Ворон - по мотивам поэмы Эдгара По

Я тогда жил в пригороде Филадельфии, около гор, которые в этом месте были еще просто холмами, поросшими дубовыми и сосновыми рощами. Настоящие горы были далеко, в ясную погоду они синели на горизонте, и можно было различить лесенку хребтов.

Мой дом стоял у подножья одного из холмов. Перед главным входом простиралась большая ровная площадка, заросшая травой и мелким кустарником. К дому вела дорога из утрамбованного щебня. Она сначала петляла по долине, потом пересекала неглубокий овраг, на дне которого шумел ручей. Овраг был неширокий, футов пятнадцать. Через него были перекинуты толстые кедровые брусья, которые спокойно выдерживали небольшие повозки. Я подумывал о постройке более фундаментального моста, но все откладывал до лучших времен, которые никак не хотели наступать.

Это дом мне достался в наследство от родителей. Они купили его, когда я был в армии на этой проклятой, бессмысленной, гражданской войне. Прежним хозяином дома был странный старик, который все время проводил в подвале около стола с колбами и пробирками. Соседи поговаривали, что в доме иногда происходили удивительные вещи, но не могли сформулировать какие.

- Вы знаете, - говорили они родителям, - иногда во всей долине идет дождь, а около этого дома сухо.

Все это мне описывал отец в своих еженедельных письмах. Дом они купили за смехотворную цену, но старик потребовал наличные.  Получив запрашиваемую сумму, он положил деньги в маленький чемодан, где лежали книги, немного белья и несколько маленьких коробочек. С этим чемоданом он вышел на крыльцо, сказал, что всю обстановку дома он отдает бесплатно, и пошел пешком по дороге. Родители вернулись домой вместе с юристом, который помогал оформлять купчую, и стали обследовать дом. Подвал, где старик проводил свои опыты, был чист. Даже стол, где по словам соседей стояли колбы и банки с химическими реактивами, исчез. Все шкафы и полки были пусты. Только на кухне они нашли пару кастрюль, сковороду, кофейник, несколько тарелок и две щербатые чашки.  Мама организовала быстрый ужин, они перекусили, выпили итальянского красного вина, юрист сел в свою двуколку и покатил по дороге в сторону города.

Однако он вскоре вернулся с перекошенным лицом. Около мостика через овраг он увидел чемодан старика, притормозил лошадь, вылез  на дорогу и посмотрел вниз. Старик лежал внизу на берегу ручья. Вероятно, он решил спуститься вниз, подскользнулся, упал и ударился головой о камень. Его чемодан никто не трогал. И деньги и запечатанные коробочки старика были целы. Родители с юристом поехали к соседям, которые жили недалеко за мостиком, и потом все вместе отправились в  ближайшую деревню. Через четыре часа у мостика стояли трое полицейских. Они внимательно осмотрели тело, порылись в карманах, в чемодане, записали рассказ родителей, покачали головами, сказали, что это несчастный случай, и уехали, забрав тело и чемодан.

В последующий письмах отец писал, что они вызвали бригаду маляров, которые покрасили окна и стены в кухне и гостиной, переклеили обои в спальнях, помогли сменить занавески, отмыли полы, освежили встроенные шкафчики и вытащили обветшавшую мебель в сарай, стоявший неподалеку.  От обстановки старика остался только большой темный буфет с резными дверцами. От него приятно пахло старым деревом, и он так органично вписывался в помещение столовой, что его решили не трогать. Родители перевезли свою мебель из городской квартиры, которую они продали, и стали жить в новом месте,  знакомясь с соседями, объезжая свои  владения и строя грандиозные планы. У них еще оставались деньги, и они решили поставить большие обогреваемые теплицы, чтобы выращивать круглый год клубнику и помидоры. Отец присылал мне описания этих теплиц. Он хотел проложить там трубы, где должна была течь горячая вода. Планировалось, что вода будет нагреваться в специальной печке, которую решили топить дровами, благо в дубовой роще за домом стояло множество сухих деревьев. Мать писала мне, что ждет моего возвращения из армии, что она мечтает, как я буду помогать им с теплицами, что у соседей растет красавица по имени Ленора, и она еще мечтает увидеть, как я с Ленорой иду венчаться в местную церковь, стоящую на вершине холма в пяти милях от их дома.

Перспектива ковыряться в грядках с помидорами и клубникой меня не прельщала, но я не хотел их огорчать и писал, что война скоро закончится, что я с довольствием приеду их повидать, что обязательно женюсь на Леноре, если она и правда такая красавица, и мы вместе поможем им строить теплицы.

А потом наступила неделя, когда я не получил очередного письма. Письмо пришло с опозданием в два дня и не от родителей, а от соседей, которые рассказали, что мои родители мертвы, и мне надо приехать на их похороны. На похороны я, конечно, не успел. Мне дали недельный отпуск, и через три дня я сидел за столом у соседей и слушал их рассказ.

Отец решил начать стройку, не дожидаясь рабочих. К ним привезли тяжелые доски и рамы со стеклами. Он стал что-то перетаскивать, потянул спину, с трудом добрался до дивана в гостиной, лег на него и через пять минут у него остановилось сердце. Мать добежала до соседей, рассказала о случившемся, вернулась в дом и села около дивана на пол. Соседи пытались ее отвлечь, накормить, но она только качала головой, не сводя глаз с лица отца. Утром они зашли ее проведать и увидели, что она мертва. Врач сказал, что она умерла от горя, точнее от разрыва сердца. Похоронили их без меня - я опоздал на два дня.

