Эхо Хорасана... Глава первая

    
    
     ЭХО ХОРАСАНА СКВОЗЬ ВЕКА И ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ




     1. К ВОПРОСУ О ТОПОНИМИИ

                Когда ему провозглашают

                Наши аяты, он говорит:

                «Это – побасенки древних».

                Коран (68:15) 

 
     В настоящей поисковой работе тему топонимического подхода при изучении объекта исследования – т.е. Хорасана (страны восхода солнца) – никак нельзя обойти, так же как нельзя не затрагивать всё ещё углубляющийся процесс исторической идентификации национальной государственности в ряде стран, охваченных каким–то образом изучаемым нами пространством или прилегающих к нему и некогда подвергавшихся на длительный период его культурному воздействию. Сама строгость такого подхода, вытекающая из логики происходящих на этом пространстве бурных [социально–политических] потрясений, приведших к образованию новых независимых (а точнее, к реставрации давно забытых) государств, объясняется настоятельной необходимостью в объективной оценке сложившейся здесь ситуации.

     Подобно индивидууму, очутившемуся в растерянности, узнав о смутности своей генеалогии и потому столь необычно рвущемуся в поиск "своей подноготной", титульные национальности вышеупомянутых суверенных территорий, отчуждённые от своих корней, словно мчатся за своими "историческими" предками, дабы определить своё родословие. Более того, новым блюстителям власти в этих краях буквально не терпится, апеллируя к истории, вернуть новым национальным государствам былую славу. Не исключено, что подобная гонка за реставрацией былого могущества сопровождается множеством наслоений и искажений конъюнктурного характера, а сама "реставрация" в ряде случаев перемешивается с ловкой подменой исторических фактов, вплоть до фальсификации истории. Разумеется, в таких условиях, когда целые народы спешат "уходить в прошлое", игнорирование вопросов топонимики и исторической идентичности равносильно оставлению приспособленцам иллюзорных надежд прибегнуть к подмене исторических фактов, фальсифицировать и без того весьма запутанную в свои ранние эпохи историю.

     По сути дела, тема исторического развития народов на Востоке весьма скользкая, а в пределах рассматриваемого нами пространства она приобретает особую остроту. Помимо очевидной антропологической близости большинства коренных народов сопредельных с Хорасаном территорий, их роднит ещё и множество схожих сюжетов историко–культурного порядка. Что же касается их древней истории, то она, особенно в свои ранние времена, порядком насыщенная сугубо мифологизированными преданиями, нередко поддерживавшимися приверженностью религиозным ценностям, явно перемешана с доисторической смесью, что заставляет подходить к ней с определённой осторожностью. Видимо, прав Ричард Фрай, предупредивший: «Следует всё время учитывать, что самый подход к истории на древнем Востоке существенно отличается от нашего (т.е. европейского). То, что мы воспринимаем как легенды и мифы, составляло часть религиозных воззрений и трактовалось как действительно "реальное", достоверное, в совершенно ином значении, чем для нас» . Картину можно заполнить приведением аргумента, выдвинутого афганским исследователем, доктором Али Резави–Газнави, вступившим в полемику с критиками автора исторической монографии "Афганистан за последние 5 веков", М.М. Саддика Фарханга: «Все историки сходятся во мнении о том, что Пишдадиды представляют собой не исторический, а мифический [доисторический] период, и Джамшид, чьё имя упоминается в Большой истории Табари, переводимой [с арабск. на персидский язык] Мухаммадом Бал’ами, скорее является мифической личностью, нежели исторической, прожившей, по версии, выдвинутой в книге "Табакат–е Насери", 900 лет» .

     Как правило, историческая идентификация, нацеленная на объективное восстановление родословия национальной государственности, должна быть призвана привести к торжеству исторической справедливости, т.е. способствовать формированию национального самосознания граждан. В своих отвлечённых трактовках феномен идентичности может принимать различные формы, наполняясь при этом конкретным содержанием. При возведении чисто национальных (равно как и клановых или племенных) интересов, когда общечеловеческие идеи и ценности отодвигаются на задний план, делается весьма расчётливый уклон на воинствующий национализм. В прошлые эпохи национальная идентичность ставилась выше самого человеческого существования, в результате чего принималось как данное, что все мужчины (а также некоторые женщины) будут готовы пожертвовать своими жизнями ради целей нации. Некоторые американские социологи, не одобряя такую тенденцию, склонны считать, что ведущим державам удалось преодолеть её. Как предлагает А.А. Гусейнов, «важно видеть различия между идентичностью социокультурной и идентичностью духовной». По его мнению, на уровне социокультурной идентичности человек определяет своё особенное место в этом мире, выясняя, кто – "свои", а кто – "чужие". Здесь его выбор ограничен: язык, нацию, этнос, конфессиональную среду человек получает по наследству. Поэтому идентичность первого порядка (т.е. социокультурная) обособляет, изолирует человека, жёстко связывая его с определённой общностью. Идентичность второго порядка (т.е. духовная) означает самоопределение индивидуума как личности: во времени, в истории, а не только в пространстве.

