При du Рок 8. Второе путешествие

Ведущая на лестницу решетчатая дверь была открыта. Обычно она заперта. Видимо, шлейф не только делал меня невидимым, но и отпирал запертые двери. Я беспрепятственно спустился по лестнице и вышел во двор. Там стоял теплый весенний день. Ярко светило солнце на безоблачном небе, легкий ветерок колебал голые ветки двух тополей, растущих у входа. Мне было совсем не холодно, ни то что в феврале.
Я спустился с высокого крыльца и пошел по гравийной дорожке через лужайку, поросшую молодой весенней травкой. На лужайке работали два санитара. Они сажали в землю молодую акацию.
– А этот придурок куда собрался! – воскликнул тот, который помоложе.
– Разве ты не видишь, что он невидимый, – с укоризной сказал тот, который постарше, – разве ты не видишь, что на нём надет шлейф невидимости.
– Ка... какой шлейф, – заикнулся было тот, который помоложе.
– Лей воду в ямку, – осадил его тот, который постарше.
Из этого маленького происшествия я заключил, что мой шлейф еще не совсем набрал невидимость, он еще отражает малую толику солнечных лучей. Мне открылся тайный смысл указаний Мастера – долго бродить по городу. За это время моя невидимость окончательно сформируется.
Я тихонько открыл скрипнувшую калитку и вышел из больницы. Сразу за оградой протекала улица – неширокая, но и не узкая. Я свернул направо и пошел по тротуару на солнечной стороне улицы.
Несмотря на полуденное время, было пустынно. Лишь изредка проезжали машины, оставляя зловонные шлейфы выхлопных газов. Мне невольно вспомнилось зловоние другого рода – вонь отбросов столицы Авалона.
Моя улица вливалась в большую улицу. Я опять свернул направо. Навстречу стали попадаться редкие прохожие. Большинство не обращало на меня никакого внимание. Только некоторые, видимо чувствительные души, неожиданно шарахались. Да еще собаки обходили меня стороной. На другой стороне улицы проходили трамвайные рельсы, за ними пробегала высокая железнодорожная насыпь, а уже за насыпью были видны верхушки домов. Я шел и шел по этой улице. Моя невидимость крепла, и вскоре даже собаки перестали ощущать моё присутствие. Несколько раз по другой стороне громыхал трамвай, а однажды с воем пронеслась электричка. Множество разнообразных машин сновали в обе стороны по широкой проезжей полосе. От вони и воя большого города у меня разболелась голова и стало тошнить.
Улица расширялась, словно ложе реки перед впадением в море. И действительно, как-то неожиданно она закончилась. Точнее, оборвалась одна ипостась улицы – застройка домами. А другая – асфальтированная лента с вонючими машинами, рельсы с грохочущими по ним трамвайными вагончиками и железная дорога – входила в двухэтажный, железный, ажурный мост. По нижнему этажу его пронесся поезд и, коротко гуднув, умчался на другой берег. Верхний этаж был в распоряжении машин трамваев и троллейбусов.
У входа на мост располагался большой транспортный узел. Прямо по моему курсу, через дорогу, находилась троллейбусная остановка. Справа, возле насыпи, останавливались трамваи и автобусы. Людей здесь было великое множество. Они сновали, суетились, мужественно перебегали дорогу прямо перед рычащими от злости машинами, бегали за автобусами и троллейбусами, садились в трамваи и ждали на остановках. В этой суете я боялся испугать кого-нибудь столкновением. «К моей невидимости ещё бы проницаемость Профессора, – подумал я, – но що маемо, то маемо». Я перепрыгнул низкий заборчик, отделяющий заполненный людьми тротуар от маленького скверика. Переводя дыхание и успокаивая сердце, я прижался к теплому, живому дереву. Мне следовало прийти в себя и решить, куда двигаться дальше.
Налево шла широкая дорога для машин и троллейбусов. Она пролегала вдоль пустыря, за которым угадывалось течение могучей реки. Направо, через арочный туннель под железной дорогой, простирался город с неисчислимыми многоэтажными домами, а прямо находился мост. Никаких указаний по поводу где бродить мастер мне не дал, и я мог решать это сообразно своим пристрастиям. Идти направо или налево, бродить возле каменных мешков среди вони и пыли я не имел пристрастия, а питал я надежду, что за рекой будет спокойней, потому что вообразить больший, чем на этом месте, шум и гам я не мог. Словом, я решил идти прямо через мост. Воспользоваться транспортом я не мог, по причине его чрезвычайной забитости и по причине полного отсутствие у меня денег, но я приметил узкую пешеходную дорожку, проходящую по верхнему этажу моста. На неё я со всеми предосторожностями и выбрался.
