1. Герой своего времени К. Агринский

      Огромная толпа крестьян несла на руках громадный черный гроб, утопая по колено в чавкающей грязи. Стоял яркий весенний день. Всю дорогу народ пел «Святый Боже».

   Вдова и дочери, горем убитые, брели, поддерживаемые людьми. Замызганные нищие, глаза округлив, вопрошали траурную процессию: «Куда во чисто поле покойника тащите прочь от кладбища, православные? Бога гневаете!». Провожающие с венками отвечали: «Ну нет! Усопший завещал похоронить его на степном кургане, где любил сидеть с детьми и вести беседы приятные с людьми».

    На вершине кургана-великана спорный гроб опустили.
Несмотря на страшную распутицу, на могилу собралось население из всех ближайших деревень, а дальние приехать не смогли, так как не знали еще о смерти. Тысячи крестьян, юридическим и нравственным советником которых покойный был 25 лет, поспешали проститься с ним. Предание тела земле так и совершилось без участия и вопреки духовенству, так сильно народ уважал покойного.

    Волжский естествоиспытатель и писатель Константин Агринский скончался 15 марта 1903 года и захоронен был в имении своем на кургане, где расцветали первые тюльпаны.

    Он жил на отшибе империи, но имя его хорошо знали в столицах. Центральная российская пресса, «Санкт-Петербургские ведомости», «Новое время», «Огонек», «Литературный вестник», все газеты Саратовской губернии с горечью оповестили о его трагической кончине.
Бурная жизнь человека закончилась. Чем же был необычен Агринский, судьба которого связана с нашими волжскими   местами?

     Природа одарила его блестящим умом, но и крутым нравом. Сельский парень из глухого уезда, он отменно закончил Саратовское духовное училище. Однако из семинарии Константина вытурили, потому что не выдал инспектору друзей по пирушке. Конфликт «на ножах» закончился жестоким распоряжением: «В учебные заведения стервеца Агринского никак не допущать!».

    Недоучка сей исхитрился устроиться в Медицинскую академию вольнонаемным слушателем. Но отчислили его со второго курса, просто  из-за отсутствия требуемых документов. Где только не оббивал пороги юнец, унижаясь — и везде получал отказ. Мечты о высшей школе рухнули.

    Время было 70-х годов, демократического натиска и увлечения просвещением крестьянства. Многих охватило нетерпение отрешиться от старого мира и раствориться в народной стихии во имя ее освобождения.
    Даже  отец-священник поучал сына Агринского: «На святой Руси всех кормит народ затюканный, и мы, сыне, должны жизнь свою посвятить служению ему».  Константин свято принял завет сей. Отверг модный тогда терроризм молодых революционеров, к которым примыкали и уголовники, ибо все боевики заканчивали скверно.

     История гласит, что хождение в народ Агринский начал с обширного Камышинского уезда на Волге. Прошел край просторный, хлебный, богатый и скучный.
    После странствий обосновался в привольном селе Жирное сельским учителем в народной школе.

Громадного роста, широкий в кости, с серыми проницательными глазами, жизнерадостный и с раскатами хохота, он стал советчиком сельчан и любимцем крестьянской детворы. Обучал их грамоте, приобретал на медяки свои для школы керосин, буквари, дрова.
    А в 1873 году малые и старые, в армяках и лаптях, многолюдно расставались с ним со слезами. Куда потом только не забрасывала его судьба! Не однажды закручивала и в бараний рог!
 
   Наконец фортуна лукаво завела Агринского с котомкой, в затрапезных портках, на богатую усадьбу саратовского помещика Ермолаева. Дабы не умереть с голода и не запаршиветь, нанялся он в хоромы домашним учителем.
    Константин отъелся, приоделся и пообтесался в культурной, музыкальной семье.  Ермолаев удивился: «Ишь, как быстро   недоучка стал общим любимцем». Но однажды словно громом сразило папашу: «Грамотей успел завладеть и сердцем моей дочери-любимицы!». Весь уезд судачил о неравном браке.

    Говорят, заключен он был по страстной и пылкой любви. Сыграло ли свою роль роскошное приданое невесты — документы о том скромно умалчивают. Перст судьбы указал счастливым молодым путь в глубинку Даниловской волости. Облюбовав там заброшенное имение с 308 десятинами голой земли, украшенной лишь зарослями лопухов и бурьяна, вступили они в новую жизнь. Оленька, жена его, управлялась с лопатой не хуже, чем с клавишами рояля.

