Verschwinden!

Началась история зимой, а завершилась солнечным майским днём.
Немецкий городок, в котором мы живём уже второе десятилетие, по праву может гордиться своим возрастом, исчесляемым тысячелетиями. Не зря он назван в честь римского императора Августа.

В отличие от России, где нет никакого уважения к старой архитектуре городов, здесь берегут каждое строение. Много лет безжизненно стояло здание фабрики, построенной в 1908 году. Дошли руки и до неё. Здание засияло новыми окнами  во всю высоту этажей, облицовочной плиткой под красный кирпич, как-то подтянулось и помолодело. Вокруг появились деревца и кустарники, красивые цветы и детская площадка над огромным подземным гаражом. Тротуар, по которому много лет шли прохожие мимо заброшенной фабрики, стала украшать табличка со словом – Privat, а это значит, что теперь такая удобная дорожка принадлежала жильцам новых квартир и работникам фирм, которые появились вместо пустых фабричных помещений.

Однажды, зимним утром, автор этих строк прогуливался с внучкой, мирно спящей в каляске.  И надо же было ногам бабки направиться на запретный тротуар!
Дело в том, что на параллельной стороне шла стройка, хотелось провезти спящего ребёнка по более тихому маршруту.

Из подъезда отремонтированного здания вышла женщина и, выпрямив спину до окаменелости, прошествовала мимо, не ответив на приветствие, но возмущённо напомнила, что здесь провозить каляску запрещено. Естественно по-немецки и весьма категорично. Она так громко напоминала о табличке, находящейся у начала асфальтовой дорожки, что внучка проснулась. В последующие разы наших прогулок мы послушно объезжали запретное место.

Вёсны в Германии, пожалуй, самые красивые из всех виденных. Цветущие кустарники, деревья. Вслед за крокусами и подснежниками на газонах расцветают крупноголовые нарциссы –  от нежно-кремовых до цыплячье-жёлтых. И через недельку, другую – пламя стройных тюльпанов. Красота неописуемая! А зелень трав! Впечатление такое, что каждую травинку макали в раствор изумруда.

И надо же было моей дочери облюбовать детскую площадку именно у злосчастной фабрики. Табличек, запрещающих вход, не было, калитка была открыта и годовалая внучка с удовольствием уселась на качели.

Стоило мне появиться на детской площадке, буквально через минуту решительным шагом  вошла через калитку и дама с прямой спиной /она меня узнала/, впереди дамы вышагивал её муж. Он был похож на гоголевского городничего –  такой же раздутый живот, плывущий впереди хозяина... От благородства была одна седина, на этом благородство заканчивалось.

 Мой взгляд был прикован к раззявленному, орущему рту. Казалось, что из него выходят отряды штурмовиков, стучащие подковами по мостовой, – verschwinden! Verschwinden!
Мы посмели зайти на святая святых - ИХ ТЕРРИТОРИЮ! На истошный крик "владельца" вышли несколько работников фирмы и поинтересовались причиной такой необузданности нравов. Попросили мужчину назвать своё имя, т.к. тоже были возмущены, но уже его поведением. Хам повернулся и ушёл домой.

И только улеглась боль, как один немецкий семилетний мальчик сказал  моей маленькой внучке, пытающейся сломать его постройку из песка, – gehe raus!(пошла отсюда) и почему-то сразу вспомнился окрик коменданта переселенческого лагеря, когда мы пытались во дворе отстирать старый ковёр, купленный на блошином рынке, – Veg! Veg!  Вон! Вон!

Не рисуйте картины заграницы розовым... Чужой - всегда чужой.



*Verschwinden (нем.)  – исчезать, пропасть