- Мы не знали, дошло ли до тебя наше письмо, мы не были уверены в адресе, да и во время войны не каждому дают отпуск, - говорила мне соседка - невысокая женщина с седоватыми зачесанными назад волосами в теплой серой кофте и длинной синей юбке.
- Могилы находятся на маленьком кладбище около церкви, - продолжала она. - Ленора может проводить тебя.
Ленора сидела с нами за столом и весь разговор молча смотрела на меня. Она и правда была красива.  Ее загорелое лицо было совершенно. Небольшой тонкий нос, огромные серые глаза, пухлые губы и волевой подбородок. Она была одета в черное платье с белыми кружевами около воротника, что очень шло к ее светлым волосам. Ленора иногда улыбалась, когда перехватывала мой взгляд, но ее улыбка была грустна, как и полагалось в такую минуту.

Я тогда еще не сознавал свою потерю. На фронте, я видел смерть каждый день, и даже успел смириться с мыслью, что меня могут убить, и я никогда не вернусь к родителям. Но вот такой вариант, когда я вернулся, а родителей нет - это я не мог даже предположить!    

Отец Леноры оседлал двух лошадей, и мы с ней отравились на холм, где стояла крошечная церковь, оббитая белыми досками. 
- Странное у тебя имя, - сказал я, чтобы нарушить молчание.
- Это означает дочь льва, - ответила Ленора и посмотрела на меня долгим изучающим взглядом. - Я привыкла, мне нравится.
Лошади были очень спокойные, мы не стали их подгонять и ехали рядом, слегка покачиваясь в седлах.
- Я часто заезжали к твоим родителям, - сказала Ленора. - Твоя мать делала чудесный сидр из яблок и всегда меня угощала. Я с ними чувствовала себя как с родными.
Я промолчал. Ленора ехала в женском седле, свесив ноги на мою сторону, и я иногда касался ее коленей. При каждом прикосновении мое сердце начинало усиленно биться, и я вспоминал письма матери о нашем будущем венчании с Ленорой в церкви, куда мы направлялись.

… Вернулся я в эти края через год, в жарком июне, когда был подписан акт капитуляции южан. Я ехал в поезде, ко мне подходили незнакомые люди, жали мне руку и поздравляли с победой. Я вяло улыбался и не знал, что отвечать. Я ненавидел эту войну и решил написать книгу обо всем, что видел. Всю правду. Но какую правду мог знать солдат? Только очень маленькую! Главные механизмы, которые посылали нас на убой, мы не знали. На нашу долю оставались только слухи. Я смотрел в окно поезда и думал о том, где я могу узнать всю правду. Правду больших денег и грязной политики.

Я сошел на небольшой станции, откуда до моего дома было около пяти миль. Я не стал искать лошадь и отправился пешком.  Дорога сначала шла вверх, потом резко поворачивала и спускалась к мосту, где по рассказам родителей погиб бывший владелец дома. Теперь уже моего дома. Я остановился на вершине холма и оглядел долину. Мой дом, совсем маленький с такого расстояния, был едва заметен на фоне старых дубов. Перед крыльцом росли две старые акации, под ними находились штабели серых досок, приготовленных для теплиц, за домом стоял сарай с распахнутыми дверями и еще какие небольшие постройки непонятного предназначения. 

Дом родителей Леноры находился прямо под холмом, с которого я рассматривал долину. Я видел потемневшую черепицу огромной крыши, конюшню, огромный амбар с сеном, загон для овец и самих овец, которые разбрелись по склону холма. Около дома я заметил женскую фигурку с лейкой в руках. Это была Ленора. Сердце мое забилось,  я почти бегом спустился с холма и подошел к  ней.

- Я так и знала, что сегодня тебя увижу, - сказала Ленора, склонив голову мне на грудь. - После твоего отъезда я стала интересоваться новостями на фронте и каждый день молилась, чтобы ты приехал живой и здоровый.
Я обнял ее за плечи, вдыхал запах ее волос и молчал, не зная, что сказать. Она подняла голову, и я увидел в ее глазах слезы.
 - Я тебе собрала немного еды. Подожди меня, я возьму корзинку и провожу тебя.

В тот вечер мы долго сидели с ней у меня на веранде, пили красное вино, ели яблочный пирог, свежий сыр и смотрели, как в долину спускается вечерняя темнота, как розовеют облака, как появляются первые звезды.
- Я останусь у тебя, - вдруг сказала Ленора. - Я так долго ждала тебя, я это заслужила.

Мы лежали на кровати, которую родители приготовили для моего возвращения. В приоткрытое окно светил молодой месяц, ветер колыхал занавески, я слышал, что где-то в углу попискивает мышь. Ленора лежала рядом, уткнувшись носом в мое плечо. От нее пахло парным молоком и яблоками. Я лежал и не верил, что человек может быть так счастлив, как был счастлив я в тот момент. Не было войны, не было страха перед завтрашним днем, было только ощущение, что впереди бесконечная череда счастливых мгновений, когда никуда не надо спешить, ни за что не надо отвечать, а можно вот так лежать с любимой, смотреть в окно и думать о счастье.

