Мать пьеса

Денис МАРКЕЛОВ




МАТЬ
Драма в трёх действиях

Действующие лица
(в порядке появления)

Ольга Яковлевна
Савелий Петрович
Настасья
Вика
Оля
Павлик
Мать Оли
Генрих
Первый клиент
Второй клиент
Участковый












ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Раздвигается занавес
На пустой сцене, почти в кромешной темноте звучат девичьи всхлипы и тонкий голос произносит: «Мама, прости...» Голос срывается на плач, захлёбывается этой фразой, и в луче света, идущего от театрального прожектора мы замечаем тумбочку, на которой стоит цветной парадный фотопортрет  сорокапятилетней женщины. Перед этой тумбочкой на коленях стоит зареванная почти голая  девушка лет шестнадцати и на разные лады повторяет фразу «Мама, прости...» Это Оля. Она не чувствует своей неодетости.
Луч прожектора постепенно гаснет. Тумбочка и портрет тонут во мраке.

В темноте надрывно звонит будильник.
С его звоном сцена заливается светом, и мы видим, что на диване лежит тридцатидвухлетняя  женщина. Это повзрослевшая Оля - Ольга Яковлевна Зубова.
На тумбочке стоит тот же портрет, только теперь он отмечен траурной лентой. Вместе с будильником начинает подавать голос и дверной звонок.
Ольга Яковлевна пробуждается от этой какофонии,
оглядывается, смотрит на циферблат будильника.

Ольга Яковлевна. Ой, мамочки. Проспала. А это они, они приехали. Договаривались же на половину шестого. Ой,  господи... (Подбегает к входной двери, смотрит в глазок) Сейчас, сейчас.
Ольга Яковлевна отпирает дверь и впускает визитёров. Это семейная пара из пригорода. Савелий Петрович, его супруга Настасья и их шестнадцатилетняя дочь Вика. Вика одета довольно модно и жует жевательную резинку.
Савелий Петрович. Не разбудили?
Ольга Яковлевна (смущаясь). Если по правде, да. Спасибо.
Савелий Петрович. За что?
Ольга Яковлевна. А мне кошмар снится. Я недавно мать схоронила, с тех пор по ночам плохо сплю.
Савелий Петрович. Сочувствую. Однако.
Анастасия (мужу) Савва, мы по делу приехали (Вике) Не горбись. И это, выплюнь эту гадость немедленно.
Вика (наставительно).  Мамочка, это «Орбит» У нас в общаге все его жуют. Он от кариеса помогает. Восстанавливает кислотный баланс во рту.
Анастасия. Не дерзи матери. Лучше вот поздоровайся... ( Пауза).
Ольга Яковлевна (подсказывает). С Ольгой Яковлевной.
Вика. Здрастьте.
Анастасия. Вот, на постой определяем. В общаге боязно оставлять. А о вас мы много хорошего слыхали. Нам вахтёрша в общаге всё про вас рассказала. Незамужняя, говорит, живёт, как монахиня. Это и хорошо. Будет, кому за Викой присмотреть. А то она у нас бойкая. Ветер, знаете, и в голове. И там - в заднем месте. Вот  девять классов закончила. Мы её в райцентр учиться послали. Дома всё равно сидеть нечего. От безделья и спиться недолго.
Савелий Петрович. Настя.  (Ольге Яковлевне) Вы её меньше слушайте. Она у меня балаболка. Трещит, что сорока. И на дочь часто наговаривает. Девочка у нас послушная, чистенькая. Мы даже справку от гинеколога можем предоставить. Она у нас ничём кроме свинки в детстве  не болела.
Вика (с укором) Папа...
Савелий Петрович. Молчу.
Савелий Петрович целует дочь в макушку, та недовольно дёргает головой.
Ольга Яковлевна. Вы с дороги -  может, чаю хотите?
Савелий Петрович. Да мы только  деньги отдать. Да с Вами определиться насчёт там всего прочего.
Анастасия. Деньги будем поквартально платить. Нам так знаете удобно. Вике на прокорм кое-какую убоинку станем привозить. Чай, она у нас одна. Как-то знаете, не сложилось.
Савва Петрович. Я тоже, если что там по хозяйству. Мы -  люди простые. А дочка одна - вот такая шутка.
Ольга Яковлевна. Вот и отлично. А чай мы с вами всё-таки выпьем. Раздевайтесь, раздевайтесь. Смотрите, девочка Ваша совсем запарилась.
Настасья и Вика снимают верхнюю одежду, разуваются.
Савелий Петрович косится на дверь.
Савелий Петрович. Я пойду. Вещи Викины принесу. А то там наш козлик без привязи.
Уходит.
Ольга Яковлевна. Идёмте.
Вика.  Тётя Оля, вы «Рамштайн» любите?
Настасья. Доча. Иди, руки помой.
Вика. А я от него тащусь (Смеётся)
Вика скрывается в ванной комнате.
Настасья (с плохо скрытой заинтересованностью) А мамаша Ваша, отчего померла?
Ольга Яковлевна. От сердечной недостаточности. Она у меня сердцем страдала. Страдалица была.
Настасья. У нас в селе мужики  всё больше от пьянства дохнут. Мужик сейчас не тот пошёл, что цыпленок квёлый.
Ольга Яковлевна. Да, конечно.
Настасья. И знаете, у меня к вам просьба будет. Чтобы Вика сюда парней не водила. А то в её возрасте, ноги, что бутоны цветочные, сами от тепла раскрываются.
Вика ( выходя из ванны). А у вас там прикольно.
Ольга Яковлевна. Вы, какой чай предпочитаете?
Настасья Чёрный. Байковый. Со слоном...
Ольга Яковлевна. А у меня только «Ахмад».
Настасья. Ничего. Сойдёт и «Ахмад». (Прислушивается). Идёт. Он у меня стеснительный. Боялась, запрётся сейчас в машине, газету читать станет.
Входит Савелий Петрович.
В руках у него две внушительных размеров дорожные сумки.
Савелий Петрович. Куда поставить.
Ольга Яковлевна. В мою комнату. В мою прежнюю комнату.

