспокоиться из-за подобных вещей. К тому же Матвей никогда об этом не упоминал.
--Хорошо, Ганна. Благодарю вас.
Что-то пробормотав о пироге в духовке, Ганна быстро вышла. Я уже давно хотел спросить ее кое о чем, но колебался. Замечание, сделанное мимоходом Верой, напомнило мне слова Максима, сказанные вчера вечером. По словам Веры, за обедом, во время которого произошла ссора, суп был слишком горячим, и судья велел отнести его в кухню, чтобы остудить. А согласно Максиму, именно за обедом «одна из девочек» рассказала древнеримскую историю об отравленном кувшине с холодной водой, которая, по-видимому; вдохновила убийцу. Казалось вероятным, что горячий суп напомнил об этой истории. Но кому именно? Я колебался, так как не хотел втягивать Марысю. Максим думал, что это она. Но
рано или поздно вопрос придется задать. А тем временем...
--Я получил показания всех в доме,--внезапно загово-
рил Чумак.--Но от них никакого толку. Все то же самое. Очевидно, я не люблю применять суровые методы, потому что не могу давить на людей.--Он задумался, стиснув голову руками.--Беда в том, что у меня связаны руки, пока мы не получим вердикт об убийстве. Я бы хотел обыскать дом. У кого-то здесь имеется солидный запас яда. Если бы это происходило в городе, полагаю, я мог бы действовать, наплевав на последствия. Но судья знает свои права, и прокурор Бондарев меня не поддержит... Я бы хотел побеседовать с вашим другом--детективом. Вообще интересно узнать—кто он такой?
--Вы узнали что-нибудь новое?
--Только о передвижениях судьи,--ответил Чумак, листая блокнот.--Полагаю, вы помните, что говорили ос-
тальные? Что в половине шестого вчера вечером--сразу
после того, как Анжелла привезла сифон и отдала его Ганне, которая принесла его отцу сюда,--судья спустился в подвал. Его никто не видел до начала седьмого, когда Максим столкнулся с ним на лестнице. Похоже, судья любит бродить по дому и ремонтировать разные вещи. В передней части подвала он оборудовал себе плотницкую мастерскую. Последние дни судья изготовлял набор полок для каких-то солений, которые готовила Ганна, поэтому вчера вечером он спустился туда и работал чуть менее получаса. Потом он взял бутылку коньяка, поднялся к себе в кабинет, чтобы вымыть руки, и встретил Максима, спускаясь снова. Это было, когда Максим относил поднос жене судьи... Понимаете, чтобы попасть на лестницу в погреб, не нужно проходить через кухню--она находится позади переднего холла возле буфетной и продолжается вверх в качестве черной лестницы на второй этаж. Вот почему в течение этого промежутка времени судью не видели.
Чумак встал и начал бродить по комнате, размахивая
блокнотом.
--Здесь я всё расписал по минутам,--сказал он.--Хо-
тите, прочту?
Я кивнул, и он начал читать, водя по странице указательным пальцем:
«17.15. Анжелла приезжает домой в автомобиле с продуктами и сифоном. Ганна относит сифон судье  и
остается с ним до 17.30. Тогда в сифон еще не добавили яд, так как судья пил коньяк с содовой из него. Анжелла поднимается в свою комнату и ложится отдохнуть. Вера на
кухне. Доктор Котик в своем кабинете. Марыся точно
не помнит, где была, но думает, что читала в своей комнате…
--Марыся говорила весьма неопределенно,--
пояснил Чумак, подняв взгляд.--Она лишь
помнит, что ей была нужна машина для поездки в город за
книгой в библиотеке. Услышав внизу голос Анжеллы, она
спустилась, села в автомобиль и уехала. Ей кажется, что
тогда было около двадцати пяти минут шестого. Он возобновил чтение.
«17.30. Судья Макагон выходит из кабинета и спуска-
ется в погреб. Максим приезжает домой на автобусе и видит дядю идущим в сторону кухни. Ганна на кухне помогает Вере готовить ужин. Котик еще у себя в кабинете, а его жена в своей комнате наверху. Жена судьи лежит в своей спальне.
17.30--примерно 17.55. Судья в мастерской, остальные в указанных выше комнатах. Максим спускается около 17.50, идет в кухню и слоняется там, пока Ганна готовит поднос для матери. 17.55. Судья выходит из погреба с бутылкой коньяка, оставляет ее в кабинете и поднимается в ванную умыться.
18.00. Зовут к ужину. Максим поднимается наверх с
подносом и встречает спускающегося судью. Судья оста-
навливается взглянуть на поднос. Максим ставит поднос на стол, не разбудив Василису Анатольевну, которая дремлет в кресле, затем спускается назад.
18.00-18.10. Поднос остается нетронутым на столе, пока жена судьи дремлет. Судья и Максим вдвоем в столовой. Анжелла все еще наверху. Ганна и Вера в кухне. Марыся еще не вернулась.
18.10. Марыся прибывает домой. Ганна идет наверх,
будит мать, наблюдает, как она начинает есть. Потом спус-
кается. Анжелла выходит из своей комнаты, а Котик--из
кабинета.
18.45. Ужин закончен. Судья идет в свой кабинет, Котик--в свой кабинет, Ганна--на кухню помогать с посудой, Марыся и  Анжелла--наверх переодеваться, Максим-- сидеть с тёткой».
Чумак мрачно перевернул страницу.
--Вот так. Ганна отпустила Веру, как только посуда
была вымыта. Василисе Анатольевне стало плохо около половины восьмого, но доктор сказал, что это не страшно, поэтому Анжелла отправилась в автомобиле на собрание дамского клуба, а Марыся--на свидание с парнем по име-
ни...--он заглянул в записи,--впрочем не важно.. Вы здесь с восьми и знаете остальное.
Мы оба умолкли. В комнате сгущались тени. Свет снаружи становился призрачным. На стеклянных двер-
цах книжных шкафов мелькали причудливые полосы, а на
стенах появились очертания веток деревьев. Картины пре-
вратились в темные пятна, обрамленные золотом; занавеси не шевелились. Но по какой-то оптической причуде темно- красные цветы на ковре сохраняли свою яркость. Двигаясь вдоль окон, Чумак словно наступал на какой-то уродливый цветник. Я прислушивался к слабым звукам ветра, на- поминающим неровное дыхание больного. Вчера в сумерках кто-то пробрался сюда, отвинтил металлическую крышку сифона на центральном столе и добавил в него два грана гиосцина.
Теперь стол темнел на фоне окон со стопками книг, откуда судья  делал выписки. Я различал маленький железный пресс, медные скрепки, ручки,трубки и банку с табаком, но там, где ранее стоял сифон, лежала книга в желтом переплете, в которой доктор Котик нацарапал свое непонятное сообщение ...
--Кто же убийца?--спросил я.
--Не знаю.--Остановившись, Чумак посмотрел на желтую книгу, потом перевел взгляд на статую Калигулы
в углу у окна, на которую падал голубоватый свет.--За од-
ним исключением, я мог бы состряпать дело против каж-
дого. Единственная, в чьей невиновности я уверен,--Марыся. Ее не было дома от половины шестого до десяти минут седьмого. А именно в этом промежутке кто-то отравил сифон и бутылку с бромидом в кабинете доктора Котика. У всех была возможность. Я ...
Он застыл спиной ко мне. Не знаю, что чувствовал в этот момент Чумак, но у  меня в животе что-то упало и быстро поползло вверх к горлу, стискивая его ужасом. Я смотрел на статую Калигулы, ухмыляющуюся в серо-голубом свете, льющемся из окна. Только что оконный прямоугольник, обрамленный портьерами, был пуст. Теперь же к стеклу прижималась рука. Она была неестественно белой, с плоскими пальцами и ладонью, обращенной к нам. Потом пальцы начали скрести и стучать по стеклу. Внезапно ужас, сжавший мне горло, не позволяя крикнуть, уступил место облегчению и гневу. За окном послышался знакомый голос, приглушенный, но достаточно четкий:
--Откройте, наконец, окно! Я не могу весь день висеть на стене!
Я подошел к окну, отпер его и поднял раму. Послыша-
лось царапанье, потом появились две руки и над подокон-
ником поднялось лицо Аршавина.
--Все в порядке,--заверил он меня, каким-то таинствен-
ным образом удерживаясь в такой позе и вещая, как с кафедры.--Простите, если напугал вас. Я просто пытался
выяснить, какую часть комнаты смогу увидеть. Я ходил по
карнизу и, кажется, зацепил какие-то провода.
К его потрепанной шляпе теперь прицепилась паутина, свисавшая ему на лицо, как вуаль. К нижней губе прилип очередной окурок сигареты. Вид у него был виноватый. Кратко, но энергично выразив то, что я о нем думаю, я категорически потребовал, чтобы он влез в комнату и закрыл окно. Аршавин вытянул шею, оглядываясь вокруг.
--Не возражаете, если я взберусь на крышу и пошарю
немного там?--спросил он.--Я в неплохой форме и ду-
маю, что мне бы удалось ...
--Лезьте в комнату, черт возьми!---прикрикнул я.      
--Хорошо,--печально согласился Аршавин. Путаясь в портьерах, вызывая стук и треск, он наконец оказался в доме и растянулся на полу во весь свой огромный рост, а я захлопнул окно. Вспомнив его упоминание о проводах, я отошел проверить электричество, покуда Аршавин стряхивал с пальто пыль. Свет не включился. Вероятно, в доме перегорели все пробки. Слегка удивлённый Чумак  уставился на Аршавина. Едва ли это был благоприятный момент, чтобы представить моего «великого детектива», но знакомства было не избежать. Чумак переводил удивленный взгляд с Аршавина на меня, очевидно не зная, что делать. Он кашлянул и кивнул, но в его глазах светилось подозрение, что над ним подшучивают. Мне стало не по себе.
--Где Марыся?--спросил я.
Аршавин снял шляпу и зеленое пальто, оставшись в сером шерстяном костюме хорошего покроя, но срочно требующем капитального ремонта. Его галстук съехал под ухо.
--Пошла умиротворять старика,--ответил он, нахмурив-
шись.--Не хочу, чтобы меня отсюда выставили.--Внезапно
он улыбнулся Чумаку:--Как глупо с моей стороны! Вы хотите взглянуть на мои удостоверения, не так ли?
Аршавин начал вынимать из карманов вещи, нагромоздив на столе солидную стопку писем--в основном нераспечатанных, которые он охарактеризовал как «счета»,--прежде чем нашел древний кожаный бумажник, который вручил Чумаку. Потом он плюхнулся в кресло, добродушно моргая.
--Но ведь это...—смеясь  начал Чумак и  почесал подбородок.
--Господи!--Аршавин вскочил на ноги.--Не здесь! По-
смотрите в другом отделении.
Перевернув бумажник, Чумак кивнул. Аршавин со
вздохом расслабился, получив бумажник назад.
--Ну,--заговорил Чумак, всё еще усмехаясь,-- мы, конечно, очень рады.
Я думаю за время своей работы Чумаку часто приходилось встречаться с не совсем адекватными людьми, но на моей памяти он всегда серьёзно относился к любым, даже, казалось бы, фантастическим высказываниям.
--Не стоит извиняться,--рассеянно отозвался Аршавин,
уставясь на стол и походя на слегка выпившего гадальщика, смотрящего в магический кристалл. В следующий момент он очнулся. --Любопытные штучки. И наводят на мысли, верно?
Чумак недоуменно переспросил:
--Какие штучки?
--Вот эти--маленькие медные. Хлоп!
--О чем вы?
--Хлоп!--объяснил Аршавин, взмахнув кулаком, слов- но колотя по чему-то. Его лицо выражало живой интерес,
как у ребенка при виде нового механического поезда. Он
склонился над столом.--Маленькие медные штучки. Ими
пользуются, чтобы скреплять бумаги. Сначала кладете бу-
маги под пресс, затем вставляете штучки, а потом повора-
чиваете ручку ...
--Вы имеете в виду скрепки?--спросил я.
--Да. Позвольте проиллюстрировать. Я умею. Парень в адвокатской конторе показывал мне ...
--Разумеется. Но ...--Чумак развел руками. Энтузи-
азм странного молодого человека впечатлял и одновремен-
но озадачивал. Чумак  понаблюдал, как Аршавин копался в механизме пресса, подбросил в воздух три или
четыре скрепки, свалил пару книг, несколько раз чертых-
нулся и наконец виновато поднял взгляд.
--Как бы то ни было, вам ясен принцип,--утешил нас Аршавин.--Все дело в мысленном взоре.
--Очевидно,--отозвался я.
На  лице Аршавина вновь появилось выражение выпившего гадальщика. Теперь я мог рассмотреть его лучше, чем в полутемном сарае. У него были длинные волосы грязно-желтого цвета, которые падали ему на глаза при каждом третьем из его гигантских шагов и которые он откидывал назад ручищей, где вполне мог бы уместиться футбольный мяч.
--Я, вероятно, знаю побольше вашего. Письма Марыси... Когда у женщины что-то на уме, она всегда пишет длинное письмо о чем-то другом, и таким образом многое узнаешь.--Он побарабанил по краю стола.--Например, вы сделали предположение относительно завещания...
--Конечно, но я должен в этом разобраться,-- промолвил Чумак.--Думаете, доктор Котик оставил завещание?
Аршавин рассеянно посмотрел на него:
--Котик? Право, не знаю. Я не думал о нем.
Но Чумак, казалось, не слышал его. Он уставился в
пустой камин, держась за подлокотники кресла и качая го- ловой.
--Вы ведете себя как безумный,--сказал он,--но я кое-
что понимаю. Я думал об этом весь день, и это пугает меня ...На столе скрепки для юридического доку-
мента, который составлял для него судья. «Что сожгли в
камине и почему?» А потом: «Была ли это надежда получить деньги?.»
--Погодите,--остановил его я.--Вы знаете, кому Котик мог оставить свои деньги?
--В том-то все и дело.--Чумак медленно кивнул и
поднял взгляд.--Он не мог оставить их Макагонам.
Я содрогнулся. С такого стартового пункта воображение могло пририсовать любое лицо таинственной фигуре, которая кралась по дому и (если верить сиделке) хихикала над корчившимся телом Котика. Пока что я упорно отказывался пририсовывать это лицо... Какое-то время Чумак мечтательно смотрел на небо,
потом обошел вокруг стола и устремил взгляд на нас.  Я чувствовал, что вижу перед собой прежнего Чумака, почуявшего след. И, очевидно, его ему подсказал этот чокнутый парень. И всё-таки его действия мне показались чересчур экстравагантными. Но Чумак уже взял след.
--Мы пренебрегали кое-чем очень важным,--сказал
Чумак,--и должны теперь исправить это.
--О чем вы?--осведомился я.
--Все дело в мысленном взоре,--в который раз пояс- нил Аршавин.
--Вот карандаши и бумага. Садитесь и сосре-
доточьтесь.–приказал Чумак, не обращая внимания на слова Аршавин.
--Послушайте!--запротестовал Аршавин, когда Чумак придвинул к нему лист бумаги. Я взял карандаш и сел. Аршавин стоял передо мной, возбужденно жестикулируя.
--Готовы?--спросил Чумак.--Отлично! А теперь ...
--Хорошо,--проворчал я.--Все равно я ничего не соображаю. Что вы от нас хотите?
--Нарисуйте картинки,--попросил Чумак.
--Что-что?
--Нарисуйте картинки!—Я почувствовал, что Чумак начал сердиться.--Неужели вы не понимаете всей важности этой процедуры? Не понимаете, как много от нее зависит? Не понимаете глубокого психологического воздействия, которое она окажет на раскрытие дела?
--Будь я проклят, если понимаю,--сказал я.--Какие картинки нам рисовать?
--Любые,--ответил Чумак.
--О боже!—простонал Аршавин, бросив свой карандаш.—Я что-то не то подсказал?
--Вы хоть и подсказали мне мысль, но сами не поняли.—Чумак уже откровенно смеялся.—Как вас приняли на работу? Хотя, судя по документам..
--Но какой в этом смысл?--спросил я, стараясь гово- рить спокойно.--Я не умею рисовать. Думаю, Аршавин
тоже.
--Но в том-то все и дело!--Чумак повернулся ко мне: --Если бы вы умели рисовать, я бы не просил вас это делать.
Моё чувство юмора  испарилось полностью. Что это может быть какой-то внешне безумный,  метод следовательской работы, в котором скрывается глубокий смысл. Мы стали настолько просвещенными и прогрессивными, что отвергаем все суеверия, если только они не научные, поэтому создали пугало под названием «современная психология» И дрожим перед его пророческим жезлом. В наш век самопознания шарлатанство обрело респектабельность, неведомую знахарству прошлого. Именно такое суеверное сомнение отражалось на наших лицах, несмотря на непонимание.
--Ладно,--сказал я.--Давайте попробуем. Полагаю, это
психологический тест?
--Конечно нет!--воскликнул Чумак.--Насколько я знаю, эти тесты всегда оканчиваются результатом, нужным тому, кто задает вопросы, как бы вы на них
ни отвечали. Весьма односторонний метод, не так ли? Вас
излечивают от болезней, которыми вы никогда не страда-
ли, а потом отсылают с уверенностью, что они по-прежне- му у вас имеются... Нет-нет, это не тест. Это ключ, как выразился однажды наш друг-детектив.
 --Хорошо,-- буркнул Аршавин.--Я нарисую вам картин-
ки. В них должно быть что-то особенное?
--Я не сомневался, что вы поймете их важность. Един-
ственное требование--сделать это быстро, нарисовать все-
го лишь грубые наброски. Рисуйте дом, мужчину, женщину,
собаку--все, что придет вам в голову.
Взяв карандаш, я начал с мрачным видом орудовать им. Аршавин тоже всерьез приступил к задаче. Сначала я нарисовал покосившийся дом с трубой, откуда идет дым,
потом мужчину с лицом нарушающим все пропорции, жен-
щину с волосами похожими на мягкую стружку из упако-
вочного ящика и собаку, напоминающую козлы для распиловки дров. При этом я чувствовал, что в мой собственный мозг вкрадывается безумие. Чумак стоял над нами, как благодушный школьный учитель. Прибавив собаке кроличьи уши, я услышал шаги в холле. В комнату ворвался доктор Ремизов, за ним следовала Марыся.
--Я просто заглянул сообщить вам...--Доктор оборвал
фразу.--Чем, черт возьми, вы тут занимаетесь?
--Тихо,--шикнул на него Аршавин.--Мы рисуем кар-
тинки.
Лицо Аршавина покраснело, и он издал странный звук.