     Что касается ситуации в изучаемых нами краях (вполне условно обобщаемых нами общим понятием – "арийские просторы"), то, судя по имеющимся фактическим материалам, можно отметить следующее. Исконные обитатели этих территорий (арийских просторов), являвшихся в стародавние времена как географически, так и антропографически, по образному выражению Р. Груссе, "средней империей", с самого начала своего историко–культурного развития были приобщены как к оседлому, так и кочевому образу жизни. Однако в духовном плане их социокультурная среда формировалась в основном под влиянием двух вер – стародавней, исконной веры, известной как зороастризм, и привнесённой бедуинскими племенами из пустынь Саудовской Аравии веры, называемой исламом. Хотя на эту почву, правда, в некоторых периферийных местностях, пускали корни и другие веры, такие как буддизм (который был тогда распространён во всех странах к северу и югу от хребта Гиндукуша) , восточные ответвления христианства, частично иудаизм, а также некоторые местные культы. Тем не менее, доминирующую роль в формировании и исторической эволюции социокультурной среды (по всему арийскому пространству) играли именно зороастризм и ислам.

     В целом, ход историко–культурного развития коренных народов рассматриваемых краёв (всех арийских просторов) условно можно делить на следующие периоды, отличающиеся друг от друга характером веры, взаимоотношениями между краями и жизненной ориентацией людей.

     1. Период "имперского" самоутверждения, когда "лихорадка" отождествления с необъятной "исторической родиной" заражала целые народы огромного пространства стремлением растворяться в зарождающейся цивилизации, охотно жертвуя при этом самобытностью. Пожалуй, этим можно объяснить появление весьма условного (в геополитическом смысле) понятия "Большого Ирана", имеющего, согласно справедливому замечанию Ричарда Фрая, "только историко–культурное значение" и охватывающего всю территорию, на которой в историческое время говорили на иранских языках, с одной стороны, и культуру, которую можно считать преимущественно иранской, – с другой. Именно в этом плане некоторые края Трансоксианы (Transoxiana), Северо–западной Индии, Закавказья и Месопотамии, равно как и плоскогорье, включающее территории современных государств Ирана и Афганистана, относятся к "Большому Ирану".

     Быть может, эта полумифическая родина у многих народов ассоциируется с эпохой правления Ахеменидов, которые основали "глобальную" империю (термин Р. Груссе), отличавшуюся высокой организованностью, централизованностью, предоставлением свободного волеизъявления своим подчинённым народам и проявлением толерантности по отношению к их религиозным верованиям. Обеспечением мира и согласия в древнем мире, длившегося более двух столетий (с 539 по 330 г. до н.э.), они установили порядки и эпоху, которую, согласно заключению Р. Груссе, по многим признакам следует считать "золотым веком" в истории древнего Востока . Жаль, что этому "золотому веку" не было суждено продолжаться больше двухсот лет, так как своими смертоносными воинами грек Александр Великий в ходе знаменитого Восточного похода сверг своего персского противника Дария, и в результате Ахеменидская империя была потоплена в крови. На этом и заканчивается эпоха Ахеменидской империи, и арийские просторы оказываются под копытами коней греков. Превосходное описание этого эпизода истории, изложенное в жанре повествовательной литературы, мы находим в уникальном (как по объёму – его труд состоял из 30 томов, – так и по своему стилю) произведении историка Хорасана, занимавшего при Газневидах один из высших правительственных постов, Абу–л–Фазла Байхаки – "История Мас’уда". Или таковой [т.е. полумифической родиной] могла оказаться довольно обширная родина Сасанидов, правивших без малого 416 лет (с 224 по 640 г.). Ведь именно при них исконная религия первобытных народов Ирана – зороастризм – получила статус официального вероисповедания страны, а язык Авесты – чудотворного священного писания, с которым связано зарождение маздеистской цивилизации на древнем Востоке, – был вознесён в ранг официального языка религии по всей территории империи.

     Как бы то ни было, именно в эпоху Сасанидов зороастризм, став государственным культом, фактически начинает доминировать в сфере духовной жизни. Более того, положение узаконения этой веры предоставило её жрецам исключительную возможность реструктурироваться как чётко оформленная иерархия, безупречно функционирующая согласно собственному Кодексу, в вертикаль власти, возносясь над императорским двором. Таким образом, создавалась благоприятная почва для превращения зороастрийских жрецов в мощную, влиятельную прослойку, представители которой на протяжении более четырёх столетий решали судьбу страны.

     Словом, Сасаниды целеустремлённо подготавливали предпосылки для того, чтобы зороастризм мог становиться "поистине национальной религией". Скажем больше, тезис о неотделимости имперской власти от религии в этой стране впервые при них воплотился в жизнь. Идеалы Сасанидской империи были пронизаны той духовностью, которая была сконцентрирована в священном писании – Авесте, в то время как сама зороастрийская вера во многом предопределяла образ мыслей и действия подданных империи, указывая направление социального развития общества; весь сасанидский истеблишмент олицетворял торжество этой веры, стало быть, и этой цивилизации.

