История любви

Серый апрельский дождик уныло моросит в окно. Вроде бы весна, природа просыпается и расцветает, но в такие серые утра кажется, что снег так и будет вечно лежать на земле почерневшей коркой, и никогда не пробьется трава, и никогда не засияет солнце на ярко-синем небе…
В палате после десяти утра сонное царство. Лишь одна женщина спокойно почитывает детективчик, полулежа на аккуратно заправленной койке. Это Катя. Ей около пятидесяти, но все зовут ее просто Катей – она сама так попросила. Полноватая (среди пациентов психушки худеньких немного – от таблеток толстеют практически все, и довольно быстро, а главное – необратимо), она все еще хранит на лице следы былой красоты: правильные черты, ясные глаза излучают какой-то неуловимый свет, иссиня-черные волосы с серебряными нитями широкой волной спадают на плечи… Катя здесь давно – это Кира знает, но, глядя на ее приветливое, спокойное лицо, не перестает недоумевать: что эта женщина делает здесь, в дурке? Она ведет себя совершенно нормально, никаких странностей, никакого бреда, часто помогает и в столовой, и в прачке и, кажется, уже срослась с этой больницей. И персонал к ней относится по-особенному, даже с каким-то уважением, если этим словом вообще можно охарактеризовать отношение персонала к некоторым пациентам психбольницы (бывают исключительные пациенты, но их так мало!)
Поправив покрывало на своей койке, чтобы не нарваться на ругань санитарок, Кира  подошла к Кате.
– Можно с тобой посидеть?
– Можно, можно, Кира, – даже обрадованно ответила Катя и небрежным жестом отбросила книгу.
– Можно я спрошу? – отважилась Кира.
– Спрашивай…
– Кать, послушай, ведь ты совершенно нормальная… Почему ты здесь?
– Все считают меня нормальной. А вот врачи мне не верят… – ответила Катя  каким-то просветленным тоном, без малейшего оттенка уныния.
– Чему не верят?
– Ну вот, все знают, а ты нет, – добродушно усмехнулась она.
– Я здесь недавно, – пояснила Кира, испугавшись, что не добьется ответа.
– Ладно, скажу тебе, ты хорошая, – Катя блаженно улыбнулась, а Кира вся обратилась в слух. – Я жена Дэвида Копперфильда.
Оппаньки! Ляпни это подружка на студенческой пьянке – самой правильной реакцией было бы расхохотаться и покрутить пальцем у виска. Но здесь не то место и не те люди… Мда, тяжелый случай! Похоже, с этим Катю не выпустят из психушки никогда.
– Что, не веришь?
– Почему же, верю… Но… как вы общаетесь? Ведь он в другой стране…
– Он обладает особыми дарованиями. Он сверхчеловек! Он приходит ко мне, пока все спят, и его дано видеть только мне… Он очень любит меня и приедет за мной! Он сказал, что я должна ждать его четырнадцать лет. Уже четыре года осталось. Немного… –  улыбнулась Катя.
Кира похолодела. Десять лет здесь! Глядя на застывшую мечтательную улыбку Кати, она вдруг поняла, почему ей не нравится эта улыбка: она обнажает не по возрасту беззубые десны. В психушке зубы не лечат, пломбы не ставят – сразу долой! Так проще и дешевле…
Пряча сияющие глаза, Катя начала сосредоточенно переставлять на тумбочке косметику – поскольку она живет в больнице на особых правах, ей дозволяется держать в своей тумбочке вещи, которые санитарки с остервенением вышвыривают из тумбочек других пациенток. Нашла расческу и принялась неспешно расчесывать свои густые черные волосы, негромко приговаривая: «Приедет и заберет меня… Увидит, что я все четырнадцать лет его ждала и ни капельки не изменилась. Даже волосы не стригу – он любит длинные, не разрешает мне стричься… Приедет и заберет… Он ведь так любит меня!»
– Слушай, Катя, а почему ты не… – начала Кира и осеклась.
Нет, разве может Катя предать свою любовь, отречься от нее, соврать, что больше не считает себя женой Дэвида Копперфильда? Страшно подумать, что будет через четыре года, когда срок ожидания подойдет к концу, а за ней так никто и не приедет…
– А тебе здесь плохо? – участливо спросила Кира, чтобы хоть как-то продолжить грозящий оборваться разговор.
– Нет, Кира, я привыкла… У меня свободный выход, я езжу в город, подруга ко мне приезжает, мы вместе гуляем. Надоело, конечно, но… я ведь и счастлива!
– Ну да, ты ведь любишь и любима…
– Еще бы!
– Да…
– Да.
Кира почувствовала, что чужая бредовая реальность начинает затягивать ее сознание, как коварная поверхность липкого зеркала: еще пара-тройка реплик – и она увязнет и уже не будет знать, как выпутаться…
– Знаешь, я пойду прилягу, что-то устала…
– Хорошо, – кивнула Катя и вновь взялась читать.
Но не успела Кира опустить отяжелевшую голову на подушку, как раздался возглас санитарки:
– Катя, за тобой пришли!
Та, набросив на плечи кокетливый вязаный джемпер и подхватив сумочку, кинулась к дверям.
– Что, уже Дэвид? – с натянутой улыбкой спросила Кира.
– Нет, – рассмеялась Катя. – Подружка. Мы с ней созванивались сегодня утром, пойду прогуляюсь…
Кира выскользнула за дверь следом за ней. Санитарка, позвавшая Катю, протирала пыль на кушетке в коридоре.
– Скажите, – робко обратилась к ней Кира, – а Катя… замужем?
– Угу. Только муж за десять лет ни разу к ней не приходил. Так, звонит врачу иногда, спрашивает, нет ли улучшений…
Кира глянула вслед удалявшемуся силуэту. Почти невесомая походка для столь тучной фигуры – летит как на крыльях. На крыльях любви… Любви, озаряющей мрак этого длинного серого коридора без единого окошка вот уже десять лет. Любви ненужной и упрямой, как цветок, пробившийся сквозь асфальт…