Пара слов с трибуны

В аудитории стало тихо: все, собравшиеся расселись по местам и теперь внимательно смотрели на ведущего, уже с минуту мявшегося около трибуны. Публика собралась довольно интеллигентная, в основном деятели культуры: актёры, музыканты, писатели, поэты и т.д.; так что терпения и манер хватило на то, что бы чуть-чуть потомиться ожиданием. Наконец, все приготовления за кулисами были закончены, ведущий кивнул кому-то в сторону и приступил к своим обязанностям.

Ведущий:

                - Дамы и господа! Сегодня знаменательный день, потому что мы вручаем орден «За заслуги перед Отечеством» наидостойнейшему человеку: поэту, драматургу, сценаристу, члену Союза писателей Василию Фёдоровичу Перемычкину! Встречайте.

На трибуну поднимается мужчина на вид лет пятидесяти, с редкими зализанными назад чёрными с проседью волосами, в коричневом костюме и при галстуке. Боевой генерал, специально приглашённый на церемонию, вручил мужчине медаль, которую тот не преминул сразу же надеть, а ведущий передал пышный букет цветов... Всё честь по чести, как полагается в таких случаях.

Ведущий:

                - Василий Фёдорович, вы не скажете нам пару слов?
Награждённый выступил вперёд, оттеснив с трибуны ведущего, не найдя удобного места для букета, сунул его куда-то вниз и как бы невзначай подоткнул несколько раз ногой. После этого его довольно ясный, но колючий взгляд устремился в зал.

Перемычкин:

                - Прежде, чем начать говорить, я хочу сказать. И сказать я хочу, что в этом зале есть ещё один замечательный человек – это Фёдор Васильевич Поклёпкин, мой личный юрист и прокурор. Вот он сидит на первом ряду. В связи с этим прошу учесть, что каждое произнесённое мною слово с этой трибуны является авторским и любое несанкционированное за...писывание, пере...писывание, копирование, фотографирование, запоминание и публичное прослушивание, прочитывание, пере...сказывание, упоминание... запрещено! Все права защищены, нарушение строго карается законом и... и другими методами воздействия. Как говориться: «хочешь жить – умей судиться!». Вот так-то лучше, теперь можно приступать.

 Дамы и господа! Я выражаю глубокую признательность всем тем, кто по достоинству оценил мои выдающиеся творческие заслуги, но об этом позже, ибо сейчас речь пойдёт о поэзии. Ни для кого из вас не секрет, какой огромный вклад в этот вид искусства внёс я. Те, кто всё-таки ещё не в курсе, могут обратиться к моему личному юристу. Он объяснит... доходчиво. Дело в том, что в современном мире заниматься поэзией крайне сложно. Сколько всего уже сотворено, сколько создано, сколько бумаги, понимаешь, испорчено нашими предками. То ли дело, например, в каменном веке. На стенах пещер чёртиков рисовать каждый дурак умеет, а вот сказать что-нибудь внятное... Вот и получается, загнали мамонта в ловушку или тигра саблезубого камнями забросали и прыгают вокруг него с криками: «Угу! Угу! Угу!». А ты взял и вместо «Угу!», «Ага!» -  крикнул. И всё, ты творческая личность, ты новое слово изобрёл. А если два раза крикнул: «Ага-ага!», то это уже рифма. Стало быть, ты поэт, тебя все уважают, во время делёжки лучшие куски мяса имеешь. Женщины опять же игриво посматривать начинают. Любой сказал в рифму своё «ага-ага» и она твоя. Камнем на стене новое слово нацарапал – запатентовал. А ежели ты ещё и рыгнёшь, обожравшись, так вообще всех «за пояс заткнёшь»!

Перемычкин запнулся, упершись взглядом в кого-то из зрителей:

- Эй, мужчина  в кожаном пиджаке, я что что-то смешное сказал? Ну, сейчас тебе будет не до смеха! Федор Васильевич, разберитесь с гражданином.

Поклёпкин встал, повернулся в сторону мужчины и поднял над головой табличку с надписью: «Моральное оскорбление – штраф 5000$».