     В истории Сасанидской державы, однако, мы не видим картины постепенного упадка. Не прошло и двух десятилетий между высшим расцветом могущества Сасанидов, когда их войска занимали все азиатские области Византии и Египта и осаждали Константинополь, и катастрофой, связанной с арабским нашествием. Собственно, это событие и привело к крушению зороастрийского Ирана, а заодно и к раздроблению арийских просторов на отдельные государственные образования.

     2. Период арабского проникновения, когда Сасанидская держава вследствие молниеносного нашествия бедуинов Аравийского полуострова потерпела крушение, по аналогии того эпизода, когда Ахеменидская империя, не выдержав натиска войск Александра Великого, с такой же скоростью рухнула. В итоге последнему Сасаниду, злосчастному Йездегерду (правильнее – Яздгорду, Yazgord) III, пришлось обращаться в бегство, ища укрытие в окрестностях Хорасана. Вскоре там он и был умерщвлён собственными сторонниками. С его смертью Сасанидская держава лишилась центральной власти. Местные наместники оказались перед лицом бедуинских завоевателей. Бедуины – арабские кочевые племена, объединённые новым религиозным рвением и охваченные стремительно возрастающей волной "конфессионального экстремизма", мчавшиеся за расширением географии новой веры, – буквально обрушились на территорию иноверной Сасанидской державы. В мае 637 г. Сасанидская армия была уничтожена "воинами ислама" – т.е. теми же арабскими бедуинами, – а персидский полководец Рустам погиб в битве при Кадисии. Вскоре бедуины захватили столицу Сасанидской империи г. Ктесифон. Второе столкновение – при Джалуле, в конце того года, – также закончилось разгромом персов. В 642 г. битва при Нихаванде окончательно решила судьбу Сасанидов: бедуины оказались в центре Эраншахра. В следующем году пал Хамадан, и арабы превратили его в передовую базу для последующих походов на прилегающие территории, главным образом по следующим направлениям: на север – в Азербайджан, на юг – в Исфахан, и на юго–восток – в Керман. Просторы пустынь в центре Персии им были не помеха, куда им по сравнению с необъятными пустынями самого Аравийского полуострова. И аравийские кочевники, превратившиеся в воинов ислама, через эти просторы упорно продвигались ещё дальше и дальше, на манящий своим неиссякаемым богатством Восток, в сторону загадочного Великого Хорасана – родины Зороастра.

     Ход последующих событий хорошо известен. О них мы напишем несколько позже. Вспоминается весьма созвучное замечание Р. Фрая, сделанное им при рассмотрении этого вопроса: «драматичная внезапность восхождения ислама на небосвод истории поразительна». Однако более поразительно, на наш взгляд, драматичное бессилие сложившихся цивилизаций перед стихией стадиально и культурно неразвитых носителей этой новой веры – аравийских бедуинов, покоривших, причём на длительное время, более развитые общества. В момент формирования Исламской империи народы Месопотамии, Египта и Ирана опережали в своём историко-культурном развитии бедуинов Аравийского полуострова. Кстати, если вхождение в исламский ареал народов Египта и Месопотамии могло быть воспринято как попытка формирования арабского сообщества, то для народов Ирана оно имело совершенно иной исход – подрыв исторической идентичности ввиду фатальной парцелляризации их "исторической родины".

     В известной степени свержение Сасанидской державы уподобляют падению Персидской империи (вследствие вторжения воинов греческой империи). Эти два события могут быть сравнимы только по своему значению, но их нельзя отождествить. Персидская империя пала вследствие столкновения геополитических интересов двух империй, в условиях, когда сложившаяся цивилизация в Греции – стране покорителя мира, Александра Великого, – отнюдь не уступала цивилизации Персии периода Ахеменидов. Арабы же периода 637–642 гг., пришедшие из необитаемых знойных пустынь Хиджаза и Неджда, представляли совершенно иную цивилизацию, отличавшуюся от маздаяснийской (зороастрийской), именуемую бедуинской. Эта весьма условная цивилизация – "бедуинская", едва вписывающаяся в понятие об обществе, – известным арабским философом Ибн Хальдуном квалифицирована как "естественный" [скорее, первобытный] образ жизни, предшествовавший городской жизни . Помимо этого, греки, завоевав Персию за 970 лет до арабского проникновения, иранцам не навязывали свою веру, в то время как бедуины, стремясь к расширению географии своей империи, повсюду внедряли могущественную веру, тем самым оправдывали все свои действия, придавая им религиозную окраску.

     Итак, арабское проникновение оказалось фатальным для дальнейших судеб народов этой распавшейся империи. Ибо, в отличие от разгрома персов греками, это проникновение привело к губительной потере связи разобщённых народов с "исторической родиной", стало быть, и с прошлым наследием; потеря, которая со временем только усугублялась. В итоге Иран на протяжении более одного столетия политически был покорён арабскими бедуинами, а "историческая родина" народов этой распавшейся империи разбилась на множество раздробленных "малых родин" и регионов, неодинаково приобщённых к ценностям ислама как вере и цивилизации.

