Опустела без тебя Земля...

                Памяти любимой младшей сестры –
                Зои Игоревны Козич (Тукалевской)
                посвящается.

               … Она была поздним ребёнком. Маме было почти 40 лет и все родственники её отговаривали от родов.
                Сестры матери, на удивление были на этот раз солидарны. Жадная и злобная  «кулачка»  Ева проговорила сквозь зубы, в своей манере:
- Голодранцив рожать! И цих годувать нэ можэшь!
                Людмила, потерявшая в войну мужа и потому тоже очень тяжело жившая, уговаривала мать:
- Тонечка! Тебе и с Матвеем бы выкарабкаться без мужа-то…

               …Великая Отечественная война ещё шла, когда началась другая война. Невидимая. Чисто женская война.  Но не менее жестокая.
                Молох фронта перемолотил миллионы самых крепких, самых сильных, самых детородных  мужчин и мужских особей стало, не как в более поздней песне «на десять девчонок по статистике девять ребят», а гораздо… гораздо меньше.
                Поэтому в городах и весях женщины, потерявшие своих мужчин  вдовы, холостячки, так и не успевшие выйти замуж перед войной, подросшие девочки, ставшие за войну невестами – все хотели найти себе мужчину, но… их на всех попросту не хватало. Поэтому и разгорелась самая настоящая война. Война за мужчину.
                В тылу каждый индивидуум  в штанах был женщинами подобран, обласкан, обмыт и присвоен. Возрастной ценз «женихов»  значительно расширился. Практически, не было никакого ценза. Любой мужчина в доме лучше, чем дом без мужчины…
                На фронте это вылилось в целое движение, которому наш, меткий на слово народ, дал наименование – ППЖ. Походно-полевая жена. И трудно моему и последующим поколениям, ни разу не побывавшем под ураганным огнём, под нестерпимой бомбёжкой, среди искореженного металла и изувеченных людских тел,  судить это явление и людей того времени. Трудно и, наверное,  недопустимо…
                Когда начинается любой ажиотаж, обратно пропорционально его силе, падает степень человеческой нравственности. Поэтому, в эти страшные годы уже почти не считалось нравственным преступлением отнять мужчину у его семьи. Причём, народ, всячески восхваляя Мужчину – своего защитника, допускал грубый перекос в моральных устоях. Мужчине позволялось всё! Женщине – ничего.
                Мужчина мог иметь на фронте ППЖ, а женщина в тылу, все долгие годы, месяцы и часы войны имела права только на одно – хранить верность своему Мужчине. Воину.  На оккупированных территориях, те женщины, которых оккупация и инстинкты продолжения жизни толкали в объятья захватчиков,  получили презрительную народную кличку – «немецкая овчарка».
                Поэты и писатели того тяжелого времени воспевали Воина и его героизм и заклинали женщину: «Жди его!»
                И, к чести нашего народа надо сказать, подавляющее большинство женщин ждало. Тем горче для них было потерять своего ожидаемого мужчину уже после войны. И не в смертном бою, тогда бы с печалью потери оставалась хоть гордость за него, почёт и уважение окружающих, да и немалая помощь государства, которое,  несмотря на свою бедственную обнищалость, не давало умереть с голода вдовам и сиротам павшего воина… А потерять оттого, что он нашёл себе другую. Помоложе.
                …Сегодняшние, щедро оплаченные врагами России краснобаи, много вещающие о  «кровожадности Сталина» , порой искренне, удивляются его высокому рейтингу среди российского народа.
                Да, этот рейтинг будет высокий, пока живы сироты павших воинов, которым не дал умереть Сталин, а дал дожить до седин.
                Да этот рейтинг будет высокий, пока живы те, кто помнит, как под Новый год вся страна прилипала к чёрным полусферам примитивных послевоенных репродукторов и слушала, затаив дыхание,  Указы Родины об отмене карточной системы, о ежегодном существенном снижении цен на все продукты и товары.
                Сталин не был оторван от народа. Он держал руку на пульсе страны, которой правил. Да, правил, как восточный человек. Порой, деспотически. Да, при его правлении погибла масса народа. Но кто считал, сколько погибло при «третьвсенародноизбранном» Алкаше, или при его последышах – «двоих их одного ларца похожих с лица»?!