Савелий Петрович вносит сумки в комнату.
Савелий Петрович. Вы там с ней построже. Если чего, сразу звоните. Мы тогда быстро мозги ей вправим. А то знаете, баловаться стала. Полгода назад с сигаретой поймали. А сейчас боимся, не загуляла бы. Нынче девчонки только об этом и думают.
Ольга Яковлевна. Не беспокойтесь. Если, что я сама Вам позвоню. Девочка Ваша мне нравится. Хорошая девочка.
Савелий Петрович. А вы, что одиноки, или уже замужем побывали. Не похожи вы что-то на замужнюю.
Ольга Яковлевна. Сеул.
Савелий Петрович. Это по-каковски.
Ольга. По-французски. «Одинокая».
Настасья. Савелий.
Савелий Петрович и Ольга Яковлевна входят в кухню.
Вика исподлобья смотрит от отца,
делая вид, что изнемогает от духоты.
На плите закипает чайник.
Ольга Яковлевна. А у меня тут чайник поспел.
Вика. Чайник - не ягода. Поспеть не может.
Ольга Яковлевна (мягко). Верно.
Вика. А вы часто глупости говорите?
Настасья. Виктория!
Вика. Я уже шестнадцать лет, как Виктория. Я не виновата, что меня так назвали. А чайник всё равно не ягода, блин...
Ольга Яковлевна (разливая чай).  Не ругайте Вику. Это я глупость сморозила.
Вика. Вот назло вам кавалера заведу. Он меня в Москву увезет. Мы с ним богатыми будем. И ни в какое село я не вернусь.
Савелий Петрович. Вот видите. Ужасный характер.
Ольга Яковлевна. Я тоже в таком возрасте в каждом мужчине видела принца. Вот и осталась одна.
Вика. Вы специально так говорите. Чтобы меня подразнить. И перед моей мамой выслужиться. Я знаю, что вам велели за мной следить. Они думают, что я в подоле принесу, или СПИДом заражусь. А я -  не дура. Я знаю, как предохраняться. Нам учительница биологии обо всём рассказала. И не обязательно коитусом заниматься. Можно и петтингом. А через него СПИД не передаётся.
Савелий Петрович. Вика.
Вика. Молчу, папочка...
(Пьют чай).
Вика (недовольно). У вас чашки мылом пахнут. Пойду, вещи разберу.
(Уходит,
намурлыкивая, одну из арий Христа)
Савелий Петрович. Видите.
Ольга Яковлевна. Переходный возраст. Я в её годы тоже бунтовала.
Настасья. Спасибо за чай (мужу). Пошли, Савелий.
Савелий Петрович  достаёт из кармана куртки деньги. Отсчитывает несколько крупных купюр.
Савелий Петрович. Вот на первое время. Это мы виноваты. Много воли ей дали. Настасья, пошли.
Идут в прихожую, торопливо одеваются.
 Ольга Яковлевна косится на дверь комнаты, где скрылась Вика.
Ольга Яковлевна. А с дочкой разве не попрощаетесь?
Настасья. А мы с ней уже попрощались. Сами ведь слышали, в село, говорит, не вернусь.
(Ольга Яковлевна провожает родителей постоялицы)
Ольга Яковлевна. Странно, как не родные. И эта Вика. Странная она какая-то. Ершистая. Словно её из детдома взяли.
(Из комнаты выходит почти голая Вика.)
Вика. Уехали?
Ольга Яковлевна. Да. А ты что это нагишом.
Вика. Так у вас тут прямо Аравийская пустыня. Вы вообще окна расклеиваете когда-нибудь.
Ольга Яковлевна. Моя мать боялась сквозняков. Мы вообще очень редко открывали форточки
Вика. Вы думаете, что я шлюшка.
Ольга Яковлевна. Ничего такого я не думаю. Я тебя слишком плохо знаю.
Вика. А на квартиру пустили. Не бойтесь, я тут у вас ничего красть не стану. Да у вас и красть то нечего.
Ольга Яковлевна. Ты права...
Вика. Я приму душ ладно.
(Скрывается за дверью ванной комнаты).
Ольга Яковлевна. Вот и поговорили. Но всё-таки, как она похожа на меня. Только я была не такой дерзкой, не такой колкой. Я была похожа на куклу из парафина. Мать мной вертела, как хотела. Учителя знали её нрав и ставили мне «пятёрки»...  Я сама удивлялась той лёгкости, с какой их получаю. А они всё сыпались, как из рога изобилия. Наверное, всё дело было в моем отце, или в моём деде. Мальчишки держались от меня в стороне, только один - он всегда обращал на меня внимание - обычный троечник. Однажды он подарил мне на Восьмое марта ветку мимозы - когда-то это был дефицит. Я пригласила его домой заниматься алгеброй. И... Мне должно было исполниться шестнадцать через три месяца.
(Проходит в комнату и берёт с тумбочки портрет покойной матери.)
Я хорошо запомнила этот день. День моего преступления. Я запомнила, как щебетала ему на ухо всякие глупости. Щебетала, радуясь тому, что мой голос кому-то приятен. Что не надо доказывать свою нужность людям. Он слушал меня и смотрел куда-то в сторону - а мне было душно в своём зимнем пальто, в этой дурацкой форме с белоснежным передником, а ля дореволюционая горнишная, с этими манжетами и воротничком, который постоянно пачкался. Мы поднялись на лифте. Я знала, что ему хочется поцеловать меня в губы, но я боялась растаять, боялась, что останусь водой в своих сапогах, словно сказочная Снегурочка. А затем. Затем.
(Садится на диван и закрывает глаза)
Затемнение.
Затем свет начинает медленно наполнять комнату.
Предметы как бы молодеют и слышно,
 как в дверях неуверенно шуршит ключ.
В прихожей появляется раскрасневшаяся и довольная Оля.
За ней довольно серый парнишка с влюблённым взором.
Иногда в этом взоре мелькает похотливое любопытство
Это Павлик - одноклассник Оли.
Оля (шутливо). Павлик, фу!
Павлик встаёт в позу провинившегося пуделя. Оля хохочет.
Оля. Ну, хватит. Хватит. Учти, у нас тут прямо Сахара. Когда нет дома мамы - я снимаю с себя всё до нитки и ставлю диск с записями Баха. (Понимает, что сказала лишнее и слегка краснеет) Ну, что ты, как не живой!
Павлик. Оля, я люблю тебя.
Оля. Замолчи. Павлик. Ты всегда такой глупый, или только по понедельникам. Мать мне строго настрого запретила мне думать о любви. И вообще это пошло, Павлик.
Павлик. Ты не бойся. Я буду, я буду смотреть в сторону. Вот на этот календарь. Это кто?
Оля. Алла Пугачёва. (Пауза) Павлик, ты, правда, меня... хочешь?..
(Молчание)
Оля расстёгивает шубку на груди и кладёт руку Павлика себе под левую грудь.
 Тот молча повинуется воле любимой.

Оля. Вот слушай. Оно бьётся. Оно бьётся только ради тебя. Знаешь, ведь я всё поняла, когда ты мне подарил ту дурацкую мимозу. Я не люблю такие глупые цветы, от них только вонь. Да и мама стала бы спрашивать. Она всех подозревает. Меня, отца. Она даже следит, когда я моюсь в ванной. Специально запрещает мне закрываться на щеколду. Павлик, я ты знаешь, как предохраняться. Мне говорили, что мужчины знают... всё...
о сексе.
Павлик (краснея) Надо купить презерватив. Мне парни говорили, что он стоит четыре копейки.
Оля. Мама даёт мне по двугривенному на буфет. Мы купим сразу пять. Слышишь, мы купим сразу... пять презервативов. Я буду их прятать от всех. А потом, потом, потом я отдамся тебе. Ты ведь хочешь увидеть меня голой?!
Затемнение.
Затем вновь всё возвращается в настоящее. Ольга Яковлевна сидит на диване. В ванной комнате возится Вика. Она осторожно открывает дверь и, пригнувшись, проскакивает мимо гостиной. На голове Вики полотенце в форме тюрбана.

Вика. Спит, кажется. А может, померла, а я за шумом воды и не услышала. Этого только не доставало. Я ведь ей никто. Просто так... Что-то вроде приблудной кошки. Да и предки то же хороши, определили на постой к первой попавшейся. Я, может быть, не просила их об этом. А всё папочка. Тряпка. Урод. Вот возьму, и назло им забеременею. Я ничего ещё. (встаёт на цыпочки и подходит к зеркалу, принимая позы древнегреческих нимф).  Не зря папочка забеспокоился. А может быть он мне и отец вовсе. Такое ведь тоже бывает. И вообще взрослые любят врать. Они мне постоянно врут. Говорят, что я красивая. А у меня только кожа и кости. И вообще на таких девчонок порядочные парни внимания не обращают.
Ольга Яковлевна приоткрывает глаза и смотрит на голую постоялицу.
Вика ничего не замечает, она кокетничает перед собственным отражением.
Ольга Яковлевна. Вика, ты закрыла воду?
Вика вздрагивает

Вика. Вы, что - того? Я блин едва не обоссалась из-за вас. И часто это у вас бывает?
Ольга Яковлевна. Что?
Вика. Часто вы засыпаете? Может,  вообще в летаргический сон впадёте...
Ольга Яковлевна. Я просто плохо спала ночью. Меня мучила бессонница.
Вика. А, по-моему, вы всё врёте. Вы вообще на взрослую не похожи. Мне кажется, что взрослые те же дети, только притворяются взрослыми. Я ведь тоже стану притворяться.
Ольга Яковлевна. Зачем?
Вика. Да так проще. Ведь, если правду говорить, тебя в психушку запрут.
Ольга Яковлевна. Это кто тебе сказал.
Вика. Савелий Петрович.
Ольга Яковлевна. Что же ты его папой не зовёшь.
Вика. А я почём знаю. Вообще кто его знает, может это вы моя мама. Сами же говорили, что я на Вас похожа.
Ольга Яковлевна. Это так... к слову.
Вика. Вот и врёте. А можно я одеваться не буду? Мне жарко тут.
Ольга Яковлевна.  Как хочешь. Что делать, если ты - нудистка...
Вика. Я не нудистка. Я так просто. (Пауза) Вы думаете, я - красивая?
Ольга Яковлевна. Конечно.
Вика. Я не толстая?
Ольга Яковлевна. В самый раз.
Вика. А то в общаге, когда я в душе мылась, соседка по комнате сказала, что я - толстая корова...
Ольга Яковлевна (примиряющее). Это она пошутила. Ты вполне прилично развита для своих лет.
Вика. Я знаю, мама просила вас за мной следить. Чтобы я сюда парней не водила, и вообще. Они мне совсем не нравятся... ( Пауза) А у Вас был парень?
Ольга Яковлевна. Ну, допустим, да. Это было в школе.
Вика. В школе не считается. Там обязательно кто-то в кого-то влюбляется. Это несерьёзно
Ольга Яковлевна. Иногда - серьёзно.