     3. Период самостоятельного развития, когда, вследствие ослабления позиций центральной власти Исламской империи, начинается усиление центробежных тенденций по всей территории, подчинённой Халифату, имеющее своим последствием образование самостоятельных государств в ряде регионов, включая раздробленную территорию Сасанидской империи. Отличительной чертой этого периода можно считать наметившуюся среди пробудившегося населения указанных регионов тенденцию и далеко не осознанную попытку к выработке национальной государственности, национального самосознания подданных при желании сохранить верность своим религиозным убеждениям – словом, историко–культурному наследию.

     Уместно отметить, что, в силу ряда геополитических изменений, некоторые окраины "Большого Ирана" оказались отчуждёнными от своей прародины. К ним относится "внешний Иран" – выражение, применяемое западными учёными по отношению к периферийным областям "Большого Ирана" – т.е. Трансоксиана, получившая при арабах наименование Мавераннахр. Касательно Мавераннахра в плане его историко–культурной эволюции целесообразно выделить ещё один этап, именуемый советской эпохой, которой соответствует советская система ценностей, усугубляющая процесс исторической идентификации самых народов. В советскую эпоху попытка навязать народам указанных областей иной образ жизни с превалирующем в нём безверием не увенчалась сколько–нибудь заметным успехом. Видимо, традиционный уклад, имеющий глубокие корни в этой социокультурной среде, оказался неподвластным "революционным" преобразованиям необольшевистского толка. В пользу этого говорит ещё и слабая ассимиляция исконных народов Мавераннахра, которая, по идее, должна была произойти как вследствие аннексии упомянутых краёв царской Россией, так и в результате массового заселения его территории, особенно городов, русскими и другими народами после Октябрьской революции. Тем не менее, состояние оторванности от своих корней в условиях интенсивного внедрения советской культуры в этих краях стало поводом для усугубления деформации сознания коренных народов Средней Азии. Хотя советская культурная революция была сопряжена с всеобучем, внедрение нового алфавита привело к пагубному отчуждению последующих поколений от их историко-культурного наследия.

     Крах советской эпохи привёл к возникновению новых государственных образований, перед которыми стоял сложный вопрос исторической идентификации. Фактически, у них с этого времени начинается новая историческая веха, в ходе которой они обречены стать самостоятельными обществами, скажем больше – новыми субъектами мирового сообщества, обладающими наравне с другими народами собственными атрибутами прасубъектности – и как суверенного государства, и в качестве субъекта международного права. Руководству ряда новообразованных государств в постсоветском пространстве, в первую очередь, в Средней Азии, отчасти приходится решать этот вопрос в совершенно беспрецедентных обстоятельствах: фактически, в ином географическом пространстве (ввиду неоднократного перераспределения административных территорий, вследствие чего отдельные районы древних государственных образований со своими исконными жителями перешли во владение иных государств), в иных исторических условиях, с иным генетическим кодом. Главнее всего, социокультурная среда была совсем иной, где психология людей была сформирована, главным образом, в духе "социокультурного космополитизма" и отражала симбиоз ценностей стародавнего (в виде самобытной культуры) и новейшего (в виде советской синтезированной культуры) времён. Это была новая, синтезированная социальная среда, и отличалась она своей полиэтничностью, указывающей на долевой вклад основных этнических групп населения каждого государства.

     Исходя из сказанного выше, процесс исторической идентификации упомянутых государственных образований представляется крайне непростым. Ставка на одну лишь титульную народность (особенно в условиях, когда в этническом отношении она не доминирует в составе населения) при решении данного вопроса выглядит весьма нелепой. Ибо на территории этих государств, образованных по весьма определённым геополитического характера критериям, с момента их колонизации царской Россией начала складываться новая общность людей, характеризующаяся своей полиэтничной природой. В советскую эпоху эти окраины закреплялись де–юре и де–факто за указанной общностью как "геополитические родины". Стало быть, вопрос об идентификации в рассматриваемых краях должен решаться исходя из сложившихся реалий, тем более что нынче он приобретает совершенно иную черту – т.е. из состояния сугубо политического перерастает в состояние культурологическое, решение которого, на наш взгляд, требует времени и осмысленности.

     Самое время уточнить ряд топонимических моментов, имеющих непосредственное отношение к дальнейшему раскрытию нашей темы. Необходимость такого уточнения объясняется наличием в научной литературе серьёзной путаницы в виде небрежного топонимического подхода и вольного (порою неправильного) применения исторических названий по отношению к изучаемой нами огромной географической среде. Пренебрежение этими моментами равносильно, по нашему глубокому убеждению, предоставлению почвы для всякого рода спекуляций.