Шум стоял ужасный. Машины выли и рычали, как голодные гиены, низко гудели троллейбусы, грохотали и дребезжали трамваи. Я шел по каменной тропинке, закрывая уши ладонями. Следовало идти осторожно, ибо некоторые плиты дорожки отсутствовали или были изломаны, и внизу зияли рельсы, а ещё ниже виднелась вода. В моем путешествии через мост больше всего меня удивили два рыбака, в этом аду мирно дремавшие возле своих удочек. Вот уж действительно – сила привычки.
Я ошибся. На другой стороне не было спокойней. Мост вывел меня на большую круглую площадь – концентрированное месиво из людей, машин, трамваев, троллейбусов и автобусов. Смог и шум шапкой накрывал площадь. В панике я метнулся вправо и метров через пятьдесят попал на другую площадь – привокзальную. Хотя и здесь было шумно и тесно, но не в пример просторней примостовой площади.
Привокзальная площадь была большая, обнесенная высокими домами. В одном конце росла римская колоннада вокзала, а в другом конце возвышался огромный бронзовый памятник какому-то богу. Я решил, как можно скорей выбраться из этих мест. Внимательно присмотревшись к обстановке, я заметил, как мальчишки катались на железной палке, торчащей из задницы трамвая. Такой способ перемещения меня вполне устраивал. Он не требовал денег, и я не рисковал кого-нибудь напугать. Подкараулив свободный от мальчишек трамвай, я впрыгнул на железную палку и покатил через город.
Иногда трамвай останавливался, выпуская из своего чрева одних людей и поглощая других, потом рывком трогался с места. Через несколько остановок дорога пошла резко в гору, а слева я почувствовал большое пространство, свободное от машин и людей. И я страстно захотел туда. Не дожидаясь очередной остановки, я спрыгнул с трамвая, перемахнул через ограждение и перебежал через дорогу. При этом маневре меня едва не сбила несущаяся во весь опор карета скорой помощи. «Какое смешное название – карета скорой помощи», – подумал я, перебегая дорогу.
Я углубился в боковые улочки и вскоре вышел к большому парку. Здесь я решил бродить до сумерек. Я ходил по дорожкам, сидел на лавочках, смотрел с высокого берега на реку. Здесь было хорошо и покойно. Вони почти не чувствовалось, а шум большого города долетал сюда горным, тихим гулом. Только хотелось пить. Можно было спуститься к реке и попить оттуда, но я опасался, что вода в реке отравленная. Солнце клонилось к закату, и я решил приступить к исполнению второй части миссии – найти освещенное окно и помочь человеку.
Через некоторое время я нашел подходящее освещенное окно. Пока оно было закрыто, но я знал, что скоро оно отворится. Я стал в кустах в тридцати метрах от окна и стал ждать человека. Вскоре он появился. От него крепко пахло потом, ещё крепче – страхом. Он остановился рядом со мной и достал из грязной сумки пистолет. В это время послышался звук отворяемого окна. Человек закрыл глаза, взвел пистолет и поднял его на уровень груди. Руки его дрожали, поэтому было очень трудно осторожными движениями точно ориентировать ствол. Грянул гром; в последний миг я подвинул ствол на полтора миллиметра вниз и вправо; человек нажал на курок; серебреная пчела, шурша незримыми крыльями, помчалась к цели; человек выронил пистолет, повернулся, не открывая глаз, и ушел. Я помог ему.
Я поднял пистолет, подошел к окну и заглянул внутрь. На полу большого помещения лежал человек. Руки его были разбросаны, одна нога судорожно вытянута, вторая подогнута. В середине высокого лба цвел смертельный поцелуй серебреной пчелы. Он умер, прежде чем его затылок коснулся паркета. Опять грянул гром; я машинально нажал на курок; вылетела вторая серебреная пчела; она впилась в черный зрачок портрета и застряла в стене.
Миссия исполнена, я могу уходить. Но я всё не мог оторваться от созерцания смерти. Мою душу наполнили до самых краев жалость к этому, незнакомому мне человеку, сожаление о собственной прожитой жизни, горечь расставания, но где-то, на самом дне переживаний, угнездилась нечаянная радость начала.
Наконец я очнулся, еще раз взглянул на лежащего человека, на его висящий портрет, на котором он счастливо улыбался среди цветущего поля под высоким небом, и тихо удалился.
Обратная дорога запомнилась мне смутно, лишь фрагментально. Вот я иду по мосту и бросаю пистолет в черную воду, вот я открываю скрипучую калитку, а вот я уже в палате.