Ремизов вытянул шею:
--Вы... что?
--Рисуем картинки,--весело повторил Аршавин.--Нас
нельзя беспокоить.
--Ну-ну,--фыркнул доктор.--Развлекайтесь, Игорь Анатольевич.--Принести вам кубики или пугач? Что здесь—детская комната?
--Это ключ к разгадке,--объяснил Чумак.--Хорошо,
если бы вы нам помогли. Возьмите лист бумаги и нари-
суйте собаку.
--Я не желаю рисовать собаку!--рявкнул Ремизов, отталкивая карандаш.--И вообще, молодой человек, кто вы такой,--обратил свой гневный взор Ремизов на Аршавина.
--Ну ладно,--сказал Аршавин.--Если не желаете, не
рисуйте собаку. Но учтите, что вы препятствуете правосу-
дию.
В это время Чумак взял у нас рисунки и обследовал их.
--Превосходно. Именно то, что мне было нужно. Истинно талантливо--даже гениально.
--Препятствую право...--свирепо начал Ремизов и повернулся к Марысе. --Марыся Макагон, не будешь ли ты
так любезна сообщить мне, кто этот молодой придурок?
Марыся была сердита и, похоже, готова заплакать. Ее зеленые глаза устремились на Аршавина, который сра-
зу смутился, как будто его застали крадущим варенье.
--Андрей, на твоем месте в такое время я прояви-
ла бы больше такта,--сказала она.--Пожалуйста, доктор,
не обращайте на него внимания. Он мой друг, а я только что с трудом успокоила дядю ...
--Он детектив,--вмешался Чумак.--Доктор, не выходите из себя--нам и так забот хватает. Он детектив и может показать вам удостоверение...—снова улыбнулся Чумак
--Проклятие!--огорченно воскликнул Аршавин.--Теперь все насмарку.
Следующие несколько минут прошли весьма хаотично. Ремизов бормотал: «Чепуха и вздор!», а Марыся все еще выглядела сердитой, не сомневаясь, что Аршавин валяет дурака. Наконец  голос доктора призвал к тишине.
--Меня не интересует, кто он и почему он здесь. Если вы хотите сидеть и рисовать собак, на здоровье. У меня есть более важные дела ...
Он огляделся вокруг. Аршавин отвел Марысю в угол и с серьезным видом что-то ей шептал.
--Об убийстве говорит уже весь город,--продолжал
доктор.--Не знаю, Игорь Анатольевич, что чувствуете ли вы, завтра ваш друг прокурор Бондарев, потребует результата в расследовании. И что вы имеете? Это не моё дело, но   у хоть вас есть записи всех показаний?
--Спасибо, что напомнили. Если вы забыли, то напомню. Расследованием занимаюсь я и мне предоставили право вести его так, как я умею. Что касается вашего вопроса, то отвечу: да. Я опросил всех, кроме жены судьи. Она в состоянии говорить?
--Вполне. Зайдем к ней на несколько минут. И поторапливайтесь--мне нужно возвращаться в город.—Доктор явно был рассержен отповедью Чумака. Несмотря странности молодого человека, Чумак был благодарен ему за подсказку и спросил. 
--Хотите присоединиться к нам, молодой человек?
--Не возражаете, если я присоединюсь позже?—гордо отозвался Аршавин, откидывая с глаз пряди волос и моргая, как слепой.--Мне ... э-э ... нужно многое объяснить.-- Он посмотрел на Марысю и виновато добавил:--Объяснения могут занять много времени. Она все время спрашивает, что я имею в виду. Хотя все сравнительно просто, не так ли?
--О да,--усмехнулся я. --Все дело в мысленном взоре. Ладно, увидимся потом.
Чумак, Ремизов и я вышли в холл. Тени сгущались, в помещении было холодно и пахло сыростью. Ремизов посмотрел на Чумака.
--Не знаю, к чему это приведет,--буркнул он,--если вы
позволяете психам вроде этого молодого пария встревать в
расследование, заставляете рисовать собак и ... Чепуха и вздор. Говорю вам, Игорь Анатольевич, что ...
Внезапно сзади послышался голос:
          --Прошу прощения ...
Доктор Ремизов вздрогнул и со свирепым выражением лица резко повернулся. В дверях стоял Аршавин, выглядевший крайне таинственно.
--Ах, это вы, молодой человек!--сердито сказал доктор. --Не стойте с видом итальянского заговорщика!
С меня довольно этой ерунды! В чем дело? –
--Прошу прощения, но я должен знать ...--Аршавин об-
ратился ко мне, понизив голос и бросив взгляд через пле-
чо: --Я кое-что забыл. Это очень важно. Я хотел задать вопрос вам, Владимир Иванович. В конце концов, вы очень хорошо его знали...
--Кого?
--Панаса Макагона—двоюродного брата Марыси.
--Да, я хорошо его знал. О чем вы хотели спросить?    
Аршавин снова взглянул за спину, потом склонился вперед и осведомился напряженным шепотом:
--Вы позволите, товарищ полковник?
Чумак усмехнулся.
--Давайте я продолжу, мой добровольный помощник.—Чумак повернулся ко мне и под напряжённым взглядом доктора Ремизова спросил.
--Панас любил ходить пешком?
Аршавин хлопнул в ладоши.
--Именно об этом я и хотел спросить.
 Ремизов начал отчаянно жестикулировать. Но я, видя серьезность Чумака, ответил:
--Нет. Фактически он терпеть этого не мог. Панас и шагу не сделал бы, если мог этого избежать.
--Ага,--удовлетворенно произнес Аршавин. –
--Так я и думал.—сказал Чумак и оба улыбнулись. Я не понимал, как могли столь разных по интеллекту человека, думать одинаково. Додумать я не успел, так как по жесту Чумака Аршавин отошёл назад, переговорил с ним и проскользнул  в кабинет и закрыл дверь ...








               Г Л А В А  7

Шторы в комнате Василисы Анатольевны были наполовину опущены, поэтому там было мрачно, как пасмурным зимним днем. В воздухе ощущался запах лекарств. Обои с наклонившимися голубыми цветами, похожими на кочаны капусты, потрескались в нескольких местах, а на потолке виднелись влажные бурые пятна. Здесь царила атмосфера уединения, свойственная комнатам тех, кто живет один: тщательно собранные и ревниво оберегаемые безделушки, торчащие всюду булавки, фарфоровые статуэтки на каминной полке и высокие скрипучие кресла-качалки, где
женщина могла сидеть часами за абсолютно бесполезным шитьем.
Василиса Анатольевна выглядела очень маленькой в просторной кровати орехового дерева. Ее серая шерстяная ночная сорочка была застегнута на шее; тонкие спиральки седеющих волос обрамляли лицо, уставившееся на нас из глубины огромных подушек. Хотя лицо было увядшим, оно еще сохраняло следы былой живости. Водянистые глаза следили за каждым движением собеседника. Руки, лежащие на лоскутном одеяле, так высохли, что кисти по контрасту с ними казались большими и костлявыми. В одном из углов комнаты сиделка устанавливала раскладушку.
--Входите,--проскрипела жена судьи, ища очки на
одеяле. Тонкий, но настойчивый голос в здоровом состоянии мог болтать без умолку, покуда его обладательница улыбалась в такт скрипу качалки.
--Ей гораздо лучше, доктор,--Тамара Петровна.--
Если хотите, можете взглянуть на температурную карту. Я
собираюсь немного поспать, как только дам ей снотворное.
Ремизов кратко кивнул, а Чумак и я изобразили глубокое понимание. Василиса Анатольевна вытянула отрезок шнура из аппарата, похожего на круглый значок с предвыборным лозунгом, и стала возиться с пенсне, пока не водрузила его на нос. В ее глазах мелькнул испуг. Она попыталась крикнуть, но смогла лишь чуть повысить голос:
--Тамара Петровна! Тамара Петровна! Я не знаю этих мужчин! Что они делают в моей спальне?
-- Вы рассказали ей?--спросил Ремизов у сиделки.
--Только о докторе Котике,--ответила сиделка, взбивая подушку.--Я не считала, что это входит в мои обя-
занности, но она спрашивала о докторе Котике, и ...
--О, я вас знаю!--проскрипела женщина в кровати.--
Доктор Ремизов, как я рада, что вы здесь! Вы слышали об Матвее?--Она начала хныкать, устремив на Ремизова жалобный взгляд.--Матвей был моим другом. Он читал мне из газеты рассказ с продолжением. Вы его читаете, доктор Ремизов? А кто эти люди? Что им нужно в моей спальне?
Пенсне съехало с носа, и теперь она казалась слепой. Хотя глаза по-птичьи следовали за собеседником, они были очень тусклыми.
--Ну-ну, успокойтесь!--проворчал доктор Ремизов.-- Вы знаете, что его убили, не так ли?
--Убили?
--Отравили. Кто-то дал ему яд.
Василиса Анатольевна быстро кивнула--спиральки волос за- кружились в воздухе.
--А я ничего толком не вижу,--пожаловалась она.--
Если мне дают что-то, я ем и пью не глядя ...
--Прошу прощения,--вмешался Чумак.—Не расстраивайтесь. Вы имеете в виду, что вы близорукая и плохо видите на расстоянии?
--Вас я вижу,--с обидой отозвалась она, как будто в его словах было что-то оскорбительное. Мы все стояли у изголовья кровати.
--Вы можете видеть отсюда дверь?--допытывался Чумак.--Вы узнали бы человека, который вошел
в комнату?
--Я старая женщина! Я не молодая, как вы! Вы не можете ожидать, чтобы я ...
--Обиделась,--тихо произнес Чумак. Он повернулся
к нам и указал на столик с мраморной крышкой у двери.--
По словам Максима, вчера вечером он оставил там под-
нос с ужином. А Василиса Анатольевна сидела на стуле у окна. Я надеялся, что она хотя бы наполовину бодрствовала и что-то видела ... Вы помните, как ужинали вчера вечером?
Она снова закивала. Ее рот испуганно кривился. Лицо Чумака выражало сочувствие. Слова «я не молодая, как вы»  показались ему подтверждением о неважном зрении жены судьи.
--Вы видели, как ваш племянник Максим принес поднос?
--Что?. Ну, я не знаю, кто его принес. Я не знала, что он здесь, пока Ганна не притронулась к моему плечу и не велела поесть.
--Значит, вы спали?
Она явно была ошеломлена и все еще боялась Чумака.
          --Не знаю. Я сидела. Почему вас это интересует? Док- тор, пожалуйста, скажите, кто эти люди!
--Погодите,--настаивал Чумак.--Вы видели кого-нибудь, прежде чем Ганна вас разбудила?
 Василиса Анатольевна теребила губу.
 --Нет. Но одна из девочек была здесь до того. Я слышала, как она ходит. Я окликнула ее, но она не ответила. Тогда я испугалась ...
Чумак непроизвольно щелкнул пальцами. Наклонив
к кровати массивную седеющую голову, он пытался гово-
рить спокойно:
--Именно это мы хотим знать. Откуда вам извест-
но, что это была одна из девочек?
--А разве нет?--спросила женщина, вглядываясь в него водянистыми глазами.--Не знаю, я так подумала. У меня хороший слух. Шаги были не тяжелыми, как у Максима или у Ильи, а легкими и быстрыми.--Она наморщила лоб, стараясь сосредоточиться.--Я была сонная и могу ошибаться. Здесь было темно, и я почти ничего не видела. Но я слышала, как кто-то вошел, спросила, кто это, но не получила ответа. Тогда я испугалась, сама не знаю почему.
С тех пор как я стала плохо видеть, я боюсь, что кто-то схватит меня в темноте или добавит яд мне в еду. Но это только в темноте или когда я одна, а потом я об этом забываю.
После протяженного монолога женщина тяжело
дышала и облизывала губы. Потом она виновато улыбну-
лась.
--Чушь!--фыркнул доктор Ремизов.--Чего ради вам бо-
яться?
--Не знаю, но это так.
--Прошу прощения, доктор,--тихо заговорила сиделка.-- Мне кажется, причина в ее физическом состоянии.
Доктор Котик упоминал, что периферический неврит вы-
зывает страх и меланхолию... Я пытаюсь вывести ее из это-
го состояния, но она меня не слушает.
Чумак возобновил расспросы:
--Василиса Анатольевна, что вы сделали, услышав, что кто-то ходит по комнате?
Женщина смотрела на столбик спинки кровати. Ее мысли блуждали далеко, но она снова постаралась сосредоточиться.
--Ну... ничего. Я так плохо себя чувствовала, что меня это не заботило. Я просто завернулась в одеяло и снова задремала ... У меня за окнами горшки с геранью ... Если мне хотели причинить вред, я об этом не думала. Я так устала ...
Она поежилась. Ее лицо стало серым, а в гла-
зах появилось жутковатое выражение, которое бывает у
больных--как будто они могут видеть сквозь стены и сле-
дить за движениями призраков.
--Я скоро умру,--добавила она без всяких эмоций и кивнула, словно подтверждая свои слова.--Я это знаю. Недавно мне снилось, что ...
--Чепуха!--прервал ее доктор.--Вы не умрете. Могу
сообщить вам, что кто-то пытался отравить вас и судью, но
ни вы, ни он не умерли ...
Последовала пауза. Лицо Василисы Анатольевны нелепо сморщилось, взгляд стал бессмысленным, а руки шарили по одеялу, как будто что-то отыскивая.
--Пытались... отравить его? Вы сказали... пытались?--
Она тяжело дышала, вглядываясь в Ремизова.--Да, я так и знала. Это мне тоже снилось. Он был мертв, а Панас--мой маленький Панас--стоял у гроба. Но он не умер? С ним все в порядке?--Голос сердито повысился.--Вы знали это, сес-
тра, не так ли? Знали, но не рассказывали мне. Никто никогда ничего мне не рассказывает--просто позволяют сидеть здесь в качалке и надрывать сердце!.. А потом,-- добавила она тем же отстраненным тоном,--мне снился Панас, стоящий у моей кровати и улыбающийся. Я живу только ради моего малыша ...
Голос перешел в сонное бормотание. Женщина повер-
нулась на бок, словно разглядывая полузакрытыми глаза-
ми что-то за окном. Я внезапно осознал, что в комнате очень жарко, что я стою возле печки и что мои ладони стали влажными.
--Вы не думаете, доктор ...--тихо начала сестра.
--Ладно,--проворчал Ремизов.--Мы уходим. Дайте ей лекарство, и пусть она поспит.
--Еще один вопрос,--сказал Чумак.—Василиса Анатольевна, вы меня слышите?
Она устремила на него испуганный взгляд.
--Василиса Анатольевна, тот человек, которого вы слышали, мог быть не женщиной, а мужчиной, ходящим на цыпочках?
--Что? Какой человек? Я думала, вы ушли. Почему вы не уходите? Сиделка, пусть они уйдут!.. Я хочу, чтобы мне что-нибудь рассказывали, а дети и племянники только подходят к двери, говорят: «Мама или тётя, ты выглядишь прекрасно!»--не важно, как я себя чувствую,--и тут же уходят... Вы укрыли меня столькими одеялами--мне жарко ... Почитайте мне что-нибудь. Как бы я хотела читать сама ... Я так устала ...
Мы бесшумно удалились. Взгляд этих круглых, широ-
ко открытых глаз стал бессмысленным. Хотя еще не было четырех, за окном темнело. Голубые кочаны на обоях рас-
плывались, потолок покрылся тенями. В самой сердцеви-
не пахнущей спиртом глухоты мерцала желтым пламенем
печка ...
Мы больше уже не видели Василису Анатольевну живой. Оказавшись снова в коридоре, мы ежились от холода. Ремизов открыл крышку золотых часов и защелкнул ее опять.
--Пустая трата времени,--недовольно произнес он.--
Я должен возвращаться в город.
--Лучше спустимся вниз. Почему в этом доме не зажи-
гают свет? Невозможно ... Кто это?
Здешняя атмосфера действовала на Чумака сильнее,
чем он был готов признать. Его голос стал хриплым, а лицо влажным, когда он бросил взгляд через плечо в полумрак. Что на него действовало, я не мог разобрать. Неужели причастность судьи к категории неприкасаемых? Не верил я этому. Но странности в его поведении было предостаточно. А возможно это была игра и узнать  об этом не представлялось возможности, пока Чумак сам не решить открыть карты. Его вопрос обращённый в пустоту, получил немедленный ответ.
Это оказалась всего лишь Ганна, старающаяся осторожно ступать по скрипучему полу.
--Владимир!--окликнула она шепотом, и я остановился.--Владимир, могу я минутку поговорить с тобой наедине?
Я задержался, тогда как остальные начали спускаться по лестнице. Ганна подождала, пока они дойдут до нижнего этажа, и положила мне руку на плечо.
--Владимир, ты должен что-то сделать. Это ужасно! Анжелла пьяна!
--Пьяна?
--Да. И я боюсь ее. Она все еще в комнате Марыси, и я
опасаюсь, что она выйдет оттуда и папа ее увидит. В бутыл-
ке, которую Анжелла держала в бюро, было около половины бренди. Она ее достала и ...
--Ну,--неуверенно сказал я,--может, ей пойдет на
пользу, если она запрется в комнате и напьется. Это помо-
жет ей забыться.
--Нет! Ей стало хуже! Она плетет невесть что и прячет
ключ, чтобы я не могла ее запереть. Я боюсь, что она спус-
тится в погреб за папиной выпивкой и он столкнется с ней.
Это будет хуже всего. Почему в этом доме все сваливают на меня? Может быть, ты поднимешься и попробуешь что-нибудь сделать?
Разумеется, сделать я ничего не мог. Но я помнил известную  поговорку и подумал, что из прекрасной
Анжеллы в таком состоянии можно будет вытянуть прав-
ду. Поэтому я последовал за Ганной наверх.
По какой-то непонятной причине я всегда рассматривал этот маршрут--вверх по чердачной лестнице, по циновкам и скрипучим половицам, в призрачных отсветах цветного стекла--как прелюдию к ужасам этого дома. Здесь ничего не происходило и не должно было про изойти, пока стрелки часов не покажут половину пятого. Но вместо тиканья часов мне слышалось нечто вроде стука колес поезда, становившегося все громче и быстрее. Если бы я оторвал взгляд от часов, то наверняка закричал бы от ужаса в холодном сумраке мансарды, так как увидел бы верстак, на котором горела свеча и лежал топорик.
Я постучал в дверь комнаты Марыси и шагнул внутрь.
Ганна осталась снаружи.