Утром мы отправились к ее родителям, где я попросил руку Леноры. Ее мать заплакала, а отец обнял меня и сказал, что лучшей пары для Леноры он не видит. Мы сели завтракать. Нам положили на тарелки блины с кленовым сиропом и налили по большой кружке крепкого кофе с молоком. Мы свертывали блины в трубочку, макали их в сироп и отправляли в рот. Это был самый вкусный завтрак в моей жизни. Ленора непрерывно улыбалась, периодически вставала, чтобы поцеловать родителей и погладить их по плечам.
Свадьбу мы решили сыграть осенью, когда  освободятся от работы в поле ее родственники из Вирджинии. До этого времени мы хотели привести в порядок мой дом и начать постройку теплиц, чтобы уже этой зимой начать торговлю свежей клубникой и помидорами. Мне определили небольшую военную пенсию, которой хватало на покупку вина и всяких мелочей в лавках около железнодорожной станции. Родители Леноры продавали сыр и овечью шерсть. Жили они скромно, но особо ни в чем не нуждались. Потребности у них были небольшие, к богатству они не стремились. По вечерам мы часто ужинали вместе, я рассказывал про войну, все внимательно слушали и говорили, что слава Богу все это закончилось. На этой войне погибли сотни тысяч человек, из-за нее убили президента, и все это ради нескольких новых законов, которые вполне можно было принять без таких жертв.

Постройка теплицы продвигалась, но не так быстро. Я оказался никудышным строителем и часто давал глупые указания бригаде плотников и механиков, которые работали у нас все лето. Горячая вода никак не хотела циркулировать по трубам. Она закипала в котле, который нагревался печкой, а трубы были холодные. Мне пришлось оплатить работу инженера, которые указал на огромное количество ошибок. Чтобы все это исправить, нам пришлось сломать половину того, что было сделано. Ленора как могла помогала, подбадривала меня и кормила мою бригаду. По вечерам мы с ней гуляли по долине, бродили  по дорожкам в дубовых лесах, ели дикую малину и как безумные целовались каждые пять минут.

Жить она переехала ко мне. Ее родители сначала ворчали, а потом махнули на нас рукой и помогли перевезти ко мне ее сундук с одеждой и еще подарили набор красивой посуды, которую хранили специально к ее замужеству. Мы привели в порядок дом, я заказал красивые рамки для портретов моих родителей, которые написал какой-то местный художник вскоре после их свадьбы. Это портреты я  повесил в их спальне, решив заходить туда только в день их смерти. Ленора с пониманием отнеслась к моему чудачеству, ничего не сказала, а просто обняла меня и долго смотрела на портреты, пока я не вывел ее из комнаты.

Пролетело лето, и мы начали подготовку к свадьбе. Ленора ездила в Филадельфию к портнихе, которая шила ей красивое белое платье. Я заказал себе черный сюртук у портного, жившего неподалеку от нашей станции.  Обычно мы ехали вместе. Я довозил ее на бричке до поезда и отправлялся к своему портному. Потом я снова ехал к станции, чтобы встретить ее. Она привозила с собой коробки со всякими женскими мелочами, грозилась начать мне все это показывать, я шутливо отмахивался, она смеялась, и мы были счастливы. Ах, как мы были счастливы! Наше настроение не могли испортить даже сентябрьские дожди, которые затянулись на две недели. Ручей в овраге стал полноводной рекой, и я стал опасаться, что поток может унести брусья, и мост, соединяющий наш дом с цивилизацией, исчезнет.

Каждое утро я приходил к мосту и смотрел на уровень воды. И вот наступил день, когда вода уже шумела в футе от нижней поверхности брусьев. Я стоял у моста, смотрел на мутный поток и не знал что делать.   Дождь не прекращался, мой плащ с капюшоном промок, ветер бросал мне в лица горсти колючих холодных капель. Мост был сырой и скользкий. Иногда в потоке что-то происходило, его уровень поднимался, и часть воды перекатывалась по поверхности брусьев. Нам надо было ехать на станцию, но я опасался, что бричка не удержится на скользкой поверхности. Тут я почувствовал прикосновение к моему плечу. Это Ленора подошла ко мне и встала рядом.
- Я боюсь, что мы с тобой утром проедем, а вечером мост смоет! - сказал я.
- Он крепкий, и брусья удерживаются камнями, - сказала Ленора и вступила на скользкую поверхность брусьев.

Дальше все произошло в одно мгновенье. Пенистый поток воды обрушился на мост, Ленора вскрикнула, потеряла равновесие и упала в воду.  Уже через секунду ее отнесло на десяток ярдов. Она била по воде руками и что-то кричала. Я бросился в воду, стараясь догнать ее. Плавал я хорошо, но сапоги и плащ который я не догадался снять, тянули меня вниз. Я кое-как освободился от плаща, сбросил сапоги и стал мощными гребками продвигаться вперед. Но Леноры я не видел! От отчаяния я стал кричать, и это вскоре выбило меня из сил. Я вылез на берег и побежал босиком по берегу вниз по течению. Я знал, что в двух милях от моста ручей падал в озеро двадцатифутовым водопадом на острые камни. Я уже не помню как я добежал до этого водопада, который был страшен в это дождливый день. Он ревел, разбивался на куски торчащими скалами и превращался в желтую пену в черной воде озера. Мы с Ленорой иногда ходили сюда, чтобы полюбоваться игрой струй, но сейчас этот водопад пах смертью.

