1. Ночь девятой луны

     Сегодня – ночь девятой луны. Я не могу уснуть. Шторы на окнах задёрнуты, но всё равно лунный свет проникает в комнату, бледными пятнами мелькая по стенам, а ровный, белый силуэт притягивает взгляд, словно фонарь неведомого бога, зовущий меня за собой. Но мне не хочется идти за ним – только не в такую ночь! Да, большие предательства совершаются нечасто, но большинство людей, хотя бы однажды, но предавали. По крайней мере – самого себя.  Я не исключение.
     В чём сокрыта причина, глубинная природа такого поступка? Почему мы не боимся подвергать свою душу такому испытанию? Почему люди охотно становятся инсектоидами или идут к ним на службу?
     Насекомые нынче повсюду заменяют людей. Куда ни глянь – там роятся чёрные птице/бабочки.  Где наша краснозмеённая история? Где безобидные ламии, привычные нам с детства? Даже самый устойчивый институт города, наша «родная» бюрократия нынче заражена инсектоидами. В какое учреждение ни зайди, а там они: неутомимо шуршат, деловито шевелят усиками, зыркают блестящими глазками. И в каждом глазу, словно по арифмометру: «щёлк, щёлк!» -  вычисляют твою вселенскую пользу. А лица у всех одинаково-пустые, словно маски. Поневоле становишься инсектоненавистником. Стоит построить храм, как его немедля облюбуют эти создания. Словно для них он был создан! И пойди, докажи что-либо в высоких кабинетах, где уже давно решили, что город – не для людей.
    Что мне делать? Мои добрые друзья избрали путь ахимсы: они решили переждать стихийное бедствие в соседнем лесу Буреломе. И свято надеются, что оставленные одни в городе инсекты вымрут со скуки или изничтожат друг дружку из вредности.  А я в это не верю. Нашествие инсектов нельзя вот так просто переждать: есть болезни, которые легче не допустить, чем вылечить. А теперь… наверно, уже слишком поздно. Разве что ещё можно отомстить тому, кто привёл их сюда. Не знаю, зачем мне это нужно, но чувствую, что с удовольствием лишил бы его жизни. Всё во мне закипает, когда я думаю, как  сейчас торжествует предатель, глядя холодными глазами на родной город. Мне кажется несправедливым, что зло, совершённое им, останется безнаказанным. Белое лицо чёрного человека так и стоит у меня перед глазами…
    Похоже, эта ночь не кончится никогда. У меня даже разболелась голова. Пришлось встать. Выйдя на кухню, я поставил чайник на плиту. Прошёлся по комнате, ожидая, когда он закипит. Здесь лунный свет был не так ярок – стало чуть легче.
    На стене висит древняя валентинка с выпуклым пурпуровым сердцем. Сердце чуть видимо пульсирует – переливается, меняя свой цвет. Ещё один признак перемен, ненужный осколок прошлого. Нет уже той рыженькой девочки, что когда-то прислала открытку. Вместо неё появилась деловитая, сволочная инсектидка.  Вся в чёрном, включая парик, с чёрными губами, садится она в свой чёрный инсектомобиль и мчится туда… куда ей дозволено её положением. И не более того. Думая, что только так и надо.
    Я надавливаю на сердечко, пока оно не превращается в чёрную птице/бабочку. Потом давлю, давлю ещё, пока оно не перестаёт трепыхаться под моей рукой и не осыпается на пол чёрными чешуйками. Увы, с ней намного проще: отряхнул пепел с рук своих и забыл. Была девочка, нет девочки. Со всеми инсектами такой номер не пройдёт.
     Мои друзья ждут меня там – в лесу. А я всё тяну с переездом, каждый день ожидая сам не зная что. Возможно, возомнил себя капитаном, последним из моряков покидающим тонущее судно.  Но больше медлить  нельзя:  завтра утром бургомистр д’Шимон, за нежный цвет лица прозываемый «Синим», пойдёт на приём к Красному князю и участь моя будет решена. Сегодня княжеские ищейки дважды заглядывали к нам и, завидев меня на месте, убегали обратно, снисходительно помахивая хвостами…
     Я так задумался, что не заметил, что чайник закипел, пока он требовательным голосом не напомнил о себе.   
**