                Надо быть справедливым. Что мог, Сталин делал для страны и для смягчения этого демографического перекоса. Мужчин, которые меняли своих верно прождавших всю войну и потому постаревших подруг на молоденьких ППЖ, суды не разводили без согласия пострадавших жен. Это был, конечно, слабый заслон, но большего не мог сделать никто.                А тех, кто ухитрился, таки,  развестись,  наказывали по партийной линии, лишали звания…
                … Так и мой отец, только получив полковника, потерял это звание, разведясь с мамой,  и получил партийный «строгач с занесением», что было последним наказанием перед исключением из партии.
                …Я болел очередным воспалением лёгких, когда моя мать на санках повезла меня в суд. Вероятно, это была её последняя попытка разжалобить отца, последний довод и последнее воздействие.
                Этот довод не сработал. Мужчину, который возжелал женщину никогда и ничто не остановит. Никакая жестокость…
                Чтобы суд дал развод, он выставил довод, что его жена, перенесшая ужасы эвакуации и брюшной тиф в придачу, не совсем нормальная и жить с ней невозможно. Нашлись люди, которые в угоду отцу,  подтвердили это на суде…
                Получив желанный развод, отец выскочил из суда, так и не глянув в сторону санок, на которых лежал его, когда-то так желанный ему сын, о котором он писал матери с фронта в каждом письме: «Только сбереги сына!»
                Мать сделала всё, что смогла: она более двух лет терпела жизнь отца на две семьи. Она продолжала считать его своим мужем, своим Мужчиной. Да и отец, видимо не растерявший остатки совести, с трудом отрывался от семьи.  Так и жил отец эти годы на две семьи, на… два женских тела.
                Но у ППЖ родился сын. И это, видимо, перевесило чашу весов в голове отца. А что мать беременна, она узнала уже после развода…

                … Сразу после развода мы уехали к маме на родину в город Белая Церковь. К бабушке, которой было за 90 лет. И мама, вздохнув, стала готовиться к материнству. Купить для новорожденного необходимое бельё было негде, да и не на что. Вот она и шила без конца обновы новому своему чадо, из всевозможных обносок и тряпок. Своего будущего ребёнка она уже любила, так как любила отца. До самой своей смерти.
                И одна только древняя и мудрая моя бабушка – Евдокия Ивановна – сказала маме своим скрипучим старческим голосом:
-Тоню! Никого нэ слухай! Тож кажуть люды: «Уси диты – для людей, а останний – для сэбэ!» Хай цей твий выскрыбочек жэвэ! Ты од нёго побачишь много доброго! И смерть свою прымэшь на його руках!
                …Мудрая была бабушка. Мать , действительно, умерла на руках моей сестрёнки Зоиньки. В 92 года. Да и то, что она дожила до таких лет, опять же,  заслуга моей сестрёнки, медика по профессии.
                Последние годы она мать буквально на руках носила в ванну. Колола ей витамины и лекарства. Обихаживала по совести.
                А когда мать преставилась, Зоинька заявила:
- Я не допущу, чтоб моя мать лежала в холодном морге! Она этого не заслужила! Она здесь жила, отсюда и уедет на кладбище! Зоинька вместе со своей дочкой Анастасией  обмыли тело в ванне, убрали маму и приукрасили её лицо. И всю ночь читали над ней псалтырь…
                …Зоинька вообще была очень деятельная, очень добрая и щедрая на помощь (настоящий медик!) и волевая. Видимо, сказалась зависимость от имени, которая давно замечена в народе. Ведь её назвали в честь Зои Космодемьянской. Я назвал. Мама была хорошим психологом и она ещё до рождения Зоиньки старалась, чтобы я полюбил сестричку. Чтобы не ревновал её к маме. Чтобы не озлобился, потеряв из-за её рождения статус младшего балованного ребёнка. 
Что родится девочка мы знали. Хоть УЗИ тогда не было. Бабушка своими способами точно отгадала пол будущего ребёнка.
                То ли старания мамы возымели действие, то ли  рождение Зоиньки радовало меня, т.к реализовывалась моя давняя мечта  о брате или сестре, младших или старших – всё равно, лишь бы бывших рядом, но я действительно полюбил Зоиньку ещё до её рождения. Мама давала мне слушать, как Зайка шевелится у неё в животике и я не мог дождаться, когда же она появиться на свет.
