Supergirl. Часть 2. Глава 8. Основная часть

Основная часть

Мы познакомились уже по дороге на дачу -мы ее «подобрали» где- то у метро, и ехали -такая высокая красивая статная девочка, но с взрослым аристократическим лицом, такой, как мне показалось, выглядела бы Анжелика из произведений Голонов, с пышной прической, немного усталыми, но живыми глазами, которых скрадывала, да что там скрадывала, воровала косметика-забирая природную и естественную красоту женщины. Она была в желтом свитере, и юбке или платье ниже колен, так что красоту ног я пока и не увидел, хотя было уже первое лето московское, и немного холодное. Это было мое первое московское лето, не считая лета поступления.

И мы катились на всех парах на дачу -она села на переднее сидение с тетей Галей, как-то сразу по-взрослому и деловито, а мы ехали с Вовкой на заднем, и мы с ней говорили через сидение, она что то рассказывала о себе, постоянно оборачиваясь, и от постоянных «вертелок» волчком, ей, конечно, не было удобно говорить с нами, и мы отвлекали тетю Галю, как водителя от вождения и дороги, но нам хотелось этого общения, и уже сразу в машине, и мы мчались в нашем разговоре каким-то галопом, казалось бы, стремительно наверстывая упущенное время до нашей встречи, как будто расстраченное впустую и зря, и она уже была теперь и компасом, и ориентиром, и путеводной звездой, в которой я должен был воткнуть свой флажок, покорив эту вершину, как цель моих долгих исканий.

Она везла с собой кассету «Земфиры»  (магнитофонные кассеты тогда «доживали»  последние деньки, если не сказать «годки»)- был 1999 год на дворе, лето и это цветочное оформление кассеты почему -то стало ассоциироваться именно с ней, и вокал Земфиры- лихо раскрученной или прорвавшейся-плевать, неважно, какими средствами она пришла в ту музыкальную власть для нас это была как глоток чистого воздуха, и мне казалось, что женская душа Океаниды также звучит натянутой гитарной струной, и она готова говорить теми же ассоциациями, такими же ассоциативными цепочками, что и Земфира, и она ей понятна, и она может быть даже мыслит и думает теми же категориями и штампами, клише, и те же сравнения ей приходит на ум. И чтобы понять ее, получить ее, овладеть ей, завоевать ее, я должен, прежде  всего, понять эту музыку-которая-как мне казалось -зеркало всех женщин. И ее, в частности, принимая это как какое-то математическое допущение, не беря в расчет никакие погрешности, и делая ставку именно на эту музыкальную формулу, как упрощенную картину понимания мира-выраженная в словесных штампах и гитарных рифах. И я видел в ней также взрослеющую девочку, красивую и свободную, с которой я должен был начать встречаться, пока меня никто не опередил и должен был воспользоваться этим уникальным моментом.

Там с Вовкой и с друзьями-гостями мы устроили съемку фильма. Там по идее Вовка был жених -мой зять. Который говорил «ну вот только стал колхоз, и  огроферма подниматься стала, и тут опять облом…» в смысле беременность его девушки- моей дочери по сюжету- и конечно, я так замыслил эту постельную сцену- где мы с ней в постели, но должно быть что- то смешное, поэтому показывавшись в постели играя старого деда, я должен был по своему сценарию изобразить всего одну фрикцию, закашляться, и упасть бездыханным, что я сыграл, и я сразу поименовал именно Океаниду в мою партнершу -бабку- где- то сохранилась эта запись, ее можно просмотреть и увидеть все это действо воочию-а не неумело пересказанное спустя двенадцать лет. Это и был мой первый драматургический опыт 1999 года-одна импровизация и ничего путного.