По-Средник уже спал, тихо похрапывая во сне. Мастер беспокойно метался с боку на бок, видимо ему снился плохой сон. Я снял с себя шлейф невидимости, аккуратно сложил его и повесил на спинку стула. Потом быстро разделся, лег в постель, укрылся с головой и уснул.


Проснулся я от того, что По тряс меня за плечо.
– Придурок вставай, вставай Придурок, – говорил Средник.
Вставать не было никаких сил. Я так устал. Боже, как я устал!
– Оставь его в покое, – раздался властный голос.
Это был голос Мастера. Вероятно, он решил снизойти до нашей речи.
– Ты, ты, – голос По стал тонким, как стилет, – ты не Сенсей, ты совсем не Сенсей.
Я снял с себя одеяло и повернулся. Средник пристально смотрел на Мастера и тонкая струйка слюны стекала из уголка его рта. Видимо его привлек скрип пружин моей кровати. Он глянул в мою сторону, глаза расширились от ужаса, он взвыл не хуже вервольфа, бросился лицом на подушку, закрыл уши руками и тонко завыл на одной ноте.
Мастер наклонил голову и быстро проговорил в халат
– Красная зона, повторяю, красная зона. Бригаду на объект. Готовьте боксы, повторяю, готовьте боксы.
Не прошло и двух минут, как в комнату ворвались четыре санитара.
– Этого, – Мастер указал на меня, – в колпак и осторожней; этого, – он указал на По-Средника, – в бокс.
Санитары подхватили По-Средника под руки и поволокли его к двери. Безвольно волочащиеся его ноги с загнутыми внутрь носками оставляли на грязном линолеуме мокрый след. У самой двери По-Средник вдруг встрепенулся, каким-то чудом почти выскользнул из рук санитаров, полуобернулся и крикнул мне:
– Рок, ты постарел на сорок лет!
Укол в шею и По-Средник обмяк. Я посмотрел безучастно на свои руки. Они все были в мелкой сетке морщин и покрыты желтыми пятнашками. Ко мне подошли двое санитаров с носилками. Один из них наклонился и уколол меня в руку.

Я уходил. Мои мучители подключили меня к дюжине аппаратов. Они могли задержать меня, но не могли остановить. Я дряхлел. Волосы клоками оставались на подушке, выпадали зубы, портилось зрение и притуплялись тактильные ощущения. Почти пропал вкус, но странно обострился слух. Однажды я подслушал разговор, отделенный от моего колпака двумя или тремя стенами. Разговаривали двое.
– Нам нужен хрустальный гроб, – это говорил Мастер, – эксперты утверждают, что это замаскированный портал в параллельные миры.
– Сначала нужно найти Протагониста, уважаемый Сенсей, – этот голос принадлежал Санитару, я узнал его.
• Мастер. Это я без тебя знаю. Кто он?
• Санитар. Как хотите, но я решительно не согласен, что Протагонист – это писатель. Он всего лишь посредник.
• Мастер. Кто?
• Санитар. Профессор. Нужно искать его.
• Мастер. Да знаем мы, где он. Не на тропическом острове, а на Британском. Тропикам больше пристало бассейн и пряный коктейль, а коньяк и камин подходят Англии или Ирландии.
• Санитар. Ну вот видите.
• Мастер. Если бы мы поимели Профессора, – в его голосе появилась мечтательность, растягивающая гласные, – на хер не нужен был Протагонист с его хрустальным гробом. Какие возможности! Я и Ангел против него, что пацаны с водяными пистолетами против танка. Какие возможности! Он один за час может убрать всю верхушку любой страны. Приструнить американов и китаезов, на хер послать арабов. Европу поставить раком и вдуть ей по самые помидоры. Что значит не хотят принимать! Да на хую их видели! Говно жрать будут! Но преж всего предъявить москалям. Вспомнить им всё: и голодомор, и триста лет оккупации, и зныщення кобзарив наших. Эх, какой проект просрали! Трансформер, Профессор – всё коту под хвост.
• Санитар. Надо найти Профессора.
Некоторое время собеседники молчали.
• Мастер. Забудь Профессора. Лев обосрался.
• Санитар. Как обосрался?
• Мастер. Натурально, говном. Генерал нашел во влагалище любимой надувной куклы взведенную берету и записку: «отстань, а то убью». И подпись «Профессор». Это не пустая угроза, Санитар. Все помнят, как Профессор первого Сенсея, моего учителя, наградил золотыми руками. Эта сволочь сдохла за пять минут. Забудь Профессора – это приказ.
• Санитар. А что с жертвой Придурка.
• Мастер. Голый вассер. Случайный человек. Ритуальное убийство. Им занимаются менты. Хрен они что-нибудь откапают.
• Санитар. А тот, который стрелял в жертву.