Вика. Это если перед ним трусы снять. Но я не собираюсь так сразу. Мне страшно. А мама считает, что я здесь сопьюсь или лягу под кого-нибудь. А мне что под парня ложиться, что под танк. (Взрывается) И вообще не пяльтесь на меня. Смотрите лучше на шифоньер. Я не хочу. Отвернитесь. Я оденусь.
Ольга Яковлевна. Ты же говорила, что тебе - жарко?!
Вика. Я пошутила...
Ольга Яковлевна закрывает глаза затемнение

Когда свет вновь загорается, мы оказываемся в той же комнате, но в прошлом.
На диване сидит Павлик. На нём лишь нелепые сатиновые трусы. Перед ним, словно на экзамене, стоит голая Оля. У её ног, словно ореол из снега лежат смятые трусики.
Оля (запинаясь). Я готова...
Павлик медленно открывает глаза.
В это мгновение у него начинается эрекция.
Павлик. А твоя мама?..
Оля. У неё сегодня занятия в кружке по макраме. (Подходит ближе). Теперь - ты...
Павлик. Что?
Оля. Сними трусы. А что там с ним?
Павлик. Не знаю...
Оля. У тебя это, что - впервые?
Павлик. Нет, было три раза. Один раз, когда к доске отказался выходить.
Оля. Павлик.  Ты, правда, меня любишь?
Павлик. Конечно. Этот детектор лжи не соврёт.
Оля. Тогда поцелуй меня. В губы.
Оля приближается к Павлику,
а тот лихорадочно стаскивает повлажневшие от волнения трусы.
Оля. Ты чего?
Павлик. Я готов.
Оля. Как пионер?
Павлик тянется губами к губам Оли.
От волнения оба на какое-то время глохнут
и не слышат, как в двери шоркает ключ.
Дверь медленно открывается, и в прихожей появляется модно одетая,
 но расстроенная и недовольная жизнью женщина. Это мать Оли. Она слышит
 возню в гостиной и, не спеша, приближается к двери, наблюдая за поведением дочери
и её гостя.
Павлик и Оля слились в поцелуе. Этот поцелуй сблизил их,
и Павлик пытается овладеть Олей. Он валит нё на кровать и...

Мать Оли бросается на юных любовников и пытается разнять их, словно шкодливых щенков. Оля вскрикивает и пытается притвориться шаром,
прижимая колени к животу, и пряча от матери свое, так и неповреждённое лоно.
Павлик. Кто вы?
Мать Оли. Я её мать. Убирайся вон, грязный развратник
Оля (защищаясь). Мама, это он, он сказал мне, чтобы я разделась.
Павлик отбегает в сторону и пытается скрыть свою наготу. Он поскальзывается и падает на пол.
Оля бросается к нему на помощь.
Она выглядит испуганно и нелепо,
словно бы снимается в порнофильме


На какое-то время мы возвращаемся в настоящее. Ольга Яковлевна сидит рядом с  Викой. Постоялица выглядит очень серьёзной.
Вика. И что было потом?
Ольга Яковлевна. Павлика выгнали. А меня оставили в комнате, в чём мать родила. Я не впервые была полностью розовой вне ванны. Но теперь это было как-то слишком мерзко. Я была, была никем. Никем. Преступной девчонкой, которая не оправдала доверия.
Вика. И вы не пытались протестовать? Кусаться, кричать?
Ольга Яковлевна. Это было бесполезно. Мать пила чай, варила себе еду. Она забыла обо мне. А на улице было очень холодно. Я подходила к балконной двери, дышала на стекло и представляла, как выхожу туда, в снег, перелезаю через перила. Я чувствовала холод чугунных перил. Они обжигали мою промежность. Точно так же, как обжигал бы её хлёсткий ремень. Я боялась порки. Этот страх засел во мне с детства. Я боялась стать ещё более грязной, совсем грязной.
Затемнение.
Оля стоит у двери, уткнув лоб в холодное стекло. В комнату тихо и безразлично входит  ей мать. Она входит так, как входит человек в совершенно пустую комнату. Взгляд вошедшей избегает встречи с обнажённой дочерью
Оля. Мама... Прости.
Мать Оли. Ты ещё можешь открывать рот? Ты, которая только что занималась такой мерзостью. Ты даже парня путного не могла себе выбрать. Ты - ничтожество, дрянь. Ты вся в своего глупого отца. Он был таким же ничтожеством. Как и этот парнишка, впрочем. Завтра ты поёдёшь в милицию, пойдёшь и напишешь, что он пытался тебя изнасиловать.
Оля. Это неправда. Я сама предложила ему заняться любовью. Я первая разделась перед ним.
Мать Оли. Вот как? Значит, я воспитала шлюху?
Оля (с отчаянием). Мама...
Мать Оли. У тебя больше нет матери... Ты... Ты противна мне.
Оля оборачивается и пытается броситься в объятия своей родительницы, но та уворачивается, отталкивает дочь. Оля пытается удержать мать, становится на колени и обнимает её за бёдра.

Мать Оли. Ты хочешь унижаться? Прекрасно. Вот так и стой, но не передо мной, а перед моим портретом, стой и повторяй каждую минуту: «Прости, мама!».
Затемнение.
Ольга Яковлевна сидит на диване. Рядом притихшая Вика.
Ольга Яковлевна. Это было противно мерзко. Мать выключила свет. Точнее, она не включила его. А я так испугалась, что не могла заставить себя приблизиться к выключателю. Я лишь тупо повторяла: «Мама, прости». Повторяла и прислушивалась к тому, что происходит у меня в животе. Я боялась стать ещё более несчастной.
Вика. Вы, разве вы не попытались потом, в другом месте. Я просто думаю, что вы любили этого мальчика.
Ольга Яковлевна. Мне было любопытно и только. И ещё мать хотела, чтобы я предала его. А Павлик. Он тогда разочаровал меня. Хотя... Я всё-таки переспала с ним. Переспала. Я... ни о чём не думала  тогда, а потом,  потом...
Занавес





ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.
Последний день года. В гостиной стоит куцая, довольно нелепая ель с поблёкшими игрушками.  В комнате нечто среднее между порядком и беспорядком. Ольги Яковлевны нет дома. Она, наверняка, пошла, пополнять гастрономические запасы.
В коридоре слышно, как осторожно открывают входную дверь. Затем в прихожей слышны радостные голоса, шорох снимаемой верхней одежды. В комнату вбегает Вика. Она очень  вызывающе одета с претензией на взрослость и самостоятельность.
Вика. Генрих, иди сюда!
Входит Генрих. Это довольно красивый и модно упакованный парень.
На вид ему можно дать лет двадцать-двадцать пять.
Генрих. Классно устроилась. Слушай, а давай сразу. Быстрее начнём - быстрее кончим.
Вика. Нет только в Новом году. Мне так хочется. Я уже всё решила, всё спланировала. Даже вот в дневнике отметила - вот смотри - «Секс с Генрихом»
Вика показывает Генриху раскрытый ежедневник.
Генрих. А эта твоя хозяйка, позволит?
Вика. А я её даже спрашивать не стану. Я - это я, она - это она. И всё, и прекрасно. А почему тебя назвали Генрихом?
Генрих. Ну, назвали и назвали. Вообще по паспорту я Геннадий.
Вика. Тёзка Зюганова.
Генрих (раздраженно). Да ещё крокодила Гены. Знаешь, если у человека мерзкое имя - то жизнь тоже мерзкая. А моё имя, словно ножом по стеклу скребут. Вот я и подсократил его немного. Генрих. Тот же нож - но как эффектно - разящий удар - и всё...
Вика. Слушай, Генрих, а ты меня не убьёшь? А то тут мне про одного Генриха такого понарассказали. Он сначала женился. Затем трахал несчастную, а потом убивал. Просто маньяк какой-то. Слушай. А ты, правда, хочешь, чтобы мы? Ведь на тебя и Клеопатра стойку сделала.
Генрих. Эта кукла? Да у неё ни мозгов, ни фантазии. И вообще она фригидна.
Вика. А я. Я - развратна, да?
Генрих. У тебя есть шарм, крошка. Ты... с тобой интересно. А твоя Клеопатра дальняя родственница Барби.
Вика (недоверчиво). А я, значит - нет.
Генрих. Ты совсем другая. Вот я могу смотреть тебе в глаза. А у Клеопатры, у неё везде одни гениталии. А когда она улыбается.
Вика. Её рот похож на ****у.
Генрих. Давай лучше позаботимся о нашем праздничном ужине. Тут когда-нибудь открывают окна?
Вика. Здесь предпочитают ходить голыми.
Генрих. А это идея. Знаешь, если мы будем нагими, то мы будем, в общем, мы будем.
Вика. Я поняла. Ты хочешь привыкнуть ко мне.
Вика прячется за ёлку.
Генрих молча оглядывает комнату.
Он слышит, как Вика шуршит своими модными вещами.


Вика (выпархивая из-за ёлки в едва заметных трусиках) Вуаля...
Генрих. Вполне прилично. Правда, от трусиков можно тоже избавиться.
Вика (стаскивая трусики). Вот так... Теперь ты. Знаешь, мне будет спокойнее, если и ты будешь голым. Ведь тогда ты ничего не сможешь украсть



Генрих (смеясь). Верно.
Генрих начинает раздеваться. Он делает  это нарочито красиво,
 словно бы артист
 стрип-бара для стареющих нимфоманок.
Голая Вика радостно подпрыгивает от восторга.