Перемычкин:
                -  Вот так-то лучше. Или взять к примеру наши славянские племена. Один посёлок на сотни километров, а в посёлке три хижины и шесть человек обитателей. Так ежели среди этих шести человек один горемыка и сыщется с малюсеньким зародышем таланта при общей психической недоразвитости, они ж из него пророка сделают! И с рифмами его не поспоришь и в плагиате не обвинишь, потому что кроме него никого больше и нет. Если со временем посёлок разрастется человек до двадцати, тогда уже и конкуренция возможна, тогда уже двум поэтом соседствовать придётся. Неприятно, конечно, но терпимо, потому что народ всё равно ничего не понимает, а сами поэты тем более. А вот когда посёлок ещё больше станет и будет называться... этой..., как её... деревней с тремя своими личными рифмоплётами и одним памятником тому первому, который умер..., вот тут жди беды. Обязательно какой-нибудь грамотей сыщется (хоть один, но найдётся) и скажет, что вот так нынче уже не пишут и что подобные обороты уже употреблялись в соседней деревне их местным оратором! Он испохабит все работы, разобьёт в пух и прах все произведения, перессорит со всеми соседями, будет лезть своим длинным носом в каждый пергамент и, въедаясь в буквы, словно мышь в головку сыра, учить поэтов, как нужно правильно писать... А его за это обзовут критиком и посадят на руководящую должность! Это вместо того, что бы четвертовать или на муравейник посадить голой... непосредственностью... по народному обычаю!

Перемычкин снова запнулся на самой высокой ноте своего соло выступления:

    - Эй вы, дама с лицом сушёной воблы, что вы так ехидно улыбаетесь? Вы, случайно, не из критиков будете? Нет? Федор Васильевич, тогда это наш клиент.

 Поклёпкин встал, повернулся в зал, высматривая жертву, а высмотрев, поднял над головой и показал даме бланк повестки в суд. Лёгкая, едва заметная тень зарождающейся улыбки, которая действительно имела место на лице женщины, мгновенно покинула его, сменившись хмурой растерянностью.

Перемычкин:
                - Вот так-то лучше. На чём я остановился?
- На муравейнике, - тихо подсказал ведущий.
- Ах, да... муравейник. С этих пор мирное творческое сосуществование заканчивается. Ещё чуть расширим деревню. Что получается? – посёлок городского типа. Поэтов пруд пруди, критиков в два раза больше и уже появляются первые пародисты. Сначала пародируют хороших поэтов, потом плохих, затем всех и, наконец, появляются пародисты на пародистов. Круг замыкается, когда те, которых считали хорошими поэтами, начинают нагло сдирать тексты у тех, кого считали самыми посредственными, самыми бездарными пародистами на пародистов! Теперь уже и поэт – не поэт, теперь это и воин и охотник: охотник до чужого и воин до своего, которое может стать чужим или когда-то им было. Кто вперёд ворованное прочитает, тот и автор. Кто кому первый палицей по башке тюкнет, тот и прав. Но критика теперь уже трогать нельзя. Шпокнешь критика, кто на тебя рецензию хорошую напишет? А-а. вот, если писал хорошую, а написал... как есть..., тогда другое дело, тогда и шпокнуть не грех. Да, критики в те времена ой как часто менялись... то ли дело теперь, в наше время. Трудно, друзья мои, очень трудно быть настоящим поэтом в огромной стране с богатой историей, где каждая сволочь..., т.е. я хотел сказать, свободная личность норовит след в веках оставить. Опять же, народу сколько. Если раньше Музе делать было нечего и она засиживалась, можно сказать, жила десятилетиями у одного деятеля, прежде чем находился ещё кто-то, то теперь, пока облетит всех этих... сотоварищей, по минуте на брата не хватает. Иногда просто нервы не выдерживают, схватишь её за грудки да как тряхнёшь, мол, ну ты... Муза..., подруга дней моих суровых... поймаешь сам себя на мысли и скорее бежать на полусогнутых за компьютер – печатать:

                «Подруга дней моих суровых,
                Прекрасна ты в кроссовках новых.
                Раскрылся твой цветок вовсю!
                Я в сердце всю тебя носю...»

Вот так. А бывает ещё хуже: не спишь, рвёшь волосы на голове, мучаешься, страдаешь душой, занимаешься черте чем все ночи напролёт и лишь под утро с жуткого похмелья... творческого..., на пределе сил рождаешь стих! Я помню точно так я произвёл на свет строки:

                «Буря мглою
                Небо кроет,
                Вихри снега закрутив...
                Банку вскрою:
                Хлеб с икрою
                И родной аперитив».

А потом оказывается, что такие строки уже есть у этого..., как его... на «М»...

- У Пушкина, - подсказали из зала.