• Мастер. Убит ударом бутылки по голове. Только мы его взяли в разработку, как его завалил Ткач. С этой стороны все концы обрублены.
Снова стало тихо.
• Мастер. Слушай, – голос Мастера выдавал раздумье, – а может ты Протагонист?
• Санитар. Ты что, ты что, Сенсей, – Санитар заикался от волнения, – ты же знаешь, я участвовал в этом балагане по долгу службы.
• Мастер. Ну и че, что по долгу.
• Санитар. Эта Балерина. Ведь Протагонист во второй части – это женщина.
• Мастер. Она взбесилась. Не так, как все, а конкретно. Двум нашим порвала аорты. Ну ребята и не выдержали – ликвидировали её.
• Санитар. Тогда Угрюмый.
• Мастер. Он вышел на лыжню.
• Санитар. На какую... какую ещё лыжню?
• Мастер. Идет и стреляет, идет и стреляет. Двадцать минут идет, положение лежа. Двадцать минут идет, положение стоя. В смирительной рубашке идет, под наркотиками идет. Только на допинге и держится.
• Санитар. На каком допинге?
• Мастер. На виртуальном, но действие он на него оказывает конкретное. Без него бы давно загнулся. Прикинь, – в голосе Мастера послышалось уважение, – он собрался финишировать на Луне, а по дороге выстрелами погасить все звезды. Прикинь, какую непосильную ношу он взвалил на себя. Врачи дают ему три дня, от силы – неделя. Эх, какой проект просрали. Так что остались только писатель и ты.
• Санитар. А может ты сам, – голос Санитара стал визгливым, – ты, Сенсей, Протагонист.
• Мастер. А чё, – он смеялся хриплым, переходящим в завывание смехом, – я согласен быть Протагонистом. Я бы всех вас, ****ей, порешил, только путаетесь под ногами.
Послышались два коротких удара и падение чего-то грузного и мягкого.
• Мастер. Подывымось, москаль, – слова Мастера сопровождал шаркающий звук, – що ты сховав у свойому гнилому нутри вид украинского народу. Зараз подывымось.

Я получил весточку от Ивана Витальевича. Он прислал мне розу. Большая розовая роза на тонкой ножке выпала из пространства прямо мне на грудь. Она пахла тяжестью туманов и горечью вереска, она пахла моими любимыми Жанет и Англией. Мне было так приятно смотреть на неё, но пришли санитары в космических скафандрах, осторожно, словно это была не роза, а ядовитая змея, погрузили в прозрачный контейнер и унесли.
Пред самой смертью ко мне приходил Ангел. Я услышал разговор Ангела и Мастера.

• Ангел. Вы все-таки не прекратили свои богомерзкие эксперименты, – голос Ангела грозно гремел.
• Матер. Тише, полковник, – Мастер говорил спокойно, – мы не базаре и не на митинге.
• Ангел. Десять лет назад я бы вас убил. Радуйтесь, что я отказался от насилия.
• Мастер. Радуемся. Только и мы не пальцем деланные. Один придурашный писака называл меня Сенсеем. Знаете, что это такое?
• Ангел. Знаю, – неохотно подтвердил Ангел.
• Мастер. Радуйтесь, что мы вас отпускаем. Идите, проститесь с Трансформером. Он уходит, – Мастер вздохнул, – оставляет нас, сирых, копаться в этом говне.
Вошел Ангел.
– Здравствуй Иван.
– Здравствуй Ангел.
Ангел взял стул, сел рядом с кроватью и, путаясь в проводах, поправил подушку.
– Хорошо выглядишь, Иван.
– Спасибо, Ангел, – улыбнулся я.
– Забурел ты, лейтенант, забыл, как положено отвечать.
– Рад служить, командир!
– Вот так-то лучше.
За спиной Ангела стояла женщина. Подбородок её дрожал, а по щекам, обгоняя друг дружку, катились две хрустальные слезинки. Бедненькая, она ведь не знает, что на самом деле смерти нет. Ангел проследил за моим взглядом и обернулся к женщине.
– Это Валя, моя жена.
– Здравствуй Иван.
– Здравствуй Валя.
Мы говорили с командиром о наших ребятах. Вспоминали всякие забавные истории. Я даже помолодел от этого разговора. Только командировку на Кавказ мы, не сговариваясь, обходили, как минное поле.
– Мы уезжаем из страны, – сказал Ангел, прощаясь, – буду учить швейцарских детей ненасильственным методам самообороны. Уже контракт подписан.
Ангел ушел, а скоро ушел и я. Ушел из этого мира насовсем. Ушел, чтобы через миг, через год, через вечность родиться у Жанет.