Я спустился вниз по скользким камням, подошел к берегу и увидел Ленору. Она плавала вниз лицом среди пены. Я вытащил ее тело, попытался делать искусственное дыхание, но...

Похоронили ее рядом с моими родителями.

…  Прошло несколько лет. Родители Леноры продали дом и уехали в штат Нью Йорк. На прощание они зашли ко мне и посоветовали уехать их этого проклятого места. Я отрицательно покачал головой. Ленора и мои родители были рядом, я не мог их бросить одних. Я чувствовал какую-то связь между нами. Отец Леноры все это выслушал, обнял меня и сказал, что мне надо жить среди живых, а не думать о мертвых. Мать Леноры заплакала, и они уехали.

Их дом купили молодые энергичные фермеры. Они распахали склоны холмов и засеяли их всем, что хорошо котировалось на рынке. Я им продал часть моей земли, оставив себе только дубовую рощу, где мы любили гулять с Ленорой, и небольшой участок перед домом до злополучного моста. Там я заменил пару брусьев, которые совсем прогнили, но ничего более капитального строить не стал. Я также продал им недостроенные теплицы. Они перевезли все доски, рамы, трубы и печку к себе на участок и через полгода прислали мне корзину с клубникой и помидорами. Деньги от продажи земли и теплиц я положил в банк, и небольшие проценты в добавок к моей военной пенсии позволили мне жить довольно беззаботно. Я постепенно превращался в отшельника. В Филадельфии я нашел лавку, где дешево продавали старые книги, и чтение этих книг стало моим основным занятием. 

Я практически ни с кем не общался, постепенно перестал следить за собой, отпустил бороду, которая оказалась совсем седой. Я убрал зеркала из дома, потому, что в них стал отражаться не молодой энергичный парень, а старик, немного похожий на меня. Родители Леноры подарили мне ее маленький портрет, выполненный карандашом на толстой желтой бумаге. Я заказал для него рамку и повесил в комнату, где мы провели нашу первую ночь. Эту комнату я тоже закрыл на замок и открывал ее только в день смерти Леноры. Сам я спал в гостиной на большом диване около камина. Книги, которые я читал, стали заполнять комнаты, стопки стояли на полу, лежали на буфете, на столе.

Моим любимым местом, где я проводил  почти все время, стало кресло напротив камина. Тогда в далеком сентябре, когда начались холодные дожди, мы часто разжигали огонь, и Ленора сидела в этом кресле. Я сидел у горящего камина, смотрел на пляшущие языки пламени, вспоминал тот сентябрь, думал о Леноре, и печаль разрывала мое сердце. Книги, которые я читал, были о чудесах, которые творили человеческие мысли и желания. Я пытался там найти ответ на вопрос: были ли четыре смерти в это долине случайны? Что заставило старика так дешево, наспех продать этот дом? Что заставило моего отца поднять тяжелые доски, а Ленору ступить на скользкие брусья моста? Почему мать разрешила отцу самому заниматься стройкой, зная, что у него слабое сердце? Почему я стоял как вкопанный и не смог удержать Ленору от ее последнего шага? И самое главное: могу ли я что-то исправить? Могу ли я встретиться с моими близкими и попросить у них прощения?

В тот ненастный декабрьский вечер я сидел у потухшего камина с толстым фолиантом на коленях. Это был сборник заклинаний, которые должны были помочь в разговоре с умершими. Я не верил, что это возможно, я вообще мало во что стал верить, но сейчас, закрыв глаза, повторял слова, напечатанные в этой книге. Полночь давно прошла, в доме была полнейшая тишина.  Дождь, которые стучал в окна весь вечер, затих, и даже ветер перестал гудеть в каминной трубе.

И тут я услышал стук.

Стучали в дверь. Стучали тихо, как будто боялись меня потревожить. Просто хотели постучать и уйти никем не замеченными.
- Кто это? - подумал я. - Это мне мерещится?
Я не слышал никаких звуков. Не было скрипа колес, не было ржания лошади, не было шагов по гравию дорожки, ведущей к моему крыльцу.

Но тут стук повторился. Такой же тихий и краткий.
- Путник? - прошептал я. - Он заблудился, а у меня горит свеча и это единственный огонек во всей долине.
И тут я ощутил, как по комнате прошла волна теплого воздуха. Как будто подул ветерок. Я увидел, как колыхнулась штора, как задрожало пламя свечи. Страх охватил меня,  я задержал дыхание, прислушиваясь к звукам, но все было тихо. Ветерок стих, пламя свечи успокоилось. Я встал из кресла и почувствовал, как сильно бьется мое сердце. Свеча почти догорела. Я осторожно взял подсвечник в руки и подошел к входной двери.

- Кто там? - спросил я, не узнав свой голос.
То что я сумел выдавить из себя не было похоже на голос мужчины. Это был какой-то приглушенный писк.
- Простите, я вас плохо слышу! - сказал я темноте толстой дубовой двери. - Я задремал и не сразу смог сообразить, что вы стучите.
В ответ была тишина. Я только слышал, как бьется мое сердце. Набрав в легкие воздуха, я поднял запор двери и резко распахнул ее. В лицо мне ударило сыростью и холодом. Пламя свечи задрожало и осветило тысячи мельчайших капель, плавающих в воздухе. Я осторожно выглянул наружу, но вокруг была только темнота. Ужасная темнота холодной декабрьской ночи. Я прикрыл пламя ладонью и сделал шаг на крыльцо. Никого не было!