                На свет Зайка появилась 14 января. На Новый год по старому стилю. Что дало бабушке нашей, травнице и народному лекарю, немедленно заявить:
- Цэ будэ дужэ вродлыва и щастлыва дытына!
                Наверно, бабушка не ошиблась. Скорее всего,  Заинька прожила счастливую хоть и неимоверно трудную жизнь. А вот что касается «вродлывости» - по-русски – красоты, то Зоинька с первых дней очаровывала всех.
                Родилась она с золотистым (бабушкиным) волосом, завивающимся в милые завитушки. Её пухленькое личико с красивыми большими мамиными серо-голубыми глазами с пухленькими губками, обрамлённое ореолом золотистых волос, превращало её в маленького ангелочка. А маленькие пухлые ручонки, с  милыми ямочками на костяшках, так и просили поцелуя…
                …Я их и целовал. Всегда. И, когда она лежала в гробу, эти ямочки лезли мне в глаза и кровянили мне душу…
                Мало сказать, что мы были с ней дружны. Мы обожали друг друга. Я всегда чувствовал к ней братскую любовь, смешанную с отцовской. А после смерти мамы к этому чувству добавилось ещё и ощущение в ней чего-то материнского. Так что, она была для меня всем: сестрой, доченькой и мамой.
                Странно как-то так получалось, что она, младшая, а не я, старший, опекала меня. Всю жизнь.
                Всё моё детство мы были вместе. Когда мы с мамой куда-либо шли гулять, а мама часто выдумывала наши походы, и Зайкины маленькие ножки уставали, я не мог устоять перед её умоляющим взглядом и, вздохнув,  взгромождал её на свою тощую мальчишескую шею. Конечно, она - трёхлетняя девчушка - была не лёгкой ношей для двенадцатилетнего пацана, к тому же с пороком сердца, но я нёс её с радостью. А она, при этом, мило лепетала:
- Митюша! А когда я вырасту большой, я тебя тоже буду носить на шее!
                И, таки,  носила!
                Мы прошли с ней рука об руку через все невзгоды моего детства и юности.  Когда умерла бабушка, мама решилась ехать к старшей дочери – Мирославе, помочь ей с уходом за ребёнком, т.к. под угрозой срыва стала её учёба в аспирантуре. Этот наш переезд длинною в 28 суток в вагоне - леднике, я описал в новелле «Двое».
                Потом был Владивосток и жизнь в приймах у нелюдимого и нелюбящего нас зятя, где и Зоинька, и я, помогая маме, «отрабатывали угол»  и кусок хлеба, нянча племянника.
                Потом, когда племянника устроили в садик и мы стали лишними, нас зять, по сути выгнал и нас понесло опять через всю страну на Кубань к маминому брату, в заштатную станицу, утопающую в грязи. Но оттуда нас тоже выперли и я поехал «устраиваться» в город Сухуми.
                Почему в Сухуми? Да по прейскуранту на вокзале станции Усть-Лабинской. На поездку в другое место не было денег и не было тёплой одежды, т.к. мы всё продали, что было. Мать, всегда побеждающая трудности шуткой, заметила:
- Это – юг. Там пальто не надо. А у нас его и нет.
                Благо время было народное, советское. Когда пацан 17-ти лет  мог смело ездить по своей, тогда необозримо огромной стране. И ничего не бояться. Да ещё иметь твёрдую уверенность, что  он везде найдёт работу и даже с жильём!
                Зацепиться мне удалось только в посёлке Новый Афон. Об эпопее жизни в Абхазии, я планирую написать в серии новелл «Абхазия – страна чудес и безобразия». Если на то будет воля Всевышнего и я успею…
                Там я работал на плантации в совхозе, а жили мы в комнатке в бараке с фанерными стенами.
                Потом был вагончик, и мы с мамой работали на стройке правительственной дачи. Туда нас взяли,  потому что биография была у нас «чистая». Вообще, в то время у нас кроме «чистой биографии» ничего и не было. Но мать это наше семейное достояние очень берегла. И нам по наследству передала свой завет -  дорожить «чистой биографией»…
                Потом меня призвали в армию и направили в военное училище. Стройка закончилась, вагончик разобрали рабочие и увезли на новое место. А мама с Зоей остались под воспетым чистым абхазским небом, без кола, без двора и без всяких средств к существованию. И только великая наша мама с её небывалой стойкостью к выживанию ради нас, её детей, рванула «на ура» в Сочи, где располагался трест, строивший дачу,  и, таки, пробилась. Её взяли на работу разнорабочей на стройку и дали койку в общежитии.