Вика (бросаясь целовать Генриха). Вау...
Генрих. Время, крошка. Пора вспомнить о самом главном.
Вика. Одна жратва на уме.
Вика и Генрих уходят на кухню.
Затемнение.
На авансцене появляется Ольга Яковлевна. В её руках внушительные фирменные пакеты. Она очень устала, ставит их на пол и начинает мысленно подсчитывать потраченные деньги.
Ольга Яковлевна. Ой, устала. Чертовски устала. Но ничего пройдёт эта ночь бездумной радости и всё станет, как раньше. Всё станет привычно и серо. Вика будет мне дерзить. А я... я буду наслаждаться её юностью. А ведь у меня могла быть такая же дочь, но, увы. Я не смогла её отстоять. Испугалась, пошла на поводу у матери. Я думала, что поступаю правильно. А теперь я остаюсь одна, как постепенно мертвеющее дерево-пустоцвет.
Когда-то мне казалось, что я знаю всю свою жизнь наперед, что жизнь, это как школьное сочинение, но за него ставит отметку не учитель, а кто-то другой, бог или судьба - не столь важно. Когда тебе шестнадцать ты не чувствуешь течения времени. Оно летит сквозь тебя, не сдвигая с места. Всё кажется таким простым, что иногда от лёгкости захватывает дух. Ты перестаешь ощущать то, что валит с ног твоих близких. Тебе непонятна чужая странная тревога. Тебе не страшно то, что так далеко, а местные страхи тебя вовсе не касаются.
Я всё-таки переспала с Павликом. Он ужасно стеснялся и пригласил на свидание своего старшего брата, который вернулся из армии... Но тот не пришёл. И тогда мы...

Кухня. Голая Оля натягивает школьный передник.
Павлик стоит  в позе ведущего в игре в прятки
и громко считает до ста.
Павлик. 98, 99, 100...
Оля. Готова.
Павлик поворачивается
Павлик. А зачем ты разделась?
Ольга. Во-первых, тут ужасно жарко, а во-вторых, во-вторых, я решила сегодня стать твоей женщиной.
Павлик. Кем?
Оля. Твоей женщиной. Ну, переспать. Не бойся, это не страшно. Я просто лягу рядом с тобой.
Павлик. И проснёшься в мокрой постели. У меня энурез. С такой болезнью в армию не берут. И ещё у меня математические способности. Я могу в уме трёхзначные числа перемнаживать.
Оля. Перемножать.
Павлик. Какая разница.
Оля. Ну, перемножь 123 на 321...
Павлик на мгновение задумывается

Павлик. Тридцать девять тысяч четыреста восемьдесят три.
Оля ищет чистый листок бумаги
 и торопливо перепроверяет результат  «в столбик»
Оля. Верно...
Павлик. Разумеется.
Оля. А твоя мама не нагрянет, как моя?..
Павлик. Моя мама уехала с отцом в Кисловодск. А бабка только завтра заявится. Она сегодня сутки в котельной дежурит.
Оля. Только ты потом не лыбься, как идиот. И вообще, понимаешь, это всего лишь опыт. Обычный опыт. Как на уроке химии. Иногда он бывает неудачным. Происходит взрыв, лопается реторта.
Павлик. А давай вообще... без постели!
Оля. Ты, что струсил?
Павлик мнётся и машинально прикрывает член раскрытой ладонью.
Павлик. Давай, ты сядешь на стол, а я попытаюсь войти в тебя. Я видел, так одна тётя и дядя во французском фильме...
Оля. Слушай, а это прикольно.
Оля садится на стол и разводит ноги, как бабочка - крылья.

Затемнение
Вновь на авансцене Ольга Яковлевна. Она держит в руках связку ключей.


Ольга Яковлевна. С третьей попытки он попал в меня. Точнее, мой запасной рот смог заглотать его сардельку.. Только это мне совсем не понравилось, было больно и стыдно Я видел его лицо и оно было диким и глупым. Я пыталась не смотреть на него, но всё равно смотрела, смотрела, смотрела - и он, в общем, он кончил в меня. А потом я узнала, что беременна. К этому времени он уже перешёл в другую школу. Мама не хотела позора, она заставила меня пойти к врачу, но потом, потом, я не смогла сесть в это ужасное кресло и дотянула до последнего. А потом, потом у меня родилась дочь. И я написала отказ от неё, написала, стыдясь себя, его и это нелепое существо.

Кухня. Генрих и Вика совмещают петтинг с готовкой.
Вика. Хватит меня за попу хватать. Лучше бы хлеба нарезал.
Генрих. Давай без острых предметов. А то самокастрируюсь нафиг.
Вика. Я же тебе сказала, только после боя курантов.
Генрих. После боя у меня может не встать.
Вика. А чего тогда взялся? Знаешь, у нас в деревне таких малохольных, куда подальше посылали.
Генрих. И куда же?
Вика. Кого на хрен, а кого и на лесоповал. Если уж собрался, так давай. И елдой зря не тряси.
Слышно шорканья ключа в двери.
Вика . Ольга Яковлевна ( Генриху) . Дуй в мою комнату, живо. И запрись там где-нибудь. Или нет, лучше в ванну. Скажу, что ты из общаги, у них горячей воды по неделям не бывает. Если что... я тебе три раза в дверь постучу - откроешь тогда

Генрих, стараясь не быть комичным, бежит в ванную.
В прихожей снимает пальто Ольга Яковлевна. Она нарочито интеллигентна и нетороплива. Подходит к зеркалу, тщательно разглядывает макияж.
Затем проходит на кухню.
Вика ( заправляя салат). Здрастьте...
Ольга Яковлевна. Викуля, ты опять голая!
Вика (стыдливо). Так жарко, Ольга Яковлевна. А форточки открывать - верная простуда. Да и кого мне стесняться - ключи ведь только у вас.
Ольга Яковлевна. А если бы я была не одна?
Вика. Бросьте. И кого вы сюда приведёте. Сами потом изнервничаетесь. Меня гулять ушлёте, чтобы зря глаза не мозолила. Вы же налоговиков до дрожи в коленках боитесь. А они на ваши крохи и зариться не собираются. Что с бедной бюджетницы взять?!
Ольга Яковлевна. Так, ладно философии. Я, между прочим, собираюсь пировать в этом году. Мне премию дали.
Вика. Это за что?
Ольга Яковлевна. За мой каторжный труд. (Шлёпает квартирантку по попе) Вика сегодня мы будем  белыми людьми.
Вика. Тогда я пойду, искупнусь... Ладно?
Ольга Яковлевна делает неопределенный жест.
Вика идёт в ванную и стучит трижды в дверь.
Генрих приоткрывает дверь,
и Вика проскальзывает в щель,
как нитка в игольное ушко.
Ольга Яковлевна. А так бы кисла одна, как замоченное бельё. Нет, с юными веселее. И чего я тогда так быстро сдалась. Слава богу, грех на душу не взяла. И ведь живёт где-то моя девочка. Тоже ведь человек. А я... Я сегодня детишек на детской площадке видела. Такие красивые, нарядные. Курят, правда, но ничего, сейчас это модно. Мы, помнится, жвачку любили жевать. Тогда она дефицитом была - жвачка-то. Жвачка и юбки варёные, они едва трусы прикрывали. А некоторые девчонки так форсили, что волосня во все стороны лезла. Я однажды попыталась натянуть, так потом чуть со стыда и страха не умерла. Ноги кривые. И ещё вся глаза пялят, как на манекен. Лучше уж миди или макси - в них ты себя загадочной чувствуешь. Словно бы у тебя между ног ларец с драгоценностями. Мама всё меня всякими мерзостями пугала - сифилисом, гонореей. Я этого до ужаса боялась, и ещё рожать. Думала, умру. Однако, ничего - мне кесарево по медицинским показаниям сделали. А у Вики таз широкий, вытолкнет, как-нибудь. Наверняка сюда мальчика притащила. И ничего, не всё девочке со мной куковать. Я ведь уже старая - пятый десяток скоро разменяю.
(Подходит к окну.)
В это мгновение из ванной комнаты выбегает Генрих,
словно спортсмен ныряет в комнату Вики.
Ольга Яковлевна. Вот, ангел пролетел. Наверное, полетел детей с праздником поздравлять. Ой, какую же ерунду я несу. Ангел. Ангел. Так померещилось. Ладно, сейчас котлеток паровых наделаем. Я специально пять килограмм картошки купила,  для гарнира. Мясо отборное.  Сало, правда, подкачало, но ничего. Это даже хорошо иногда. Жирное вредно. Холестерин повышается, то да сё. ( Лезет в шкаф и достаёт электрическую мясорубку) Вот, на день рождения подарили. Чтобы у меня жизнь лучше стала. А то я больше пощусь. В Бога толком не верю, а пощусь... Так, на всякий случай.
Достаёт приготовленное мясо, сало, смотрит в окно.
Из ванной выходит Вика.
Вика. Ольга Яковлевна, а, правда, я голая  на нимфу похожа?
Ольга Яковлевна. Все юные девушки - нимфы. А те, кому нет ещё восемнадцать лет - нимфетки. Ты читала роман Владимира Набокова «Лолита»?
Вика. Не-а... У нас библиотека дурацкая была - всякий мусор только и по программе кое-что. А это интересный роман?
Ольга Яковлевна. Так, по- моему, гадкий. После него трудно полюбить кого-нибудь.
Вика. Ольга Яковлевна. А Вы научите меня лобок брить. А то я просто замучилась с этой волоснёй. Даже подружки смеются. Бритые, говорят, скорее себе мальчиков находят.
Ольга Яковлевна. Хочешь стать обычной куколкой?
Вика. Я хочу жить. Просто жить. Мне скучно, скучно. Каждый день как другой. Этот техникум проклятый и всё, всё... Я ведь даже разговор толком поддержать не могу. Всякие глупости с языка срываются. Понимаю, что зря языком треплю, а остановиться сил не хватает.
Ольга Яковлевна. Ну, хватит на себя наговаривать. Ты - девочка умная, красивая. Смотри только, глупостей не натвори. Это ведь просто делается - глупости-то.
Вика и Ольга Яковлевна начинают хозяйничать.
Гудит мясорубка, из её нутра лезет фарш.
Ольга Яковлевна. Сейчас котлеток налепим, картошки наварим. А там с маслицем и Новый Год встретим. Ты смотри Деда Мороза не серди. А то весь год плохим будет.
Вика. А я не верю в Деда Мороза.
Ольга Яковлевна. А я почти до конца школы верила. Мне уж невестой быть пора, а всё в дедушку сказочного веру. Всё сказку жду. В детстве стану на табуретку и всем, кто ни придёт, стишок про ёлочку рассказываю. А мне аплодируют, и конфеты шоколадные дарят. Конфеты «Гулливер» - знаешь такие? Начинка из вафель, а сверху глазурь шоколадная.
Вика. А мне мама Настя ничего такого не дарила. У нас и ёлки толком не было. Мама говорила, что грех ёлки для глупостей рубить. А я не любила Новый Год чего хорошего - просто старше становишься - и всё. Ведь мне страсть как взрослеть не хотелось. Вот, думала, повзрослею, и меня совсем замечать перестанут. Скажут, иди, работай. А пока ты маленькая - бездельничай - не хочу.
Ольга Яковлевна. Глупая ты...
Вика ( обидчиво) И вовсе не глупая. Я вот техникум окончу, бухгалтером буду. А то и в институт пойду на экономиста учиться. Заочно, конечно. А может быть, не пойду. Буду фотомоделью. Или натурщицей. Мне бы только совершеннолетие справить. А может хорошо, что я пока несовершеннолетняя. У меня теперь каждый мужик в руках. Только, что позволит себе лишнее, я ведь могу на него заявление написать. Мол, совращал, принуждал. Верно?
Ольга Яковлевна. Верно. Только когда сама захочешь, не убережешься. Потом плакать станешь, да поздно.
Вика. А я плакать не буду. Пусть эти козлы плачут. Тут мне один предлагал через задний проход отдаться. Мол, гарантировано без залёта и вообще круто это - с дерьмом силой соревноваться. Я отказала. Говорят там бактерий, видимо, ни видимо. Рак кишок можно заработать - и вообще. Не гигиенично это как-то.
Ольга Яковлевна. Ты так скоро вниз упадёшь. Бывает, висит яблоко на ветке, вроде бы спелое, бочок краснеет, прямо-таки в рот просится. А червячок дырочку продёлал в яблочке этом, и гниёт оно потихоньку. Вот и ты гниёшь. Уж лучше разом упасть, чем людей обманывать.
Вика. Что-то Вы не упали. Живёте, как у Христа за пазухой. С родителей моих деньги получаете. А меня в болото толкаете. Завидуете, небось?
Ольга Яковлевна. Чему?
Вика. Да красоте моей. Телу моему. Вот я стою перед вами голая, и мне не стыдно. А вам стрёмно догола раздеться. Я же видела вас, случайно подсмотрела, когда вы из ванной в туалет бегали. У вас зад-то весь в целлюлите. И вообще, старая вы уже, Ольга Яковлевна.
Ольга Яковлевна. А ты злая. Кстати, твоя мама и папа мне деньги должны за следующий квартал.
.Вика. А если не заплатят, вы меня на улицу выгоните? Или может, работать заставите? Полы вам мыть, картошку чистить. А может, вы мамкой моей будете?
Ольга Яковлевна. Кем?
Вика. Мамкой. Ну, у путан завсегда мамки бывают. Деньги  отбирают. заставляют с мужиками в койку ложиться. Вот и вы телом моим будете деньгу грести. Только предупреждаю, я без презика не согласна.
Ольга Яковлевна. Ви-ика!?
Вика. Только не гоните там пургу, что мол, неприлично. Что вы со мной сделаете? В угол поставите, или голышом на мороз, как там Герду, отправите? Только я не Герда, а вы - не Снежная Королева...
Ольга Яковлевна. Да, как ты смеешь, да я тебя...