--Входите, великий детектив!--приветствовала меня
Анжелла.--Ха-ха!
Она сидела в мятом пеньюаре в плетеном кресле у камина. Ее глаза затуманились, рот стал дряблым, но
Анжелла оставалась гранд-дамой и смотрела на меня на-
смешливо и покровительственно. Сидя прямо и вцепив-
шись в подлокотники, она напоминала королеву на троне.
--Все это чушь собачья, верно? Присаживайтесь,--при-
гласила Анжелла, указывая царственным жестом на сосед-
ний стул.--Я бы предложила вам выпить, но здесь остались
капли.
--Чувствуете себя лучше?
--«Не стану ничего менять, поскольку мне на все пле- вать»,--с удовлетворением процитировала она.--Матвей
мертв, но что из того? Сейчас я ничего не чувствую, хотя я
любила его. Вы это знаете?
--Да, конечно.
--Я любила его,--повторила Анжелла, уставясь на
огонь и кивая,--но, увы, он не был бесшабашным донжу-
аном. А мне нравятся донжуаны. Но все это чепуха.--Она
начала смеяться, но сдержалась.--Теперь все будут делать то, что скажу я. Матвей был состоятельным человеком и оставил все мне. Я это знаю. Больше не будет упреков, когда мне захочется немного выпить, как цивилизованному человеку. Я цивилизованная, а они нет. Теперь я хозяйка в этом доме. Ха-ха! Забавно ...
Внезапно ее глаза наполнились слезами.
--Но они не должны так говорить о Матвее. Если бы
папы и мамы не было в живых, мы могли бы уехать. Но пока они живы, я не могла. Не знаю почему--иногда я их ненавижу, но бросить не в состоянии. Только я бы не хотела путешествовать с Матвеем. Я бы стыдилась его. Я хочу уехать одна!
--Успокойтесь!--сказал я, так как хнычущий голос ста-
новился все громче.
--Я боюсь, они подумают, что я это сделала,--продол-
жала Анжелла.--Потому что у меня была возможность. И
я часто думала, что, если бы папа, мама и Матвей умерли, я
могла бы уехать и сказать остальным: «Ха-ха!» И мне каза-
лось, что все читают мои мысли.
--Возьмите себя в руки! Слышите?
Анжелла быстро заморгала. Я сделал ошибку, придя
сюда. В одиночестве она позволила бы виски защитить ее от страхов, а теперь впадала в истерию. При моем окрике она испуганно отпрянула и попыталась принять величественную позу. Я чувствовал тошноту.
В наступившем молчании слышалось только шопот ветра. Анжелла взяла стакан, наполовину наполненный виски с содовой, и осушила его.
--Ну,--заговорила она с мрачной решимостью,--со
мной им будет не так легко, как с Матвеем. Я знаю, что
Максим подделывал счета Матвея, но меня ему не одура-
чить. И больше никаких нарядных платьев для Марыси по
сто-двести долларов ...
Вскоре мне удалось ее успокоить. Пытаться выудить какую-то информацию из ее дикой болтовни было бесполезно, и тем не менее она мимоходом сделала несколько замечаний, которые могли оказаться очень важными.
Более того,--повысила она голос, когда я направился к двери.--Сегодня утром я много думала, и у меня возник-
ла недурная идея насчет того, кто все это проделывает ...
Я остановился.
--Нет, сейчас я ничего не скажу,--злорадно усмехну-
лась Анжелла.--Всему свое время. Но не забывайте, что я
находилась в комнате, смежной с ванной, когда кто-то добавил яд в бутылку с бромидом. Это было во второй половине дня, и я находилась там ...
--Если вы что-то знаете, Анжелла ...
Она выпятила нижнюю губу, и ее лицо стало угрюмым и безобразным. Ни такт, ни напор не могли заставить ее говорить. Она уставилась в свой стакан, что-то бормоча себе под нос. Я покинул ее, свернувшуюся калачиком у огня. Теперь я лучше стал понимать Чумака, так мягко обходившегося со всеми членами семьи судьи. Он расследовал дело и в то же время находился подавлением Бондарева, старавшегося спустить дело на тормозах. Невольно я тоже следовал в том же духе.
Ганна с беспокойством ожидала в коридоре. При тусклом свете она выглядела еще более расстроенной, но согласилась, что сделать ничего нельзя и что единственно возможный образ действий--оставить Анжеллу наедине с ее пьяными размышлениями.
Ганна вернулась в кухню, а я спустился в библиотеку.
Кто-то слегка касался клавиш рояля в гостиной-- вероятно, Марыся или Аршавин. Я надеялся, что Аршавин не досаждает Чумаку. Он мог быть глупцом или
умницей, но его контакты с подобными людьми всегда
были чреваты взрывом. К тому же его привычка появлять-
ся внезапно в самых невероятных местах и приветствовать
всех странными вопросами действовала на нервы. Это
было все равно что подвергаться преследованию неуклю-
жего призрака.
Когда я открыл дверь библиотеки, то услышал громкие голоса. Чумак и, появившийся внезапно, Бондарев спорили или просто резко дискутировали--второй расхаживал по комнате походкой терьера, а второй с мрачным видом сидел в большом кресле у стола.
--Закройте дверь,--приказал Бондарев, выпятив шею и сердито глядя на меня.--Где вы были?
--Навещал Анжеллу Котик.
--Ну?--осведомился Бондарев, стуча по столу костяшками пальцев.
--Она что-то знает или просто пьяна и думает, что зна-
ет. Анжела где-то откопала бутылку виски и вроде бы
начинала становиться разговорчивой, но потом снова за-
крылась, как устрица.
--Да.—Бондарев пожевал губами.--Мы с
Игорем тут поговорили, и мне кажется, что пришло время выложить карты на стол ... Нас никто не может подслушать?
--Думаю, что нет.
Бондарев склонил голову набок.
--Отлично. Вы сказали, что говорили с Анжеллой? Мо-
жете держать пари, что отравитель--не она, а?
--Это не сработает, Сергей!--запротестовал Чумак.--
У нас нет никаких доказательств.
--Ваша беда в том,--вмешался я,--что вы не пони-
маете Анжеллу. А я знаю ее с младенчества. Вам достаточ-
но хорошенького личика, жеманной улыбки и слов о том,
какой вы крутой мужчина! Что у вас имеется против нее, помимо предубеждений?
--Да?! Это уже лучше. А ты, Игорь, выбросьте из головы романтическую чушь и послушай меня. Эта женщина опасна. У нее комплекс императрицы Елизаветы. Она смотрит дурацкие фильмы про Ривьеру, титулованных особ и ухажеров во фраках, с кашей во рту и считает себя повелительницей их всех. При этом у нее был муж, отнюдь не похожий на киногероя, родители, не считавшие ее киногероиней, и ей все это осточертело ... Погодите!--Он раздраженно махнул рукой Чумаку и мне.--Вы собираетесь спросить меня, почему она не уехала, например, в Киев, верно? В том-то и вся загвоздка! Не думайте, что я раньше не сталкивался с подобными случаями. Пятнадцатилетние провинциальные девочки, мечтающие уехать в большой город ... Пока их родители живы, они скандалят и негодуют, но чувствуют себя обязанными работать, чтобы помогать им. А самое странное в том, что они скорее убили бы родителей, чем отказались им помогать! Если бы родители умерли, их совесть была бы спокойна, так как помочь им уже было бы невозможно.
Такие девушки убедили бы себя, что это суд Божий, что теперь они свободны и могут ехать куда хотят. Для них
важны семейные узы. Они не хотят освободиться по соб-
ственной воле и просто убежать, так как узы при этом ни-
ку да бы не делись. Другое дело--если родители умерли...
я не слишком силен в объяснениях--предоставляю это
адвокатам. Но для меня все ясно как день.
--Вы забываете, что она—дочь судьи и, даже в советские времена, жила безбедно. Зачем ей уезжать куда-то,тем более когда появился богатый муж?—спросил я.
--Ты действительно думаешь,--поддержал меня  Чумак-- что Анжелла Котик способна сделать такое, любя мужа и родителей ...
--Она никого не любит. Это наиболее характер-
ный из всех подобных случаев, с какими мне приходилось
сталкиваться. Я мог бы назвать вам психологические при-
чины, но вы все равно их не поймете. Поверьте мне на сло-
во. Такие девушки даже не думают подвергать сомнению
свои обязанности по отношению к родственникам, но вне-
запно теряют рассудок и просто уничтожают их. А эта жен-
щина рассчитывает получить целое состояние ... А что вы об этом думаете, Владимир Иванович, так хорошо знающий Анжеллу?
Я колебался. Это настолько соответствовало пьяной болтовне Анжеллы, ее признаниям видеть родителей и мужа мертвыми, что мне стало не по себе. Такая возможность выглядела очевидной даже в бессвязных объяснениях зам. прокурора. Как ни странно, Анжелла никогда не сомневалась в древнем изречении о святости семьи. Совершить убийство для нее было бы куда легче, чем восстать против собственных эмоциональных убеждений, а мертвое лицо беспокоило бы ее
совесть гораздо меньше, чем укоризненный взгляд бедного родственника. Во время развлечений ей могло бы
приходить на ум почерпнутое из кинофильмов сентиментальное представление о богадельне--нелепое для большинства, но убедительное для нее. В то время как могила была бы окончательным исходом, не подлежащим исправлению.
Я смотрел на Бондарева, который вытянул шею, поглядывал на нас полузакрытыми глазами.
--Это возможно,--сказал я,--но только теоретически. Вам придется это доказать.
--Ладно, согласен. Но позвольте спросить, у кого имелась лучшая возможность? Комната Анжеллы соединяется с комнатой ее мужа через ванную, где она могла незаметно ни для кого добавить яд в бутылку с бромидом. Вчера от половины шестого до шести вечера ее никто не видел. Она якобы отдыхала в своей комнате, но кто может это подтвердить?
Анжелла могла добавить мышьяк в ужин матери, прежде чем спустилась в столовую. А ее мать слышала в комнате «одну из девочек». Кто был наиболее близок с Котиком и мог исподволь расспросить его о ядах? Анжелла. Кто знал, что у Котика в привычке принимать бромид каждый раз перед сном? Анжелла. Кто знал о наличии в кабинете судьи нового сифона с содовой? Снова Анжелла, поскольку сама принесла его в дом.
--Погоди!--запротестовал Чумак, сделав резкий жест рукой, которой прикрывал глаза.--Не забывай, что
Ганна тоже знала о сифоне. Она принесла его судье и находилась рядом с ним, когда он пил.
--Вздор!--фыркнул Бондарев.--У Ганны самое на-
дежное алиби после Марыси. Она была в кухне со слу-
жанкой от половины шестого до шести ... Далее, кто выигрывает от смерти Котика финансово? Анжелла, не так ли?
Чумак выпрямился в кресле, вцепившись в
подлокотники. Вокруг его с глаз обозначились морщинки.
--Не забывай, Сергей,--напомнил он,--что она сама едва не выпила из этой бутылки с бромидом.
--Игорь! Я знаю тебя давно, но иногда ты кажешься мне умственно отсталым ребенком. Это же невероятная чушь! Анжелла ведь не круглая дура. Именно к такой детской хитрости она бы прибегла--позволила кому-то видеть, как она собирается выпить бромид, но в итоге не выпила его. Это тоже почерпнуто из кино. Она понимала, что бромид не убьет ее, что обычная доза абсолютно безвредна, но, тем не менее, вылила его в раковину. Почему?
--Потому что ...--медленно начал я.
--Потому что она знала, что он отравлен.—подвёл итог Бондарев
Чумак неуклюже встал, подошел к столу и взял то-
мик Гейне.
--Отлично, Сергей,--проворчал он.--А ты можешь объяс-
нить, что Котик написал здесь? Могу поспорить, что нет.
--Не будьте так уверены, Игорь Анатольевич. Ну, давайте посмотрим. «Уверен ли я, что знаю отравителя?» Напоминаю, когда он писал это, то сидел у кровати жены-- смотрел на нее, подозревал и сомневался... Я вернусь к этому через минуту.
--Не слишком убедительно.
      Бондарев едва не перешел на крик:
--Черт возьми, можете вы замолчать и дать мне шанс? Я знаю, что делаю. «Что сожгли в камине и почему?» Я ска-
жу вам. Это было завещание доктора. Если бы он умер, не
оставив завещания, Анжелла получила бы все.
--Признаю, в этом что-то есть.—раздался возглас. Мы вздрогнули от неожиданности Бондарев грозно по-
вернулся в том направлении, откуда исходил голос. Никто из нас не слышал, как вошел Аршавин. Он примостился на спинке кресла, опустив подбородок на руки и глядя на нас.
--Подождите,--вмешался я, пытаясь разрядить обстаеновку в комнате.--Почему вы считаете, что это было завещание? Мы о нем ничего не слышали, но,
как только узнали, что что-то было сожжено в камине, все сразу пришли к выводу, что это завещание. Так всегда случается в книгах, но какие у нас есть причины это предполагать?
Чумак умоляюще воздел руки к потолку, потом ответил:
--Ну, во-первых, камин в этой комнате--единственный,
где что-то можно сжечь. Я осмотрел другие--они все бутофория. Сожгли, безусловно, не что-то твердое, способное оставить следы. Я покопался в пепле, сохранившемся с прошлой ночи. Очевидно, уничтожена была бумага... Во-вторых, хотя этот молодой парень, и псих, он сделал хорошее предположение. Я имею в виду медные скрепки на столе. Ими пользуются для сшивания юридических документов. Аршавин предположил, что ими скрепляли завещание доктора прямо здесь, в этой комнате ...
--Хотя я сожалею о необходимости прервать ваш разговор,--продолжал Аршавин,--я не могу допустить, чтобы
меня неверно цитировали. Это плохо для моей репутации.--
Он рассеянно улыбнулся и покосился на стол.--Я почти
уверен, что что-то было сожжено, и упоминал о завещании.
Но я ничего не говорил о докторе Котике.
--А кто же еще мог составить завещание?-- осведомился Бондарев.--Судья Макагон? Ему практически нечего завещать ... И его завещание было бы незачем жечь.
Аршавин выглядел задумчивым.
--Это интересный момент.
--Но ведь маленькими медными штучками можно скреплять не только юридические документы.—произнёс Чумак.
--А что еще?
--Главы книги.
Последовала пауза, во время которой Бондарев повер-
нулся и уставился на стол. Чумак снова заговорил:
--По-моему, на столе разбросано слишком много этих маленьких медных скрепок. Если бы вы собирались скрепить всего один документ, вам бы не понадобилось такое количество.--Он коснулся рукой  волос.—Владимир Иванович, вы прибыли сюда, чтобы взглянуть на рукопись судьи, не так ли? Интересно, где она?
Рот Бондарева слегка приоткрылся, а взгляд стал неподвижным. Он быстро обошел вокруг стола и выдвинул ящик.
--Там невероятная путаница, верно?--спросил Чумак.-- Я уже заглядывал туда. Похоже, кто-то рылся в ящике до нас... Но здесь нет никакой рукописи. Думаю, ее сожгли.
           Еще одна пауза. Бондарев тяжело дышал через нос.
 --Ну и как это связано с делом?--воскликнул он. За чем кому-то могло понадобиться жечь рукопись? Вы счита-
ете, что это не имеет никакого отношения к завещанию?
--Боюсь, что имеет, и очень большое,--ответил Чумак.-- Но я могу оказаться не прав. Лучше спросить судью
Макагона.
Бондарев задвинул ящик.
--Я приведу его,--сказал он.--Подождите здесь.
          Когда он вышел, Аршавин скользнул в кресло, достал табак и сигаретную бумагу, после чего его задумчивость сменилась наивной гордостыо умеющего скручивать эти нелепые сигареты. Он курил с явным наслаждением, перекинув длинную ногу через подлокотник. Я нерешительно пощипывал подбородок.
--Молодой человек,--заговорил я наконец--я вас
не понимаю. Если вы валяете дурака... Чем вы тут занимае-
тесь?
--По поручению товарища полковника добывал информацию о родителях судьи Моргана,--отозвался Аршавин.--И особенно о няне, которая была у
него в детстве. Конечно, я не знал, что она у него была, пока мне не рассказала Василиса Анатольевна. Я думал, что, вероятно, это только его родители, и поинтересовался, известно ли ей ...
--Вы беспокоили Василису Анатольевну?
--Я единственный, кого она согласна видеть. Мы отлично поладили. Я показал ей несколько новых карточных фокусов ...
--Карточных фокусов?
--Да,--подтвердил Аршавин.--Они у меня очень ловко получаются. Меня научил один парень из медицинского
рекламного шоу.--В его глазах появился блеск экспери-
ментатора.--Хорошо бы вы позволили показать вам некоторые из них. Только не возражайте,
если они не сразу получатся. Василиса Анатольевна не возражала, у меня при себе карты, и если вы ...
--Нет. Я не желаю видеть никаких карточных фокусов! Я спросил вас... –начал я.
Лицо Аршавина выражало сомнение.
--Вы уверены, что не хотите видеть. Ну а Василиса Анатольевна хотела.--Он задумчиво добавил.--Она позволила мне исполнить сцены из Шекспира. Я ведь воображал себя актером. Видели бы вы моего Шейлока и моего Гамлета--особенно в сцене с Призраком. Мой Лир также удостоился похвал, хотя впечатление ослабила необходимость часто снимать фальшивую бороду, чтобы вытащить волосы изо рта. Временами это заставляло публику сомневаться, играю я короля Лира или Шерлока Холмса. Мой Отелло с помощью жженой пробки ...

--Я не желаю слышать о вашем Отелло!--в отчаянии
прервал его я.--Я хочу знать, чем вы занимаегесь...
Прекратите!--закричал я, видя, что Аршавин собирается
произнести очередную речь.--Полагаю, вы слышали все, что тут говорилось о Анжелле?
--Ну, если вы настаиваете на разговоре об этом чертовом деле... Да, я вас слышал.--Аршавин печально покачал головой и посмотрел умоляюще на Чумака.
--Владимир Иванович,--вмешался Чумак, всё  это чепуха.  Оставьте бедного парня в покое. Потом я всё объясню.
Я приготовился что-то  ответить, когда увидел,
что дверь открылась, и застыл. Аршавин поднялся, посыпая ковер сигаретным пеплом,--при виде судьи Макагона он явно смутился.
--Добрый день,--поздоровался судья.--
Добрый день, господин Аршавин. Моя племянница сообщила мне, что вы здесь.