                На этой койке Зоинька и проспала три года рядышком с мамой. Причём, Зайку прятали, когда приходил комендант.
                В этой комнате жили ещё три молодые женщины. К ним изредка пробирались их мужчины… Так что, Зайка с детства познала изнанку жизни. Видимо оттого, презирала грязь и оставалась чистая душой…
                К своему великому стыду, скажу, что со мной у нашей маленькой семьи были одни только заботы.
                То я учился в училище. То ушёл оттуда из-за большой любви и служил срочную. То я устраивал после армии свои семейные дела. То уезжал учиться в университет…
                Помощи было им от меня, как от козла молока.  Наоборот, когда я пришел из армии, мама меня взяла за руку и повела в ГУМ. Там они с сестренкой-школьницей меня одели с ног до головы в кредит, благо время было совестское и кредиты давались, практически, беспроцентные и всему народу…
                А потом я работал на молодую семью, а мама и Зайка отрабатывали,  этот кредит. Мама сторожила стройку, а Зайка, придя из школы, бежала в забегаловку, где была посудомойкой оформлена мама, а, фактически, работала Зайка.
                Потом маме с Зайкой, наконец-то,  дали комнатку в бараке. Хоть и в бараке, да в Сочи. «Удобства»  – во дворе. И сразу же к ним хлынули родичи. Приехал даже зять, который когда-то вышвырнул нас на улицу. И мать свою привёз отдыхать. Побывали в гостях многие родичи, о которых мы и не слышали, когда висели между небом и землёй и мать посылала безответный «SOS» во все стороны…
                Я к этому времени решил свои жизненные проблемы и работал и жил с семьёй на Крайнем Севере на Всесоюзной ударной стройке.
                К этому времени и Зоинька вышла замуж. Я всю жизнь горжусь тем, что я был причастен к её семейному счастью.
                А дело было так.
                Зоиньку позвала к себе во Владивосток старшая сестра – Мирослава. У неё рос второй ребёнок – Анастасия и надо было за ним приглядывать, когда родители были на работе. Мирослава маме поплакалась, ну мать и отправила Зою. Зоинька к этому времени расцвела и превратилась в красивую гордую и недоступную девушку. И наша мудрая мама очень боялась тлетворного влияния сочинского климата на неё. Да, к тому же, Зайка оканчивала школу и вставала проблема учёбы дальше. А Мирослава могла в этом помочь.
                Зоинька прожила в няньках и домоработницах недолго. К ней стал приставать зять…  А, поскольку Мира всё лето пребывала в геологических экспедициях и Зайка была беззащитной перед этим поддонком, то надо было что-то предпринимать. 
                В это время я тоже жил и учился во Владивостоке, но не знал об этом. Видимо, Зайка не хотела мне об этом говорить, то ли из девичьего стыда, то ли боясь, что я его убью и отвечу за это. Она об этом написала в письме к маме. И от мамы поступил приказ мне – немедленно отправить Зою к ней обратно в Сочи. Я это и сделал.
                На вокзале я волновался. Всё-таки, девушка цветущая. 16 лет. Всё может произойти за 7 суток пути. Осматривая перрон в поисках каких-нибудь, заслуживающих доверия пассажиров-попутчиков, я опрашивал людей кто куда едет. Но то пассажиры были не вызывающие доверия, то ехали недалеко. Зойка топталась рядом и мне возмущенно шептала:
Матвей! Ну что ты волнуешься?! Я что, за себя постоять не могу?! Всё будет нормально! Беги домой!
                И тут я обратил внимание, что рядом с нами двое военных матросов провожают своего отслужившего товарища. Я подошел к нему:
- Служба! Хочу тебе доверить мою дорогую младшую сестру. Она едет одна. Будь ей защитой!               
                Худощавый невысокий матросик в бескозырке с ленточкой «Тихоокеанский флот», как-то очень серьезно отнесся к моим словам. Посмотрел на стоящую в сторонке и злящуюся на меня Зайку, и ответил:
- Хорошо! А куда она едет?
- В Сочи.
- Только я-то до Кустаная…
- Чтож, парень, охраняй её хоть до Казахстана! Так я на тебя надеюсь!Не давай в обиду мою любимую сестренку! А сам обидишь, отыщу тебя на краю света и шкуру спущу!