Перемычкин:
                - Кто сказал: «У Пушкина»? Кто это сказал?!
- Ну, я, – ответил мужчина со второго ряда.

Перемычкин:
                - Федор Васильевич, зафиксируйте, как представитель закона, моральное оскорбление, нанесённое мне вот этим гражданином, недвузначно намекнувшим на то, что я не знаком с творчеством Александра Сергеевича Пушкина.

Мужчина вскочил с места:
- Это провокация! Я протестую!

Поклёпкин:
                - Протест отклоняется.

Увидев, что мужчина порывается уйти, Поклёпкин рванул наперерез.

Поклёпкин:
                - Вам вменяется в вину неуважительное отношение к выступающему и оскорбление его человеческого достоинства своим демонстративным уходом из аудитории! Потрудитесь явиться в суд.

Мужчина, озираясь, вернулся на своё место и сел. Поклёпкин последовал за ним.

Поклёпкин:
                - Вы обвиняетесь в намеренном оскорблении моего клиента своим надменным восседанием в кресле, в то время, как он стоит!

Мужчина вскочил и начал негодующе роптать:

- Граждане, да что же это такое делается?!

Одновременно с ним с мест повскакивала половина зала, опасаясь аналогичного обвинения. К ним присоединились остальные. Кто-то даже решился похлопать в ладоши, другие подхватили, а в результате получилась вполне идиллическая картина. Но Поклёпкин не собирался отпускать свою жертву. Как истинный хищник, он должен был добить его до конца.

Поклёпкин:
                - Вы обвиняетесь в подстрекательстве слушателей к саботажу выступления! Это уже серьёзная статья. Вы влипли по самые уши.

Бедолага зажал руками рот и зажмурил глаза.

Полёпкин:
                - Вы оскорбляете своим невниманием. Откройте глаза!

Мужчина открыл и остался стоять так, с зажатым ртом и открытыми выпученными, искажёнными обидой глазами даже тогда, когда все остальные уже сели. Поклёпкин с чувством глубокого удовлетворения пошёл на своё место, а он простоял в нелепой позе до конца выступления, боясь даже шелохнуться.

Перемычкин:
                - Вот так-то лучше. Не умеешь судиться – разговаривай молча! На чём я остановился? Ах да, на Пушкине. С классиком, конечно, не поспоришь, а хотелось бы... Ведь, как всё-таки обидно, друзья мои, что все эти душевные муки и бессонные ночи пропадают даром! А кто в этом виноват?!

Поклёпкин приподнялся с места. Сидящие в зале люди инстинктивно втянули головы в плечи. Сбежать никто не пытался, но каждому только этого и хотелось... очень. Оратор сделал успокаивающий жест рукой прокурору и тот сел обратно.

Перемычкин:
                - Кто в этом виноват? Опять Муза? Что, выдохлась старушка и начала подбрасывать строки не первой свежести? Так тут же ещё и плагиатом попахивает. Не дословно, конечно, но смысл-то похож! Ну и что, что Пушкин написал раньше, плагиат-то на лицо! Ну и что, что с классиком не поспоришь... Эх, да будь он жив, я бы его... Зато с присяжными в суде на этот счёт поспорить можно. Я даже стихотворение об этом написал, очень красивое и глубокое стихотворение:

                «Если кто-то в прошлой жизни,
                Не видав меня ни разу,
                Выкрал вдруг строку из мысли,
                Значит, экстрасенс, зараза!»

На основании этого умозаключения я и буду оспаривать в суде непреклонность решений, касающихся поэтов, живших в прошлом. Так что, эй вы, статуя (крикнул он человеку, застывшему неподвижно с зажатым руками ртом), ещё неизвестно, кто написал: «Буря мглою небо кроет...» да и всё остальное, кстати, тоже! Вот так-то лучше. Как говориться: «хочешь жить – умей судиться!». Спасибо за внимание.

   Когда Перемычкин с прокурором ушли, весь зал вздохнул облегчённо. Мужчина, которого обозвали статуей, на негнущихся непослушных ногах медленно поплёлся к выходу под красноречивые сочувствующие взгляды. Молодой парень с плеером на поясе воткнул в уши наушники и даже начал, сидя, пританцовывать. Его телодвижения случайно заметили и, когда ведущий, ободренный тем, что всё обошлось «малой кровью», представил следующего оратора, из зала на него смотрели стройные ряды тёмных солнцезащитных очков, наушников и просто самодельных затычек для ушей.