    Крестьяне косились на пришлого: «На богатея-мироеда не похож. С мужиками калякает запросто. Не брезгует, сажает в передний угол, еще и чарку нальет. Чудной барин, ей Богу!».
   Недоверие продолжалось недолго. Шестипольная система земледелия  Агринского  вызывала в округе изумление! Еще бы! Удобряемые пашни приносили щедрые урожаи. Амбары его ломились от отборного зерна.
     Мужики мало-помалу стали интересоваться его новшествами, дивными сеялками-веялками, молотилками. Окруженный толпой земледельцев, Агринский посвящал их в секреты агрономии, ботаники и механизации.

    Через несколько лет имение его было не узнать, оно превратилось в живописный оазис. Сам он неустанно трудился первые десять лет, щадя жену, но потом не стало хватать времени, нанимал работников.
     Стоустая молва о чудесах хозяйства его переплеснула окрестные границы. В захолустье это гнали на рысях из Царицынского, Камышинского, Вольского  уездов, соседних губерний и шустрые управляющие, неудачливые помещики, купцы ерничали: «Поглядим на нашего фермера-богатея. Гляди, чего и себе присмотрим. Даже зажиточные колонисты на Волге разоряются и бегут в Америку, а он знай себе процветает. Чудной барин, ей Богу».
     Оторопевших гостей встречала могучая фигура радушного Агринского. Это была неугомонная натура, с пылким темпераментом, с беспокойным, нервным характером. Лихие кони выносили гостей в благоухающие поля, к ухоженному лесу, мимо аккуратных школ, библиотеки-читальни в селе Даниловке, щедрым попечителем которых он оставался до конца дней своих.

     Тысячи изумленных людей побывали здесь, от них он ничего не утаивал, и  они крепко задумывались о своем житье-бытие.
     А сколько их прошло через его кабинет с кустарной мебелью, покрытой ситцем, с научными приборами; в гостиной супруга-певица извлекала из сказочного белого рояля чарующие мелодии, а детки малые выделывали антраша. К нему на хутор запросто приезжали величавые профессора и захудалые студенты, поэты и беллетристы.

     Гости поражались, узрев множество телег, на которых катили к нему крестьяне из самых дальних волостей: то за хлебом, соломой, кирпичом, а то за деньгами и газетами.    
    Продуманный Агринский, будучи постоянным сотрудником «Саратовского дневника», вместо гонорара выторговал себе бесплатно сотни годовых комплектов и распределял их для чтения по глухим деревням.
     «Без просвещения народу хана, сопьется вконец», — повторял он.
     В нужде он редко кому отказывал. Но с годами миролюбивая жизнь заканчивалась. У него была масса друзей, но лишь среди крестьянства.
     И как-то появилось, выползло немало врагов. У нерадивых помещиков его благоухающее имение вызывало жгучую зависть при развале их убогих владений.
     Для демагогов и прохиндеев он служил вечным укором и отзывчивостью своей к людям. Интеллигенты-чистоплюи не понимали его мировоззрения, а недоумков оно просто шокировало.

     Смею думать, что порою жить ему было тяжело. В чем «темные силы» его только не обвиняли, и он чуть ли не всю жизнь был под судом, в том числе за нелепые подозрения в убийстве, и не раз сидел под арестом.

   Недругов Агринскому создавала и его излишняя резкость. Годы скитаний не прошли даром. Буйная натура его никак не терпела несправедливости.
     Если с сирыми крестьянами он еще сдерживался, то с ровней себе был спорщиком ярым и обличителем беспощадным.
    Однако простой люд на выборах в земскую управу избрал именно его гласным от уезда.

      Жизнестойкого барина-демократа в управе страшно боялись, вначале шли на уступки. Упрямец и здесь не терпел никаких компромиссов. На публичных заседаниях открыто резал правду-матку об убогих больницах, развалюхах-школах, о нищей бедноте, клеймил богатеев за недостаточное служение народу, чем вызывал их издевательский хохот и свист.

Выступления его заканчивались нередко скандалами. На земских собраниях стучали кулаки, трещали белоснежные манишки, летели фамильные запонки.
    От земства нетерпеливый правдолюбец жаждал немедленных практических результатов по нуждам крестьян.
      Он был идейно зрелым человеком, но бунтарский дух порою перевешивал либо брала верх романтическая жилка, в том числе исследователя.

     Агринский фанатично увлекался тайнами метеорологии и  народными приметами. Возвел научную станцию с новейшим оборудованием. Невзирая на мрак и стужу, ежедневно в течение 25 лет (!) вел скрупулезные наблюдения.
    Подытожил дотошно труды свои — и опубликовал две уникальные книги «О значении народных примет в погоде для сельского хозяйства» и «О метеорологических условиях мглы на юго-востоке России», хотя и был бит скептиками-критиками.