Ольга Яковлевна срывается с места и бежит в комнату с целью найти брючный ремень и физически наказать Вику.
Затемнение

Гостиная. Вбегает Ольга Яковлевна и довольно споро ищёт ремень.
В азарте поисков она не замечает, как к ней приближается голый Генрих.
 Он ловко закрывает ей глаза
и соприкасается членом с её,  разом напрягшимися ягодицами.
Генрих. Ку-ку!
Ольга Яковлевна. Это не смешно Вика! Прекрати немедленно. И вообще, кто тебе разрешал брать мои вещи?
Генрих. А это не Вика. Это я - её друг. Я тут слышал кое-что. Как вы угрожали моей девочке. Как склоняли её к занятиям проституцией.
Ольга Яковлевна. Молодой человек!
Генрих.  А я уже четверть века молодой человек. И учтите, если вы попытаетесь наклепать на меня, я всё стану отрицать. Я ни разу не прикасался к Вике. Зато вы.
Ольга Яковлевна. Так, это вы предлагали ей заняться анальным сексом! Вы - мерзкий мальчишка.
Генрих. А вы - старая развратница. Вы трахаете себя  искусственным членом. Небось, запираетесь на множество запоров, а уж затем...
Ольга Яковлевна (робко, как бы отвечая на вопрос теста). Я делаю это в ванне.
Генрих. А ты такая же, как Вика. Ты также трясёшься от страха. И не надо прикидываться взрослой. Сейчас вам ужасно хочется опорожнить свой мочевой пузырь. Ведь, правда?
Ольга. Да...
Генрих. И ещё тебе хочется, чтобы тебя выпороли. Чтобы ты стояла на коленях, а тебя били ремнём. А ты бы плакала, и роняла на ковёр свою мочу.
Ольга. Да, я хочу этого.
Генрих (громко)  Вика....
Вбегает Вика. Её пальцы испачканы в мясном фарше
Генрих (разворачивая Ольгу Яковлевну лицом к вошедшей Вике) Сейчас тётя Оля исполнит по заявкам зрителей новогодний стриптиз. А затем - мы её выпорем ремешком. Моим ремешком. Я ведь новогодний дед-детосек.
Вика. Там котлеты подгореть могут.
Генрих. Убавь огонь, дура... (Ольге Яковлевне) Ты ведь не хочешь, чтобы котлеты подгорели?
(Ольга Яковлевна молча качает головой,
и, незаметно для себя,
тянется к взмокшей от стыда и страха промежности).
Генрих (ласково). Вот и чудненько. А теперь мы поставим что-нибудь весёленькое. Что-нибудь ритмичное.
Звучит музыка. Ольга Яковлевна начинает робко, как марионетка, оголять себя. Она кажется пьяной и совсем не похожей на взрослую женщину, скорее это нашкодившая школьница в материнской одежде.
Генрих  (оставшейся в едва заметных трусиках, О. Я.). Вот, молодец. Теперь ещё немного, и ты получишь свою награду.
Ольга Яковлевна стыдливо оголяет вспотевший от ужаса лобок.

Вика. Пойду... огонь прикручу.
Уходит, но скоро возвращается.
Вика. Всё о, кей.
Генрих (Ольге Яковлевне). На колени, встань.
Ольга Яковлевна опускается на колени.
Вика. Тётя Оля, расслабьтесь. Меня знаете, сколько раз пороли. Я уже стала экспертом в этом деле.
Генрих вытаскивает из кучи одежды поясной ремень
и, сложив его вдвое, наносит по ягодицам Ольги
Яковлевны первый удар.
Затемнение.

Между вторым и третьим действием проходит три месяца...