И тут мне в голову пришла сумасшедшая мысль.
- Ленора! - прошептал я. - Это ты? Ты здесь?
Нет, не было тут моей Леноры! Был только ночной мрак, сырость и тишина. Тишина, когда слышен звон в ушах, когда в виске пульсирует сосудик, когда не хватает воздуха.
- Ленора, девочка, сладкая моя, где ты!
Нет ответа! Я закрыл дверь, поставил свечу на стол и сел в кресло.
И снова стук! Откуда это? Может поднялся ветер и стучит плохо закрытыми ставнями? Я встал, подошел к окну и открыл его. И тут...

Откуда он взялся! Я не видел, как он влетел. Это был огромный черный ворон. Он как бы вышел из-за портьеры, махнул пару раз крыльями и оказался на голове бюста богини Паллады. Это бюст мы купили вместе с Ленорой, считая, что мы должны ее благодарить за мое удачное возвращение с фронта.  Ворон спокойно сидел и смотрел на меня своими черными глазами. Он казался очень важным и значительным.      
Я почувствовал, что мое сердце начало успокаиваться, что страх прошел и я нашел в себе силы улыбнуться. Это всего лишь птица. Она залетела погреться. Хотя... ворон... ночью... я никогда не видел, чтобы вороны летали ночью. Это был необычный ворон, он знал что-то такое, что не знал я.

- Кто ты? - спросил я его. - Откуда ты? Как тебя звали там, откуда ты прилетел?
- Nevermore! - каркнул ворон, и у меня по спине пробежали мурашки.

Это было его имя? К вам прилетал когда-нибудь ворон с именем Nevermore? Это самое безысходное, самое страшное слово, которое придумали люди. Его надо исключить из всех словарей, запретить писать и произносить его.  А тут, на голове бюста Паллады сидело адское воплощение этого слова. Он как будто прилетел оттуда, откуда не возвращаются, из царства Аида, из царства забвения, из царства Nevermore. У меня опять застучало сердце, мне захотелось, чтобы ворон улетел, не терзал мою грудь, не разрывал мое сердце. 
- Улети! - прошептал я. - И ко мне вернется покой!
- Nevermore! - снова услышал я.   

Откуда он знает это чудовищное слово! Он меня не боится, он жил с кем-то из людей. Кто был его хозяин? Почему этот человек так часто повторял это слово, что глупая птица его запомнила! Какую страшную он прожил жизнь, что это слово стало кличкой адской птицы? Он умер, и птица ищет нового хозяина? Или это намек? Голос той, о ком я думаю?  Но почему ворон? Откуда он? И почему Nevermore!

Я придвинул кресло почти вплотную к бюсту, что не произвело на ворона никакого впечатления. Вблизи я разглядел, что ворон очень стар и худ. Его перья не блестели, как у молодой здоровой птицы. Он явно доживал свой долгий вороний век.  И доживал его со словом Nevermore!

Так мы и сидели. Я смотрел на старого ворона, а он смотрел на меня. И мы оба молчали. Я не знаю сколько прошло времени, но почувствовал, что моя голова стала клониться на бархатную спинку кресла, что мои глаза стали закрываться, и я стал засыпать. На том самом бархате, на котором любила засыпать она, когда я сидел около окна и размышлял о нашей совместной жизни. Но не вернуть мне ту, что раньше сидела в этом кресле. Никогда!  Nevermore!

Я сидел и чувствовал, как клюв ворона погружается в мое сердце, как он приковывает меня к креслу, как происходит то, что я больше всего боялся последние годы. Я начал понимать, что даже после смерти мне не будет суждено увидеть Ленору, и не старый ворон будет тому препятствием, а страшное слово  Nevermore! Это как заклятие, а ворон просто прилетел, чтобы сказать его мне, чтобы разрушить мои последние надежды на нашу встречу. Он отнимал у меня то последнее, что согревало меня призрачной надеждой, он сидел, как последнее слово, как последняя точка в книге моей жизни. Вот он улетит, и все кончится. Мне незачем будет больше жить. Для кого будет рассвет? Для кого будут плыть облака по серому декабрьскому небу? Мне это больше не надо. Nevermore!

Рассвет наступил. За окном появился серый туман, который постепенно светлел, и я стал различать корявые ветки старых акаций. Ворон пошевелился, расправил крылья и вдруг взлетел, сделал круг по комнате и полетел вниз вдоль лестницы, ведущей в подвал. Я вскочил и бросился за ним. Свеча догорела, комнату заливал тусклая серость, но на лестнице было совсем темно. Я ощупью добрался до конца ступенек и огляделся. Через небольшое оконце, почти закрытым стеблями старой малины, проникало немного света. Я увидел пустые коробки, которые хранились тут со времен нашей жизни с Ленорой, и ящики с плотницкими инструментами, положенные тут после ее смерти, когда я понял, что никогда не буду заниматься постройкой теплиц. Ворона нигде не было. Я позвал его, с трудом выговаривая страшное слово «Nevermore!”, попинал пустые коробки, но ворон не появился. Окошко было закрыто, других дверей в подвале не было, и было непонятно, куда делся этот страшный ночной гость, этот проклятый ворон!