Он говорил с мрачной вежливостью--почти чересчур
вежливо. В нем ощущались суховатая настороженность и
в то же время какое-то странное безумное веселье. Вспо-
миная следы уколов на его предплечье, я подумал, что
знаю причину. Его лицо было чисто выбрито, длинные во-
лосы аккуратно причесаны, он надел лучший черный кос-
тюм с черным галстуком-бабочкой и невероятно высоким
воротником. Судья был почти таким же высоким, как Аршавин. Когда они обменивались рукопожатиями, невольно бросался в глаза контраст чопорных манер и проницательного взгляда судьи с неловкостью и смущением молодого человека. Отвесив нам поклон, судья сел за стол.
--Итак, господа,--продолжал он, прочистив горло. Это был голос из прошлого--уверенный, властный, звуч-
ный, совсем не тот, что я слышал вчера вечером.--Прокурор сказал, что у вас есть еще вопросы ко мне. Счаст-
лив сообщить, что чувствую себя гораздо лучше и полностью к вашим услугам.
--Отлично, судья.--Чумак подошёл к двери и закрыл её. Наступило молчание.
--Ну?--слегка нетерпеливо осведомился судья.
--У вас имеются какие-то идеи по  поводу смерти доктора Котика?--спросил Бондарев.--Мы думали, что когда ваш ум прояснится...
--Думаю, сегодня утром он прояснился достаточно.
--Мы хотели спросить вас, судья,--снова заговорил Чумак,--оставил ли доктор Котик завещание?
--Да. Я сам составлял его.
--Где оно теперь?
--В распоряжении моего племянника Максима--в сейфе его офиса.
--Не возражаете сообщить нам условия завещания?
Веки судьи Макагона слегка опустились. Он склонил голову набок уже знакомым движением.
--Отвечать на этот вопрос для меня не слишком этично, господин Чумак. Однако, поскольку доктор Котик никогда не делал секрета из этих условий, а нынешние обстоятельства весьма необычны...--Он пожал плечами.-- Помимо нескольких небольших сумм, все состояние завещано моей дочери Анжелле. У него не осталось родственников, кроме двух тетушек где на западе Украины, которые обладают собственным хозяйством.
--Значит, прочие суммы незначительны?
--Безусловно, не настолько значительны, чтобы побу- дить к убийству, господин полковник. Я правильно назвал ваше звание?
--Абсолютно.
--В любом случае они не завещаны никому из членов моей семьи.
--Доктор Котик был состоятельным человеком?
--Думаю, да.--Судья немного поколебался.--Но сейчас я не могу дать точный ответ. Мой племянник Максим, несо-мненно, сумеет это сделать--он вел финансовые дела док-
тора. Мой зять сделал  свои деньги на химических изобретениях, но они его не слишком интересовали.
--Следовательно, ваш племянник пользовался правами поверенного?
--Да.--Судья не проявлял раздражения, но его пальцы начали постукивать по краю стола.--Как я сказал, вы
должны обратиться к Максиму. Я так долго занимался ли-
тературной деятельностью, что потерял контакт...
Чумак глубоко вздохнул и подошел ближе.
--Кстати, о литературной деятельности, судья--осто-
рожно произнес он.--Насколько я понимаю, вы написали
книгу и хотели показать рукопись господину Нечитайло?
Презрительное выражение, которое судья демонстрировал этим утром, говоря с Чумаком, вернулось на короткое время.
--Это правда. Но я не понимаю, как это может интересовать вас, господин Чумак.
Ответ звучал учтиво, но, тем не менее, был подобен удару хлыстом. Впервые--один Бог знает почему--ему уда-
лось по-настоящему разозлить полковника. Чумак
подождал, пока сможет говорить спокойно.
--Все же это интересует меня, судья. Я иногда читаю книги. Когда вы ее закончили?
--Вам это необходимо знать?
--Да.--Глаза Чумака прищурились.
--Моя дочь Ганна отпечатала окончательный вариант последней главы два или три дня назад,--с иронической
усмешкой ответил судья.--Если вас это так инте-
ресует, господин Чумак, позвольте показать его вам.
Он выдвинул ящик стола. Мы молча склонились вперед, и судья, должно быть, почувствовал напряжение. Но он не поднял голову, и мы слышали, как его руки шарят среди бумаг с шорохом, как змеи в траве. В кабинете темнело. Закат за окнами стал пурпурным. На заправочной станции мерцали огни. Было так тихо, что до нас доносились звуки автомобилей, мчавшихся по шоссе.
Руки судьи продолжали машинально перебирать бумаги, хотя он уже закончил поиски и сидел, склонив голову, так что мы не могли видеть его лицо. Молчание становилось невыносимым. Наконец руки прекратили шуршать бумагами и безвольно опустились. Го-
лос Чумака прозвучал в тишине слишком громко:
--Возможно, вы положили рукопись в другое место судья.
--Интересно—промолвил Бондарев.--Вы можете все написать заново.
Судья Макагон неожиданно поднялся. Его руки сделали быстрый яростный жест и опустились вновь. Он стоял неподвижно на фоне темнеющего окна--силуэт без лица. Чей-то стул скрипнул. Долговязая фигура медленно двинулась от стола к двери и словно нехотя повернулась. Невидящий взгляд устремился за окно.
--Боюсь, вы не понимаете,--заговорил
судья хриплым, но спокойным голосом.--Меня не волнует
пропажа рукописи.--Он повернулся спиной к нам и взял-
ся за дверную ручку.--Но они, должно быть ... очень силь-
но ненавидят меня.
Дверь закрылась. Мы услышали тяжелые шаги старика, медленно бредущего через холл. Снова наступило долгое молчание. Эхо странных слов судьи повисло в сумерках, царапая нам нервы. Чумак
оставался у стола, слегка склонив голову.
--Ну...--произнес наконец Бондарев. Он попытался
фыркнуть, но не достиг успеха.
Чумак поднял голову.
--Я не ел с утра и проголодался как черт,--буркнул Бондарев.--Пожалуй, я съезжу домой перекусить.--После паузы он  добавил.—Ты поедешь со мной, Игорь?
--Нет, пожалуй. Я останусь.
--Тогда до встречи.
Чумак  сидел в кресле. Он не шевельнулся, ког-
да я вместе с Бондаревым направился к двери.
--Постойте,--сказал Аршавин.—Я с вами. Мне надо зайти к одному знакомому.—Он повернулся к Чумаку,--Я скоро вернусь. Вы не возражаете?
Чумак не ответил Он думал, я знал, что когда он думает ему ничто не может помешать. Бондарев
затянул шарф, как человек, намеревающийся повеситься, надвинул на глаза шляпу и вышел заводить машину. Вскоре машина затарахтела по подъездной аллее. Я стоял на веранде, с удовольствием вдыхая холодный воз-
дух. Кусты плавали в сумерках, как в грязной воде, но на западе было еще светло, и деревья казались гигантскими.  На шоссе мелькали огни автомобилей. Печально прогудел клаксон, затем послышался скрежет, когда кто-то переключил скорость.
Я ходил взад-вперед по веранде--мои ноги постукива-
ли по бурым половицам. Порыв ветра сдул с досок тонкий слой опавших листьев. Вместе с темнотой усиливалось чувство страха--интересно, почему? Почему не поехал с прокурором Чумак?—подумал я.—Странно, что он так благоволит к Аршавину.
Я перестал ходить и повернулся. Какое-то мгновение я
был готов поклясться, что кто-то находится на тенистой
лужайке рядом с чугунной собакой, стерегущей подъездную аллею. Я присмотрелся, но не смог ничего разглядеть. Было жутковато воображать чьи-то глаза, наблюдающие за мной из-за фигуры собаки. Какой-то огонек скользнул по земле недалеко от веранды. Он исходил не с неба ...
Потом я вспомнил о подвале, где судья Макагон оборудовал мастерскую. Вероятно, покинув нас, он спустился туда, чтобы побыть одному, и свет проник из окна погреба. Я также вспомнил, что электричество в кабинете не работало, когда я пытался включить свет. Нужно бы сменить пробки, подумал я, иначе женщины впадут в истерику... Продолжая цепляться за мелочи, что свойственно людскому уму, я стал гадать, что за свет мог быть в погребе. В итоге я разнервничался. Мои руки онемели от холода, тело сотрясала дрожь.
Я воображал сотни чудовищных обликов существа, кото-
рое, возможно, притаилось за чугунной собакой.
Наконец я вернулся в дом. Ветер едва не вырвал у меня из рук дверь, которая захлопнулась с грохотом, отозвавшимся в холле гулким эхом ... На всякий случай я нашарил кнопку выключателя и нажал на нее. Результата не последовало. По какой-то причине я внезапно ощутил острую необходимость в свете. На стене у двери кабинета висел древний светильник. Я осторожно нащупал его. Казалось, прошло много времени, пока я нашел спички в кармане. Спичка чиркнула, и желто-голубой огонек затрепетал в холле, осветив лестницу, серый ковер, позолоченные рамы картин... И тогда я услышал крик.
Пронзительный и в то же время сдавленный, он, каза-
лось, исходил откуда-то позади меня, вонзившись в мои
нервы внезапно, как порыв ветра, и заполнив весь холл.
Моя рука дрогнула на. Я резко повернулся.
Холл по-прежнему был пустым и полутемным. Как будто все обитатели дома вымерли и я остался в одиночестве. Я побежал к лестнице, но сообразил, что не знаю точно, откуда донесся крик. Его эхо все еще сверлило барабанные перепонки. Снова повернувшись, я увидел Чумака, стоящего в дверях кабинета с побелевшим лицом.
--Что это было?--спросил он.
Где-то в доме послышались тяжелые шаги, словно звучащие сами по себе. Потом они стали громче, и я понял,
что они доносятся из подвала. Шаги начали приближать-
ся--кто-то поднимался по ступенькам ...
Чумак рванул вперед и остановился с поднятой рукой.
Дверь подвальной лестницы в конце холла медленно открылась. Мы могли разглядеть только очертания массивной фигуры и белесое пятно лица. Шаги заскрипели по полу холла, подступая к нам.
Судья Макагон возник из недр холла без кровинки в лице и с покрасневшими глазами. Казалось, он идет во сне. Его верхняя губа приподнялась, будто в жуткой усмешке.
--Илья Панасович! ..--крикнул я.
Чумак схватил меня за руку. Высокая фигура вместе с тенью, отбрасываемой на потолок, приближалась спотыкающейся походкой в колеблющемся  свете, уставясь
вперед невидящими глазами, и прошла мимо нас, не сказав ни слова. Чувствуя, как пальцы Чумака сжимают мне предплечье, я посмотрел туда, куда указывала его другая рука...
Топ-топ-топ... Медленный звук шагов судьи словно гипнотизировал. Потом я увидел, что его ноги оставляют на сером ковре маленькие темные пятна. Все с той же жутковатой полуулыбкой он поднял руку и вытер ее о пиджак. В мерцающем свете я разглядел, что рука судьи испачкана кровью.






















                Г Л А В А  8

Чумак очнулся первым. Я почувствовал, как он толк-
нул меня плечом, пробегая мимо, и устремился за ним к лестнице в подвал. Дыхание обжигало мне легкие. Мы почти одновременно протиснулись в дверь на площадку, пахнущую белилами, и помчались по деревянным ступенькам вниз, в темноту.
--Куда?--задыхаясь, спросил Чумак. Он не был здесь ни разу с тех пор, как начал расследование.
--Вон туда!
В помещении было душно из-за горящей печки; воздух был насыщен запахами яблок, сырости и угля. Далеко впереди я различил слабый свет. На мгновение он стал ярче, и мне показалось, что я вижу кровь на полу ...
Мы побежали по каменным плитам. Чумак наткнул-
ся на ведро, отшвырнул его ногой и помчался дальше. Пе-
редняя часть подвала находилась в углублении, куда вели
три ступеньки. Добравшись до них, мы остановились. У ле-
вой стены находился тяжелый верстак с полками над ним.
Рядом с полками тянулась стенка ящика с углем, отбрасы-
вающая глухую тень. На крышке верстака горела свеча в
оловянном подсвечнике, отсвечивая на лежащих рядом клещах, освещая побеленный угол стен и пыльное стекло высокого окна над полками. Как завороженные, мы смотрели на колеблющееся пламя свечи, потом наше внимание привлекла темная поблескивающая жидкость, плывущая по каменному полу из тени угольного закрома, и такие же темные следы ног, тянущиеся оттуда по направлению к нам.
По коже у меня забегали мурашки. Я чувствовал, что не в состоянии пошевелиться, что вся сцена рассыпается мелкими хлопьями, как чешуйки белил, и что само пламя свечи дышит ужасом. Ничто не казалось реальным. Маленькая струйка крови отделилась от потока и устремилась к нам. Мой желудок походил на мокрую тряпку, которую начали выжимать. Чумак подтолкнул меня, но я не мог сдвинуться с места. Жар печки накатывал влажными волнами ...
Фигура Чумака шагнула в тень закрома с углем. У меня подкашивались ноги, но я последовал за ним.
--Здесь рукоятка какого-то инструмента.--Голос Чумака гулко прозвучал в замкнутом пространстве.--На
ощупь похоже на топорик.
Он повернулся--лицо его было пепельным--и начал
яростно потирать руки.
--Действительно, топорик... Он торчит у нее в затылке.
Это Анжелла--жена Котика. Лучше подойдите сюда.
Ужасное зрелище напоминало то, что видишь, надевая чужие очки, не имея собственных. Пол словно приподнялся каким-то непостижимым образом, сдвинув все с места. Я слышал слова Чумака, но не мог им поверить. Это было слишком чудовищно. Ноги Чумака захрустели по углю, и несколько кусочков запрыгали по полу. Пламя свечи заколебалось сильнее. Угол стены заплела паутина. Я всматривался в детали, отчаянно пытаясь отогнать страх.
Потом Чумак  чиркнул спичкой. После первого шока
от увиденного это принесло облегчение ...
Анжелла  мертва! Это стучало у меня в голове, как шаги судьи в пустом холле. Она лежала ногами к куче угля, все еще одетая в свой черный пеньюар. Ноги в черных шелковых чулках были раскинуты, руки повернуты ладонями вверх; рядом валялась разбитая бутылка. Поток состоял не только из крови, так как в воздухе ощущался тяжелый запах виски. К счастью, длинные волосы скрывали большую часть лица, так как Анжелла лежала, прижавшись щекой к каменному полу. Но кровь продолжала сочиться. Топорик вошел в мозг
над правым ухом и застрял там--его вес оттягивал голову
вправо, покуда рукоятка не коснулась пола. Хуже всего вы-
глядело бесформенное обмякшее тело--женщина просто
осела на пол, как лопнувшая шина, когда топорик проломил череп. Я чувствовал, что мои ботинки промокли в крови и виски, хотя остановился за несколько футов от тела.
Затем я услышал собственный голос--дрожащий и не-
естественный.
--Она была пьяна и захотела еще виски, поэтому спустилась сюда и ...
--Заприте дверь в подвал!--приказал Чумак.--Не
позволяйте им входить сюда. Быстро!
Я с трудом поднялся по трем каменным ступенькам, проковылял через подвал и вскарабкался по деревянной лестнице. Кто-то в доме истерически кричал, а в холле слышались шаги. При тусклом свете я увидел, что кто-то бежит ко мне, но не стал ждать. Выдернув ключ, торчащий снаружи двери, я запер ее изнутри и прислонился к стене, чтобы вытереть со лба холодный пот. Потом я поплелся назад. Чумак, все еще с горящей спичкой в руке, стоял на не котором расстоянии от кучи угля—его сгорбленная тень
тянулась через пол. Слышалось завывание ветра, а сквозь
щели в дверце печи демонически мерцало пламя.
Я заставлял себя не думать о Анжелле--пьяной испуганной женщине, которую я видел в последний раз, сидящей перед камином камином, а теперь лежащей с проломленным черепом и знающей ответы на все загадки. На раскинутых ногах были видны подвязки, рядом валялась разбитая бутылка виски, а черные волосы спутались под корочкой засыхающей крови. Все произошло слишком внезапно ...
Мой взгляд устремился к грязному окну над полками, и спазм снова стиснул грудь.
--Игорь Анатольевич! ..--крикнул я, но крик перешел в хрип.
В окно заглядывало чье-то лицо. Я видел глаза и белый кончик носа, прижатый к стеклу.
--Окно над вами!--снова закричал я.
Он выпрямился и повернулся. Сверху по-прежнему доносились крики. Чумак тупо уставился на окно. Я пробе-
жал мимо него, вскочил на верстак и начал яростно выкру-
чивать шпингалеты. Лицо исчезло. Мне мешали жестяные
банки с засохшей краской, стоящие на полках, мои пальцы онемели, поэтому прошло несколько минут, прежде чем окно со скрипом открылось. Я подтянулся на верхнюю полку, сбросив банки, и пролез наружу. Холодный воздух ворвался в подвал. Свеча ярко вспыхнула и погасла.
Оцарапав руки о гравий, я с трудом поднялся на ноги.
Небо на западе еще было окрашено в блеклые бело-розо-
вые тона, на его фоне чернели деревья, а впереди я увидел темную фигуру, бегущую к бассейну. Из погреба послышался стук и грохот--Чумак вылез следом за мной.
--Нужно преградить ему путь!--крикнул я через пле-
чо.--Бегите налево, а я--направо.
Порыв ветра заглушил мои слова. Я пробрался сквозь кусты и помчался через лужайку. Человек впереди бежал зигзагами, резко кидаясь из стороны в сторону. Я крикнул, но он не останавливался. Потом я увидел Чумака, обогнавшего меня. Я считался хорошим бегуном. но никогда не видел, чтобы кто-то бегал так быстро, как он. Чумак настиг нашу добычу, и оба скрылись в тени каштанов, но я продолжал слышать топот. Затем раздался крик «Нет!..», его сменил глухой удар, и наступила тишина.
--Я поймал его!--крикнул Чумак из тени.--Идите
сюда.
Спотыкаясь о корни, я раздвинул сухие ветки и едва разглядел фигуру мужчины на земле. Чумак стоял над ним,
упершись руками в бока. Мужчина дышал судорожно и не-
ровно. Мы находились неподалеку от железной ограды и
шоссе. Мужчина попытался встать, всхлипывая и бормоча.
Ему с трудом удалось подняться на одно колено. За решет-
кой ограды сверкнули фары проезжающего автомобиля. На
краткий миг они осветили лицо незнакомца, но времени оказалось достаточно, чтобы я узнал в нем Панаса Макагона.
