Банный день

   Что может быть лучше русской общественной бани? Пожалуй, что и ничего. В буржуазную сауну и рядовой инженер, и облеченный полномочиями министр ходят только устраивать заплывы в бассейне с голыми девочками. Нету в сауне нужного пара. Да и дух не тот, не русский. Совсем не то в общественной русской бане. Только там можно отмякнуть душой, смыть с нее, а заодно и с тела напластования грязи. Почувствовать единение с народом, ощутить себя равным среди равных. Предбанник. Предбанник, словно увертюра к помывочному действу и в то же время его кода. Разве где-нибудь еще найдешь эти деревянные решетки для ног из никогда не просыхающих реек, с размокшими обрывками газет, которые постелили в надежде уберечь подошвы от грибка? Ряды индивидуальных шкапчиков для одежды, запираемые и отпираемые по требованию дебелой теткой неопределенного возраста. Которая до такого отвращения насмотрелась на мужские достоинства, что если и подпускает мужа к своему телу, то только в кромешной темноте. Чтобы не видеть навязшую — фигурально выражаясь — в зубах деталь мужского организма.

   Помывочный зал встречает тугой стеной горячего воздуха, плотными клубами пара, в которых плавно, как мифические Тритоны, движутся нагие фигуры. Толстые и худые, высокие и малорослые, с рельефно выпирающими «банками» грудных мышц и с большими отвислыми животами. Приглушенный жестяной звук струи воды, бьющей о дно наполняемой шайки, запах старой мыльной пены, шибающий по обонянию из сливов, обмылки, коварно оброненные на пол, прелый дух сваленных в углу голых, отработавших свое веников. Ряды широких лавок из мраморной крошки. Находишь свободное место, окатываешь его кипятком и садишься, вздохнув с облегчением. Помыв голову, меняешь в шайке воду и старательно трешь отпаренной мочалкой тело: хлопья пены летят по сторонам. Сосед по лавке — на автобусной остановке ни за что не пропустил бы вперед себя в салон — расслабленный и умиротворенный, благодушно откликается на твою просьбу «потереть спинку». Поворачиваешься к нему задом, наклонившись, упираешься руками в лавку, и он с азартом начинает драить твою спину, плечи — все места, до которых ты сам дотянуться не в состоянии. Вверх-вниз, из стороны в сторону, по диагонали гуляет мочалка по твоему телу. Ваши тела повторяют ее движения. Иногда случайно соприкасаясь красной распаренной кожей. В этих касаниях нет ничего постыдно-эротичного. Так случайно касаются руки, прикуривая от чужого огня.
 
   Наконец наступает черед парилки. Ее жаркий зев то и дело выплевывает изжеванные обессиленные тела с лишаями прилипших листочков березового веника. Заходишь внутрь банного чистилища и ты. Садишься на полок, вдыхаешь обжигающий трахею воздух. Поры на коже — с неслышным уху «чпок!» — раскрываются и начинают сочиться потом усталости, накопленной за прошедшие дни. Хватаешь веник и, как лошадок кнутом, подгоняешь поры распаренными березовыми прутиками.
 
   Выскакиваешь в общий зал, окатываешь себя водой из шайки и — в предбанник. А там, в шкапчике, в сумке со сменой чистого белья — припасенная бутылочка пива. Хорошо!

                ***

   — Петрович, а не сходить ли нам в баньку? — спросил председатель домкома, встретив пенсионера Волозова во дворе дома 66/6. — Что мы с тобой в ванных киснем? Ты, поди, и забыл уж, что такое настоящий пар.

   — А что, дело! — воодушевленно откликнулся пенсионер Волозов. — Когда пойдем?

   — Дак, а чего тянуть? Давай, дуй домой, трусняк в сумку и через пятнадцать минут встречаемся здесь же.

   Сборы, как поется в песне о гражданской войне, «были недолги» и спустя полчаса неразлучная парочка уже подходила к ларьку, что возле городской бани. Купив дюжину холодного — «Как взгляд чекиста», пошутил тов.Бататов — пива, в кассе — билеты, друзья по прошествии еще пятнадцати минут, оказались в помывочной.

   Вдоволь напарившись, исполненные истомы, они сидели на лавке в предбаннике и потягивали из горлышка еще холодное пиво. Завернутый в простынь, тов.Бататов был в точности — римский патриций. Пенсионер Волозов сидел «голый торс», обернув только чресла.

   — Ценю я вот такие жизненные моменты, — голос председателя домкома излучал умиротворение. — Чувствуешь себя, как заново рожденным. Все дрязги и заботы где-то там, за стенами бани, покой, чистота и холодное пиво. Я тебе вот что скажу, Петрович. Перед гигиеной — все равны! Здесь не видно, кто директор завода, а кто простой сантехник. Здесь мы все одинаковы и похожи друг на друга, как граненные стаканы скульптора Мухиной.