     Главной мишенью подобных спекуляций на протяжении долгих времён, пожалуй, было слово "Ариана", означающее царство ариев. Это первоначально абстрактное слово, трансформировавшееся в дальнейшем в Эран, а затем в Иран, со временем стало подвергаться некоторой конкретизации, в связи с чем встречаются первые попытки его употребления применительно к определённым державам. Среди имеющихся публикаций как отечественных, так и зарубежных авторов, затронувших данный вопрос, больше всего внушают доверие труды ряда зарубежных востоковедов. В этом плане зарубежная востоковедческая наука своей объективностью, беспристрастием и строгим подходом к достоверности фактологических материалов, да и своей беспристрастностью при оценке тех или иных событий, выделяется как путеводная звезда. В частности, академик В.В. Бартольд, рассматривая "Иран" как географическое понятие, предлагает для этого слова целый обзор энциклопедического характера. Вот что он пишет: «При составлении исторического обзора Ирана необходимо считаться с фактом, что Иран как географическое понятие не совпадает ни с областью расселения иранцев как этнографической единицы, ни с областью влияния иранской культуры, ни с распространением персидского, т.е. иранского, литературного языка. В древности Индия и Иран одинаково были заняты народом, называвшими себя арианами (арийцами) – arya в Индии, ariya, или airya, в древнеиранских наречиях».

     Далее он аргументированно объясняет происхождение слова "Иран", предполагая, что «в надписях царя Дария слово "арии" относится, по–видимому, исключительно к населению Ирана». Слово "Иран", первоначально Эран (Eran), появляется позже и есть родительный падеж множественного числа от слова airya (airyanam) в смысле "страна ариев". Это слово впервые появляется в греческой форме Ariane у Эратосфена (III в. до н.э.), у которого заимствовал эти сведения Страбон. Далее В. Бартольд, исходя из греческих источников, описывает географическое расположение Арианы:

     «Границей этой "Арианы", или Ирана, считались: Инд – на востоке, Гиндукуш и горные цепи к западу от него – на севере, Индийский океан – на юге; западная граница шла от Каспийских ворот, т.е. горного прохода от Тегерана до линии, отделявшей Парфию от Мидии и Караманию (Керман) от Персиды (Фарс)».

     Затем следует вывод В.В. Бартольда, содержащий в себе зарождающиеся элементы конкретизации этого первоначально мнимого царства: «Очевидно, термин "страна ариев" понимался не в этнографическом, но исключительно в политическом смысле, так называлась страна, объединённая под властью династии Аршакидов, поднявшей восстание против греческих завоевателей; области, оставшиеся под властью греков, как на западе [государство Селевкидов], так и на северо–востоке [греко–бактрийское царство], не причислялись к Ирану». Ссылаясь на арабские источники раннего ислама, когда в подражание Александру Великому мусульманские полководцы при покорении новых территорий включали в состав своих войск учёных-географов для изучения завоёванных территорий, академик В. Бартольд пишет: «Впоследствии при Сасанидах область с семитским населением, Вавилония, где находилась столица "царя царей", не только причислялась к Ирану, но даже считалась "сердцем иранской области"». Весьма показательно, что понятие "Иран" у академика В.В. Бартольда отчётливо абстрагируется от понятия "Персия", приобретая тем самым исторический характер: «В настоящее время в самой Персии под Ираном понимают государство шахиншаха».

     Происхождение слова "Иран" и этнографического термина "арии", от которого оно происходит, было забыто уже в средние века. От слова "Иран" для обозначения населения этой страны был образован термин "иранец". Ирану чаще всего противопоставлялся "Туран", слово, образованное от "туры" таким же образом, как Иран от "арии", лишь впоследствии "Туран" отождествили с "Туркестаном", страной тюрков. Совершенно иное значение получили слова "Иран" и "Туран" в географической науке; под первым понимали плоскогорье, представляющее внутренний бассейн и граничащее с бассейном Каспийского и Аральского морей, на юге, западе и востоке – бассейном Индийского океана, между реками Тигром и Индом; под вторым [т.е. Тураном] – бассейн Аральского моря.

     Как пишет В. Бартольд, название "арии" вновь стало известно европейцам в XVIII в. не из живой речи, но из стародавних памятников письменности Индии и Ирана. После установления близости языков Индии и Ирана с европейскими арийцами (Arier, Ariens, Aryans) стали называть представителей лингвистической группы, включающей в себя народы "от Индии до Исландии"; впоследствии вместо этого термина были предложены такие понятия, как индоевропейцы, индогерманцы, ариоевропейцы, с сохранением значения "арийцы" только для азиатских индоевропейцев, предки которых действительно называли себя этим именем; тем не менее, слово "арийцы" и до сих пор иногда употребляется в научной литературе в прежнем смысле. Арийцы, в смысле "азиатские индоевропейцы", были разделены на две ветви, индийцев и иранцев, иранцами в лингвистическом смысле стали называть, независимо от политических границ, народы, объединённые в одно целое по лингвистическим признакам. Когда в конце XIX века возникла мысль составить сборник научного материала, относящегося к области «иранской филологии» (языкам, литературе и истории иранцев), то в лингвистический отдел этого свода вошли наречия от самого восточного из памирских, сарыкольских, до западных курдских, в восточной части Малоазиатского полуострова, т.е. приблизительно от 75° до 38° в. д. от Гринвича; кроме того, рассматривается наречие так называемых осетин (называющих сами себя "ирон"), живущих отдельно от прочих "иранцев" на Кавказе.

