Приют странника. 6

***
Нет, Дорога не потускнела, не растворилась в сумерках. Просто, видимо, расцвел твой аленький цветочек, и мой внутренний мир изменился.
Голубая Дорога от края до края – набежит – отхлынет и понесет тебя на волнах-попутках в Великую Неизбежность. И если одиночество - это когда хочется, чтобы кто-то всегда оставался рядом, то ПУТЕШЕСТВИЕ более не влечет за собой одиночества…
Я не нашла Эльбири. Деревня, домик Марты остались, а замок будто уплыл каменным ковчегом в открытое море. Сальварат тоже не появился. Подобное уже случалось со мной. Не в этой жизни. Да. Только тогда все было по-другому: как всегда.
Устав от попыток призвать замок, отыскать его – бледную точку в открытом море - я постучала в дом Марты. Двери отворил уже совсем повзрослевший Ирек:
- Привет!
- Здравствуй, Ирек.
- Проходи, ты, наверное, голодна.
- Пожалуй.
Мы вошли в дом. Ирек поставил передо мной горшочек с горяченной вареной картошкой. Сам сел рядом. Он смотрел на меня, как на единственную любовь в своей жизни. Мне стало не по себе.
- Где все? – спросила я, чтобы хоть на мгновение отвести его взгляд.
- На работе.
- На работе?! – мне раньше никогда не приходило в голову, что (почти придуманные мною) Марта и Даниил могут ходить на работу, а не сидеть только в доме или коровнике. Это поразило меня больше, чем взгляд Ирека, чем исчезнувший замок.
- Мне надо кое-что тебе рассказать, - резко прервал мои раздумья мальчишка. – Вчера в газете напечатали мои стихи! – Ирек, взволнованный, встал из-за стола и принес мне газету. Он открыл мне нужную страницу, на которой заглавными буквами было напечатано название стихотворения: «Замок-призрак».
Мне стало безнадежно горько:
- К вам приходят газеты, Марта и Даниил работают, замок – призрак, солнце не Бог, и Земля круглая… - даже собственные слова показались мне призрачными домиками, быстро расплывающимися на морском песке.
- Да.
- И так было всегда? – я едва ли не плакала.
- Всегда. – Ирек оставался невозмутимым.
Закрываю газету, не читая стихотворения; ухожу. У самых дверей Ирек окликнул меня:
- Что мы потеряли?
- Не знаю. Еще один призрак... Снежинку, мысль, легкую, как перышко, даже легче.
- Оно вернется?
Я покачала головой, не выразив ответа тяжелыми тоннами слов, и закрыла за собой дверь.
Эльбири все-таки нашел способ расколдовать деревню. Он отпустил их, отпустил меня, отпустил Сердце, вечно болтающее с Черепахой и Слонами. Но Черепаха легла на дно, Слоны ушли, Деревня стала деревней, Летучий Замок уплыл по воображаемому Морю в запредельные края, БЕЗ МЕНЯ…

***
Снег укрывает белым светом засыпающий мир. Я пою ему хвалебную песнь. Он бьется в окна трамвая роем холодных мотыльков, и я кану в небытие, когда он коснется моих рук. А когда начнутся метели, я затеряюсь в этом городе среди занесенных снегом прохожих, домов, светофоров.
Я не знаю, есть ли во вселенной Бог – единственный, или целый пантеон, тысячи пантеонов. Но если да – то, наверное, один из них слышит мои молитвы и, может быть, отвечает на них.
Однажды я снова повстречалась на улице с нашей королевой. Она была не одна. Счастливая и прекрасная, она бродила по светлым от первого снега улицам, держа за руку Прекрасного Принца. Принц заколдовывал белую метель, и та, не в силах противиться влюбленному божеству, стихала, едва касаясь юного лица Владычицы. Принц шептал своей возлюбленной на ушко красивые и искренние слова. Да все о любви. Я еще никогда не видела ее такой счастливой! И казалось, сам Бог перепутал все времена года с весной, ее весной.
Уже ездят по городу снегоуборочные машины, уже продаются в магазинах елочные игрушки, новогодние открытки и яркая мишура.
Знай я твой адрес, я бы начертала тебе послание, в него бы положила желтый кленовый листок и три снежинки и отправила бы по почте с ветром.
Я смотрю в окно трамвая, и глаза ловят разноцветных людей, словно преломленные светом крупинки снега. Неправильная метафора, но было так. Глаза не видели, но именно ловили мелькавшие за окном картинки, а снежинки преломлялись в свете, умножались.
А мне хочется любить. Я устала бродить по чужим душам. Какое бы тепло или сокровище они ни таили в себе и как бы ни хотели пожертвовать им для меня, мне все равно не согреться и не быть счастливой. Все не то!
Но случится: мы снова встретимся с тобой после этой войны, мой Волшебник. Мы оба останемся в живых. Будет весна. Только в этот раз ты не захочешь уйти от своей госпожи. Ты обнимешь меня, поцелуешь обветренными губами в лоб и останешься. Если, конечно, где-то на небесах живет мой маленький бог, который слышит мои молитвы и, может быть, иногда отвечает на них.