Проклятый ворон! А ведь я где-то встречал такое словосочетание! Я бросился наверх в столовую и подошел к старинному буфету, который остался тут еще со времен старика-алхимика. В одном из выдвижных ящиков я хранил письма моих родителей мне на фронт. Так,  вот письмо с описанием покупки дома. А вот и то, что я искал:

«... Мы с Джо бросились к мосту в надежде, что нам удастся спасти старика. Мать отстала, мы бежали вниз к оврагу, Джо, которые моложе меня на 15 лет, добежал первым. Но он не стал спускаться вниз, как мы планировали, а остановился около моста. Вернее около чемодана старика, который стоял на самом последнем брусе. Казалось, что старик шел по края моста, поставил чемодан и бросился вниз. Тут я услышал, как Джо тихо, но отчетливо произнес:
- Проклятый ворон!
И тут я увидел, что на чемодане сидит большая черная птица. Сидит молча, ничуть нас не боится. Сидит и как будто охраняет этот чемодан. Это был старый ворон. Я подбежал к мосту и махнул на него рукой. Ворон нехотя, с чувством достоинства,  сделал несколько шагов по чемодану, но и не думал улетать. Тогда я подобрал на дороге здоровый камень и приготовился в него бросить. Только тогда он нехотя взлетел и вскоре скрылся из виду. После этого мы с Джо спустились в овраг, чтобы убедиться, что у старика разбита голова, что он окончательно мертв, и не в наших силах вернуть его к жизни.»

Я положил письмо обратно в ящик и задумался. Ночные страхи начали отступать, мысли становились более отчетливыми. Я знал теперь что надо делать. Я растопил печь, заварил кофе и с удовольствием выпил две большие кружки пахучего напитка. Потом я согрел еще воды в небольшой кастрюльке,  нашел зеркало, отнес его в ванную комнату и там сбрил свою бороду. Остатками воды я обтер тело, надел чистую рубашку, лучший свой сюртук, плащ с капюшоном и отправился на станцию. Я хотел найти Джо, юриста, который помогал родителям покупать этот дом. Я помнил из писем отца, что после это случая они очень сблизились, Джо часто приезжал к ним в гости, они много разговаривали, и он мог мне прояснить некоторые непонятные моменты последних дней жизни моих родителей.

Я знал, что контора, где работал Джо, находится в Филадельфии на Маркет стрит. Я вошел в большое серое двухэтажное здание, прошел по красной шерстяной дорожке и подошел к высокой стойке из темного дерева. Клерк, у которого я спросил про Джо, секунду подумал и посоветовал зайти в комнату номер пять. Там меня выслушали и показали на стол в дальнем углу, за которым сидел плотный мужчина, лет сорока. Волос у него почти не была, но это только подчеркивало правильные и мужественные черты его лица. Узнав кто я, он встал из-за стола, пожал мне руку и пригласил в ресторан, который находился в соседнем здании.

- Да, я помню этого ворона, - сказал он, выслушав мой рассказ. - Я первый подбежал к мосту и остановился. Эта проклятая птица как будто гипнотизировала меня! Причем она прилетела только перед тем, когда мы с твоим отцом побежали к мосту. Сначала, когда я увидел чемодан по дороге домой, ее не было, это я точно помню!
- А куда она улетела, когда отец пригрозил ей камнем? - поинтересовался я, хотя знал ответ на этот вопрос.
- К вашему дому!  Я следил за этим вороном, он летел по прямой точно к дому.
- Вы потом приезжали к моим родителям. Вам не приходилось видеть этого ворона около дома?
Реакция Джо меня поразила. Он оглянулся, втянул голову в плечи, нагнулся ко мне и шепотом произнес:
- Я видел его в день смерти твоего отца. Тем утром я приезжал к нему, чтобы обсудить страховку дома и его теплиц. Твоя матушка угостила нас сидром, мы сидели на стульях под акацией и я видел, как ворон прилетел и сел на ветку точно над нами. Это был точно он. Старый, потрепанный. Как будто вот прямо сейчас упадет с ветки и умрет на наших глазах. Он сначала сидел тихо, а потом крикнул.
- Что? - спросил тоже шепотом.
- Отец спросил меня, когда ему внести первый страховой взнос, а ворон крикнул «Nevermore!”
Я ожидал что-то подобное.
- И что вы сделали? - спросил я.
- Мы переглянулись, прекратили разговор и я уехал, обещав, вернуться через пару недель со всеми бумагами.
- А вы были на похоронах?
- Да, конечно. И вы знаете...
На Джо было жалко смотреть. По его лбу катились капли пота, хотя в ресторане было довольно прохладно. Он еще ближе нагнулся ко мне и прошептал.
- Я заходил в гостиную, где умерла ваша матушка. Эта гостиная переходила в столовую, где стоял старинный буфет с резными дверцами...
- И что?
- На поверхности буфета была пыль и там я отчетливо увидел следы...
Тут Джо привстал и прошептал мне в ухо:
- Это были следы большой птицы! 
 
