Письмо от английского лорда

По странной прихоти судьбы приставленный ко мне оперок носил имя Гриша. Носил он его как-то неуверенно, как и те маленькие старлейские звездочки на своих ровненьких, не видевших ремня автомата, погонах, которые он то и дело зачем-то поправлял. Боялся, что вдруг слетят? Или видел там, по соседству, звезду четвертую, капитанскую?
Он неуверенно откликался на свое имя, когда его, безусого сосунка, вдруг кто-то из зеков шутки ради окликал «Григорий Батькович».
Со мной он изо всех своих чекистских сил старался общаться вежливо. Получалось у него это, говоря прямым языком зоны, ***во. Видимо, исторический багаж «конторы» давил на  него на каком-то генетическом уровне.

Как-то раз оперок вызвал меня к себе в кабинет. Приходить в барак или  в столярный цех, где я работал, он не любил. Оно и понятно: там по запарке могли и на *** послать, а под горячую руку и  по ****у, как бы нечаянно, доской  съездить. Ну, не любили зеки на строгом режиме кумовьев, не любили. Не за что их было любить или хотя бы уважать.
Тошнотворные эти профилактические беседы я терпеть не мог. За те долгие годы, что мной занималась гэбэшная контора, я поневоле успел выучить все их заморочки, подлянки, приемчики… Все эти их подходцы с выебонами… Но был и плюс: Гриша вызывал к себе в рабочее, а не в личное время. Так что иногда вместо таскания бревен с пилорамы в цех я вынужден был выслушивать типичный кумовской треп.

На столе у Гриши лежала толстая пачка писем.
- Вот, - сказал он, улыбаясь, - снова пачка. Тебе.
- А я думал – тебе,  - съязвил я. В первые же месяцы в СИЗО старые зеки научили меня ядовито огрызаться, откусываться, как они говорили. Без этого с разной публикой общаться было бы трудно. Пригодилось это умение и в общении и с чекистами, которые варганили уголовное дело по государственной измене в отношении меня. Помнится, однажды следак спросил меня какую-то очередную ***ню, а в ответ услышал: «С какой целью интересуешься, начальник?»
- Не хамите, Петров, - сдвинул бровенки оперок. – Я ведь могу и не дать… вам («вам» таки сказал, гаденыш, что, собственно, и требовалось от него после его «тебе»).
- Была бы цель не дать, я бы здесь не сидел.
- Логично, - вздохнул Гриша и полез в пачку.