   — За исключением мелочей, — пробормотал пенсионер Волозов, обратив внимание на внушительных размеров «мелочь» у вышедшего из помывочного зала мужчины.

   — А я вот Советскую власть люблю, — вклинился в плавно текущую беседу друзей, сидящий рядом мужчина. Он тоже пил пиво из горлышка. Только вместо простыни на его бедра было наброшено большое махровое полотенце. — При Советской власти куда как лучше было.

   — Угу, — неопределенно отозвался тов.Бататов, обхватив губами горлышко бутылки и делая большой глоток.

   — Это чем же лучше? — решил поддержать беседу пенсионер Волозов. Он тоже хлебнул глоток и почесал густо поросшую седеющими волосами грудь. К слову сказать, растительностью у пенсионера Волозова поросли и плечи, и лопатки, он называл их «крылышками ангела», но почесать их было проблематично.

   — А вот тем и лучше, — отозвался мужчина, отирая полотенцем пот с лица. — Тогда мы были единым народом. Сплоченным, солидарным. И в желаниях, и в мыслях, и в стремлениях. На всю огромную страну был один лидер — властитель дум. И еда была установлена одна для всех. Если сыр, то «Голландский» или «Российский».  «Костромской» еще.

   — А плавленый сырок «Дружба»? — осмелился вставить слово пенсионер Волозов.

   — «Дружба» — не к столу сыр. «Дружба» только в качестве закуски под водку, поэтому не в счёт, — сурово отрезал мужчина. — Колбаса либо «Докторская», либо «Молочная». А чай?! Вы вспомните чай. Что мы пили? Ну да, сушеные палки под названием «Грузинский №34». По праздникам «Краснодарский» или «Индийский». Да в какой советской семье в заварник не загляни, у всех один чай. С кофе вообще проблем не было, какой удалось достать, тот и пили — никаких предпочтений. А сейчас? Вы только посмотрите, что сейчас творится? Как разобщили народ?! Этих сыров, одних названий десятки. Не то что попробовать, запомнить сложно. И с плесенью тебе, и с мышиным дерьмом, и красный, и зеленый… А колбасы? Кто-нибудь при Советской власти мог себе вообразить столько видов колбас? Их столько и в природе нет, сколько их нам в гастрономе теперь предлагают. А лидеры? Раньше был один Брежнев Леонид Ильич и — точка. А теперь кому верить? Кого слушать? Этих лидеров сейчас, как воробьев на ветке со спелой вишней. Медведев с Путиным, Зюганов, Жириновский, кто-то Явлинского до сих пор помнит… Хакамаду.

   — Ну, официальных лидеров всего двое, — не утерпел тов.Бататов.

   — А неофициальных лидеров не бывает, — отрезал мужик. — Либо ты Лидер, либо пришел высморкаться без носового платка.

   Он в очередной раз вытер углом полотенца вспотевший лоб и, все более распаляясь, продолжил:

   — А пиво! Его, разного, сейчас больше, чем при Советской власти телеканалов было. Вот пришел человек в магазин за продуктами и что? Правильно, в растерянности стоит. Думать начинает, решает, что выбрать. А где появляются мысли, там — разброд и шатания. От размышлений весь вред в стране и идет. Раньше как? Определили тебе сверху пищевой набор, думай — не думай, его ты и съешь. А по четвергам суп из кильки в томате. Живот набил и — доволен. Думать не надо. Последний нетронутый заповедник советской власти оставался — общественные бани. Я только из-за этого сюда и хожу. Так ведь нет! И тут норовят испоганить. Вот что за козлятину вы сосёте? — обличающий указательный палец вперился в пространство между друзьями, но было понятно, что вопрос адресован к обоим.

   Пенсионер Волозов наклонил бутылку, которую держал в руке, взглянул на этикетку, отхлебнул.

   — Чешское пиво, «Старопраменский козел». Между прочим, вполне неплохое пиво.

   — Тьфу! — с досадой сплюнул собеседник. — В бане вот какое пиво пить положено! — И он потряс бутылкой «Жигулевского» местного пивзавода. — Из-за таких, как вы и не стало единства в стране, нет больше сплоченного народа.

   Мужчина отставил допитую бутылку и принялся натягивать на себя одежду, бормоча под нос, что весь отдых ему испоганили, и насколько же лучше было при Советской власти. После чего сунул под мышку влажный веник и не прощаясь ушел.

   А друзья продолжили пить чешское пиво.