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Квартира Ольги Яковлевны. Здесь уже нет прежнего будничного уюта. В гостиной устроено нечто вроде гостевой комнаты.
У телевизора видеомагнитофон.  Входит Генрих. Он слегка раздосадован и пьян.
Генрих. Надо скоро будет линять. К этому флэту уже принюхиваются. А, в общем, что я теряю. Взрослая тётя совратила малолетку. Точнее, это я их совратил. И ничего они не докажут. Это стареющей диве даже приятно, что её там ласкают. Она же - мазохистка. Её в детстве не допороли. А с Викой ещё можно поиграть. Снять её в каком-нибудь порноролике. Она пока ещё свежа, как только что сделанная колбаса. Люблю свежатинку. Я ведь по духу своему охотник. Люблю всё добиваться сам. И жертв теперь мне не надо. Они меня бесят. Уж лучше без жертв. Вот...
(Достаёт из кармана пару листов. Разворачивает и читает).
Я, имярек, не имею никаких претензий к Поплавскому Генриху Васильевичу, что говорится - документ.  Бумага. Это теперь всем показывать можно. Сами захотели. Как говорится - всё по закону. По закону природы. Коли ты одинокая - готовься, что тебя охомутают.  А бабёнка ничего. Лона даже кое-кому нравится. Всякому по вкусу. Кто там училку отодрать мечтает, кто начальницу. А она тебе и училка, и начальница, и мама родная. А Вика - та на любимую одноклассницу и сестру родную похожа. Всякий хочет сестру родную отыметь. Ну, не родную, так двоюродную. Я сам вокруг своей кузины круги нарезал. Хотел её до одурения мозгов. Чуть в петлю не залез сдуру. Вообще, когда девочка девушкой становится - пиши: «пропало». Из неё такая энергия прёт - что твой Чернобыль взрывается. А потом такая радиация любовная, такие осадки. Главное, не попасть под горячую руку. А то вечером она прямо готова - а на утро, о своей непорочности слёзы лить собирается - сезон дождей в Индостане. (Смотрит на часы). Ну, скоро уже первые гости пожалуют. Тут у нас не бордель, а клиника секс-услуг прямо.
В гостиной появляются Вика и Ольга Яковлевна.
На обеих, только дорогие чулки и туфли на каблуке.
Чулки вместе с поясом. На лицах обеих  путан
горделивое презрение.
Вика. Ольга Яковлевна. Вы задницу не подтёрли. От вас какашками пахнет.
Ольга Яковлевна. Это от тебя пахнет, деревенщина. От тебя навозом за километр разит.
Вика. Так я хоть клиентам нравлюсь. А вас они за столик для закусок держат. Вы же ни на что другое не годитесь. Говорят, вы в школе отличницей были. Если бы не поеблись ненароком - в институт без экзаменов прошли бы. А так.
Ольга Яковлевна. Да, что ты можешь знать? Мокрощёлка ты гадкая. Ты ведь даже не пыталась сопротивляться. Тебе нравится, когда тебя во все дырки дрючат. И не только эти козлы. Но и Генрих. Тебе всегда мало. Ты у нас ненасытная.
Вика. Так я в Вас пошла. Я же ваша плоть и кровь. Вы, мамочка меня такой родили, а потом в детдом сплавить хотели - как фекалию в унитаз. Только я у вас не из зада вылезла, а из манды.
Ольга Яковлевна. Да, как ты смеешь...
Вика. А давайте ради хохмы соцсоревнование устроим. У моего папаши приёмного дома вымпел на стенке висел - профиль Ленина белым силуэтом и слова золотые:
«Победителю социалистического соревнования». Ну, что - слабо?..
Ольга Яковлевна. Вся в отца. Тот тоже ****уном был. Латентным, правда. Всё пытался у меня взглядом дырку в платье прожечь, и лифчик расстегнуть  силой мысли - телепат хренов. Я сама не пойму чего это на него запала. Ведь был обычным уродцем, всё имя своё оправдывал - «Павел - по латыни значит - «малый»». А я всё из себя непорочную деву строила. Думала, стану парадом командовать. А сама в это болото по шейку и провалилась. Сейчас бы все свои детские фотографии сожгла бы. Не хочу на эту честную идиотку смотреть. Хорошо, когда к твоей ****е никто руки не тянет: тогда, можно из себя, бог весть кого, строить. А так.
Вика. А я если бы вас не встретила, тоже честной была. Это вы мне всю жизнь испортили. Вы  и папаша с мамашей приёмные. Какого ляда они на ту реку попёрлись. Вот и утонули на фиг. А мне их не жалко. Они ведь глупыми были. Даже правду мне сказать, ума не хватило. И назвали меня по-дурацки. Какая я к чёрту Виктория. Виктория бы на карачках не стояла и *** мужской не лизала.  Знаете, а вот вам Ваше имя подходит. Оля, Оленька. Оленька - голенькая. Классная  рифма. (Смеётся и в ритме частушки декламирует)
«Раз стояла Оленька
Совершенно голенькая.
К ней парнишки подбежали.
Олю в жопу отъебали»
Ну, как клёво.
Ольга Яковлевна. А вы злая, Виктория Павловна.
Вика. Да, я злая. Злая. Знаете, мне хочется всё-всё забыть. Взять и утечь обратно, в член своего папаши. На фига он меня создал, не мог подрочить, идиот. И почему я маяться должна. Из-за вашей трусости, да?..
.Ольга. Мы с Павликом тебе жизнь дали. Точнее я дала. Я... Я аборт не сделала, и Павлика на нары не посадила. Пожалела, мальчика. Он мне почти ничего плохого и не сделал. Так, просто побаловался чуток
Вика. Знаете, а у меня предчувствие. Вы с ним перепихнётесь. и я перепихнусь. Классно будет, свальный грех на троих.

Входит Генрих. У него в руках кружка Эсмарха.
Он вешает её,
 на едва приметный на стене, гвоздь
 и пошло улыбается.
Генрих. Так, милые. Ну-ка быстро раздвинули половинки. Надо вам очистительную клизму сделать. А то захочет клиент ваши недра исследовать, а там просто залежи кала.
Знаете, то, что было когда-то едой должно покоиться в братской могиле, именуемой попросту - «унитаз».
Вика. На раз-два - что ли.
Генрих. Если хотите, можете посчитаться. Точнее я посчитаю.
(Считает)
Шла голубка мимо сети,
А за нею злые дети.
Кук-мак, Кук-мак.
Разжимай скорей кулак.

Вас первой опроцедурю, Ольга Яковлевна.
Ольга Яковлевна идёт к дивану,
достаёт из-под думки серо-зелёную клеёнку,
сложенную вчетверо. Расправляет её  и стелет на диван.
Затем ложится на него вверх ягодицами.
Вика (во время процедуры в сторону). А классная у неё задница. Только вот глупая, как пробка. Бывает умные задницы, а эта глупая - то на порку, то на клизму нарывается. И теперь ходит вся побитая, как ей перед трусами не стыдно, ума не приложу. Правда, они уже и не встречаются почти. Просто заговор какой-то - вот моя попка любит красивые трусики. Она и не марает их совсем. Это оттого, что я соблюдаю гигиену. Без презика не ебусь, а если уж пойду по-большому, то из моего ануса можно суп хлебать, как из тарелки фарфоровой. Теперь вот пойдёт в сортир остатки своего богатства выбрасывать. И дерьмо у неё какое-то скучное, это потому, что она ест всякую мерзость. Картошку, капусту. От этого и дерьмо у неё скучное, а вот мое то апельсином пахнет, то лимоном.
Ольга Яковлевна (сквозь зубы). А-а-а-а...
С трудом дождавшись, когда Генрих вынет своё «орудие пытки»,
 вскакивает и, словно ощипанная бройлерная курица бежит в санузел.

Генрих. Теперь - Вы, сударыня...
Вика. Пусть эта дура просрётся сначала.
Генрих. Ладно. Да у тебя и дерьмо такое сладенькое. Словно не дерьмо, а крем шоколадный. И вообще не пойму, чего это ты согласилась. Могли бы вдвоём на этой мымре верхом ездить.
Вика. А мне её жалко. Она ведь не виновата, что я её своей мамой считаю. И ненавижу потому. А вот ты, Генрих, - козёл. И всегда был козлом. То просто был трахальщик. А теперь в «коты» записался. Я ведь могу и ментам написать, так тебе тоже быстро очко прочистят.
Генрих. Молчи, сиротка. Дала мне - и молчи. А то святую из себя строить взялась - по****ушка. Не думал, что всё так быстро будет.
Вика. Что быстро?
Генрих. Всё. Только ты на деньги папаши моего нацелилась. Думала, поеду с тобой под венец на «Мерсе», поедем с тобой вокруг мира на роскошном лайнере. Только не будет этого. Надоест, я тебя в Стамбул продам. Там таких глупеньких любят.
Из туалета боком, словно побитая собака, выходит Ольга Яковлевна.
Генрих. Вот и всё (Вике) Ложись.
Вика подходит и ложится на диван
так,  словно бы на пляжный топчан или стол для массажа.
В комнату входит Ольга Яковлевна.
Ольга Яковлевна (в сторону). Какая у неё красивая попа. Просто идеальная попа. Такая же попа была у Афродиты. Впрочем, зачем бессмертным -  попа? Для того, чтобы сидеть? Интересно, от амброзии бывает много кала? Вот если бы так разом очистить душу. Сделать клизму и вытащить всё - весь страх, весь гной. Всё то, что отравляет её изнутри. Я ведь могла пойти в милицию, заложить этого подонка. Но тогда бы забрали бы и её. Её - мою девочку. Интересно, а каким стал Павлик? Я помню, как он тыкался в меня своим дурацким писуном, как щенок носом в свою кормёжную миску. А потом была боль, такая же, как бывает, когда у тебя вырывают зуб, или впервые бьют ремнём, я пыталась избавиться от этой боли, хотелось, чтобы, наконец, вошёл в меня. Вошёл и, и...
Затемнение
В темноте слышен особый звонок
Вспыхивает свет, и Генрих спешит к входной двери.
Открывает и впускает странного человека.
В нём с трудом можно угадать прежнего Павлика.
 Это - Первый клиент.
Генрих. Добро пожаловать в Рай. Вы кого предпочитаете - Школьницу или Учительницу?
Первый клиент. А у меня есть выбор?
Генрих. Разумеется. Тут вполне безопасно. Все Ваши сексуальные фантазии будут удовлетворены. Так - кого?
Первый клиент. Пожалуй - Школьницу. Я, знаете, с детства мечтал стать директором школы. Я бы вызывал к себе в кабинет красивых девушек - и...
По лицу Первого клиента ползёт гримаса вожделения.
Генрих. Вот и отлично. У нас есть настоящая школьница. Вам, как в голубом или в коричневом.
Первый клиент. То есть?
Генрих. Ну, в платье, или в костюме.
Первый клиент. В платье. С парадным фартуком... Я хочу, чтобы всё было как раньше. Я уже много раз представлял себе, как заставляю страдать одну девочку. Какая она послушная мне, и я... я... (закатывает глаза).
Генрих. Тихо. Тихо. У нас есть сценарий. Вы пришли к родителям ученицы, но не застали тех дома. Они уехали в санаторий. Вас впустила в дом виновница вашего визита. Вы вожделеете её. А она вожделеет Вас. Раз два три.
Вталкивает Первого клиента в комнату.