***
Когда на душе скверно – верный способ излечиться от себяжаления и злости, подкатывающей к горлу и закипающей на щеках, – это перемещение мебели.
Нет, правда! Мне помогает.
Можно, конечно, попробовать хватание вскипевшего чайника. Сжимая в зубах до скрипа всю свою и без того мизерную волю, несешь чайник до стола. Глаза наливаются слезами, а рука от невозможности разжаться стервенеет и ненавидит тебя, дуру такую!
Но если чайник электрический, с пластмассовой ручкой, да и в чем рука-то виновата?
Лучше ремонт или перестановка – много продуктивнее.

***
Мы с Виком долго искали подходящую ветку. Важно, чтобы была пушистая, большая. Маруся все вертелся под ногами, взвизгивая от собачьего восторга, ухмыляясь собачьей улыбкой. Ему было интересно. Не ветка, конечно. Снег, улица, запах чужой собаки, помойка. Мы его не интересовали.
Когда, наконец, я выбрала самую замечательную ветку, Вик залез на дерево и отпилил ее.
Вик не задавал мне таких глупых вопросов, как: «Зачем тебе ветка?», «Что ты с ней будешь делать?», но мне захотелось объяснить:
- Я повешу ее в своей комнате. Это будет Дерево на Пустыре. Я растяну ее на леске под самым потолком и украшу кораблями и лентами, звонкоголосой музыкой ветра. Это будет красиво, не правда ли? Комната превратится в пустырь и замок одночасно. Постелю ковер, такой же синий, как и цветы на призрачном поле. И если мне больше не суждено однажды вернуться в мой прекрасный замок, я построю его, сплету из обрывков снов, кусочков дерева, камней, ткани. Я смогу ведь, правда, Вик?
- Правда, малышка.
- Спасибо…

***
Я стала злиться по пустякам. Прости, Дэв, я становлюсь равнодушной. Это не болезнь. Нет, не усталость. Не знаю что. Скорее всего, мы расстанемся. Нет, ты не виноват. Дело во мне. Может быть, я заболела. Может, и устала. Нет, температуры нет. Я пью свет снежинок и клочья ветра два раза в день – от мигрени; и солнце – неограниченно – для профилактики ОРЗ. Нет, просто я засыпаю. В эту зиму, наконец-то, я буду спать.