Когда мы обменялись телефонами,  (в смысле я взял ее номер, тогда как своего у меня не было) я сразу записал ее в телефонную книжку, и это был один из первых записанных мной телефонов, (потому что все телефоны были от мамы –наши дальние родственники, ее друзья, ее московские знакомые, и сослуживцы отца- те знакомства, которые мне ни хрена не пригодились за целых пять лет. Есть телефоны по которым я вообще ни разу никому не перезвонил. И даже потом их переписал в свой блокнот из расползавшихся и дряхлых маминых записулек, где она так и не приведет свои записи в порядок. Зачем люди вообще ведут эти записи-зачем впустую записывают номере телефонов,  сейчас вводят в память телефона- тех людей которые всего раз позвонили, ну несколько раз, потому что был какой –то контакт или встреча и все- и больше никакого общения, встреч не будет, а номер, записанный остается – запишешь ты себе что -нибудь «Костя Минводы», а приедешь туда там уже нет «Кости», или «Костя» занят, или еще что-нибудь-и этот телефонный номер, когда надо «сработал» всего один раз и нечего его хранить. А удалишь его- и как назло он тебе понадобится. Вот парадокс. Мама искренне верит в то, что ее или папы сокурсники помогут мне обязательно, как только мне что-то понадобится. Но эти люди и своим- то сокурсникам и дальним родственникам вряд ли помогут, не то, что детям своих сокурсников. Это же москвичи, мама, индивидуалисты, а к некоторым через тридцать лет и на хромой козе не подкатишь. Важные все! И это мое постоянное переписывание одних и тех же телефонов в записную книжку, когда заводил новую, доказывало то, что это был перевод времени впустую- я или обходился без их участия, справлялся и выкручивался сам, или обращался к тем людям, которые мне уже помогли, или помогали постоянно - я «работал» со своей «агентурой», а не с родительскими знакомствами и свойством). А телефон Океаниды я записал старательно на отведенную литеру- буквы страницу, и что примечательно –неправильно написал ее фамилию, потому что не разобрал - и поэтому даже не мог искать ее аватарку,  потому что точно не знал ее фамилии- а узнал только когда мне напомнил Коган, когда я уже стал писать, то есть может чуть больше месяца назад, в апреле 2011г.

Когда мы шли с Океанидой возле парка в «Новогиреево», или в «Перово», в усадьбе, мы встретились у магазина «Океан» (отсюда и «кодовое» имя), и мы шли под ручку, и встретили ее папу и маму, которые также шли под ручку  ( я подумал –« «это знак»-это символ-раз мы встречаем ее родителей-пару- и мы-тоже пара») и мы поприветствовали их, и они тоже заулыбались, закивали нам «Добрый вечер» (а,  может, так и было задумано-только кем?-ей? или ее родителями?- или они также не могли «отвязаться» от нее, (как от меня моя мама в Киеве, когда я шел на свидание с Попутчицей)-что это было за «наружное наблюдение», или это была просто случайность, совпадение, совпали маршруты, тропинки, пути-дорожки, два спутника, у которых траектории, их пути, совпали настолько, что они прошли друг от друга на расстоянии вытянутой руки, по касательной. (Какой ЦУП планировал такие полеты- я бы устроил им «разнос»!) Тогда дядя Илья меня постоянно «сватал» на местных девушках их знакомых-кто из этих мужиков-моих виртуальных тестей то сантехнику-унитазы продавал, то ли еще чего строил, и он подчеркивал, что люди не бедствуют, и я с ними не пропаду. Дядя Илья везде видел выгодную партию для меня «у нее черт-вертый (четвертый)  «размер» за пазухой, чего еще искать? «чего же боле?» «И квартира в Москве» –все не унимался он. Так же как и дед  Коля вскоре будет говорить –вещая промороликами про Дашкины «сиськи и копыта»-но так более ненавязчиво, зная, что свой выбор я уже сделал.

И мы долго говорили и сидели в усадьбе в районе «Перово», и я не помню названия усадьбы, но был день независимости Америки 4 июля 1999г.. играли там оркестры на все лады их национальный гимны и марши, и мне хотелось что-то кричать через весь пруд, что -то провокационное и  бунтарское, а она меня останавливала. В пруду плавали люди, хотя плавать было запрещено и антисанитарно, и об этом вовсю предупреждали информационные таблички- в пруду плавали гуси-лебеди-утки, и мы просто долго говорили на лавочке. Love на лавочке без лаве. Ели мороженое-пили какую -то сладкую воду. Просто и непринужденно общались. Обсуждали музыку и литературу- как всегда я хотел показаться начитанным и интересным. Правда, больше у нас свиданий не было- я больше не проявил никакой инициативы, а может и просто-не сложилось. Помню как  я часто ей звонил из почтового отделения на выходе из универа- в доме-«бастилии»- я помню себя стоящим в переговорном пункте и набирающим на наборнике телефонного циферблата ее номер. Потом как я выходил и расплачивался и ждал гудки в трубке- все помню-до каждой мелочи и детали. Как боялся не потерять эту закладочку -страницу в блокноте с ее телефонным номером. Наверное эта пассия и была единственной-на которую я тогда «рассчитывал».