На диване в старой школьной форме сидит Вика.
Она задумчива и слегка похотлива. Входит Первый Клиент.
Вика. Виталий Михайлович.
Первый клиент. Да, Виталий Михайлович. Я, между прочим, пришёл к твоим родителям, Костикова.
Вика. А они уехали. Мама в санаторий, а папа в командировку. Они оставили меня одну, без присмотра. Слава Богу, вы пришли, и за мной теперь будет, кому присмотреть.
Встаёт и походкой солистки кабаре
 приближается к оторопевшему Первому Клиенту.
Вика (кладя ладонь клиента себе на лиф платья). Слышите, как бьётся моё сердце. Оно теперь всегда так спешит. Может быть я слегка влюблена в Вас. Вы такой строгий в школе. Я просто схожу с ума, когда вижу Вас, мой повелитель.
Первый клиент. Костикова!
Вика. Да. Виталий Михайлович. (Смотрит на ширинку гостя) О, а ваш приятель уже проснулся. Он такой забавный. Можно я с ним поздороваюсь?
Вика становится на колени и осторожно расстегивает ширинку гостя и вытаскивает довольно вялый крючковатый член.
Вика (хихикая). Какой он у тебя маленький. Но миленький...
Первый клиент. Он мой самый лучший друг, Костикова. Не обижай его.
Вика. Мне кажется, что ему пора слегка потолстеть (Приникает губами к вялой «директорской» плоти) Как вкусно.
Первый клиент расплывается в глупой похотливой улыбке.
Свободной от миньета рукой Вика отыскивает собственное влагалище
 и продолжает доставлять удовольствие самой себе.

Первый клиент. Мне никогда не было так хо-о-ро-шо.
(Кончает в лицо Вики).
Вика. Какая сладкая у вас сперма. В детстве бабушка давала мне сырые яйца, она так на сырой белок похожа.
Вика встаёт в полный рост и как бы, между прочим,
скидывает с плеч крылья передника. Затем она, поигрывая всем телом, расстегивает застёжку на груди.
Первый клиент в полуступоре наблюдает за раздевающейся девушкой.
Вика. Виталий Михайлович, а почему вы не отмените в школе эту дурацкую форму? В классах ужасно жарко, мы потеем, как хорошо, если бы мы все были голыми...
Первый клиент. Голыми? Это мысль.
Вика. Это было бы классно. Мы бы лучше учились. Когда мне попадается сложная задача, я раздеваюсь догола, и задача решается в один момент. Вот сейчас у меня сложности по алгебре (Кокетливо) Не поможете? (Вика осторожно раздевает гостя ниже пояса.)
Псевдо-директор стоит, стреноженый
 собственными брюками.
 Вика между тем пускает в ход свои спелые грудки,
 ублажая ими, словно двумя губками пенис гостя.

Генрих (прячась в коридоре). Ничего себе Папик. Я бы его на перо бы поставил. Видно сразу - импотент и подкаблучник. От него страхом и похотью за километр разит. Небось, эти сто долларов целых полгода копил. А Вика молодец. Славно она грудёшками работает.  Вообще в каждой девушке на дне души, словно нильский крокодил, лежит ****ь. А мужики. Мужики тоже хороши. Особенно эти - бухгалтера и педагоги. Им ведь тоже хочется власти. Пусть короткой, мгновенной. Пусть даже во сне. Во сне они - дьяволы и супермены, а в жизни шарахаются от каждого ППСника. (Смотрит на часы) А часики себе идут, идут. Вот час пройдёт, другого кренделя запущу. Тому то ли главбухшу, то ли жену шефа подавай. Тоже мне урод. У самого хвостик с гулькин нос, а туда же в супермены лезет. Я бы таким уродам в детстве тотальное обрезание делал. Они ведь мир своей вонью поганят - смердят себе, как шакалы. Этот говорил, что собирался  педагогом стать, только его выставили с третьего курса за хронические хвосты. А теперь, видимо, размечтался. Интересно, а какой он в жизни?
К Генриху приближается  Ольга Яковлевна.
 Она кажется одновременно пьяной и уставшей.
Ольга Яковлевна (в сторону). Это он. Нисколько не изменился. И вообще такие не меняются, они вообще по жизни козлы. И я любила такое ничтожество. От его взгляда у меня начиналось активное сердцебиение, и сразу влажнели трусики. Именно ему я подарила свою невинность. А теперь он забавляется с собственной дочерью, и даже не знает об этом. Правду говорят, что мужчинам нравится инцест. Они трусы и боятся всего незнакомого. А разве плохо жить с теми, кого хорошо знаешь, от кого не ждёшь подлости? Не знаю. Я вообще поглупела в последнее время. Ужасно поглупела. Точнее я только прикидывалась умной, знать наизусть закон Ома, еще не значит быть умной. Умные люди обычно кажутся совершенными идиотами. А глупцы наоборот, как странно - правда? Получается, что я всегда была очень глупой. А Вика? Она повзрослеет, научится не краснеть, быть равнодушной. Она смирится со своим сиротством. Она пойдёт по предназначенной только ей дороге. Ну, и что страшного, что она продаёт себя? Она же никого не обманывает, она жертвует только своим телом, тем, что и так принадлежит ей. А разве я сама не торговала собой. Разумеется, я не отсасывала учителю математики. Но я же притворялась, что понимаю его предмет. А это гораздо гаже, чем просто трогать чужой член языком. (Задумывается). Наверное, меня бы вырвало, если бы он предложил мне это. Хотя  я бы не посмела отказаться. Покорно бы встала на колени и стала сосать.
Генрих (замечая Ольгу Яковлевну). Марш в кухню, дура. Тебя позовут, когда надо
Ольга Яковлевна с достоинством показывает Генриху голый зад.
Первый клиент (смотрит на часы). Мне пора, Костикова. У тебя будет четвертная пятёрка по физике. Только, пожалуйста, не жуй на уроках эту ужасный «Бубульгум».
Вика. Хорошо, Виталий Михайлович. Тогда уж и вы не трогайте меня за попу, когда к доске вызываете. А то я ведь могу не сдержаться...
Первый клиент (с интересом). И что?
Вика. Пукнуть...
Затемнение
Генрих. Эй, дамочки мои, готовьтесь второго клиента принимать. Так, уважаемая О.Я, задницу мы вам очистили, макияж вы себе подправили и вообще готовы на все сто процентов. А вообще скоро мы с вами далеко поедем отсюда. Надо квартирку эту сменить. А то примелькались мы, за нами уже слежку устроили. Девчонка вот техникум свой прогуливает, непорядок. Эдак, до тюрьмы и сумы доебстись можно.
Вика. Слышь ты, урод. Меня можешь хоть раком ставить, а маму не смей. Я  тебя удушить, готова за такие штучки. Мерзавец ты, Генрих. Да и что от вас ждать. Генрихи - все козлы.
Ольга Яковлевна. Слышь ты, пижон драный. Ты ведь говно по сравнению с моей дочерью.
Генрих. Цыц мне... Вы, милейшие, только трахаться и способны. Вот ты, наверняка всё позабыла, чему тебе в техникуме учили. Теперь у тебя баланс не бухгалтерский. А мамаше твоей нравится, что на её дыру хоть чей-то винтик нашёлся
(Звонок в дверь)
Генрих. Готовность номер один. Так, Вика, быстренько оделась, портфель взяла. Выйдешь по моему сигналу. Будешь изображать вернувшуюся из школы дочь. Больше испуга, страха. Этот урод мечтает сыграть роль не то налётчика, не то садиста-любовника.
(Вика прячется на кухне)
(Звонок в дверь)
Генрих (направляясь к двери). Так, на исходные. О.Я. - на диван, а ты  в ванной посиди.
(Путаны расходятся).
Так отлично, Вот с этого мы с тройным коэффициентом плату сдерём. Так, на всякий случай. Стенки тут толстые, но всё равно, бережёного бог бережёт. Айн, цвей, дрей.
Открывает дверь. На пороге клиент №2.
Он одет в стиле сантехник после энного вызова.
Второй клиент. Ну, что курочки ждут своего петушка?
Генрих. Ждут. Ждут. Деньги, пожалуйста. Как договаривались - половину вперёд.
Второй клиент. Лады... Вот сейчас, новенькие. Только что в банке взял.
Второй клиент расплачивается.
Генрих преувеличенно громко закрывает дверь
и уходит на задний план. Клиент встаёт на цыпочки
и крадётся в комнату.
Ольга Яковлевна. Что вам надо?
Второй клиент. Молчи курва! Я тут так, по делу зашёл. Ты мне, милая, задолжала кое-чего. Мы с тобой ещё за вчерашнее не расплатились.
Ольга Яковлевна. Да как вы смеете, я сейчас в милицию позвоню. У меня там знакомый работает, и вообще чего это вы позволяете.
Второй клиент. Ой, ненавижу училок. От тебя за версту школьным мелом пахнет, тошнит даже. Слушай, давай по-хорошему, отсосёшь мне, зад подставишь: и  мы разойдёмся, как два лайнера. - Ты - в Сан-Франциско, а я - в Гонолулу. А то ведь у меня ножик есть, специально у приятеля стырил. Он тут неподалёку обувь чинит, так я вот приметил и стащил. Этим ножиком можно любого человека, словно свинью зарезать.  Так что давай без глупостей - раз-два.
Ольга Яковлевна. Да, как вы смеете. Сейчас моя дочь их школы вернётся.
Второй клиент (заинтересованно). Дочь. Дочь - это прекрасно. Мы её попросим стриптиз станцевать. Пусть помастурбирует, пока я маме заднее место прочищать буду. Знаешь, а я ведь в медицинский институт поступать хотел, только вот то ли баллов не набрал, то ли мордой не вышел. Пришлось мне вместо проктолога сантехником работать. Хреновая специальность. Мы ведь для вас быдло, чумазые, а ведь сами вы даже прокладку не в состоянии поменять
Ну, давай, начнём, благославясь
.

