Из разговора о нимфетках

Тогда я еще учился в школе, и, если и слышал о «Лолите», то совсем уж краем уха. Были, кажется, осенние каникулы - унылый ноябрь, голые деревья и аномальное для месяца обилие снега. Я, глупый юный романтик, решил провести законный отдых в деревне.
Поехали с братом вдвоем - тот еще младше меня. Наш домик стоял на краю крошечного поселения, едва ли насчитывающего десяток строений, многие из которых пустовали всегда, а почти все остальные заселялись только на лето, и ноябрь простаивали в пустоте и холоде. Тот вечер мы провели именно в своем доме, ощущая его краем мира, крошечным островком уходящего тепла, добытого из остатков заготовленных в августе дров, и света пары тусклых ламп. Волшебный вечер.
Утром мы позавтракали из своих запасов и выдвинулись в деревню побольше. То есть, в просто настоящую деревню, которая не в три двора. В дом, где жила раньше девочка, с которой я виделся несколько раз в одно из предшествующих лет, отставшее от момента повествования на два или три года. Я не помню впечатления при первом знакомстве, но почему-то ее образ всплыл из глубин души несколько позже и не давал покоя, впившись в меня осколком забытого сна. Ту, первую, позабытую, теперешний я мог бы, смакуя пропадающую сладость ностальгии, назвать нимфеткой; но была ли она ей хоть когда-нибудь, я честно ответить не могу. Ту, с которой встретился в этом бессмысленном путешествии, уже в другом доме (они с отцом скопили денег и съехали от деда с бабкой) я хотел бы наделить едва уловимым ароматом того уходящего нимфеточного свойства, но снова не уверен в справедливости этого.
...Мало кто тогда желал давать нам взамен на нашу скромную помощь крышу над головой. В конце концов, на последнюю ночь нас приютила одна одинокая бабушка, у которой в те дни как раз гостила маленькая внучка. Внучке, кажется, шел тогда всего восьмой год (впрочем, тут я взял среднее арифметическое: то ли у нее тоже были каникулы, то ли она только еще жила предвкушением школы). Я любил, искренне и светло любил детей еще с возраста, который никогда не вспомню, от которого остались лишь теплые слепые чувства. Склонен объяснять это рассказами матери о моей любви к брату, проявляемой еще до того, как спустя полтора года после меня он родился. И очень долго еще я был наполнен подобным чувством до краев, к детям и ко всем симпатичным мне существам, защищал и заботился. Я был готов, кажется, еще тогда влюбиться по-настоящему, хоть и выражая это по-детски. Я был готов всегда.
И эта девочка, эта звонкая и неугомонная девочка со сверкающими на солнце волосами, вновь наполнила меня чувствами, которые давно начали расплескиваться из внутренней чаши. Я играл с ней, уделял время, возился если не как отец, то как добрый старший брат. Мой же брат почему-то казался ей «букой».
Минуло совсем немного времени после того, как все улеглись спать, когда она на цыпочках пробежала сквозь синюю дымку темноты. Я не спал тогда - наверное, думал о своей пассии, к которой, собственно, и приехал. И тут девчушка, смутно-обнаженная, гладкая, плавная, тонкая, отраженно сияющая в свете далекого фонаря, нависла сверху, и серебро ее волос (волшебная метаморфоза зимнего сумрака!) плавно стекало на мое лицо. Мы были так близко, что невероятно отчетливо ощущалось ее дыхание. Затем она откидывала голову, заливаясь сладким смехом - потому что мы шутили; она очаровательно неумело старалась делать это негромко - и потом опускала голову снова, и снова серебряные волосы попадали в мой улыбающийся рот. Я говорил, что они невкусные, и снова звучал заливистый смех, я много раз повторял это, и я лгал; а ей нравилось так надо мной шутить. Я беседовал с ней оживленно, хоть и шепотом, и остроумно, не забывая, конечно, что говорю с ребенком; и никогда до того мои мысли не были такими звонкими. В то же время, все тело щекотали опасность и неправильность происходящего, я не знал разумных способов это исправить, да и не желал того искренне... Ведь за те немногие годы моей жизни это крошечное женское существо почему-то оказалось подошедшим ближе всех, не побоявшимся, не отвратившимся, еще не испорченным чужими советами о том, какие мальчишки круты, а к каким стыдно и подойти близко, существом совершенно чистым, от которого меня, смотревшего на свои руки в тот миг и видевшего их совершенно черными, как и мысли, и сердце, меня, отвратительно осведомленного, отделяло лишь легкое одеяло и эфемерно-тонкая ткань детских трусиков. Конечно, я ни за что не позволил бы себе совершить с ней нечто плохое. Но каждый крошечный нервик моего организма разгорелся до предела от понимания необузданной эротичности происходящего.
Следующим утром мы с братом уехали в город, и я никогда больше не видел ту девчушку и не слышал о ней ничего, кроме того, что ее бабушка недавно почила. Надеюсь, все у нее хорошо. Уверен, выросла она красавицей.