В том, что это он, не могло быть сомнений, хотя в сле-
дующее мгновение лицо вновь оказалось в темноте. Я оше-
ломленно уставился на него. Панас Макагон, худой и бледный, со смертельным страхом в глазах и разбитой при падении губой ... Я назвал его по имени.
--Кто... кто это?--вскрикнул он.--Боже мой, боже
мой!..--повторял он как заведенный, раскачиваясь взад-
вперед.--Я не могу этого вынести!..
В темноте послышался голос Чумака:
--Это парень, который сбежал из дома?
--Да,--ответил я, удивленный странными нотками сдерживаемой ярости в его голосе.--Вставай, Панас! Это
Владимир Нечитайло! Ты ведь помнишь меня?
--Помогите мне встать!--простонал Панас.--Господи,
меня тошнит. Мне не следовало бежать. Я ведь только что
вышел из больницы. Кто вы, говорите?
Я протянул руку, и он поднялся, дрожа и задыхаясь.
--Я боялся войти,--шепотом продолжал Панас.--Не знал, захотят ли они меня принять... Мне холодно. У меня нет пальто...
--Да успокойтесь же выl--прикрикнул на него Чумак.-- Пошли в дом.
Вдвоем мы повели маленькую тощую фигурку через лужайку. Мы слышали, как стучат его зубы. С осторожностью Чумак снял пиджак и накинул его на плечи Панаса.
--Я боялся войти...--снова и снова повторял Панас.
Когда мы позвонили в парадную дверь, послышались
быстрые шаги. Марыся, бледная и с выпученными глазами,
открыла дверь и начала говорить, но умолкла при виде фи-
гуры между нами. Ее губы задрожали.
--Для разговоров нет времени,--сказал я.--Панас вер-
нулся. Не важно как. Где остальные?
--Я пролезу через окно назад в подвал,--буркнул Чумак.--А вы оставайтесь здесь и попытайтесь все объяснить.
Он отошел, и я закрыл дверь. Марыся тянула себя за
пальцы, как будто стараясь выдернуть их.
--Дядя...--с усилием прошептала она.
--Где он?
--Кто там, Владимир? Анжелла?--Она умолкла, зажму-
рив глаза, когда сверху донесся: очередной пронзительный вопль, и мы услышали торопливые шаги. На верху лестни-
цы появилась Ганна.
--Ради бога, успокойся!--сказал я.--Мы обо всем по- заботимся.
--Он весь в крови!--закричала сверху Ганна.--Он ра- нен! Господи!..
--Марыся!--в отчаянии произнес я.--Если у тебя есть
хоть немного мужества, прояви его сейчас, иначе мы все сойдем с ума! Поднимись и успокой ее! Можешь это сделать?
Дрожащей рукой она откинула бронзовые пряди волос и еле слышно прошептала, пытаясь улыбнуться:
--Попытаюсь.
--Отлично. Тогда поднимайся, а потом приходи в кабинет судьи.
Я повернулся к Панасу, который стоял, прислонившись к стене, и втолкнул его в кабинет. Он остановился у двери. Я прошел в середину комнаты, чиркнул спичкой и зажег три свечи. Панас заморгал, потом медленно опустился на стул. Вся его актерская беспечность испарилась напрочь. Пальцы рук судорожно сплелись, узкие плечи дрожали, зубы громко стучали, губы посинели. Темные вьющиеся волосы выбивались из-под засаленной шапки; под поношенным полосатым пиджаком вокруг шеи был завязан шерстяной шарф. Смуглое лицо было красивым, как в годы нашей юно-
сти, но изможденным и преждевременно состарившимся.
--У меня нет мужества,--внезапно сказал Панас. Каким-то образом слова, с которыми я обратился к Марысе в холле, застряли у него в голове.--Нет мужества,--повторил
он, тупо глядя перед собой.--Я снова здес ...
Он огляделся вокруг без всякого любопытства, и волна дрожи вновь накрыла его. Ключи от книжного шкафа, где хранилось коньяк и бренди, еще ле-
жали у меня в кармане. Я налил бренди в фужеры. Как мы убедились, бренди было безвредным. Сначала он смотрел на фужер, словно не веря своим глазам, по-
том жадно сделал глоток, глубоко вздохнул и выпил снова.
--Успокойся,--сказал я.--Когда ты ел последний раз?
--Вчера днем.--Его голос звучал хрипло. Он опять вздрогнул, прежде чем тепло бренди позволило ему рас-
слабиться.--Спасибо. Теперь мне гораздо лучше. А было
скверно... я ... я даже не поздоровался с тобой, Владимир. Не сразу узнал тебя. Что здесь произошло?
--А что ты делал у того окна?-- Панас тяжело дышал.      
--Может быть, я сошел сума? Мне показалось, я видел
там... Господи, должно быть, я теряю рассудок!..--Внезап-
но он закрыл лицо руками.
--Что ты видел?
Панас опустил руки. Его широко открытые глаза остекленели.
--Очевидно, мне показалось. От слабости начинаешь воображать невесть что. В голове гудит. Я солгал врачу в больнице, лгал всем--говорил, что богат. Когда я заглянул туда, мне почудилось, что я вижу мою сестру Анжеллу, которую чем-то ударили. Я видел кровь...
--А ты видел, кто ее ударил?
--Нет. Больше я никого не видел. Потому я и думаю, что мне померещилось...--Он снова прижал ладони к глазам.--Но я слышал, как они говорили, и видел все так четко, как...Слушай. Я должен тебе рассказать... Я добрался сюда только сегодня--шел пешком из Донецка. Я боялся подходить к парадной двери, поэтому обошел вокруг дома ... Было холодно, я замерз и решил рискнуть. Но в доме было темно--только в окне подвала горел свет. Я заглянул туда, когда проходил мимо ...
--Ну?
--На верстаке горела свеча. Я увидел, как Анжелла по-
дошла с другой стороны подвала. Под мышкой у нее тор-
чала бутылка, а на лице было такое выражение, как будто
она услышала что-то в углу, где находилось окно, куда я
заглядывал. Анжелла спросила: «Кто там?»--и посмотре-
ла в сторону закрома с углем. Она казалась испуганной и
пошатывалась, как... как пьяная.
Он судорожно глотнул, дернув худыми плечами.
--Я просто смотрел. Это выглядело так странно...Потом
она подошла к закрому и заглянула за перегородку. Я не мог видеть, что находится за ней. На секунду я потерял Анжеллу из виду, но слышал, как она сказала: «Боже мой, это ты?»--Панас взмахнул руками.--Затем началась какая-то
возня, и что-то вроде жестяной банки упало на пол ...
Очевидно, банка с крысиным ядом, выбитая из руки отравителя за перегородкой, когда Анжелла наконец увидела его лицо.—подумал я.
--Я слышал, как банка упала и покатилась по полу,--
продолжал Панас.--Потом опять послышалась возня, и по-
том я увидел Анжеллу, выбегающую из-за перегородки.
Я слышал, как ее ударили, и видел топорик. Кровь брызну-
ла так далеко, что зашипела в пламени свечи. Может быть,
мне все это показалось. Но я никогда не видел ничего более четко... Я даже видел, как кто-то оттащил назад по полу тело Анжеллы с топориком в затылке. Это меня доконало ...
--Ты закричал?--спросил я.
--Нет. Я ... я был слишком испуган и побежал прочь, но
смог добежать только до дерева и лег на землю, весь дро-
жа. Но больше ничего особенного не происходило. Я ви-
дел, как люди вышли на веранду, как двое мужчин сели в
машину и уехали. Потом кто-то стал ходить по веранде
взад-вперед, и я спрятался за чугунной собакой...--Панас
снова задрожал.--Я думал, что помешался, что умру пря-
мо на этой лужайке и им будет поделом, когда они найдут
меня утром ...
У него начался приступ кашля. Бренди ударило ему в
голову, и в глазах блеснули слезы жалости к себе. Панас выглядел еще моложе и ребячливее, чем в былые дни, а в его голосе слышались хнычущие нотки.
--Я подумал, что мне все это почудилось, поэтому решил вернуться к окну и заглянуть в него снова. Если я ничего такого не увижу, значит, мне померещилось... А когда я заглянул в подвал, вы погнались за мной...--Он уныло покачал головой.--Все не так. Везде чистое безумие ...
Дверь открылась. Панас нервно обернулся, когда вошла Марыся. Она окинула его взглядом с головы до ног, потом подошла и обняла его.
--Ты плохо выглядишь!--шепнула Марыся ему
на ухо.--Нет, не вставай! Не могу даже порадоваться тебе,
Панас. Здесь слишком ужасно. Но для тебя теперь все будет в порядке.--Ее глаза наполнились слезами, когда она посмотрела на меня через плечо двоюродного брата.--Мы вернули его, Владимир, и больше не отпустим... Но расскажи мне, что произошло. Как ты нашел Панаса? Не бойся--я смогу это выдержать.
--Анжелла мертва,--медленно отозвался я.--Несо-
мненно, это еще одно убийство.
Панас подскочил, сбросив руку Марыси.
--Анжелла мертва ...--пробормотал он.--Значит, я ...я
не безумен! Но кто... О чем вы говорите? Что значит «еще
одно убийство» ?
Марыся медленно поднялась с подлокотника его кресла. Пока Том, продолжая бормотать, искал бутылку, она стояла неподвижно. Ее зеленые глаза расширились.
--Но почему?--резко осведомилась она.--Зачем ... уби- вать Анжеллу?
--Для этого может быть любая причина, Марыся,--от-
ветил я.
--Например?
Я колебался. Очевидный вывод напрашивался благодаря рассказу Панаса, и все же могла существовать более глубокая причина. Но в любом случае все данные указывали только на одно лицо ...
--Возможно, потому, что Анжелла узнала убийцу,-- сказал я.--Она говорила, что у нее есть идея насчет того, кто он. К тому же убийство Анжеллы и Матвея Котиков могло быть частью заранее обдуманного плана. У Матвея были деньги, и он умер. Анжелла должна была получить деньги и распорядиться ими по своему желанию...
--Ты что-то утаиваешь, Владимир.
--Я ничего не утаиваю. Мне трудно говорить об этом, но ведь ты видела, кто поднялся из подвала с кровью на руках, не так ли?
Панас громко чмокнул, потягивая бренди. Этот звук резко контрастировал с моими словами, делая их еще ужаснее. Марыся и сделала шаг назад.
--Ты имеешь в виду, что дядя...--прошептала она.
--Говорю тебе, мне ненавистна эта мысль. И я этому не верю. Но Чумак уже что-то заподозрил. А теперь...--
Я пожал плечами.--Где твой дядя сейчас?
--Наверху. Я пошла проведать Анжеллу, но ее не оказалось в комнате. Увидев пустую бутылку, я испугалась, что она пошла за выпивкой. Я сидела там и пыталась читать, но не могла. Потом я услышала чей-то крик. Какое-то время я боялась выйти, а когда спустилась с третьего этажа, то увидела дядю... моющего руки. И вода в умывальнике была ...
--Спокойно!--скомандовал я, уловив в ее roлосе исте-
рические нотки.--Лучше отведи Панаса в кухню и накорми.
Он ничего не ел со вчерашнего дня.
Панас впал в полуступор. Он пытался понять, о чем мы говорим, но холод, голод и слабость вкупе с недавним ужасным зрелищем были для него испытанием чрезмерным. Марыся взяла его за руку, и он послушно поплелся за ней, бормоча что-то себе под нос. Снова кто-то почти видел убийцу, и снова его лицо осталось во мраке ...
В полном недоумении, почти в помешательстве, я сту-
чал себе по голове костяшками пальцев. Область поисков
сужалась, но в каком направлении? Теперь в действиях
убийцы появилась зверская жестокость, куда худшая, чем
коварная трусость отравителя. В использовании топора
ощущал ось нечто дикое, мрачное и безжалостное. В этом
доме как будто орудовал злой дух. Он забрался в подвал, а
потом банка с ядом покатилась по полу и в воздухе блес-
нул топорик. Я вспомнил хихиканье, которое сиделка слы-шала прошлой ночью в комнате Котиков, и мысленно ис-
пустил крик отчаяния. Нужно сорвать улыбающуюся кар-
тонную маску с дьявола, но как найти его?
Где находились обитатели дома, когда убийца нанес очередной удар? Судья Макагон... но это казалось невероятным. Нам придется все начинать сначала. Я ходил взад-вперед при тусклом свете. Снаружи стало совсем темно, и у меня возникло предчувствие, что этой ночью произойдет нечто еще более страшное. В моих мыслях убийца превратился в зверя, и я подумал, что теперь он попробовал вкус крови и захочет это повторить.
Я невольно вздрогнул, когда дверь открылась и вошел Чумак.
--Я снова запер подвал,--сказал Чумак, закрыв за со-
бой дверь кабинета. Он выглядел возбужденным, а его
волосы были дико взъерошены.--Где тот парень--Панас?
--Пошел что-нибудь поесть. Он скоро вернется. Что вы
обнаружили?
Я предложил ему свой портсигар, так как его руки слишком дрожали, чтобы достать сигарету. Под глазами у него пролегли тени, и я заметил, что он недавно вымыл руки.
--Немногое,--ответил Чумак и с облегчением напол-
нил легкие дымом.--За перегородкой было несколько ящи-
ков, расколотых на дрова. Должно быть, топорик лежал
среди них. Очевидно, убийца прятался там и подобрал то-
порик .. Что говорит Панас?
Я передал наш разговор. Его взгляд вновь стал рассеянным, его невысокая фигура развалилась в кресле.
--Ящики с вином находятся в противоположной сторо-
не подвала. Эту свечу принесла Анжелла?
--Нет. По словам Панаса, она уже горела на верстаке, когда он впервые увидел Анжеллу.
--Я нашел банку с мышьяком в куче угля,--сообщил Чумак.--Не требовалось много усилий, чтобы спрятать ее там ...
--Думаете, она была там все время?
--Нет. Любой, подбирающий лопатой уголь сегодня ут-
ром, наверняка ее бы заметил. Нет, я подозреваю, что банка находилась где-то еще и убийца спрятал ее в угле, разделавшись с Анжеллой... Но там не оказалось бутылки с гиосцином. Боюсь, что убийца еще не закончил свою работу.
Хотя я ожидал этого, его слова обдали меня ледяным
холодом.
--А почему он не закончил?—сам себя спросил Чумак.--Это самая дьявольская часть всего дела. 
--Почему?
--Потому что я буду вынужден сказать им правду.
Я уставился на него. 
--Вы думаете, что знаете ...
--Боюсь, что да!--воскликнул Чумак, хлопнув ладонью
по подлокотнику.--Почему этого не видите вы, Бондарев
или еще кто-то, кроме меня? Ведь это бросается в глаза!
Почему именно я должен все объяснить?
--Потому что вы ведёте расследование.
--Вы правы.  Рано или поздно мне придется это сделать.
--Это выглядит скверно для судьи Макагона,--заметил я.
--Да,--кивнул он.--Очень скверно.
--И если Бондарев с вашей помощью сможет доказать, что он это сделал ... По-моему, Бондарев уже его подозревает.
Чумак вскочил  и уставился на меня с идиотским видом:
--Судья Морган? Кто сказал, что он виновен?
--Разве не вы?
--Конечно, нет!--Он раздраженно махнул рукой.--Я никогда не говорил ничего подобного. Черт возьми, почему все понимают меня неправильно? У меня и в мыслях не было, что это дело рук судьи. А что вас заставляет так думать?
Я вытер лоб. Снова я не понимал Чумака. Хотя я привык в его неординарному мышлению, но он всегда поражал меня своими, вроде бы, нелогическими выводами. Наверное, поэтому он так пристально приглядывался к Аршавину и придавал такое большое значение его словам.
--Но послушайте! Я думал, вы ...
--Вы имеете в виду,--прервал меня Чумак,--что он специально отравил себя, чтобы отвести подозрения?
--Я не говорил, что я так думаю,--резко отозвался я.--
Но вероятно, так думает Бондарев... Предположим, весь
план с самого начала был нацелен на Матвея и Анжеллу.
Отравление Василисы Анатольевны и самого судьи были всего лишь его обманным ходом. Судья дал жене мышьяк, зная, что Матвей обнаружит это и не даст ей умереть. Он принял гиосцин, не сомневаясь, что доктор Котик окажется рядом, немедленно распознает яд и спасет его. Помните: он лишь изредка потягивал коньяк, который налил себе, и аккуратно оставил почти полный стакан на каминной полке. Если бы он проглотил большую дозу, то наверняка бы умер ...
--Погодите!--взмолился Чумак, подняв руку.--Ка-
ким образом судья отравил пищу Василисы Анатольевны?
Он не имел к ним доступа!
--Вы забыли,--возразил я,--что, когда Максим нес под-
нос наверх, судья  спускался вниз. Он остановил Максима, приподнял салфетку с подноса и просунул под нее
руку ...
--Понятно,--кивнул Чумак, наморщив лоб.--Про- должайте.
Когда я говорил, все мелкие детали складывались у меня в голове в единое целое. Покуда я отказывался признавать возможность виновности судьи, я мог закрывать глаза на эти детали. Но теперь, когда все было сказано, они представали передо мной с убийственной четкостью ...
--Если мы согласимся,--продолжал я, чувствуя, что
меня уносит бурный поток,--что Котик заподозрил на-
личиe подобного плана, то все, что он говорил и написал,
становится ясным. Прежде всего, вы знали, что судья упо-
требляет морфий?
Чумак провел ладонью по глазам.
--Я не знаю, как вы это выяснили,--угрюмо отозвался
он. – Только со слов Марыси? 
--Морфий вызывает фантазии, видения, искаженный
взгляд на действительность.—Продолжал я не обращая внимания на его слова.-- Это производное опиума. Предположим, судья вообразил, что кто-то пытается до
смерти напугать его белой мраморной рукой. Зная о мор-
фии, мы вправе усомниться, что такая рука вообще суще-
ствовала! Но галлюцинация была настолько сильной, что,
хотя судья обсуждал, кто мог его отравить, он категориче-
ски отказывался обсуждать белую мраморную руку. Судья
съеживался при одном упоминании о ней, и я сам видел, как его охватил детский страх из-за стука в дверь... Кто еще в этом доме видел руку? Никто. Ганна кажется, будто она видела что-то похожее, но это мог быть всего лишь кусок упаковочной бумаги, потревоженной ветром в буфетной.