Однако ему выражали свои симпатии солидный Департамент земледелия и Физическая обсерва
тория, где он был десятки лет блистательным корреспондентом.
     Шутил он с супругой, Ольгой Сергеевной, помощницей верной: «Наукам теперь слуга я страстный, а не тебе, любовь моя!».

     Саратовское общество естествоиспытателей, зная о его бурном характере, озаботилось: избрать ли его в свои  солидные члены? Он же писал вдохновенно и заваливал столы столичных и местных редакций бойкими статьями о развитии пчеловодства, борьбе с саранчой, аренде земли, образцовых хозяйствах. Ученое общество не устояло — и приняло к себе исследователя!

     Трудно даже перечислить, над чем хлопотал этот энтузиаст! Я обнаружил, что
 более 70 обстоятельных публикаций  напечатано в массовых российских изданиях «Сельский хозяин», «Русский инвалид» и других.

    Интересно, что многие темы он поднимал намного раньше агронома-писателя Михаила Пришвина, тогда еще никому не известного. Предела его любознательности не было. Он дерзко залезал в дебри археологии и геологии, в банковские, железнодорожные вопросы и смело выражал в прессе свои суждения. Наделенный здравым умом, осудил пройдоху Хлопского, носившегося с созданием русской колонии интеллигентов на Гавайских островах, где сенатором был русский доктор-эммигрант Руссель.

    Другим устоем просветительской программы Агринского была юридическая помощь крестьянству. Безвозмездная и обширная. Ведь ехали к нему за сотни верст, уповая на его справедливость.

    За столом с огромным самоваром собирались у него зачуханные, малограмотные просители. Из-под клеенки вынимались прошения в высшие инстанции и прочие «документы деревни». Занимался с ходатаями он с интересом, будоражил Саратов, советовался с адвокатами, профессорами, правоведами. Из-под пера его выходила тьма ходатайств, апелляций, жалоб, и лишь подросшие доченьки Надя и Соня сняли с него утомительную черновую работу.

    Его глас позволял обездоленным и обобранным выиграть в судах немало имущественных дел. А сколько враждующих он примирил? «Домашний суд Агринского был законом для обеих сторон, — писал журнал «Огонек». — Масса возможных истцов отказывалась от неосновательных исков, масса ответчиков не тянула дела и принимали не только совет покориться, но и размер ответственности, одобренный Агринским... Для развития идеи законности в местном населении, для приручения его к ней работа и успехи Агринского огромны. Мужики были объектом его веры, надежды и любви. Во всех написанных им статьях сквозит пламенная вера в творческие силы простого народа...».

     Однако жить ему оставалось немного...
     Враз подстерегла беда — свалило здоровяка вдруг коварное воспаление легких.
 В соседних церквах постоянно служили молебны о его выздоровлении. Скончался Агринский на руках жены и детей. Бородатые крестьяне ночами не отходили от изголовья друга.

 «Он умер, но дух его жив — он между нами», — изрекли мужики и, не скрывая своих рыданий, как смогли, коряво написали о нем интересные воспоминания.

 «Эти воспоминания рисуют во весь рост замечательную личность Агринского, его исполинскую энергию, его светлый ум и выдающуюся доброту — его многолетний подвиг жизни», — отмечали искренне его современники. «Дурак и вольнодумец! Всю свою жизнь бестолково возился с мужиками, а теперь все прахом пойдет», — не унимались суетные недруги и после смерти его.

    История не балует скромных людей.
 Увы, Россия очень скоро его забыла. Агринский не возводил баррикад на улицах волжских Саратова и Царицына, не создавал революционных кружков, не был бомбометателем и не призывал мужиков к топору и светлому будущему — он просто озабочен был трудами бедных крестьян, радел за них.
     В этом и усматривал философию своей жизни. Верный заветам своей юности, он олицетворял лучшую часть просыпающейся волжской провинции.

    Потомки гордились славой его, но сохранить могилу не смогли...
 Так и затерялась она среди раздолья зеленых бескрайних полей, а беспощадное время затоптало ее. Но имя Агринского мы сохраним, дабы оно не стерлось в памяти нашей. Потому что он был героем своего времени.

   О драматических судьбах дочерей Агринского в следующем очерке "Величие их - и трагедия!"ПРОДОЛЖЕНИЕ  ЗДЕСЬ:http://www.proza.ru/2011/07/25/1051