Откуда-то из середины стопки он достал большой плотный белый (очень плотный и очень белый!) конверт. Он зачем-то любовно, как новый погон, погладил конверт  и лишь затем достал из него хрустящий лист белой бумаги. Вверху я увидел тисненный герб – золотой лев и белая лошадь. Значит, подумал я, кто-то на берегах туманного Альбиона вспомнил обо мне.
Письмо, разумеется, было на английском.
Оперок показал мне его издалека. Затем снова, помедлив, сказал:
- Ну вот, письмо пришло …
Я молчал. Хотя очень сильно хотелось сказать ему известное зековское «Не тяги вола за ***».
Гриша снова начал рассматривать письмо, словно видел его впервые.
И тут до меня дошло: оперок не умел читать по-английски!
Ситуация становилась веселой. Я ничего умнее не придумал, как ляпнуть:
- Из Японии, наверное…
Опер встрепенулся:
-Почему из Японии?
-Ну, дык, я ж типа японский шпион.
Гриша улыбнулся.
-Нет, Петров, - важно сказал он, - это письмо из Великобритании. Тут тебе пишут…
Оперок снова запнулся. Он и хотел бы сказать, о чем там пишут, но языка не знал. А знать содержание письма ему, видимо, очень хотелось.
Так мы потянули вола еще несколько минут, пока оперок не начал свое: дескать, надо бы признать вину в совершении преступления.
Эх, мать твою, сказал я оперку, расстроил ты меня, тезка. А как все хорошо начиналось: срыв с работы; белый, аки лебедь,  конверт; туманные речи о туманной Британии… И тут на тебе: признавайся. Если уж за три отсиженных года не признался во всякой ***не, то с какого, бля, перепугу я буду оговаривать себя именно сейчас?
- У тебя всё? - зло спросил я.
Гриша понял, что и в этот раз ничего путного не добьется. Он встал, швырнул мне письмо и сказал:
- Бери! Наверняка там херня какая-то, вроде, верим в вашу невиновность, поддерживаем и все такое…
-Нет, - сказал я оперу, - не возьму!
-Чего так? – искренне удивился он.
-Во-первых, бумага жестковата.., - начал я перечисление причин. – Во-вторых, может это подстава ваша мусорская очередная. Я возьму, а в белом конверте окажется белый порошок. Ну и в-третьих – я не умею читать на иностранных языках.
Гриша заулыбался:
- Да ну! Шпион – и не умеет читать по-английски?
-Представь себе, - отвечаю. – Нас в японской разведшколе учили сразу  убивать тупых идиотов, без всякой дебильной болтовни.
Оперок сник и пригрозил:
- Ты здесь это… Не очень-то.. У тебя, кажись, УДО скоро. Так мы его тебе обломаем.
- Это вы можете… Ладно, пошел я,  мне работать надо… на благо отечества…
- Идите!
…Конверт с письмом (как выяснилось – от английского лорда) принес почтальон через пару дней в куче с другими письмами. Лорд действительно писал о том, о чем куманек и сам догадался: поддерживаем, не верим…

За все время отсидки писем было много и разных. Большинство – «поддерживаем, не верим в виновность…» и тому подобное. Но были и такие, в которых сквозь дежурные строки  просматривались конкретные люди: они рассказывали немного о себе, звали в гости… И дело даже не в том, что они забыли обо мне сразу же после того, как меня освободили. Главным было то, что такие разные люди, из таких разных стран так одинаково реагировали на несправедливость, так одинаково  чувствовали и одинаково писали.
Английский лорд, я думаю, писал искренне. Я не знаю его и не стал узнавать о нем даже будучи в Лондоне: зачем? Его письмо свою роль сыграло. Как сыграли все те 24 тысячи писем в мою поддержку, что пришли в разные инстанции, а затем были пересланы в суд и показаны мне в виде нескольких заполненных доверху картонных ящиков.
Жаль, что мне их не давали. Жаль потому, что там в числе прочих были письма от Дмитрия Лихачева и Мстислава Ростроповича.
Некоторые письма, пришедшие мне на зону, сохранились.
Как, например, это письмо – от английского лорда.

Но вот ведь какая хренотень: когда я гляжу на плотный и белый (очень плотный и очень белый!) конверт, я вспоминаю не английского лорда, а оперка Гришу и почему –то думаю: ну, как ты там, болезный? Получил ли капитана? Понял ли всю уебищность своего никчемного существования? Выучил, наконец, английский или так и тянешь вола …? Конечно, мне не жалко его, как не жалко любого из всей сволочной своры чекистов (я убежден, что там нормальных людей почти нет - во всяком случае, мне попался только один). Но иногда мне жалко страну мою, которая оказалась и до сих пор находится  в грязных и жадных лапах этих людей. Оперок Гиша – лишь винтик  огромного репрессивного и загребущего механизма. Возможно, не самый плохой винтик, точнее, не самый кровожадный и вредный. Потому что гораздо опаснее те, кто таки выучил английский и придумал способы влиять нефтяными деньгами на многих западных чиновников и политиков.

… В тот раз меня освободили условно-досрочно: угрозы оперка не подействовали. Скорей всего, то освобождение было случайным. Но иногда мне так хочется думать, что и письмо английского лорда сыграло свою положительную роль в том цирке абсурда, который почему-то называется российским правосудием.