Судья думает, что весь дом объединился против него. Он сам говорил нам об этом. К тому же он потерял свои деньги, и это не дает ему покоя. Если бы он смог вернуть деньги, то восстановил бы прежнюю власть над семьей, принудив всех к повиновению. Я думаю неслучайно, он согласился на процесс над подрывниками и они отделались мягкими приговорами. И наконец, последняя соломинка--судья думает, что домашние сожгли его рукопись. Возможно, кто-то действительно ее сжег. А может быть, это сделал он сам, так как, по-видимому, она его не слишком интересовала. Или же все это очередная наркотическая галлюцинация ...
Чумак шевельнулся в кресле.
--По-моему, вы нагромождаете кучу смешанных моти-
вов. Значит, вы думаете, что судья замыслил план убить
Матвея и Анжеллу и что Матвей знал об этом? Единственный здравый смысл в ваших словах в судебном процессе, но никаких доказательств у нас нет и пока, я подчёркивая—пока, оставим это подозрение в стороне.
--Вспомните, что Котик говорил в самом начале. Пер-
вые слова, которые я от него услышал, были: «Да простит
меня Бог! Кажется, это моя вина». А потом его разговор с
судьей за дверью кабинета, который я не слышал, так
как Матвей отказывался говорить в чьем-либо присут-
ствии. Что, если он сказал: «Я знаю, что это вы дали ей
мышьяк»? Именно потому судья и вошел назад с диким
взглядом, прежде чем яд подействовал на него...
--Продолжайте.
--Должно быть, он знал о морфии и его последствиях. Помните, что он не тревожился из-за опасности, грозящей другим. «Если они попытаются кого-то отравить, то это буду я»,--сказал он Анжелле. А мне Котик говорил, что той ночью ждет посетителя. Он не ложился спать, ожидая его, но яд подействовал раньше таким образом, какого он не сумел предвидеть. Котик бодрствовал, защищая себя и Анжеллу, но кто-то его все-таки посетил.
Что касается плана, то Котик мог подозревать о нем или же просто думать, что судья, находясь в состоянии безумной мстительности, вызванной наркотиком, хочет убить кого-нибудь в доме. Возможно и то и другое, но в любом случае Котик знал, что должен стать первой жертвой. Потому что он рассказал судье о действии гиосцина и даже показал, где хранится яд, когда больше никого в комнате не было.
--Кажется, я понимаю. Какой вывод вы собираетесь сделать?--спросил Чумак.--Последний ваш пункт трудно
опровергнуть. Что-нибудь еще?
--Только психологический момент. Вы ведь знаете особенности личности судьи--его чопорность, его концепцию семейного долга, его взгляды на жизнь ...
--Ну?
--Разрушение этой личности «неправильным» поведе-
нием семьи могло причинять ему нестерпимые муки и до-
вести до жажды убийства. В основе всего могут лежать
традиции. И это решающий фактор.
--Почему?
Я поднял со стола томик стихотворений Гейне.
--Вспомните все, что мы только что обсудили. Это отвечает на все вопросы, записанные Котиком:
«Уверен ли я, что знаю отравителя?
Что сожгли в камине и почему?
Могли ли особенности личности оставить такой отпечаток? Возможно ли подобное с медицинской или психологической точки зрения? Была ли это надежда достать деньги или прогрессирующая болезнь? Как насчет С-17 N-I9 NОз + Н2О? Влияние?»
Я медленно положил книгу.
--На вопрос номер три--о корнях мотива--дан един-
ственный утвердительный ответ со ссылкой на авторитет
двух знаменитых психологов.
Последовала долгая пауза. Чумак снова взъерошил
волосы.
--Вы ведь сами этому не верите, не так ли?-- осведомился он.
--Я не говорил, что верю. Я сказал, что этому, вероятно, верит Бондарев. И Ремизов тоже. Ремизов --старый друг судьи...--Я поколебался, вспоминая утро.-- Очевидно, Ремизов заметил следы инъекций на предплечье судьи, когда заглянул повидать его. Думаю, он пришел к выводу, что судья совершил
все это в состоянии наркотического опьянения. Несомнен-
но, Ремизов пытался защитить судью и старался изо всех сил убедить всех, что смерть Котика была самоубийством. Вот что в первую очередь вызвало у Бондарева подозрения.
Мы умолкли, услышав, как кто-то спускается по лестнице. Женский голос что-то протестующе бормотал, а судья Макагон ворчал в ответ. Поднявшись, Чумак бросил сигарету в камин и подошел к окну. Он рассеянно смотрел наружу, когда вошли судья Макагон и Ганна.
Судья выглядел постаревшим и осунувшимся; его глаза мигали при слабом свете.
--Я в полном порядке. Отпусти меня, слышишь?--Он
стряхнул руку Ганны и посмотрел на нас, прикрывая глаза
ладонью.--Боюсь, господа, некоторое время назад мне нездоровилось. Позвольте присесть.
Судья опустился в кресло. Его голова подергивалась.
--С нервами трудно справиться, господа. Немно-
гим доводилось видеть то, что увидел я ...
--Не говори об этом, папа!--воскликнула Ганна, бросив
на меня злобный взгляд.
--Это меня сломило.--Судья неуверенно протянул руку.
--Полагаю, господа, вы были в подвале?
Покрасневшие глаза встретились с моими. Я кивнул:
--Были.
--Самое странное,--продолжал он,--что я не могу вспомнить, как там оказался. Я помню, как вышел из этой
комнаты. Направился в столовую и сел...--Его рука при-
жалась ко лбу.--А в следующий момент я уже спускался
по лестнице в подвал. Я чувствовал, что если поработаю
руками ...--он посмотрел на свои руки, судорожно сжимая и разжимая их,--то мне станет лучше. Пилой, рубанком
или топо ...
Ганна стиснула его плечо, когда он приподнялся.
--Не важно,--пробормотал судья, снова садясь.
Я нажал кнопку выключателя, но свет не зажегся.
--Мне даже не показалось это странным, господа,--я счел это само собой разумеющимся. Впереди горела свеча. Потом я споткнулся обо что-то на полу и наклонился, чтобы
пощупать это ...
--Значит, это вы кричали?--быстро спросил я.
Склонившись вперед, судья шевелил руками в нескольких сантиметрах от пола, словно увлажняя их в луже. Кровь начала заполнять голубоватые вены у него на лбу. Услышав вопрос, он поднял взгляд:
--Что-что? Не знаю. Может быть.
Мои прежние теории рушились, как песчаные замки. Судья даже не думал, что его могут подозревать. Он не за-
являл о своей невиновности, как должен был делать чело-
век, которого застали с испачканными кровью руками. Ему
это и в голову не приходило. Могли ли все эти ужасы про-
исходить в момент провалов в его сознании, не оставляя о
себе никаких воспоминаний? Я представил себе его долго-
вязую фигуру, спускающуюся по лестнице и бредущую в
сумраке подвала...
--Когда вы спустились туда, судья?--спросил я.--Пе-
ред тем, как полковник Чумак и я увидели вас в холле?
--Должно быть. Мне кажется, я пробыл там всего ми-
нуту.
--И вы никого не видели в подвале?
--Боюсь, что я не помню. У меня создалось впечатле- ние,--он наморщил лоб,--что кто-то прошел мимо меня,
задев мой локоть, когда я спускался. Но я не уверен ...
Я повернулся к Ганне:
--Ты знаешь, что случилось?
Она кивнула, безмолвная и жалкая. Ужас и злость исчезли--Ганна застыла, положив руку на плечо отца.
--Ты слышала крик?
--Да.
--Где ты тогда была?
--В буфетной, чистила картошку. От страха я не могла
сдвинуться с места.
--Дверь буфетной выходит на площадку лестницы в подвал, не так ли?--продолжал я.--Значит, ты могла все слы-
шать лучше, чем кто- либо другой. Ты вышла посмотреть?
--Нет! Я не осмелилась. И я не знала, что крик донесся из подвала.--Она теребила складки клеенчатого фартука.--Я просто сидела там. Потом встала и положила картошку в раковину, но от страха рассыпала ее ...
--Ты долго пробыла в буфетной?
--Минут двадцать. Ой,Владимир ...
--И ты слышала, как кто-то спускается?
--Да. Я слышала отца, так как знаю его походку. Перед
ним спустились еще двое.
Я возбужденно шагнул вперед, и она отпрянула.
--Но я не видела их, Владимир. Один спустился задолго до папы, а другой всего за несколько минут. Вероятно, это были Анжелла и ...
--Но ты никого не видела?
          --Нет.
--А где была Вера?
--Она полировала серебро на задней веранде, но часто заходила в столовую и могла кого-то видеть.
Я посмотрел на Чумака. Он рассеянно изучал стол, и
я знал, что от него помощи не будет. Когда он хотел, то
принимал активное участие в разговоре, но сейчас, казалось, всего лишь извинялся за свое присутствие.
--Ганна,--сказал я,--пожалуйста, позови сюда Веру.
--Но папа ...
--С ним все будет в порядке.
Мне предстояла трудная задача. Судья Макагон откинулся на спинку кресла--он выглядел бесстрастно, но было слышно его свистящее дыхание через нос. Я подошел к нему:
--У меня есть для вас новости. Можете послушать
меня минуту?
В его полузакрытых глазах мелькнул слабый интерес.
--Пока что я в здравом уме, Владимир,--ответил
он, пытаясь говорить резко. Но слова, казалось, причиня-
ли ему боль.
--Ваш сын Панас здесь, Илья Панасович.
Его руки вцепились в подлокотники. Минуту он не ше-
велился и не говорил.
--Вы не возражаете против этого?--спросил я.
Отрешенный взгляд медленно переместился с противо-
положной стены на меня.
--Нет, не возражаю. Должен признаться, что я даже рад.
Глаза закрылись полностью. Это был всего лишь шепот, чуть громче свиста дыхания. Но напряжение внезапно исчезло, морщины разгладились, и судья приобрел вид человека, который после ночи ужасов наслаждался отдыхом.
--Надеюсь, с моим сыном все в порядке?--осведомил-
ся он, не открывая глаз.
Он побывал в больнице. Но сейчас ему лучше.
--Да.--Его пальцы слегка напряглись.--Он писал нам. Я был рад выслать ему деньги, в которых он нуждался. Мне
это не составило труда.
Мелкая и жалкая ложь, судья Макагон! Деньги послал Котик, потому что у вас их не было, и вы притворились, что
отказываетесь выполнить просьбу сына, не желая призна-
вать, что остались без гроша в кармане. Теперь я понимаю,
почему вы закричали, когда вчера вечером я постучал в
дверь кабинета так, как обычно стучал Панас. После его
ухода вы считали, что выгнали его из дома, а после того
письма представляли его себе больным и несчастным в чу-
жом краю, думающим, будто отец ненавидит его. И вы не
могли выносить это ...Теперь понятна ваша и заинтересованность в мягком приговоре троим террористам.
--Он скоро встанет на ноги,--сказал я.--Думаю,
Панас намерен остаться дома.
Старик кивнул, словно во сне. Больше не было сказано ни слова, пока не открылась дверь, впустив Веру и
Марысю. Вздрогнув, судья открыл глаза и обернулся. Он
все еще выглядел бесстрастным, но явно хотел увидеть Панаса. Взгляд Марыси и спрашивал меня:
«Ты рассказал ему?»
Я кивнул. Вера с восковым лицом мялась у двери.
--Я хочу поговорить с вами, Вера,--сурово сказал
я, подражая манере Чумака.--Слышите меня?
--Да. О чем? Я ничего не делала.
--Ганна Макагон сказала, что вы полировали серебро на задней веранде во второй половине дня. Это правда?
Она выпятила нижнюю губу.
--Да, правда. Я все время была там.
--И ни разу не выходили в передний холл?
--В передний холл? Выходила один раз. Мне показа- лось, что я слышала кого-то у парадной двери, и я пошла
посмотреть. Но это уходил суровый мужчина и другой
мужчина, а вы их провожать. Поэтому я вернулась.
---А вы никого не видели у двери на лестницу в подвал?
--Видела! Кто-то высунул оттуда голову--вот так.--Вера проиллюстрировала упомянутое действие.
Я шагнул вперед, едва не споткнувшись о ногу судьи. Все сразу напряглись. Мой голос в наступившей тиши-
не прозвучал неестественно громко:
--И кто же это был?
--А?
--Я спрашиваю, кто это был! Отвечайте!
--Вот она.--Вера кивнула в сторону Марыси.







               Г  Л А В А  9
Первым звуком, который я могу припомнить после этого поразительного заявления, был звонок в дверь. Появились Бондарев, доктор Ремизов и Аршавин. После приветствий, они уселись в кабинете и, стали расспрашивать о причине сбора всех в кабинете. Чумак вкратце объяснил суть происходящего и последние слова Веры. На Марысю жалко было смотреть. Потом   послышалось саркастическое фырканье, которым Чумак выразил свое презрение.
Отойдя от окна, он выглядел весьма расстроенным.
--Я думал, что смогу остаться в стороне,--печально
промолвил он.--Но, увы, это зашло слишком далеко.
Вижу, мне все-таки придется дать объяснения.--Чумак
посмотрел на Марысю, наморщив лоб.--Я радовался, что,
по крайней мере, хоть одна оставалась вне подозрений. Но вы действительно сделали дурацкую ошибку, подойдя к той лестнице?
Марыся в упор смотрела на меня немигающими зелеными глазами, плотно сжав губы.
Да,--ответила она.--Владимир, это первое, о чем я умолчала и на чем теперь споткнулась.
--Никто тебя не обвиняет,--отозвался я, чувствуя тош-
ноту.--Что именно ты сделала?
--Можешь мне не верить, но я не спускалась в подвал. Я говорила тебе, что поднялась в комнату Анжеллы и поду-
мала, что она спустилась в подвал за виски. Поэтому я по-
дошла к подвальной лестнице проверить. Я просто стояла
наверху--идти дальше я не могла, сама не знаю почему.
В подвале было темно и...--Она сделала неопределенный
жест.--Потом я заглянула в холл и увидела уходящих Бондарева и Аршавина. Я была вне себя. Ведь он приехал ко мне. Тогда я поднялась по черной лестнице к себе в комнату и не покидала ее, пока вы не позвонили в дверь.
--Но почему ты сразу не рассказала нам об этом?
В ее глазах мелькнула лукавая усмешка. Она кивнула на Чумака:
--Вот причина. Я думала, что, пока я не замешана в этих грязных историях, для нас с Аршавиным все складывается хорошо... Конечно, с моей стороны ужасно говорить такое, но меня это не заботит. Я говорю, что думаю, и не пытаюсь ничего приукрасить. Я не хотела ни во что впутываться, раз уж до сих пор все шло как надо. Было бы чертовски неприятно, если бы подумали, будто я все это сделала. Понимаете?
--Я уже давно обнаружил,--мрачно заметил Чумак,--
что именно невинные люди чувствуют себя самыми виноватыми и думают, что все за ними наблюдают. Это была глупая выходка... Вы ничего не видели и не слышали? Я имею в виду, в подвале?
--По-моему, я что-то слышала,--ответила Марыся.
--Что именно?
--Звук, похожий на хихиканье. Я не была уверена, что слышу его, но очень испугалась.--Марыся дрожала всем
телом и, казалось, была на грани нервного срыва.--Все это
похоже на какую-то кошмарную бессмысленную шутку.
Судья Макагон напрягся в кресле. Его глаза все еще были закрыты, но он поднял руку. Походя на старого актера, ослепленнoгo огнями рампы, он заговорил двумя разными голосами:
«Вы знаете содержание? В нем нет ничего предосудительного?» 
«Нет-нет. Все это в шутку. Отравление в шут-
ку. Ровно ничего предосудительного».
Склонившись вперед, Чумак стукнул по столу кулаком.
--Это должно прекратиться,--сказал он.--Я намерен
остановить это, пока мы все не свихнулись. Вы говорите о
шутках. Я объясню вам, в чем заключалась подлинная шут-
ка. В том, что все это действительно началось как шутка.
Марыся с негодованием повернулась к нему.
--Идите в кухню,--велел Чумак Вере,--и ска-
жите этому парню, чтобы он пришел сюда.
В просторной комнате Чумак как бы возвышался, как башня. Он был так близок к гневу, насколько позволяла его натура, а его жест был таким угрожающим, что
Вера бочком выскользнула в холл.
--Если вы скажете, что для разоблачения дурака ну-
жен другой дурак, то будете правы,--обратился Чумак
к Марысе.--Но во всем виноват ваш двоюродный брат Панас.
Глаза судьи Макагона широко открылись.
--Я не говорю, что он совершил убийства,--продолжал
Чумак,--но он в ответе за белую мраморную руку.
Ганна вскрикнула. Сдвинув брови, Чумак взял ее за
плечи и постарался легонько встряхнуть, но в результате у
нее застучали зубы.
--Я хочу, чтобы вы успокоились и не издавали ни зву- ка,--сказал он.--Сядьте на тот стул. Прошу всех соблю-
дать тишину.--Он слегка подтолкнул Ганну, и она пова-
лилась на стул.
Затем появился Панас, бледный, с резкими чертами лица, темными волосами, в броской, но потрепанной одежде, вызывающего и в то же время напутанного. Его глаза быстро моргали.
--Вот ваш отец.--Чумак указал на судью.--Подой-
дите и извинитесь перед ним за то, что вы сделали в ту ночь, когда он выгнал вас из дома.
--Я болен,--пронзительным голосом отозвался Панас,
выставив вперед руку, словно кого-то отталкивал.--Мне
плохо! Отойдите от меня. Я могу говорить со своим отцом
без того, чтобы вы встревали и...
Чумак схватил его за воротник.
--Марыся говорила мне, что той ночью была сильная
метель. Вы бы не смогли пройти две мили до города в та-
кой буран, да и не любили ходить пешком даже в хорошую
погоду. Но вам нужно было достойно уйти со сцены, вер-
но? Думаю, вы спали в сарае.
Панас испустил вопль, когда Чумак поднял его, как куклу чревовещателя, и пронес через комнату к креслу судьи Макагона.
--Не знаю,--продолжал Чумак,--почему вы так боялись руки, которую отломали от этой статуи, но ваш сын знал, что вы ее боитесь. у него мстительная натура, и он любит-- во всяком случае, любил--истории о привидениях. Когда он находился в  сарае, негодуя из-за того, как вы с ним обошлись, ему пришла в голову мысль напугать вас перед уходом... А помог мне разобраться в этом Андрей Аршавин, которого вы все, кроме, конечно, Марыси, считали явным придурком. А на деле…
Судья Макагон сидел прямо--взгляд его был абсолютно бессмысленным. Панас все еще барахтался в крепких руках Чумака, вереща, словно кукла чревовещателя. Наконец Чумак отпустил его, и он плюхнулся на ковер в сидячем положении, выглядя на редкость нелепо. Чумак улыбнулся судье.