                Матрос понимающе улыбнулся и даже не обиделся на мои угрозы. Мне понравилась его удивительная улыбка: смесь приветливости с беззащитностью.
                Я крикнул ему, уже стоящему в дверях отходящего поезда и придерживающему за рукав Зою, как будто уже взявшемуся выполнять свои обязанности телохранителя:
- Звать-то тебя как, служба?!
                Он прокричал, перекрикивая стук колёс:
- Степан…   Степан Козич!
                Эта поездка их сблизила с сестрой. Она оценила по достоинству прирожденную порядочность Степана, его удивительную скромность и  выдержанность и между ними завязалась дружба. А Степан просто горячо влюбился в Заиньку. Потом после нескольких лет переписки он приехал к Зое в Сочи, да там и остался, пронеся свою любовь к моей младшей сестренке через всю жизнь.
                Её жизнь.
                Потому что он любит её и сегодня, когда её не стало…
                …В их семье установился бесповоротно и окончательно матриархат. Степан никогда не ругался с Зоей. Он вообще не умел ругаться ни с кем. А у Зоиньки сформировался явный характер лидера. Да этого и не могло не случиться. Им вдвоём со стареющей мамой надо было противостоять окружающему миру, который с годами становился всё более жестоким и пожирающим слабого. Оттого и выросли у доброго, в сущности, человека защитные иголки…
                Степан – золотых рук мастер. Пожалуй, нет такого ремесла, которое бы он не освоил. Он замечательный хозяин. Трудоголик. Зою боготворил. За всю их совместную жизнь он не сказал ей грубого слова. Нецезурщины он вообще не употребляет.
                Они вырастили троих замечательных детей: Алёшку, Анастасию и младшенького,  которого Зоя родила, достаточно поздно. Оттого и назвала – Богдан. Богом данный…
                Бог дал и Степану мужскую дедову радость: у Алёшки родился сын – Кирюша. Не вымрет семя Козичей. Дед доволен.
                Алёшка и Анастасия счастливо женаты. Как бы в награду за Зоинкино бездомное детство, её старшие дети настроили себе хоромы двух и трёхэтажные.  Нарожали детишек. Зоинька очень любила внучек и они в ней души не чаяли. Хоть она была и довольно строга с ними. В последние годы она только и путешествовала с внучками.
                Часто приезжала ко мне в Питер. Особенно ей нравилась моя дача на Ладоге. Она – заядлый рыбак.
                Так и вижу: стоим мы все трое на Ладоге с удочками: Зоя, Степан и я. У Зои не клюет, а у Степана, как назло  – одна за одной. Зайка расстраивается донельзя и искренне, как ребёнок и после упрёков Степану, что, де, плохо готовил ей удочку, забирает у него его, добычливую и отдаёт ему свою…
                Она была очень общительная. Командирша. Стоит на берегу канала и покрикивает другим отдыхающим, даёт указания. Мне иногда даже неудобно бывало. Думаю, сейчас пошлют её со всеми её пожеланиями, а мне придётся за оскорбление сестрёнки любимой в драку лезть…
                Характеры у нас с ней были схожие – властные. Неоднократно мы с ней бурно разругивались. Но проходило немного времени и мы, столь же бурно и покаянно мирились. Мы знали, что каждый из нас любит другого сердечно и навечно. И всегда придёт на помощь, если понадобится.
                Правда, как-то так получалось, что, в основном, помогала мне она. Как приедет в гости, так все мои болячки залечит. Она была одарённым  мануальщиком.  Но после заболевания сахарным диабетом перешла на работу с детьми. Она очень славилась. Очередь к ней записывалась на много месяцев вперёд. Она буквально оживляла детей. И ей их несли и на работу, и домой… 
                Она была очень щедрая. Как приедет, всем домашним, да и соседям серию массажей делает… Естественно, бесплатно.
                …После приезда с похорон подошла ко мне соседка по даче:
- Извините! Я сочувствую Вашему горю! Дай Бог Вашей сестре место в раю. Она мне вернула в строй руку, а мою невестку спасла от хирургической операции груди. Земля ей пухом!
                И ушла, вытирая слёзы…
                …Зоинька лежала в гробу, мы все по очереди сутки читали псалтырь, а телефон названивал:
- Зоя Игоревна ещё не выздоровела? Не принимает пациентов?...