***
Тихо. Мысли приумолкли. А в самой глубине души молчит волшебный голос. Но, кажется, я нашла путь. Медленно, осторожно. Шаг за шагом. Я вплетаю его в мелодию собственной жизни. И вместе с морозным узором на стекле души вырисовывается образ той, что всегда стояла позади эльфа, девочки-хиппи, аленького цветочка, маленькой птички, Олелёнка. Той, что задумала весь этот мир и, может быть, начертала бы его одним единственным звуком: всплеском волн, дуновением бриза, шорохом песчинок,  но она никогда не видела моря, разве что на картинах и календарях, читала его в книгах. Но слова немы. Да, слова отмечены печатью немоты. Это даже не молчание, скорее невозможность выражения бытия: слова не пахнут, их нельзя увидеть, как дерево или небо, к ним нельзя прикоснуться и ощутить доверчивое тепло или холод равнодушия, они даже не звучат. Слова – это убогая попытка человека стать богом, заключив все проявления света в тюрьму знаков, в одну ограниченную форму, подвести божественное под одну черту: ВЫРАЗИТЬ. Но не существует ничего, кроме НЕВЫРАЗИМОГО. Стон ветра, вздох скалы, шелест дерева, шепот огня – вот настоящие звуки, истинные имена. Другого не дано. И слава богу!
Я смотрю на расплавленные капли солнца в окнах, снежинках, ручке, которой пишу. Вот она истинная любовь: мысли немыслимые, чувства нечувственные, проявления не проявленные, данность не обещанная, обещание не данное, любовь не любимая, любимая не той любовью, сердце, скользнувшее в темноту, жидкое солнце в его следах…
Гирлянда с голубыми ангелами висит над столом. Они глухие – не слышат твои молитвы. Корабли в белом небе под потолком летят в неведомые дали, да все по кругу. Свечной фонарик у изголовья, рог единорога в карандашнице. Синий замок на белом листе. Маленькая точка – человек, спешащий домой в мглистом серебре. Запах сандаловой палочки.
Та, что стояла за ними, подошла к окну. Она робко заглядывает в расписную снежинку. Нет ли там тебя? В Ночь твоего Рождения. Поздравляю.

***
Ты навлек на меня тысячу мыслей и три тысячи перечеркнул.
Х. Кортасару, лучше поздно, чем никогда.

***
Под небом голубым есть Город золотой
С прозрачными воротами и яркою звездой.
А в городе том сад – все травы да цветы.
Гуляют там животные не виданной красы.(с)

Когда я впервые услышала эту песню в исполнении Б. Гребенщикова, я была маленькая, а все вокруг большое, просто огромное. И мне казалось, что в песне поется о синем волке. Нет, он был голубого цвета. Вол тоже был. Но он пришел потом. Тогда мне стало грустно, хотя  это было больше похоже на детское разочарование. А льва звали Каамил Аллахорес Дарос. А орла… О, это была орлица! Такума Мхарата Ланаска.
Время шло. И с ним из памяти стирались образы прекрасных животных, превращаясь в легкомысленные сновидения.
Но голубой волк остался. Он стал моим лучшим другом. И до сих пор в этих зимних снах наяву я, вздрагивая от шепота его имени, смотрю на голубое солнце и молюсь: Раи Сальварат Атэлу Эбо!
Осталась звезда, освещающая дорогу и чуть приоткрытые ворота. Остался и город. Только он тоже был синий. И даже не город – замок. Где-то на задворках вселенной. Так далеко, что можно идти всю жизнь и так и не найти приюта в его стенах. Но указать туда дорогу может утренняя звезда. То ли огромный огненный шар, то ли голубой волк. С земли не различить.

…Кто любит, тот любим.
Кто светел, тот и свят.
Пускай ведет звезда тебя
Дорогой в дивный сад… (с)

***
- И что же ты теперь будешь делать? – спросил Гор как-то вечером.
Я пожала плечами, думая об утерянном пути:
- Не знаю. Учиться, работать, воспитывать Марусю, может быть плакать по ночам в подушку…