В ту новогоднюю ночь 2001 года я тащил пьяного Вовку на себе, когда мы возвращались с Океанидой из дачного магазина-сельпо. Вовка сильно ужрался, и когда мы дошли до магазина еще купить джин- тоника и сидра, он уже был никакой и тогда   я его нес на себе, точнее на спине-а  Океанида ассистировала-поддерживала-чтобы он не сваливался в сугробы на обочине. Помню, даже в те новогодние дни я читал ей и Когану мои стихи «про мальчика нараспашку» (http://stihi.ru/2011/04/22/6521), и "Змия" (http://stihi.ru/2011/04/20/9188) и "пол царства за коня" (http://stihi.ru/2011/04/05/6159) и самое удивительное, что ей они нравились-хотя в этом сумбуре плотского, интимного и личного мало было того, к чему впоследствии можно было бы прикипеть душой. Потом мы спускались по улице вниз на саночках  на разных снегокатах, и они катались все втроем -счастливая семья-мама,  папа и она, и их папа с «арамиской», как у мушкетера—прекрасная троица, в которой я не дополнил их численно до наступления квартета.

В 2003 -м году  на встрече нового года -помню на кухне у Вовки я и Океанида со своей подругой, только с нами в этот раз были взрослые, и одна из них говорит про меня за глаза, что «своему малышу» звонит-они уже какие-то взрослые подружки для меня-уже сами по себе-уже на каблуках и в вечерних платьях-сами увешанные, как новогодние елки, ювелирными украшениями-какие –то отдаленные и чужие- и я с ними «на разных волнах». Где –то даже в чем-то заплывший за буйки.

 Когда Земфира пела про «СПИД», тогда это звучало как вызов, как предупреждение, песня для профилактики, и мне просто кажется, что с такой прорывно-надрывной картиной все стало не сказанное ей- это  уже коммерческий проект, и попса, и она должна была задержатьмся на этой струне обреченности, и развивать  эту идею, и тогда казалось, что это как «черный квадрат» Малевича, куда уместился весь русский рок, и все лучшие традиции других жанров, перемолотых в человеческое страдание –этот сапспенс-эту драму, этот хоррор,  эту высказанную боль-теплым блином лежащую на груди, как на сердце. Конечно, «жопа», про то, про что там поется.  И мне хотелось, чтобы Океанида также сняла маечку как Анечка, как пела Земфира-хотелось больше этой Океаниды, но больше Океаниды в моей жизни не было. Новый год абсолютно не стал для меня шагом вперед в наших отношениях. Наши отношения застопорились на этой стадии, не начавшихся фортификационных сооружений,  кучей пиломатериалов, брошенных на этапе стройки нулевого цикла. На места для постройки, на которые наступила зима, и выпал снег, и все замерли в ожидании оттепели и иного подходящего удобного случая. Мне казалось, что она такая же летящая, мое восприятие ее в маленьком полупрозрачном платьице с этими сандалиями, плеерами, фантиками и женскими журналами, и прочей требухой, и в этой девушке также всего круто замешано, полно всякой косметики и флаконов, и такой же хаос и бардак, как в женской сумочке, и он а такая красивая девушка, и в ней такая же гремучая смесь всего, и  куда мы мешаем все наши стереотипные представления о женщине. Именно дефицит наших последующих встреч и нашего общения не позволяет мне говорить об этом дальше-потому что не было ни поцелуев, ни объятий, ни признаний, ни встреч под Луной, ничего не было-были только мои фантазии на тему какая она, которые мне не удалось перепроверить. «Что бы это было, если бы это могло бы быть?».

Но она мне нравилась тогда- это  чистая правда, и у нас могли быть отношения. Она потом работала на московском телевидении, на каком -то телеканале, и вела молодежную передачу. Учила языки, но я ее профиль и  специализацию не помню.

Твое сердце так и будет валяться в дамской сумочке, в перемешку с какими-то ключами, влажными салфетками и презервативами, кассетой «Земфиры», сломанными бусами, сложенными вчетверо рекламными буклетами и гигиенической помадой. И до него никогда никому не будет дела. Оно. А какое оно? Его никто и не попробовал на вкус-на что похоже-на говяжье сердце или на сердце оленя-видели на витрине –проткнутое спажкой-какой-то деликатес наверное, на любителя-как печеночный торт-наверное, из этой же серии.. Артхаусное сердце. Авторское сердце. Сердце автора непереписанного «Тоннажа» и тысячу раз перекроенного «Абсолюта» -но решившегося писать «Супергерл»-не условившись  ни с кем про роялти..