     Ещё большее пространство охватывала область распространения главного литературного языка Ирана, так называемого "новоперсидского", образовавшегося уже при исламе. На нём писали далеко за пределами лингвистического Ирана, от Константинополя (к числу персидских поэтов принадлежал турецкий султан Селим II, 1566–1574 гг.) до Калькутты и городов Китайского Туркестана.

     Западный востоковед Ричард Фрай в книге "The Heritage of Persia", переведённой на русский язык как "Наследие Ирана", пишет:

     «Слово "Персия" мы унаследовали от греков, которые, разумеется, прекрасно знали, что Персия – это провинция Ахеменидской империи, и что персы жили в стране арийцев. "Ария", название, которое первоначально означало что–то вроде "знатный" или "господин", по всей вероятности, было общим названием народа, говорящего на одном из индоевропейских языков или диалектов восточной группы. Арийские племена в конце второго и начале первого тысячелетия до нашей эры расселились в областях между Гангом и Евфратом».

     Подобно академику В.В. Бартольду, подвергшему в самом начале своего произведения происхождение слова "Иран" всестороннему анализу, Ричард Фрай, прослеживая толкование этого понятия, приходит к следующему заключению: в обширной Ахеменидской империи термин (древнеиранский) Aryana Xsavram в смысле страны (или царства) ариев, очевидно, не был общеупотребительным, так как это название нигде не засвидетельствовано . Позже, после падения державы Ахеменидов, в греческих источниках наблюдается смешение и отождествление "Арья" с Арея – названием важной провинции на востоке Ахеменидской державы, Haraiva древнеперсидских надписей Areia и Aria у Геродота и у других авторов (только как этническое название), это слово встречается у Геродота (III, 93; VII, 66) и Ариана (VII, 6, 3), однако мы можем реконструировать Aria в качестве обозначения области современного Герата. Вавилонская форма a–ri–e–me является, возможно, источником греческого Aria или Areia (арам. ryk может обозначать "арья", или "ариец").

     Дальнейшее раскрытие этой темы у Ричарда Фрая увязывается с геополитическими амбициями древних правителей страны, известных истории как парфяне: «С экспансией парфян термин Aria, или Ariane греческих источников, распространился, по-видимому, так широко, что превратился, в конечном счёте, в "Большую Арию", термин, эквивалентный наименованию "царство ариев" – Eransahar (Эраншахр), как называли свою обширную родину Сасаниды».

     Необходимо отметить, что в историческом плане искажение в применении исторических названий древнего Ирана первым было допущено греческими авторами. В этом смысле, образно говоря, гвоздь сидит в "Герате" – сердце Восточного Ирана (выражение Фрая). Как известно, эта область носила то же название, что и река. Греческие авторы, начиная с Геродота, смешивали название реки и области со словом "арий", ариец. Они пытались, как кажется, проводить различие между этими понятиями, применяя обозначения Areioi – "арие" – и Arioi – "арийцы", однако вариантные чтения указывают на путаницу . Страбон (XI, 515) называет реку Arios, Птолемей (VI, 17, 2) – Areias; в то время как сама область именуется, соответственно, Aria и Areia. Толкование названия реки как "текущая" (санскр. Sarati – "он течёт") кажется приемлемым. По замечанию Р. Фрая, возможно, что "персы Востока" были сконцентрированы именно в области Герата или жители её считали себя "арийцами", в первую очередь, основываясь на значении их земли в иранской традиции. Как бы то ни было, после греческого нашествия мы сталкиваемся с любопытным превращением (впервые, видимо, у Эратосфена (по: Страбон, XV, 723) название Ария – в Ариану, а затем с перенесением представления от области Ариана (Ariane) на весь Восточный Иран, от центральных пустынь до реки Инд, исключая, правда, Бактрию и северные земли. Ариана превратилась в "царство ариев" – Aryansahar, – в котором во времена Эратосфена (ок. 220 г. до н.э.) правили уже не Селевкиды, а парфяне, и Ариана в таком понимании термина совпадала по существу с парфянским владычеством. Таким образом, «употребление слова "Иран" в наши дни в качестве названия страны является продолжением древнего наименования» .

     Видимо, такой дедуктивный подход к понятию "Иран" (как и его индуктивное перенесение с конкретной области на весь Восточный Иран) и стал фактором усугубления его путаницы между прошлым и настоящим. Тем не менее, попытка геополитизации понятия "Иран" отнюдь не могла привести к умалению его значения в культурологическом плане и, что более важно, к искажению его исторического смысла. Как бы предвосхищая наш замысел снять путаницу, создавшуюся вокруг исследуемого предмета, Ричард Фрай подчёркивает: «Чтобы избежать путаницы, я хочу предложить для доисламского периода следующие обозначения. "Большой Иран" охватывает всю территорию, на которой в историческое время говорили на иранских языках, и культуру, которую можно считать преимущественно иранской».