--Знаете, я настоящий чародей, вы только что видели, как я изгнал дьявола и бросил его на пол. Вид у него довольно комичный, не так ли? Вот что пугало вас годами.--Его усмешка стала шире.--Как и большинство дьяволов, он выглядит глупо, если его схватить за шиворот или за штаны и вытащить на свет. Но если вы держите его в себе и никогда о нем не говорите, он становится опасным.
Судья попытался подняться, но не смог. Он посмотрел
на сына. Рот Панаса был измазан жиром, а порез на губе слегка кровоточил. Взгляд был вызывающим и одновременно жалким.
--Вы имеете в виду...--начал судья Макагон.
--Конечно, это всего лишь предположение,--прервал его Чумак.--Но думаю, Панас обошел вокруг дома и попытался заглянуть в окно. Он вскарабкался вон туда.—Чумак ткнул пальцем в сторону окна, сквозь которое совсем недавно осуществил выход на сцену Аршавин, столь внезапно появившись в кабинете.--Марыся говорила мне, что позже взошла луна и что вы спали здесь на кушетке. Вероятно, Панас увидел вас. Я проверил, какой эффект произведет рука в этом окне, когда упомянутый Аршавин здорово напугал господина Нечитайло и, немного, меня. А среди ночи, при лунном свете, эффект, очевид-
но, был еще более впечатляющим. Особенно если Панас покрасил перчатку белой краской и использовал ее, вероятно вкупе со старым черным чулком, чтобы скрыть  остальную часть руки. Если у окна стоял стол, вам могло показаться, будто рука ползет по нему в комнату ...
Чумак говорил беспечным тоном и с сочувственной
улыбкой, как будто объяснял ребенку, что напугало его в
темноте. Остальные молчали. Сцена была предоставлена
Чумаку. Потом ему пришла в голову новая мысль, и он виновато повернулся ко мне:
--Должно быть, Владимир Иванович, вы подумали, что я рехнулся, наблюдая за мной. Особенно, когда я всерьёз  воспринял Аршавина. Я подозревал, что произошло, но не был уверен в том, что за этим кроется. Аршавин расспросил у вас, что я расследую, вы ответили, что не знаете. Это была правда. Но он нашел ведро со следами белой краски, старый черный чулок и каретный полог, которым Панас, очевидно, укрывался той ночью, и сказал вам, что все зависит от метели, что также было правдой. Потом вы сказали мне, что Марыся рассказала вам, что в детстве они использовали сарай для игр ...
Панас начал подниматься, но Чумак снова схватил его за воротник и заставил сесть на пол. Марыся истерически засмеялась.
--Значит,--заговорил я,--кроме этого случая, не было
никаких появлений ... руки?
--Меня озадачивает то, почему вы, судья,--Чумак  с сочувствием посмотрел на судью,--вообще боялись белой мраморной руки. Я знаю, что вы ее боялись, так как этот дешевый актеришка, который сейчас сидит на полу, упомянул об этом в ту ночь, когда вы вы-
швырнули его отсюда. Кажется, никто этого не знает, и я в
том числе... Думаю, вам пойдет на пользу, если вы нам рас-
скажете.
Но судья все еще не мог сосредоточиться. Он выглядел ошарашенным, как будто яркий свет был направлен ему прямо в глаза.
--Мой сын...--с усилием произнес он,--мой сын сделал
это?
--Дайте мне подняться!--Панас начал извиваться на
полу.
Чумак отшагнул назад.
--Не понимаю, почему вы устраиваете такую суету! Да,
я это сделал! Ну и что? Я уже давно обо всем забыл. Мне
казалось, вы говорите о чем-то важном...--Он огляделся
вокруг и при виде наших бесстрастных лиц побледнел еще
сильнее.--Ради бога, не смотрите на меня так! С тех пор
прошли годы, и это была просто шутка...
--Все в порядке,--сказал судья, поднявшись одновре-
менно с Панасом и озадаченно глядя на него. Потом он протянул руку и похлопал сына по спине.--Значит, в других
случаях ...
--Я знаю, что такое навязчивые идеи и как они действуют,--рассеянно произнес Чумак.--Знаю, как они преобразуют все, на что вы смотрите, в то, чего вы боитесь. Прошу прощения, но вы ...
Судья Макагон выпрямился:
--Я не могу ничего вам объяснить.--Он сжал кулаки
и начал нервно озираться.--Чего вы на меня уставились?
Вы все были бы рады, если бы я умер. Но я не доставлю
вам этого удовольствия. Убирайтесь! Убирайтесь отсю-
да, все! ..
Повернувшись, судья пнул ногой бутылку бренди, из
которой ранее пил Панас и которая все еще стояла на полу
возле кресла. Бутылка покатилась по ковру, расплескивая содержимое, а судья смотрел на нее, словно недоумевая,
откуда она взялась.
Чумак выглядел усталым. Он бросил взгляд на Панаса, который попятился к Марысе. Меня удивляло молчание Бондарева и Ремизова, но видно они всё отдали на откуп Чумаку, а тому было трудно и поэтому он…
--Ладно, мы уйдем,--сказал Чумак.--Но предупреж-
даю вас ...
--Благодарю вас. Едва ли я нуждаюсь в ваших советах, --проворчал судья.--Мои нервы в порядке.
Но если вся ваша компания немедленно отсюда не уберется ...
Его стиснутые руки вздрагивали. Ганна шагнула вперед, чтобы успокоить его, но он сердито махнул рукой. Я понимал, что следует ожидать очередной безобразной сцены, и присоединился к Чумаку, уговаривающему женщин удалиться. Панас уже вылетел из комнаты.
В холле я увидел его натыкающимся на стены, словно летучая мышь, как будто он искал выход. Силы Панаса были на исходе, и его следовало бы уложить в постель. Но Марыся и Ганна сердито уставились на него. Он повернулся и ответил им жалким и одновременно презрительным взглядом.
--Сейчас мы с тобой поговорим,--сказала Марыся, взяв
его за руку.
--Вы не имеете права выгонять меня из дома! Я не хочу уходить! Отец сказал, что все в порядке, значит, я могу остаться. Отпусти меня ...
Ганна что-то лопотала, молотя кулаками по стене в приливе гнева, слабости и облегчения, пока Чумак ее не успокоил. Марыся мрачно улыбнулась Панасу:
--Иди в гостиную. Там нас не побеспокоят.
          Думаю, Чумак единственный среди нас сохранял хладнокровие. Он проводил всех в гостиную, чтобы женщины не поднимали шум, и зажег свет. Более, чем
когда-либо, комната походила на морг. Панас сначала смотрел по сторонам, как будто искал место, где можно спрятаться, потом стал всхлипывать. Какое-то время мы молчали, и ветер сотрясал окна.
--Ты во всем виноват,--заговорила Марыся.--Ты пре-
вратил это место в сумасшедший дом.--Она скрестила руки
на груди.--Теперь ты все нам расскажешь.
--О чем?
--Почему ты это сделал. Почему твой отец боялся руки.
Всхлипывания Панаса сменились истерическим хохотом. Он повернул руки ладонями вверх, и я почувствовал, что они такие же холодные, как у белых статуй на пьедесталах. Его била дрожь.
--Это самое забавное,--с трудом вымолвил он.--Ника-
кой причины не было. Отец всегда над чем-то ломал голову
и погубил себя, размышляя о том, что сделал в детстве.
--Если ты не скажешь правду...
--Я говорю правду! Страх сидел у него внутри. Он мог скрывать это от большинства людей, но я знал...
          --Страх перед чем?--осведомилась Марыся.
--Перед всем. Вы, кажется, не понимаете, о чем я говорю! Отец постоянно из-за чего-то беспокоился, но ни-
когда об этом не говорил. Его тревожило все--чья-то речь,
решение, даже случайное слово на улице. Он невротичен,
как старуха, только вы никогда этого не замечали. Вот что
забавно.--Панас снова начал смеяться.
Марыся устремилась к нему, выпятив пальцы, как ког-
ти, но Чумак удержал ее. Мы все тяжело дышали.
--Его так воспитали,--продолжал Панас.--Отец мог бы
помочь себе, если бы говорил о своих проблемах. Но он считал нервозность недостойной мужчины слабостью, поэтому никогда о ней не упоминал. Ему казалось, что гоблины в голове могут быть только у женщин. В результате гоблины съели его.
--Панас!--выходя из себя, закричала Ганна, если
ты не прекратишь болтать вздор...
--Это не вздор, а правда. Так воспитывал папу его отец.
--Полегче,--сказал Чумак.--Он говорил спокойно, но Панас бросил на него испуганный взгляд.--Я тоже думаю,
что это правда. Судья принадлежит именно к такому типу
людей. А этот тип я знаю очень хорошо. 
Чумак казался озабоченным. Панас облизывал засохшую кровь на губе.
--Отец отломал руку у статуи Калигулы, когда был ре-
бенком,--продолжал он.--И с этого все началось. Правда,
забавно? Я же говорил вам. И у него была няня с Западной Украины ...
--Да,--кивнул Чумак.—Кто-то из вашего семейства рассказывал мне кое-что об этой няне ...--Он стремительно повернулся к нам.--Какой вздор только не писали и не говорили о людях, совершивших преступление и терзаемых угрызениями совести! Думаю, вы ожидали чего-то мелодраматичного вроде того, что ваш отец убил человека или осужденный им убийца поклялся ему отомстить. Но все оказалось куда более личным и более ужасным. Я убедился, что человека, которому хватает смелости или низости совершить преступление, редко мучает совесть. А вот пустые и мелкие страхи способны довести до безумия. Человек начинает бояться собственной тени. Повод может быть любым-- деньги, зависть или просто какой-то фантом...
--А в данном случае?--спросила Марыся. Ее гнев ис-
сяк, и она с любопытством смотрела на Чумака, который
уставился в пол.
--Деньги. Твой дядя хотел помочь Панасу и совершил должностное преступление, именуемое коррупцией. За деньги присудил малый срок террористу. Кроме этого, его семья отбилась от рук, пока он готовил свою книгу. Он всегда был невротиком, и это стало давить
на него. Конечно, я не уверен, но думаю, в голове у него
внезапно всплыло то, что беспокоило его всю жизнь. Он
смеялся над этим, но над дьяволами смеяться опасно--это
их только раззадоривает... Вы говорите, он отломал руку у
этой статьи?
--А вы не такой как все. Вы сумели понять…,-- заметил Панас.
--Няня умерла, прежде чем я появилась в этой семье, --перебила его Марыся.--Но я слышала о ней. Глворят, она была настоящим пугалом. Тётя и дядя всегда называли её «окаянной», когда кто- то упоминал о ней.
Они говорили медленно, с каким-то жутким бесстрастием. Даже Ганна погрузилась в молчание. Панас, казалось, черпал мужество из того факта, что никто его не ругал. Он оживился и стал многословным.
--Няня держала отца под каблуком, пока он не пошел в
школу. Мне открыл все Яков Ворошило, который с ним дру-
жил с детских лет. Няня вырастила отца, но пугала его самыми жуткими угрозами. Я видел, как он вел себя, когда я рассказывал истории о привидениях, и понимаю, откуда у меня любовь к ним. Отец не столько юрист, а актер вроде меня. Вот почему я его любимец и он примет меня назад, как только я захочу вернуться, слышите?--Панас с торжеством посмотрел на нас.--Ты говорила об «окаянной» няне... Именно история о призраках помогла мне понять, чего он боится. Однажды вечером я рассказывал историю о привидениях. Отец был при этом--он побледнел и покрылся
потом. А когда я потом спросил у него, в чем дело, он объяснил мне ...
Панас поежился. Мы находились в белой комнате с розовыми портьерами, но я видел перед собой портрет няни, висящий в кабинете судьи.
--Папа был ребенком, когда сделал это,--снова загово-
рил Панас.--У него случился приступ гнева, и он отбил руку
у этой статуи топориком ...
--Топориком?--невольно вскрикнул я.
Панас кивнул. И громко высморкался, вытерев нос полинявшим рукавом.
--А няня сказала, что однажды ночью рука придет и задушит его.
--Но ведь это случилось в детстве!--с отчаянием вос-
кликнула Ганна.
--Судья почти не вспоминал об этом, пока призраки не
начали его тревожить,--сказал Чумак.--Но это креп-
ко застряло у него в голове благодаря заботам няни. Потом
он хотел найти лёгкие деньги, а семья стала распадаться. Затем начал употреблять морфий ...
--Как давно?--спросил я.
Чумак  неловко переминался с ноги на ногу.
--Мне не хочется говорить об этом, но вы наверняка знаете, что человек начинает принимать морфий не в инъекциях, а в порошках, как успокоительное. Он не вводит его подкожно, пока ...
--Пока?--подсказал я.
--Пока морфий в порошках не утрачивает эффект... Ко- нечно, все это догадки. Доктор Ремизов может меня поправить. Я не пытаюсь никого оскорбить.
Думаю, судья начал принимать морфий, когда забота о приобретении денег стала насущной, а тут ещё и стародавние гоблины стали возвращаться. Потом старая ссора с Панасом, доконала его. Вспомните, как
он себя вел, и вы поймете, что это единственно возможное
объяснение.
Ветер за окнами усиливался. Чумак задумчиво бродил по комнате, опустив голову.
--Лучше бы я никогда в это не ввязывался,--пробор-
мотал он.
--Не говори глупостей,--резко возразил ему Бондарев.
После долгой паузы Марыся заговорила странным
тоном:
--Значит, та ночь, когда Панас валял дурака, была единственным случаем появления руки?
--Да. Остальные случаи были плодом воображения
судьи и результатом морфия.
--Но Ганна видела ...
--Нет,--хриплым голосом прервала её Ганна.--Мы повернулись к ней.--Я солгала,--продолжала она.--Я слы-
шала, что Владимир был как-то связан с милицейской работой, и боялась, что он явился сюда играть в детектива. Поэтому хотела выведать, что он об этом думает, не рассказывая ему лишнего. В ту минуту, когда я увидела тебя, Владимир, я подумала, что папа сам послал за тобой, и испугалась скандала ...
Я вспомнил ее перепуганное лицо в холле, когда она впустила меня. Марыся переводила взгляд с Ганны на меня.
--Выходит, эти убийства не имеют ничего общего с ру- кой?!--воскликнула она.
--Боюсь, что нет.
--Но каков же мотив ...
Чумак повернулся. Его лицо было бледным.
--Я вынужден повторить вам,--отозвался он.--Моти-
вом были деньги.
В моей голове шевельнулось ужасное подозрение--вначале неясное, но постепенно обретающее форму, как лицо, полускрытое занавеской. Марыся отшатнулась, прижав руку ко лбу.
--А где ... Максим?--запинаясь, спросила она.
Ганна вскрикнула. Чумак тяжело шагнул вперед, и
лампочки звякнули. Казалось, они отбрасывают яркое
пламя, озаряющее наши тайные мысли. Рояль походил на
массивный лакированный гроб в этом белом морге. Потом я осознал, что кто-то кричит. Это был зов, негром-
кий, но настойчивый и словно приближающийся к нам, как
темная фигура в сумерках.
Пробежав мимо меня, Чумак распахнул дверь гости-
ной. Теперь мы четко слышали голос. При тусклом свете
бра на стенах холла мы увидели на верху лестницы медицинскую сестру в ее белой униформе.
--Пожалуйста, пусть кто-нибудь поднимется сюда!--
Она старалась не повышать голос, но в нем было слишком
много ужаса. Ее белая рука на перилах походила на мра-
морную...—Василиса Анатольевна пошла в ванную, и я не могу до нее докричаться. Возможно, нам придется взломать дверь.
Белые пальцы дергались. Убийства подорвали и её нервы. Какой-то момент Чумак стоял неподвижно,
глядя вверх,--его причудливая тень падала поперек хол-
ла. С растрепанными волосами он походил на викинга. Его голос глухо прозвучал в коричневом склепе холла:
--Убийца где-то бродит ...
В кабинете судьи послышались грохот и крик. Чумак метнулся к двери, словно намереваясь сорвать ее с петель. Я находился позади него, когда он открыл ее. Только одна лампочка  горел желто-белым светом. Судья Макагон с окровавленным лицом стоял за столом. Он непонимающе посмотрел на нас, потом его глаза скрыл поток крови. Прежде чем упасть, он указал на статую Калигулы. За ней что-то шуршало. Кто-то там прятался...
Чумак твердым шагом направился к статуе. Под мои-
ми ногами хрустели осколки бутылки бренди, которой вос-
пользовались как оружием. За статуей Калигулы скрывался убийца.
Склонившись вперед, Чумак протянул руку в тень.
--Лучше выходите, Василиса Анатольевна,--сказал он.                --Ваша работа окончена.


Часы пробили восемь. Эхо замирало на тихой улице. В голове у меня на мгновение ожили зловещие об-
разы, когда мы сидели в кабинете судьи. Хотя бой часов прекратился, воздух еще трепетал, словно от чего-то давно минувшего и проклятого. Мы внимательно слушали Чумака, объяснявшего нам, как он сумел разобраться в этом запутанном деле.
--Например,--продолжал Чумак, глубоко затянувшись сигаретой,--когда вы говорили, что судья Макагон мог
отравить себя с целью отвести подозрения, вы должны были понимать, что вероятность этого ничтожна. Гиосцин действует почти моментально. Только безумец мог принять его, надеясь, что кто-то это обнаружит и спасет его. Более того, судья не стал бы отравлять сифон, рискуя убить ни в чем неповинного гостя—тебя, Владимир Иванович,--что и произошло бы, если бы ты выпил содовую. И даже если бы убийцу не останавливали соображения морали, он бы воздержался от этого, так как нуждался в присутствии постороннего, который поднял бы тревогу и спас его от действия принятой им дозы.
--С другой стороны,--продолжал Чумак,--вполне ве-
роятно, что жена судьи могла принять мышьяк, дабы отвести от себя подозрения. Этот яд действует медленно, его симптомы безошибочны, а поскольку Котик постоянно наблюдал за ее состоянием, она бы практически ничем не рисковала. Но обратите внимание, что она вовсе не шла на
риск, сразу заявив Котику, что ее отравили. Это выглядело не слишком естественно и впервые привлекло к ней мое
внимание.
Он глотнул вино из фужера.