***
Мужчина и женщина.
Давай поговорим о них.
Вот они - рука об руку, нагие, лишенные физической воплощенности. Душа мужчины и душа женщины.
Он – спокойный и ровный, как отполированная божественной рукой мраморная плита. Она – загнанный в ущелье ветер. Он видит ее, и в ней для него заключено божественное желание, ибо для него то, чего она желает всей своей женственной душой, того желает и Создатель, Божественность. А для нее нет другого Бога, кроме мужчины.
Она – вечный ребенок. И чтобы ни сказала она – начинает существовать – ибо истина. А он лжет, придумывая для нее новые вселенные, где бы она могла жить и расти. И эти миры тоже обретают реальность, потому что он – Бог для нее, и она никогда не усомнится в его могуществе, не дрогнет в своей вере в него, а еще потому, что всей душой желает, чтобы придуманные им для нее реальности существовали!
«Бла-бла-бла, – скажешь ты. – Заумный треп о любви. Как обычно в твоем духе».
Но о любви нельзя говорить. Приставь указательный палец к губам: тс-с-с.
Ее можно только прожить. Один раз. Одну секунду. Если дольше – она становится великим заблуждением.
Любила ли я когда-нибудь? Мужчину и женщину.
Но с тех пор мужчина стал белой птицей, призраком из моих снов, с которым я сравниваю всех, что были потом.
Кто-то говорит, как он, кто-то прикасается ко мне, как он, у одного его взгляд, у другого его руки, у третьего – голос; и так без конца.
А женщина… Нет, я не хотела ее. Я безнадежно мечтала, чтобы она хотела быть мной. И теперь иногда, и чем дальше, тем реже, я слышу ее голос во мне, но давно не помню ее лица.
Любовь – это самая громоздкая бренность, приземляющая душу, как ничто на свете. Если это не любовь к Богу-мужчине или Богу-женщине. Хотя, в любом случае, любовь - это не более, чем определенный ритуал, соблюдаемый верующими фанатиками.

***
Я купила синюю вазу для твоего аленького цветочка. Но моя книга похожа на глубинное предательство. На глубинное предательство душой… Впрочем, душа тоже предана в отместку за ее трусость и искренность. Да-да. Она искренна, но слишком труслива, чтобы пробиться наружу из-под груды ненужных слов и мыслей, из-под лживых обещаний и проявлений чувств, из-под человеческого. Труслива, но слишком искренна, и потому продолжает грызть меня изнутри, не позволяя обмануть мне себя, не давая забыться. Лучше уж была бы чем-то одним: либо трусливой, либо искренней, тогда бы не заслуживала предательства. Где твоя божественность, простушка-душа?
Я предаю себя за то, что не умею открыто и своевременно проявлять то, что чувствую, говорить то, что думаю, а только украдкой и опосля записываю в дневнике жалкие обрывки внутреннего бытия и жалобы на судьбу и бога, в коего почти разучилась верить.
Но сегодня мне снилось белое. И был ли то мой приятель единорог или легкокрылая Дана, только я проснулась опустошенной и немного счастливой.
Не уходи, прозрачный образ детского вымысла, останься еще ненадолго! Вот только потекут ручьи, вот только расцветут подснежники, и я отпущу тебя, как бы ни было горько, как бы ни сжималось сердце. Я отпущу тебя…
Синяя ваза для аленького цветочка, голубой тюль для паруса, белые сны для хрупкого одиночества.
Но лишь только перестаешь желать других, и одиночество исчезает, как красивая иллюзия.
Синяя ваза…

***
О, Натаниэль, Натаниэль, Натаниэль!
Мне не хватает друзей. Не тех, что никогда не было, но тех, что остались в прошлом. Собрать бы их всех под луной на пороге Микаэль Эльбири Вагхтанар. Может быть блики костра, как когда-то однажды, сблизили б наши остывшие сердца. Но кто бы собрался у огня, зажженного моей рукой? Может быть Мой Дорогой Друг, Сальварат, медвежонок, Оранжевый Кришнаит, Брат и Сестра, мой Единорог, Натаниэль, Ветер и, быть может, мой нежно любимый волшебник – не друг, не возлюбленный.
Ветер переменился. Это мой ветер. Я всегда его узнаю, даже с закрытыми глазами. По запаху, звукам, прикосновениям. У него особенный запах, и то, как он прикасается ко мне, не похоже на другие ветра. И даже если я открою глаза, я увижу его свет – прозрачный и голубой.
Я прошу его: Ветер, укачай меня, унеси далеко-далеко по синему-синему морю.
Но только скольжу по льду.
Одну из своих бесконечных жизней я прожила, будучи ветром. Дочь Синего и Белого ветров. Северной пурги и Весеннего бриза.
Я была Голубым ветром. У каждого из нас есть свой цвет, время, настроение. В том неземном существовании у меня был брат Арольн-рох-Ромаен. Он звал меня Эмбирика-Фьюить. Но каждый раз я была обречена возвращаться на Дорогу Невозвращения через Дверь в другие миры.