   Поезд из Филадельфии пришел на нашу станцию поздно вечером. Моросил холодный дождь, газовые фонари едва освещали булыжники мостовой, небо казалось совсем черным. На привокзальной площади никого не было, и мне пришлось идти пешком. За городком дорога начала подниматься на вершину холма, я шел медленно, погруженный в свои мысли. В это время в небе показалась луна. Вернее не луна, а светлое пятно среди мрачных туч. Дождь кончился, стало еще холоднее. Я накинул капюшон и ускорил шаг.

С вершины холма наша долина казалась совсем темной, как-будто лунный свет не достигал ее дна. Я немного различал дорогу передо мной, но там внизу, не было ни одного огонька. Даже бывший дом Леноры казался огромной серой скалой. Все окна в этом доме были темны. Я попытался разглядеть свой дом, но не смог из-за тумана, который стал заволакивать дно долины и склоны холмов. Страх стал охватывать меня. То мне казалось, что рядом кто-то стоит, то какие-то светлые пятна стали опускаться с неба и кружиться около меня. Я стал подумывать, не вернуться ли мне на станцию, где на площади была небольшая гостиница, в которой я бы провел ночь. Я даже повернулся, чтобы идти назад, но долина с ее туманом, с черными пятнами дубовых рощ притягивала меня, не отпускала и я понял, что мой единственный путь - это идти вниз, мимо темного дома, через страшный скользкий мост, потом по узкой дороге, покрытой щебенкой, к моим акациям с их страшными корявыми ветвями, к крыльцу, где вчера ночью стучал мне в дверь вестник смерти, к моему креслу, в котором я провел страшные часы, поняв, что слово ”Nevermore”  теперь будет со мной до конца дней. Да и много ли их осталось? Кому я нужен на этом свете? Придет ли кто-нибудь в мое жилище, чтобы согреться и попросить помощи? Да и смогу ли я теперь кому-либо помочь? Нет! Nevermore!

Я решительно вздохнул и пошел вниз. Около дома Леноры я остановился и увидел своих соседей, стоявших около калитки бывшего загона для овец. Муж, спокойный англичанин с рыжей бородой, его звали Чарли, курил трубку, а его жена, Линда, крошечная, но энергичная блондинка, стояла рядом и испуганно озиралась по сторонам. Узнав меня, они обрадовались и подошли к дороге.
- Добрый вечер, Сэр! - спокойно сказал Чарли. - Сейчас не самое лучшее время для прогулок!
- Мой поезд пришел час назад, и я не смог найти извозчика на площади.
- Это не удивительно, ночь обещает быть ужасной. Температура падает, скоро все замерзнет, и дорога  обледенеет.
- Да, вы правы, мне надо торопится, а то мост будет очень скользким. А что вас вывело из теплого дома?

Они переглянулись, но промолчали, покачав головами. Мы еще перекинулись парой малозначащих фраз, и на этом разговор увяз. Мне нужно было попрощаться и уйти, но что-то меня удерживало. Я чувствовал, что тут, в этом темном доме, произошло нечто, что выгнало хозяев на улицу и заставило их стоять около пустого овечьего загона. И это нечто было страшным или таким постыдным, что теперь они вынуждены  хранить тайну этой ночи и отказываться от моей помощи. Да и как я мог им помочь? Я вспомнил свою прошедшую ночь, свое бессилие перед маленькой птицей, свое ничтожество перед неотвратимой судьбой, перед мрачным царством теней, откуда еще никто не возвращался. Nevermore!

Туман поднимался со дна долины и скоро достиг места, где мы стояли с соседями. Ветра не было, но туман то сгущался, то разрывался на куски, которые вместе с призрачным лунным светом образовывали странные фигуры, напоминавшие то невест в подвенечных платьях, то скорбных монахов с опущенными головами, то загадочных животных. Все это кружилось вокруг нас, задевало наши лица влажными теплыми или, наоборот, холодными волнами. Потом туман сгустился так, что я с трудом стал различать своих собеседников.
- Может вам дать фонарь? - спросил меня Чарли. - В таком тумане можно сбиться с дороги. Да и мост наверняка уже обледенел.
- В тумане фонарь не поможет, - сказал я. - Его свет будет только слепить. Я пойду медленно, дорога тут прямая.
Я попрощался и пошел вниз к мосту. Чарли и Линда молча смотрели мне вслед. Я чувствовал себя немного предателем, что не остался с ними, что не поддержал их, что теперь они будут одни с тем непонятным и страшным, что выгнало их из дома.   

Около моста я остановился и оглянулся. Небо прояснилось, стало еще холоднее, и туман стал исчезать. Луна светила во всю мощь, и я увидел соседей. Они так и стояли около дороги, смотрели на меня, как будто что-то ожидали. И тут над их головами промелькнула огромная тень и понеслась в мою сторону. Я услышал приглушенный вскрик соседки, она присела и прикрыла голову руками. Что-то черное стремительно приближалось ко мне. Это была огромная птица. Мне казалось, что я слышу свист крыльев и вижу глаза, в которых отражалась луна и ненависть ко всему живому. Я пригнулся и как соседка прикрыл голову руками. Птица пронеслась надо мной, не тронув меня, не задев своими страшными крыльями, не оцарапав огромными когтями.