     Описание широты "Большого Ирана" упоминалось ранее. Для того чтобы отличать его ядро, центральную часть – т.е. собственно Иран [территории Афганистана и Персии] – от периферийных областей, Фраем, перекликавшимся с французскими востоковедами, выбран [для этих краёв] термин L’Iran exteriur [внешний Иран].

     Уместно отметить, что в определённом смысле под северными перифериями Ирана подразумевали территорию Трансоксианы, именуемую при арабах "Mawara’l–nahr" – "то, что за рекой" [Амударьёй]. Как ни странно, сама эта традиция была позаимствована арабскими завоевателями у Сасанидов. Ибо, согласно сасанидской традиции, город Мерв считался военным форпостом на границах их империи и сохранил своё стратегическое значение при арабах. Кстати, "внешний Иран" никогда не представлял собой единого политического образования. Если судить по арабским источникам, то сведения арабских авторов указывают на политическую раздробленность Мавераннахра, что и подтверждается собственно согдийскими документами и архивными данными . Словом, это обширное пространство было раздроблено на несколько самостоятельных владений, управляемых местными князьями. Преобладающая часть этих владений, при Ахеменидах входила в состав Персидской империи и являлась как бы естественным продолжением культурного ареала "Большого Ирана"; в числе 30 сатрапий (провинций) Ахеменидской империи, упомянутых в клинописной надписи при Дарии (высеченной в виде знаменитого рельефа "Накш–е Рустам" в Персии), встречается и наименование Согда. Самым значительным (как по своей численности, так и по уровню активности) народом, жившим на территории "внешнего Ирана", были согдийцы, установившие торговые связи с Китаем, по крайней мере, за 500 лет до арабского завоевания. Старейшая форма наименования этой страны со столицей г. Самарканд засвидетельствовано в древнеперсидских надписях как Suguda, что отражает (по предположениям ряда учёных) произношение Sugda или Suyda, позднее Sugd, Suyd. В китайском и в тибетском языках встречаются формы этого названия с– l – [вместо –gd–], что, по мнению учёных, может отражать диалектные варианты в самом согдийском. Следует, однако, заметить, что переход d > l свойственен многим восточноиранским языкам. Некоторые важные соответствия, которые обнаруживаются между согдийским, языком восточной группы, и древнеперсидским, языком западноиранским, могут указывать на контакты носителей этих языков в период, предшествовавший миграции персов на юго–запад. В Авесте слово Suybda выступает в качестве прилагательного, определяющего слово gava [поселение].

     Благодаря находкам письменных памятников на согдийском языке, согдийцы известны в настоящее время гораздо лучше, чем их соседи. Учёные полагают, что этот народ обитал в оазисах Бухары и Самарканда и, по–видимому, занимал часть плодородной Ферганской долины и других прилегающих районов. По предположению Р. Фрая, согдийцы не только в первые века нашей эры и позднее, но и в древности славились как предприимчивые купцы и вели оживлённую торговлю. Согдийские купцы и колонисты проникали далеко за пределы своей родины – в Монголию и в Мерв. Некоторые исследователи начало проникновения согдийской диаспоры на востоке, вплоть до Китая, связывают с завоеваниями Александра Македонского. Согдийцы были близкородственны бактрийцам, что проявлялось в обычаях и культуре, а также в языке. Страбон (XV, 724) сообщает, что у большинства восточных иранцев языки почти одинаковы, и это сообщение находит подтверждение в Щицзе, "Исторических записках", составленных в период правления династии Хань, в I в. до нашей эры.

     Завершая тему "внешнего Ирана", следует отметить, что за последние десятилетия на территории среднеазиатских республик были проведены целые серии весьма успешных археологических работ по восстановлению картины прошлого и уточнению представления об историко–культурном наследии исконных народов этих краёв. Надо отметить, что результаты проведённых работ для суждения об уровне общественного развития и материальной культуры древних согдийцев и других оседлых восточноиранских народов оказались весьма существенными, показывающими, что VII в. до н.э. был периодом создания крупных ирригационных систем, которые в древности, как и сейчас, служили источником жизни и благополучия народов Мавераннахра, т.е. Средней Азии. Как известно, ирригация и вообще земледелие восхвалено самой Авестой, а полученные в результате проведённых раскопок археологические данные свидетельствуют о сравнительно высоком уровне организации общества, которое сооружало плотины и оросительные каналы.

