Путник. гл. 29

Глава 29

                Орудия уже были развернуты в сторону барханов.  Командир батареи Фаддей Феоктистов, который начал свою службу в далеком Порт-Артуре номером в орудийной прислуге, и командовавший батареей в германскую в чине подъесаула, быстро навел орудия за барханы и дал залп шрапнелью. Над барханами взметнулись в небо столбы песка с клочьями человеческих и конских тел. Фаддей произвел четыре залпа, израсходовав даже свой неприкосновенный запас – четыре снаряда, которые он всегда предусмотрительно оставлял для обратной дороги полка...

                Немногим более сотни басмачей, которые лишились своих командиров, удалось уйти в сторону Ургенча на соединение с отрядом Ибрагим-Бека. Но под Ташаузом им навстречу попались лишь разрозненные группы разбитого в пух и прах отряда. До Аму-Дарьи басмачи шли, уходя от постоянно преследующих их красноармейских отрядов. Через две недели прорвались в Афганистан лишь пятнадцать человек – изнуренных дальней дорогой, жаждой и бескормицей, израненных и больных… Ушли, чтобы больше уже никогда не вернуться в родные края….

                Доктор полка стащил с Путника, которого двое казаков удерживали под руки в сидячем положении, гимнастерку и нательную рубаху и обнаружил под ключицей маленькое круглое отверстие, из которого вытекло лишь небольшое количество крови. Но в спине выходного пулевого отверстия не оказалось. Лишь на правой лопатке багровела шишка, налитая черной кровью. Доктор понял, что пуля, пройдя под ключицей, изменила направление движения и, пробив лопаточную кость, застряла в ней. Понял доктор и то, что в этих условиях извлекать пулю без риска для жизни комполка нельзя. В то же время и транспортировать его с такой раной было смерти подобно. Доктор растерялся…
 
               - Ну, что задумался, Иван Викентьевич? – спросил Сербин, который все время с момента ранения находился в сознании. – Давай, делай что-нибудь.

               - Так ведь нельзя делать, командир, - чуть не плача от отчаяния, ответил доктор. – Грязь, антисанитария… А пулю нужно извлечь немедленно. Есть опасность внутреннего кровотечения. Кроме того, пуля застряла в лопаточной кости. Везти вас в таком состоянии нельзя.

               - Да что ты заладил – то нельзя, это нельзя! – раздраженно прохрипел Сербин. Ему становилось все хуже и хуже. – Раз везти нельзя, оперируй здесь!

               - Но как же… - доктор все никак не мог принять решение. – Нужна операционная, нужен обученный медперсонал…

               - А твой фельдшер на что? Он у тебя не обученный, что ль? – Сербин злился, боясь впасть в беспамятство.
               - Товарищ командир, - голос доктора дрожал. – Ну, не делаются такие сложные операции в таких безобразных условиях.

               - Хорошо, - уже спокойней сказал Сербин. – Ты уверен, что довезешь меня живым до Термеза?

               - Да как же я могу быть уверен? – доктор в недоумении развел руками и  распахнул глаза так, что выпало и повисло на шнурке пенсне. – Ведь, если у вас открылось внутреннее кровотечение, да если еще легкое пробито, то…, тогда…. - доктор запнулся и замолчал, прекрасно понимая, что будет тогда.

               - Тогда – смерть! – подвел итог Сербин. – Короче, так, доктор. Давай готовься и режь.

               - Да ведь у нас и положить-то вас не на что! – не сдавался доктор. – И накрыть вас нужно на время операции чем-то!

               - Положить командира есть на что, - вмешался в разговор Фаддей. – У меня два чехла для орудий совершенно новые – в зарядном ящике лежат. И простыни выстиранные, чистые - из госпиталя взяли перед походом для чистки орудий. Они прохудившиеся уже маленько, но, думаю, накрыть командира сгодятся? А от солнца сейчас тент натянем, а можно и палатку разбить.

               - Ставьте палатку, - махнул рукой, сдаваясь, доктор. – Будем оперировать.

               Палатку поставили в мгновенье ока. На составленные в виде стола снарядные ящики уложили брезент чехлов для орудий, накрыв его простынями, и на них бережно положили командира. Доктор и фельдшер яростно протирали руки спиртом.

               Надев халат и белый колпак, доктор преобразился. Теперь вся его грузная фигура излучала спокойствие и уверенность.

               - Попрошу всех выйти из операционной, - безапелляционным тоном произнес он и, обернувшись к фельдшеру, - Вводите раненому морфий. Начнем, пожалуй.

               Как только красноармейцы покинули палатку, доктор вдруг воздел глаза к небу и зачастил:

               - Отче наш! Иже еси на небеси, да святится имя твое, да прииде царствие твое….

               Дочитав молитву и осенив себя крестным знамением, доктор твердым голосом произнес: «Скальпель!», и протянул руку за инструментом.

               Операция затягивалась. Уже два часа бойцы слонялись под палящими лучами немилосердного азиатского солнца, а доктор все не выходил. Так, в томительном ожидании прошел еще час, и, наконец, полог платки распахнулся, и доктор вышел на солнцепек, на ходу сдирая с себя насквозь пропотевший халат.

               - Ну что, доктор? – кинулись к нему со всех сторон бойцы.

               - А не свернете ли вы мне, братцы, цигарку? – вместо ответа промолвил доктор усталым голосом. – Вот не курил я всю свою жизнь, а сейчас, страсть как закурить хочется….

               Тут же десяток рук потянулся к доктору, дымя ароматным трофейным турецким табаком, домашним самосадом и афганским чарсом. Доктор наугад взял из чьих-то рук цигарку и, глубоко втянув дым, закашлялся….

Продолжение следует –