Когда свист крыльев затих, я поднял голову и осмотрелся.  Туман совсем исчез, небо прояснилось настолько, что я увидел звезды. Из какой-то тучки посыпал мелкий снег, который казался тучей мелких насекомых, окруживших меня. Снежинки таяли у меня на щеках, я вытер лицо рукавом и помахал рукой соседям.
- У вас все в порядке? - услышал я крик Чарли.
Я поднял вверх  оба больших пальца и ступил на мост. Ручей урчал и шипел далеко внизу, этот шум был привычным и не вызывал сейчас никаких опасений. На мосту была ледяная корка, и мне пришлось передвигаться совсем маленькими шагами. Перед тем, как поставить ногу я водил ботинком по поверхности балки, находил шероховатости и только после этого переносил свой вес на эту ногу. Один раз я подскользнулся, но замахав руками мне удалось сохранить равновесие.

Но вот мост позади. Я опять махнул рукой соседям, вздохнул полной грудью и пошел вверх по дороге. Вот и акации с их корявыми ветвями. На земле уже лежал снег, и на нем явственно были видны тени от ветвей. На одной из теней я заметил утолщение, поднял голову и увидел ворона. Он сидел на акации и хладнокровно чистил клювом свои перья.

Я не испытывал страха. Такое бывает у человека, который понял неотвратимость какого-то события. Страшит незнание, неизвестность, ожидание. Я же как будто стал видеть сквозь время, понимать что будет со мной и с окружающим миром через минуту, день, год ... Откуда ко мне это пришло? Нет ответа, просто я чувствовал, вернее знал, что сейчас ворон перелетит на крыльцо и скажет свое Nevermore!

Так и случилось. Отвратительная птица несколько раз махнула крыльями и очутилась на досках перед входной дверью. Я подошел, отодвинул щеколду, толкнул дверь и увидел, что птица влетела в гостиную и уселась на бюст Паллады. Луна светила мне в спину, я видел свою тень на полу комнаты, чувствовал, что  небольшой ветер заносит мелкий снег в дом, но не мог сделать и шагу, чтобы переступить порог. Я закрыл глаза, пытаясь понять, что мне делать. Зайти в дом и опять оказаться один на один с этой проклятой птицей? Нет, nevermore! Но что это? Я не подумал это, а услышал! Это кричит проклятый посланник Аида? Я открыл глаза. Передо мной плясали языки голубого пламени. Откуда это? Ах да, это снег в лунной свете! Но я знаю, что надо делать!. И я знаю, что будет потом. И это единственное, что может вернуть меня к жизни! И этот шанс у меня единственный!

Я закрыл дверь и задвинул щеколду.  Все! Посланник ада, вестник смерти в ловушке! Я бросился к сараю, где стояла большая бутыль с керосином, который отец запас для растопки печки, нагревающей воду для теплиц. Будь прокляты эти теплицы! Я нащупал в темноту холодное стекло бутыли, вытащил деревянную пробку и бросился обратно к дому. Я поливал пахучей жидкостью крыльцо, стены, окна и даже дорожку, ведущую к мостику через ручей. И вот бутыль пуста. Я достал зажигалку, поджег лужицу на крыльце и бросился бежать. Ярдов через сто я остановился и оглянулся. Дом горел. Ах, как красиво горел этот проклятый дом, который не принес счастья своим хозяевам. Трещали доски, лопались стекла в окнах и черепица на крыше. Столб огня был выше акаций, стало светло, как днем! Я стоял в удалении, наслаждаясь чудовищным зрелищем разрушения, и прикрывал лицо руками от жара, который доходил даже на такое расстояние. Вот рухнула стена и часть крыши, подняв столб красных искр. Я увидел силуэт камина, горящее кресло и тумбочку, где стоял бюст Паллады.

Но что это! Я увидел, что на бюсте сидит ворон и огонь его не касается. Не горят его перья, я не слышу его предсмертного крика, будто он превратился в камень, которому не страшен огонь. Но вот упала тумбочка вместе с бюстом Паллады и ворон исчез. И тут рухнула крыша, которая была над этим местом, и все заволокло пламенем. Я уже не различал ни камина, ни кресла, все было покрыто гудящим жарким огнем.

Все кончено! Я понял, что сделал то единственное, что мог сделать человек. Я пошел вниз к ручью и дошел до мостика. Вот только не надо оглядываться! Я все сделал правильно и оглядываться не надо. Надо смотреть вперед, туда, где стояли изумленные Чарли и Линда. Я уже понял, что их выгнало из дома. И я им помог. Они еще не знают этого, но я им помог, и к ним никогда не будут приходить ночные страхи. Эта долина очистилась, и теперь тут смогут жить счастливые люди. Жить долго, не боясь скользких мостов, тяжелых досок и криков черных птиц.

Я подошел к соседям.
- Вы можете идти домой, она больше не придет и птица больше не прилетит! - сказал я.
- Откуда вы знаете? - прошептала Линда и оглянулась на огромный темный дом. - И что случилось с вашим домом, почему он загорелся?
- Этот дом не мог не загореться! - сказал я. - Он не был предназначен для жилья.
- Может вы переночуете у нас? - спросил меня Чарли.
Я покачал головой и пошел вверх по дороге. На вершине холма я остановился и первый раз оглянулся, чтобы попрощаться с этим проклятым местом. Мне показалось, что около моста мелькнула фигура женщины в белом платье, но потом я  понял, что это просто сгустились остатки тумана или закружились снежинки в бешеном танце, блеснув в лунном свете. Я повернулся и быстрым шагом направился к станции, где была маленькая гостиница, в которой можно было провести остаток этой ночи.