     Среди исконных обитателей Трансоксианы часто упоминают согдийцев perse. При этом нельзя отрицать, что, помимо согдийцев, в Мавераннахре жили и другие народы и племена. Наименование "Фергана" иногда возводят к париканиям, о которых Геродот говорит как о кочевниках, обитающих в Персии, однако обозначение Ферганы в китайских источниках – Давань, – а также другие названия этой области заставляют задуматься над тем, всегда ли за названиями стран или областей скрываются названия племён . Изучая топонимику, можно проследить передвижения племён, находя в них несколько однородных мотивов. Так, например, город Амуль на Оксе (Амударья) носит то же название, что и город в Табарестане (ныне Мазандеран), на южном побережье Каспийского моря. Как известно, благодаря своему положению на главной дороге из Хорасана в Мавераннахр небольшой город Амуль на Оксе со временем приобрёл такое значение, что его именем была названа вся река. Согласно предположению западного исследователя Штрека (See: Streck, Amul), Аму, может быть, – стародавнее местное название Окса, от которого, возможно, произошло название города. Вполне возможно, что название города Амуля на Оксе, как и одноимённого города в Мазандеране, связано с именем доарийского народа амардов, которые в древности, вероятно, жили на востоке вплоть до Окса. Почти схожей позиции придерживается и Маркварт [Eranshar, s. 136]. Бартольд, однако, склонен полагать несколько иначе. Сопоставляя мнение вышеупомянутых исследователей, академик Бартольд заключает: если это так, то имя Аму древнее арийского имени Вахш (Окс). Название Чарджуй появляется впервые в XV в. [ср. статью Бартольда Amu–Darya, E1, I] . Через Амуль и Фараб всегда, как и теперь [уточнение Бартольда], проходила главная дорога Хорасана в Мавераннахр, так как здесь к Амударье проходит Заравшан, не только в Х в., но даже во время Александра Македонского , терявшийся в песках до достижения русла Амударьи. В этой связи примечательно отметить, что историческая особенность Хорезмского оазиса, как известно, объясняется его географическим положением. Хорезм – древнее государство, центром которого являлся одноимённый оазис, расположенный в низовьях р. Окс [в советскую эпоху территория Хорезма была включена в состав Каракалпакской АССР, Узбекской ССР и Туркменской ССР]. В 712 г. Хорезм завоевали арабы, уничтожившие древнехорезмскую культуру. В конце Х в. арабский наместник объединил под своей властью весь Хорезм. В 1017 г. Хорезм захватил Махмуд Газневид, который на место свергнутого правителя из арабской династии возвёл на престол хорезмшахов своего ставленника Алтунташа . По словам Бартольда, в настоящее время [эта] страна окружена степями со всех сторон. Из сообщений арабского географа, Истахри [Istakhri, p. 338] можно заключить, что в средине века узкая, но непрерывная культурная полоса, начинавшаяся от Амуля, соединяла её с Хорасаном и Мавераннахром, хотя и это невероятно. С северной стороны культурная полоса Чирчика была ограничена стеной, простиравшейся от гор Салык, или Сайлык, до берега Сырдарьи, и построенной для защиты от набегов тюрок, очевидно, ещё в эпоху арабского господства, до завоевания Исфиджаба Саманидами, т.е. 840 г. Ибн Хаукаль (Ibn Houqal, p. 388) приписывает постройку стены Абдаллаху б. Кахтаба б. Сауру. Может быть, имеется в виду Абдаллах б. Хумейд б. Кахтаба, который правил Хорасаном в 776 г. в течение пяти месяцев после смерти своего отца .

     Затрагивая тему деления Ирана (исключительно географически) на западный, восточный и внешний, а заодно и прослеживая просторы иранского культурного ареала, в пределах которого могла бы проходить историческая жизнь ариев (как бы обрисовывая контуры этого пространства), западный востоковед Ричард Фрай тут же подчёркивает, что здесь трудно провести сколько–нибудь точную границу, ибо главный наш критерий – культурный ареал, а не политическая карта. Так, Сасаниды были уверены, что столица их империи, Ктесифон (город, расположенный около современного Багдада), находится в Эраншахре. В то же время некоторые области на побережье Индийского океана, входящие в состав современной Персии, в Сасанидский период не считались частью Ирана.

     Далее, слово "Персия" Ричардом Фраем, автором книги "The Heritage of Persia" (вышедшей на языке оригинала в 1963 г.), условно употребляется для обозначения современного государства или соответствующей территории в древности.

     Упомянутый автор в одном из своих произведений – "Islamic Iran and Central Asia (7th–12th centuries)", вышедшем на языке оригинала несколько позже (1979 г.), вновь затрагивая тему уточнения вышеуказанных терминов, выдвигает иную версию интерпретации слов, которая во многом отличается от современного их значения. На этот раз слова "Персия" и "персы" он употребляет для западных иранцев, обитавших преимущественно в современной политической империи Ирана, западнее Центральной пустыни. "Иран" и "иранские" же используются им для всех иранцев, не только персов, но и согдийцев и других, и для современных афганцев, таджиков, белуджей и осетинцев.

     Подводя черту под вышеизложенным, отметим что, "Иран" – понятие многозначное. В ходе своей исторической эволюции оно выставлялось в разные плоскости, не утрачивая при этом своё цивилизационное значение. Иран в культурологической плоскости, олицетворяя одну из древнейших восточных цивилизаций, намного превосходит своё политическое воплощение.