--Теперь я знаю, что она страдала периферическим невритом. Мы перейдем к этому вскоре. А сейчас, хотя я не ясновидящий, попробуем взглянуть на мышьяк и гиосцин с точки зрения отравителя. Если у вас имеется шесть гран быстродействующего, смертельного и трудно распознаваемого яда, зачем связываться с таким сомнительным средством, как мышьяк? Гиосцин был бы куда надежнее. Нам известно, что убийца должен был знать все это, подслушав разговор судьи Макагона и доктора Котика. Котик упомянул, что мышьяк--«самый болезненный, но наименее опасный» из всех ядов. Зачем же убийце было использовать его, если он действительно намеревался избавиться от того, кому дал мышьяк? Более того, украв достаточное количество гиосцина, чтобы убить всех в доме, зачем идти на риск, воруя мышьяк из буфетной, где кто-то находится почти целый день, который трудно спрятать и который даже вполовину не так эффективен, как гиосцин?
Чумак развел руками при свете, падающем на мраморную крышку нашего столика. Я не мог видеть его лицо, но буквально ощущал морщинку между его бровями.
--И к чему действовать так непоследовательно, давая
двоим людям гиосцин и одному мышьяк? Гиосцин подме-
шали во второй половине дня, прежде чем кто-то был отрав-
лен. Значит, дело было не в том, что мышьяк не подейство-
вал. Кстати, в случае с судьей Макагоном гиосцин тоже
оказался недостаточно эффективным. Понимаете, мне
многое известно об отравителях. У них одна общая черта:
они всегда используют один и тот же яд, независимо от того, скольких людей пытаются убить или сколько других ядов у них под рукой.
--Откуда, черт возьми, вы взяли все эти сведения?--
прервал его доктор Ремизов.
--От одного парня из моего отдела,--объяснил он.--
Как видите, дело выглядело сомнительным с самого начала. Но прежде чем перейти к мотиву, давайте рассмотрим еще один аспект. Василиса Анатольевна была
опасна=--чертовски опасна. Я не уверен, но подозреваю, что она была некрофилом. Под некрофилом я подразумеваю того, кто очарован смертью и мертвеца-
ми. Некрофилы обожают находиться у постели умирающих, готовить мертвецов к похоронам и выполнять другие задачи, от которых нормальных людей бросает в дрожь. К этой категории принадлежали несколько знаменитых отравительниц--это снова мне подсказал сотрудник моего отдела. Это заболевание называется заболеванием желез или нервов. В случае с убийцей это могло быть усилено невритом--меланхолией, депрессией, ненавистью к мужу. Вы сами могли заметить, что ее мысли всегда вращались вокруг смерти. Даже сны были связаны с ней, хотя тут мы вступаем на более спорную территорию. Первым ее импульсом, когда муж выгнал Панаса из дома, было отравиться. В разговоре с нами она скрывала эту тенденцию, притворяясь, будто опасается за собственную жизнь, но она не страшилась смерти, и я думаю, мне вскоре удастся доказать это вам.
Яснее всего был мотив. Кто испытывал смертельную ненависть к судье? Все знали, что жена не простила
ему того, что он сделал с Панасом,--это стало началом ее болезни. Она не могла думать ни о чем, кроме Панаса. И это прогрессировало, пока она не замыслила отравить мужа.  Это же очевидно!
Чумак подобрал сборник стихотворений Гейне в жел-
том переплете со странными словами на форзаце и взмах-
нул им  перед нашими глазами:
--Как еще вы объясните эти слова: «Могли ли особенности личности оставить такой отпечаток?» Речь может идти только о Панасе, верно? Это необычайно просто. Но мы пытались сделать из этого нечто загадочное. Разумеется, Котик все знал. Думаю, он видел, как Василиса Анатольевна украла гиосцин из его кабинета, или, во всяком случае, подозревал это. Вот
почему, когда судья упал, он сразу понял, что это за яд. Но
Котик не предвидел, что она могла уже подмешать гиосцин
в его бутылку с бромидом.
Он думал, что благодаря отравлению мышьяком она не сможет ничего предпринять еще минимум день и что ему хватит времени обдумать дальнейший образ действий. Понимаете, Котик даже тогда был не вполне в этом уверен, о чем свидетельствует первый вопрос, который он написал в книге. Но она добавила гиосцин в бромид тогда же, когда отравила сифон ...
Чумак дипломатично заметил, что ошиблись «мы». И я заметил, как просветлели лица Бондарева и доктора Ремизова.
--Когда именно?—решил уточнить я
--Когда остальные обедали. У неё было более получаса свободы действий--никто не мог поймать ее на
месте преступления! Она не питала особой вражды к Котику, но он должен был умереть, потому что знал. Должно быть, доктор Котик прозрачно намекнул на свою осведомленность, находясь у ее постели. Думаю, он дал ей шанс добровольно вернуть яд, когда все лягут спать, и поэтому ждал. Но конечно, она не собиралась этого делать ...
--А мотив?--перебил его я.--Это не могло быть только
местью. Вы говорили о деньгах ...
Откинувшись на спинку стула, Чумак зажег сигарету,
и пламя спички осветило странное выражение его лица--
озадаченное и в то же время ироническое.
--Да, - кивнул он.--Деньги. Именно это четко указы-
вало на жену судьи. Но все мы сделали неправильный
вывод, что дело только в деньгах Котика и его завещании.
Черт возьми, я изо всех сил пытался объяснить вам, что это
не так,--вы даже записали мои слова, но никак не хотели
расстаться с версией о деньгах Котика. Он вовсе не фигу-
рировал в планах Василисы Анатольевны--ей пришлось избавиться от зятя из-за возникших у него подозрений... Но речь шла не о состоянии Котика, а о состоянии судьи Макагона. Цель состояла в том, чтобы оно перешло к его сыну Панасу, которого он лишил наследства.
--Но у судьи не было состояния,--возразил я.--
у него вообще не осталось денег.
--Верно!  Сначала и я совершил ошибку, не придав значения судейскому вердикту на судебном заседании. Хорошо, что Сергей настойчиво твердил мне о коррупции и до меня, наконец, дошло, что судебный процесс и действия судьи, связаны. А что касается убийцы, то она единственная во всем доме не знала о отсутствии денег у судьи!
Один за другим на улице зажигались фонари. Чумак, походивший на смущенного гоблина, стал закуривать очередную сигарету.
--Сожалею,--заговорил он после паузы.--Я пытался
вам объяснить. Анжелла даже подчеркнула этот факт. Из
всех обитателей дома только Василиса Анатольевна не знала, что судья потратил все деньги на издание своей книги. Вот почему Котик написал: «Была ли это
надежда получить деньги или прогрессирующая болезнь?»
Она не видела никаких признаков того, что муж смягчит-
ся, а после письма Панаса с отчаянной просьбой о деньгах,
должно быть, слегка повредилась в уме. Она воображала сына больным, голодающим и не могла этого выносить. Это привело ее к попытке убийства. Она хотела
--уничтожить завещание судьи, так как боялась, что в нем
может содержаться пункт о лишении Панаса наследства.
Если бы судья умер без завещания, деньги унаследовала
бы вдова, и она надеялась вернуть Панаса с помощью состояния мужа ... Она даже не могла себе представить, что судья тоже думал о Панасе и ради сына пошёл на должностное преступление. И если бы узнала, то никаких убийств вообще бы не было.
--И она действительно уничтожила завещание?
--Этого, вероятно, мы никогда не узнаем. Но она искала его, наивно полагая, что оно находится в ящи-
ке письменного стола. Там она нашла рукопись книги и так
сильно ненавидела мужа, что сожгла ее. Возможно, это было всего лишь средством выместить злобу после неудачной попытки найти завещание. Вероятно, Василиса Анатольевна стремилась уничтожить то, что судья любил больше всего на свете и что отняло у него привязанность к Панасу. Но это явилось указателем. Только один человек во всем доме ненавидел судью достаточно сильно, чтобы сжечь его рукопись. Может быть, она сожгла и завещание. Котик, как вы знаете, сам не был в этом уверен.
Мы изобрели фантастическую теорию о судье, осуществляющем планы против Котика с целью завладеть его деньгами. Но это было нелепо. Котик не думал о
будущих покушениях на его жизнь, когда писал: «Была ли
это надежда получить деньги или прогрессирующая бо-
лезнь?» Он использовал слово «была», имея в виду отравление судьи Макагона--то, что уже произошло. И это еще один бросающийся в глаза указатель. Кто мог отравить судью ради денег, кроме единственного человека в доме, не знавшего о его банкротстве?
Нам следовало только интерпретировать вопросы, записанные в книге Гейне, самым очевидным способом, и мы бы узнали правду. Вот почему я твердил, что все выглядит скверно для судьи--он был истинной целью убийцы.--Чумак поколебался.--Что касается убийства Анжеллы ...
--Это убийство,--прервал его я,--произошло, когда
Василиса Агнатольевна якобы лежала в постели, а в ее комнате находилась медсестра.
Чумак криво усмехнулся и снова постучал пальцами по столу.
--Объяснение содержится здесь, в наших записях, но тогда ты об этом не знал--и я тоже, пока не прочитал их внимательно. Если бы я тогда об этом догадался,  то, очевидно, смог бы предотвратить смерть Анжеллы.  Поведение жены судьи выглядит яс-
ным как день. Она не знала, что не убила судью, пока мы
не сказали ей, и полагала, что ее работа окончена. Конеч-
но, никто раньше не упоминал при ней об этом, а она не
осмеливалась спросить. А потом доктор Ремизов сказал ...-- Чумак порылся в записи.--Вот! Он сказал: «Кто-то пытался
отравить вас и судью, но ни вы, ни он не умерли». И Василиса Анатольевна едва не раскололась.
Она ответила: «Пытались ... отравить его? Вы сказали ...пытались?» Это практически признание. Она постаралась скрыть это, тут же переключившись на свою любимую тему о смерти ... Смотрите, что происходило в ее уме! Первое, что ей приходит в голову после этого,--Панас. Она подвела Панаса--не выполнила свою работу. Поэтому Василиса Анатольевна начинает бормотать о Панасе, причем настолько бессвязно--вследствие шока,--что нам приходится уйти. Обратите внимание, что до того она пыталась подвести под подозрение одну
из дочерей с помощью невероятной истории о ком-то, про-
никнувшем к ней в комнату и не ответившем на ее вопрос ...
--Почему невероятной?
--Сейчас объясню. Это связано с тем, почему она в действительности не опасалась покушения на свою жизнь, несмотря на ее слова. Она была никудышной лгунь-
ей.--Чумак печально покачал головой.-- Я тоже не умею убедительно лгать, поэтому вынужден помалкивать, что иногда заставляет людей считать меня слегка чокнутым. Но вернемся к убийце. Думаю, она пыталась бросить тень подозрения на Ганну. Василиса Анатольевна не любила Ганну, поскольку та всегда была настроена против Панаса. К тому же Ганна обладала самой удобной возможностью совершить эти преступления, и потому мысль о ней первой пришла в голову убийце.
--Временами я сам подозревал Ганну,--сказал я.-- Если бы она так не любила своего отца ...
Чумак кивнул.
--Итак, Василиса Анатольевна рассказала свою историю. Она утверждает, что боится быть отравленной. Ей приносят ужин. Она говорит, что слышала подозрительное движение в комнате--кто-то проник туда с дурной целью, не ответил на ее оклик и, вероятно, пытался причинить ей вред. Почти сразу после этого Ганна привлекает ее внимание к молочным тостам и уговаривает ее съесть их ...
Думаете, если бы она действительно боялась яда, то прикоснулась бы к ужину? Если бы она в самом деле слышала, как кто-то крадется по комнате, то не закричала бы и не подняла бы тревогу на весь дом? Это была явная выдумка.
Нет-нет, Василиса Анатольевна сама отравила свои молочные тосты, Она думала, что все прошло как надо. Но на следующий день к ней явились мы и обрушили ее вселенную, сообщив, что она не отравила судью. Вспомните, что она сразу потеряла интерес к таинственному посетителю и больше не упоминала о нем. Она изыскивала новые способы разделаться с судьей.
Василиса Анатольевна спрятала яд в подвале, думая, что больше он ей не понадобится. Но теперь ей пришлось сходить за ним снова. Как? Ну, медсестра ведь говорила вам, что собирается дать Василисе Анатольевне снотворное, а потом лечь спать на раскладушке. Она была измождена, так как не спала всю прошлую ночь, и теперь должна была крепко заснуть. Не составляет труда положить на ладонь таблетку снотворного и притвориться принимающим ее. Я думаю, что вы сами неоднократно проделывали такое. 
Обратите внимание на изменения в ее технике. Она пришла в отчаяние и почти лишилась рассудка. Ее самообладание испарилось. Ей понадобились все нервы, чтобы осуществить это отравление, а теперь нужно было повторить его! Больше не должно быть оплошностей! Безумная решимость убийцы особенно ужасна. Когда медсестра заснула, она потихоньку выскользнула из комнаты и спустилась по черной лестнице. Очевидно, Анжелла застала ее с мышьяком и гиосципом в руке. Анжелла была пьяна и собиралась закричать, а убийца не могла допустить помехи ...
Сигарета Чумака полыхала вовсю. 
--Вы, как писатель, должны оценить происшедшее,--
тихо проговорил Чумак.--Сын, ради которого она все это проделала, смотрел в окно подвала, хотя не видел ее ... Разумеется, Василиса Анатольевна обезумела окончательно. Ее уже ничто не заботило. Она отключила тормоза и мчалась вперед, разрушая все на своем пути. До того она пыталась защитить себя с помощью, как ей казалось, изощренного коварства, но теперь ей было наплевать на все. Она вернулась в свою комнату, едва не столкнувшись с судьей на подвальной лестнице. Шум разбудил всех, включая медсестру. Думаю, что старуха испачкалась кровью, но скрыла это под одеялом. Перед покушением на судью она просто вошла в ванную между двумя соседними комнатами, заперла одну дверь и вышла через другую. Медсестра ничего не заметила. Должно быть, Василиса Анатольевна накинула что-то на окровавленную ночную рубашку ...
Я содрогнулся. Чумак печально посмотрел на меня:
          --Сожалею, но вы сами напросились на крова-
вые подробности. Когда я обнаружил ее мертвое тело за статуей, на нем была кровь. Последнее усилие оказалось чересчур трудным для ослабленного сердца. В любом случае это к лучшему. Поскольку судья не умер от удара бутылкой по голове, убийца, оставшись в живых, вероятно, предприняла бы третью попытку ...
Он поколебался.
--Слушайте, я уже давно не думал об этом, и сейчас мне не по себе. Я старался отвлечь Марысю от печальных мыслей. Она единственная, кого я не подозревал. Давайте пойдем куда-нибудь и выпьем. А это,--он
указал на желтую книгу,--сожжем. Я не знал, что вы
храните ее как сувенир.
--Охотно,--сказал я.--Зачем вы заставляли нас рисовать картинки... Погодите! Когда глядишь назад, все становится очевидным, кроме этого. Почему картинки?
Чумак усмехнулся:
--Я не мог объяснить вам свою просьбу, так как это бы все испортило. Вы бы стали действовать скованно... Помните, я просил вас нарисовать разные вещи--дом, мужчину, женщину, собаку? Вы все это сделали. Ваши рисунки были практически одинаковыми, но мне нужна была демонстрация этого. Рисуя женщину, вы изобразили довольно своеобразное лицо со спиральками волос, похожими на мягкую стружку...
--Ну и что?
--Котик сделал то же самое.--Чумак подтолкнул ко мне желтую книгу.--Взгляните! Вы ведь не забыли малень-
кие рисунки, которые сделал Котик на передней обложке, прежде чем начать писать? Вы подробно охарактеризовали их в ваших записях. В таких непроизвольных, вроде бы бессмысленных набросках, которые люди часто рисуют на бумаге, немало правды. Котик думал о Василисе Анатольевне. Посмотрите на это угрюмое лицо, на эти локоны. Но даже если бы я смог убедиться, что он нарисовал женщину, а не мужчину, этого было
бы достаточно, чтобы подтвердить мое объяснение написанного им. Я попросил вас нарисовать--грубо и приблизительно--женщину, и вы изобразили ее так же, как он. Каждый рисунок имел определенный смысл, но мне нужна была именно женщина.
А теперь надо выпить.
--Так пойдём ко мне,--сказал Бондарев.—Тем более, что Владимир Иванович обещал рассказать о доме с приведениями.
--Постойте,--попросил я Бондарева.--Мне хотелось бы задать еще два вопроса.
--Конечно. Отвечу, если смогу.
--Что означает запись Котика о морфии?
--Меня это тоже интересовало. Думаю, объяснение со- стоит в следующем. Котик, как вам известно, действительно верил, что кто-то все эти годы продолжал пугать судью имитацией белой мраморной руки. Мы можем не сомневаться, что происшествие имело место один раз и инициатором его был Панас, но судья под влиянием наркотика впоследствии, вероятно, видел руку в каждом углу. Котик, когда писал это, по-видимому, подозревал, что судью пугает жена, и его запись связана с размышлением о том, какой страх испытывал его тесть под влиянием морфия.
Конечно, жена не была заинтересована в подобных фокусах. Она хотела только вернуть Панаса. Полагаю, ее дети и племянники понимали, что она немного не в себе. Разумеется, не до такой степени, чтобы совершить убийство, но все же... Это может объяс-
нить их поведение. Они предпочитали обвинять друг друга,
чем собственных родителей.
--И последняя деталь,--сказал я,--которая кажется
мне самой ужасной ...
--Ну?
--Смех. Помните? Медсестра слышала его в комнате Котика. Это не давало мне покоя. И все говорили об этом--
например, судья Макагон с его неожиданной цитатой об «отравлении в шутку»... Но медсестра клялась, что Василиса Анатольевна спокойно лежала в постели, когда раздался смех.
--Так оно и было,--печально ответил Чумак.
Поднявшись, он нахлобучил шляпу.--Котик любил Киев,--внезапно продолжил он.--Он хотел вернуться туда и осуществить все свои мечты. И он все еще думал об этом, когда...--Чумак оборвал фразу, глядя куда-то в теплые сумерки.--Вам никогда не казалось странным, что Котик не спас себя? Он чувствовал действие яда и знал, что это гиосцин. У него еще оставалось немного времени, чтобы попытаться справиться с отравлением, но он не сделал этого. Котик просто устал в этом городе, и больше не хотел жить. Это его смех слышала медсестра. Он смеялся над своей судьбой, лежа в полосатой пижаме и ожидая смерти.
А теперь я думаю, нам следует принять предложение Сергея.
Мы медленно вышли на улицу--перед нашим
взором стояло туманное видение холодного
дома.