     Весь день я был в ладу с собой, хотя мне и было грустно. Но настал вечер и всё переменилось. Что-то было не так, и не замеченная мной истина настойчиво просилась на свет…
     Бескрылая птице/бабочка монотонно билась о стекло: «бамц-бамц-бамц». Не выдержав, открыл форточку: выстрел, вспышка света – перья/чёрные чешуйки по всей комнате.
Чёрные помидоры на столе начали лопаться и из них показались волчьи морды; это нормально, но не в такое время года и суток. Я пытался щёлкать их линейкой по носам, но они быстро откусили её конец, и мне пришлось отказаться от этого блюда…
   У мебели отросли рога, и вскоре на ней стало неудобно сидеть; я пытался выламывать эти уродливые наросты, но стулья ломались вместе с ними.
   Бритоголовые монахи мирно прошествовали на север, но я не смог их догнать, и последний лама скрылся в стене у меня перед носом…
   Тени от светильника бьются в углу: «шорх-шорх-шорх»…- сегодня во всём городе отключили электричество.
   Мир пульсировал, словно сердце больного человека и комната каждый раз тревожно сжималась. В ней семь часовых механизмов, но их стрелки движутся в разные стороны и с разной скоростью. Им нельзя верить. Можно – только песочным, но проклятый песок почти не движется, словно каждый удар моего сердца проталкивает вниз лишь одну песчинку. Собственно, это и не песчинки, а множество маленьких черепов, каждый из которых словно взят из головы черной птице/бабочки.
   Вот один такой череп отскакивает от общей кучи, и свободно пройдя сквозь стекло, ударяется о стену пыли, за три вечности скопившуюся в углу. Тяжёлое облачко сердито набухает в воздухе и на мгновение, зависнув одним большим куском, начинает распадаться. Отдельные фрагменты его на глазах превращаются в демонов смерти; те, в свою очередь, плодят множество скелетов в саванах, рассыпающихся на более мелкую дребедень, которая быстро обращается в ничто. Но воздух в углу ещё долго загрязнён. Он отравлен образом Смерти, незримо присутствующей сегодня во всех предметах.
   Чтобы покончить со всем этим, я открыл Колодец Над Мраком и ступил на хлипкие мостки. Ощущение бездны щекочет нервы, но трижды пройдя над пропастью я так и не нашёл утраченного спокойствия. Та, что навязывалась мне в спутницы, повсюду преследовала меня. Скомкав бесполезный колодец, я отшвырнул его в корзину с хламом. Мне почти удалось добиться желаемого позже – когда я бежал по полю Бумажного листа и медитировал над Чернильным озером.
    Туман, туман и дождь окружали меня со всех сторон, понемногу стирая все грани реальности. Когда они стёрли берег, на котором я сидел, я провалился в пустоту, и обрёл, наконец, себя. Но даже и после этого последняя назойливая мысль, сморщась и усохнув до маленького комочка, продолжала биться в моей голове: «тук-тук-тук»… я покатал этот комок в голове, потом нехотя достал – попробовал на зуб и повертел перед глазами. Мысль была твёрдая и горькая, а цветом напоминала обжаренное кофейное зерно. Тщательно взвесив её на ладони, я понял, что она полностью созрела. И эта мысль была: «убей его».
**

     Две ночи над городом царила восьмая луна, и я думал, что смогу уйти, подхваченный свежим ветром, приносимым ею. Но сегодня всё переменилось. Я рано лёг спать, но не уснул: всё размышлял о том, куда катится мир. Я понял, что если уйду, то это ничего не решит. Как бы мне этого не хотелось, но нужно действовать.
     Ведомый недобрым предчувствием, я встал и подошёл к старинному шкафу – в трудные моменты там всегда находилось что-нибудь нужное: один раз находишь там пару заначенных золотых дублонов, а другой – острую бритву.  Вот и сейчас, пошарив среди старых и ненужных вещей, я увидел большой и ржавый ключ. И сразу понял, откуда он – «неужели это единственный выход?».  Шатаясь, словно пьяный я подошёл к окну и распахнул его. Сразу за окном начиналась лестница, ведущая в сад Девятой Госпожи.
     Мне стало страшно. Я отвернулся от окна, прижавшись спиной к стене. Закрыл глаза… «У-у-у-оу!» - раздался оттуда голос Вальгрима. Вожака охотников.  Он звал меня за собой – на Дикую Охоту. Звуки его голоса были острыми словно бритва или зов совести и обжигающе холодны: капельки азота конденсировались на нём из воздуха.  Сквозь призму этих холодных звуков я иначе оценил ситуацию. А был ли у меня выбор? Я вспомнил всё и сердце моё заиндевело. Решительно отбросив  сомнения, я поставил ногу на подоконник.
Ни перил, ни пристенка. Голая, узкая лестница, открытая все ветрам, вела наверх. Но мне было плевать. Ненависть, жгуче-холодная ненависть вела меня вперёд. И я взбежал по лестнице наверх, не чувствуя ног, и преодолев красивый, но мёртвый сад, освещённый серебряным светом, оказался у клетки. Тяжёлое дыхание Вальгрима и его своры способно убить любого, кто посмеет приблизиться к ней. Но я уже мёртв. Из-за решетки тускло светится один глаз. Второго у зверя нет, ибо ненависть слепа. В самый последний момент, уже проворачивая ключ в замке, я вдруг задумался: а что будет со мной самим, когда я выпущу на волю свору Вальгрима? Но ослепительный свет Девятой Госпожи рассеял все мои сомнения: «Вперёд!» - крикнул я, широко распахивая клетку…

    В три часа ночи Скиталец не мог заснуть. Маленькая статуя святого мирно догорала в костре. Скиталец задумчиво жевал кусок сала, когда услышал жуткие звуки. Старательно дожевав священный продукт, он выглянул из кустов и увидел Дикую Охоту. Свора Вальгара, не оглядываясь, шла по следу человека, который распадался на глазах.  Незнакомец двигался, не разбирая дороги – словно слепой - и трава омертвело полегала вокруг него.
«Пронесло», - подумал Скиталец, глядя вслед ужасной процессии. Подумав немного, он вздохнул и отрезал ещё один кусок…