               
                …Зоя Игоревна не принимает пациентов. Впервые в жизни отказывает в помощи людям. Потому что её… нет…
                Нет моей любимой младшей сестренки, которая всегда была рядом в трудные моменты моей жизни. Когда я жил на Крайнем Севере у меня не очень ладилось с женой. Мать, чувствуя это по тону моих писем, скомандовала:
- Давай-ка, Зоинька, собирайтесь со Степаном к Мите на Север. Плохо ему.   
                Они приехали, проработали с десяток лет. До сих пор вспоминают в маленьком таёжном нововыстроенном городке Вуктыл эту пару…
                Была ещё тогда Советская власть. И она дала им трёхкомнатную квартиру. Что после барака было роскошью. Пришлось им уехать. По сочинским законам, ордер не давали, если очередники не жили постоянно в Сочи…      
                …Из этой долгожданной квартиры ушла в иной мир наша мамочка.
                Из неё ушла моя любимая младшая сестренка. ..
                Ушла непонятно и неожиданно. Сначала микро инсульт. Потом, когда она, до конца не оправившись, принялась массировать очередного пациента, мать которого, наслышанная о Зоинькиных золотых руках, умоляла её спаси сына, последовал инсульт уже посерьезнее. Отнялись рука и нога.  Она отлежалась, принимая интенсивную терапию и последствия инсульта стали понемногу отступать. Могла уже вставать и ходить.
                Тут обнаружили, что в её шейной артерии закупорка. Поехала в Краснодар – в Сочи такие операции не делают. Стали готовить к операции, но резко повысился сахар крови. Его еле смогли сбить и отправили домой в Сочи немного подкрепиться…
                …В смерти всегда есть что-то загадочное.  Фатальное.  В Зоинькиной - особо. Лежала она дома. Чувствовала постоянную слабость и бессилие. За три дня до смерти вдруг засобиралась и решила ехать в Краснодар на операцию. Видимо, её деятельной и кипучей натуре настолько было чуждо это состояние, что она решила – «пан или пропал» и поехала.
                Степан ей никогда не перечил и сейчас собрался с ней. В Краснодаре её положили в клинику. На следующий день сделали операцию. Она почувствовала себя замечательно. Вернулась бодрость и силы. Очень радовалась: «Операция прошла безбольно и быстро! Даже под местным наркозом!». Ей ещё позвонила давняя знакомая из Тулы, начинался сезон отдыхающих и она попросила разрешения приехать на отдых. Зоинька заявила: «Пока ты приедешь, я уже буду дома!»…
                Хоть бы сплюнула, что ли?!..
                Всем, кто ей звонил,  радостно сообщала, что за долгие месяцы чувствует себя «просто отлично!» Собиралась на днях домой…
                …Ночью встала в туалет. Пошла и упала. Давление взбесилось. То скакануло до небес, то упало ниже всех норм…
                Впала в кому…
                Из которой так и не вышла…
                25 июня 2011 года…
                Горько.
                Больно.
                И несправедливо.
                Мы, старше её: сестра с 1929 года рождения, я с 1941-го,  живы, а Зайчика нашего нет.
                Несправедливо…
                И безысходно тоскливо жить с этой потерей…
                …Пишу эти строки, а слёзы мешают писать: капают на очки, на клавиатуру, перехватывают горло, сдавливают грудь…
                Ненормально это: старшим хоронить младших…
                После ухода мамы и сестры, я - круглый сирота. Это были два человека, которые меня всегда понимали и всегда любили. Любым.
                Такой жертвенной любви мне до своей кончины больше не испытать.
                И ничто её не заменит.
                А без такой любви, действительно,  опустела,  для меня Земля…
Послесловие.
Прости читатель за сумбурность изложения. Трудно писать, когда горе туманит мозг. Я и так выждал почти месяц - до этого не мог написать ни строчки.
3-его августа - Зоинькина сороковина. Пусть ей будет этот реквием моим горестным подарком. Последним подарком любимой сестре от любящего брата...
.........................
Желающие могут посмотреть альбом, посвященный моей любимой младшей сестренке по следующей ссылке - http://foto.mail.ru/mail/m.tukalsky/726
Автор благодарен всем добрым людям, высказавшим ему соболезнование и давнему Другу ещё по Северной эпопее - Валентине Банарь, которая поддержала и вдохновила его на эти горькие строки.