Второй клиент с трудом расстёгивает ширинку и вываливает своего помятого жизнью «дружка». Ольга Яковлевна с презрением сморит на пенис клиента.
Второй клиент. Ну, что встала, приступай?!
Ольга Яковлевна. Да, сейчас.
Встает на колени и начинает робко полизывать ещё один половой орган
Второй клиент расплывается в похотливой улыбке.
Второй клиент. Вот умница. Ну, и корма у тебя, классная корма. Я всегда таких баб любил, у кого зад сердечком. Такие самые сладкие, и поебстись, и поговорить можно. А ты не стесняйся, не стесняйся. Это ведь хорошо, что ты теперь на коленках. Это даже для души пользительно. Я ведь тоже раньше гордый был, пока по шапке не дали. А теперь ползаю на карачках и не возникаю. Ну а теперь, грудками, грудками. Люблю ласку, как дитя сказку.
Ольга Яковлевна исполняет желание клиента
Второй клиент. Ну, ты мне за всех ответишь, за мою учительницу по алгебре, за начальницу-дуру, за супругу мою бывшую. Я тебе за всех ****юлей вставлю. И твоей дочурке тоже не мешало бы профилактику сделать. Вот потанцует она передо мной голенькая, сразу гордыни у неё поубудет. Давай, давай, не смотри, что он маленький, он, если к нему с сердцем подойти, таким гигантом становится.
(В комнату входит Вика в форменном платье)
Вика (радостно). Мама, мне пятёрку поставили за контрольную работу по математике.
Второй клиент. Ой-ля-ля. Какая пташка к нам в силки запорхнула?! Давай-ка, милая, порадуй дяденьку, станцуй-ка сарабанду на столике. Я люблю, когда такие недотроги ляжками и грудками трясут. У меня от этого уровень адреналина растёт.
(Вика старательно изображает испуг. С деланной неумелостью она  забирается на стол и начинает покачиваться: то ли от страха, то ли от особого усердия).

Второй клиент. Вот так, так, а теперь давай, превращайся в Еву.
(Вика начинает раздеваться).
Ольга Яковлевна (отрываясь от минета). Дочка, не смей.
Второй клиент. Молчи, билять.
(Вика старательно изображает из себя звезду стриптиза.
На ней только простенькие лифчик и трусики)

Вика (громко). Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой
( За пением Вики плохо слышно, как стучат в дверь).

Генрих (вбегая). Атас, менты...
Второй клиент. Что? (испугано). Мы так не договаривались. Я буду жаловаться
Вика бросает на голову клиента сначала лифчик, затем трусы.
Второй клиент бросается на неё и тотчас получает ногой в нос.
Вика. Граждане, пожар!
Генрих. Заткнись. Блин, вот только заговори мне, шалашовка малолетняя.
Вика начинает отбивать чечётку и петь патриотическую песню
Ольга Яковлевна. А завертелся, сучонок. Смотри на Колыму отправишься. Нам-то ничего не будет, мы - жертвы.
Генрих. Давай-ка на балкон, живо. (Второму клиенту) Поворачивайся, маргинал хренов. А то тебе в СИЗО зад на британский флаг порвут.
(Толкаясь и ругаясь, бегут к балконной двери, застревают в ней.)

Вика начинает петь «Марсельезу на ломаном французском языке.
Дверь с треском распахивается. В комнату вбегают Участковый и родители Вики.
Участковый. Стой, стрелять буду...
Настасья. Доченька.
Вика. Мама, ты с того света, да?
Настасья. Бог уберёг, доченька. Бог уберёг. Не захотел видно, чтобы нами раки лакомились. А машину, машину вытащили, там не глубоко было.
Участковый (Ольга Яковлевне). Вы бы гражданка прикрылись бы. Здесь, что - притон?
Ольга Яковлевна. Нет, здесь дружеская вечеринка. Так - обычная - секс-парти...
Савелий Петрович (Ольге Яковлевне). Как же вы, милая, всего лишь за полгода?
Ольга Яковлевна. А может я всегда такой была. Может меня с детства на панель тянуло. Может, у меня сексуальное бешенство. И вообще, Виктория - моя дочь. Моя... И я отвечаю за её плоть.
Настасья. Ты - мать? Падла ты - а не мать. Тебя удавить мало. Вот бывает же такая дрянь на свете. Живёт тихо, не злак, не плевела, а так - серединка на половинку. Ты тогда мне сразу не глянулась. Живёшь тихо, а толку от тебя мало. Думала, Вика тебе поможет, так ты её спортила, по кривой дорожке пустила, мразь ты. И сидеть будешь. По полной программе у меня сядешь.
Савелий Петрович. Не впервой людей губить?
Ольга Яковлевна. А кого я сгубила? (Вдруг пристально вглядывается в портрет матери). Мама, я не хотела, мама. Я правда не хотела. Я хорошая девочка. Мама, не ставь меня в угол. Мне холодно. Это они, они... (Указывает на сникших Генриха и Второго клиента). Это они сказали, они мне угрожали, мама...
Ольга Яковлевна улыбается, словно впервые нашкодившая пай-девочка.
Вика. Чего вы на неё смотрите. Она - чокнутая. Чокнутая. Это я всё придумала. Ведь она... она - глупая. Она - ребёнок. А мне денег шалых хотелось, любви, но чтобы по-взрослому.
Если сажать, так меня. Это я ей мстила, за всё мстила. За то, что жила с чужими людьми. За то, что не знала, зачем на свет родилась. Я сама хотела. Настасья. И меня ведь только в зад дрючили, девство моё берегли. А зря, я бы денег подкопила, обратно бы заштопалась. А потом мы с Генрихом сдристнули бы отсюда. Во Францию или в Штаты. Я бы там бутик модный открыла.
Вика спрыгивает со стола и походкой
прожжённой шлюхи подходит к участковому.

Можете меня арестовать. Это сама тут бардак завела. Этой вот всякую дрянь в еду подмешивала. И техникум я специально прогуливала. Обрыло мне с цифрами баловаться. Какой из меня бухгалтер. Так, дурацкая работа  (Савелию Петровичу и Настасье)  А, родители мои приёмные. Я ведь обрадовалась, когда мне сказали, что вы утонули. Были и сплыли. Ненавидела я вас. Люто ненавидела. Хотела вас мышьяком травануть, да испугалась. Очень испугалась. Едва не обоссалась от страха. А теперь, теперь мне плевать. Могу прямо здесь кучу навалить. Совершенно ничего не боюсь. Я ведь умерла. Давно умерла. Ещё в роддоме, когда плакала, плакала, да перестала, поняла, что никому не нужна...
Вика присаживается на корточки с таким расчетом чтобы запачкать калом новенькие туфли блюстителя порядка
Ольга Яковлевна. Остановите её. Остановите. (Бросается к балконной двери). Вика, прости меня...
ЗАНАВЕС