Любовник Музы и Фемиды поэт Дмитриев

     В 1775 году в толпе зевак, следивших за казнью Емельяна Пугачева, стоял пятнадцатилетний подросток, которому судьба впоследствии готовила блестящую будущность известного поэта и... российского генерал-прокурора.
 
   Но тогда малый, плача, глядел, как грозного бунтовщика Пугача распяли на помосте, а здоровенный палач, ухая, четвертовал вздрагивающее тело смутьяна.

   Звали этого свидетеля Иван Иванович Дмитриев. В своих мемуарах «Взгляд на мою жизнь» он оставил нам редкостное описание казни Пугачева. Мемуары эти произвели фурор великий, а впоследствии описание казни Пушкин перенес в свою «Историю Пугачевского бунта».

   Дмитриев родился в старинной дворянской семье в 1760 году, в Симбирской губернии. Но жизнь этого человека во многом так или иначе связана с нашим волжским краем.

  Неподалеку от Царицына жил на склоне лет его дядя, знаменитый в России астраханский генерал-губернатор Бекетов, быфший фаворит императрицы Елизаветы. Имя  его хранит название целого района современного Волгограда — Бекетовка.
  В роскошном дядином поместье «Отрада» (фонтаны, птицы певчие, скульптуры, фолианты, старинное оружие...)  любил бывать Дмитриев в годы молодые. Он и  часто проводил там летние месяцы. Сердце  будущего поэта пленила волжская природа. Кроме того, умный Бекетов, близко стоявший у продворной жизни и её козней, прошедший через войны с Пруссией и плен, освоивший глухомань волжскую,имел большое влияние на племянника. И  тот во многом унаследовал его образ мыслей и отношение к делу.
    Иван обучался в частных пансионатах Симбирска. Но бунт Пугачева,  неистового казака с Дона, вынудил отца Дмитриева спешно перебраться с семейством в Москву. Там   и прожили два года.
    В четырнадцать лет юнца поражает великолепием и шиком Санкт-Петербург и изнуряет служба, караулы, плац-парады в гвардейском Семеновском полку. Одна отрада была — сочинительство стихов, да и то поначалу настолько «скудных», что сам автор вышвыривал их вон.

   Но вот фортуна посулила удачу — он знакомится с Н. М. Карамзиным и
Г. Р. Державиным, которые окажут на него значительное литературное влияние. Так молодой поэт начинает «выбираться на прямой путь словесности».

    Изысканный дом поэта Державина (впоследствии тоже российского генерал-прокурора) стал той средой, где рождались идеи и сталкивались мнения,   оттачивалась эрудиция и остроумие, умение импровизировать и облекать мысли в блестящую словесную форму. Здесь было место встречи поэтов, артистов, юристов.
    Дмитриев сошелся с Фонвизиным, Капнистом, Богдановичем. В этом доме сформировалась та атмосфера творчества, что, как воздух, необходима начинающему поэту.

    Слава осенила его крылом, когда Карамзин поместил в «Московском журнале» в 1791 году подборку стихов и басен Дмитриева.
   «Читающая публика и даже критика восторгаются перлами, — поздравляли друзья, — особенно рукоплещет сказке «Модная жена» и песне «Голубок». Многие стихи поэта были положены на музыку и стали модными романсами.
   Белинский считал Дмитриева родоначальником «сказки в стихах». Итак, путь к  блистательному Парнасу был открыт!

    В 1794 году поэт отправляется в очередное путешествие в Царицын. Именно в это золотое лето он создает свои лучшие произведения, навеянные волжско-донскими мотивами, в том числе «Ермак», «К Волге».
     «О Волга!
     рек, озер краса,
    Глава, царица,
            честь и слава,
            О Волга, пышна,
величава!»

      Пейзажные красоты в его стихах связываются с казачьей вольницей, курганом атамана Степана Разина, другими историческими зарисовками.

   О,успехами Дмитриева, племянника своего, весьма польщен был и дядя Н. А. Бекетов!
Этот седой сенатор сам корпел на старости в тиши Отрады над стихами, а рядом сочинял мадригалы, эпиграммы и пародии любимый его племянник.
 
   Стихи Бекетова тоже издавались, известны были и его песни. Выходит, тяга к сочинительству была свойственна всему их роду.Вспомним, что Божьей искрой она ярко вспыхнула через столетие — в поэзии Александра Блока.

   Как мы   говорили, Дмитриев к влиятельному дяде, хлопотавшему об оседлости калмыков, развитии на Волге рыбных промыслов, земледелия и виноградарства, обустройстве немецких переселенцев, торговле с Персией, относился весьма почтительно и не пропускал случая навестить его в Отраде.
      Ведь это роскошное поместье, культурный центр Поволжья, знавали даже в столицах — Москве и Санкт-Петербурге.
     Сюда не преминули заезжать великосветские князья и графы, литераторы и ученые, следуя экипажами на лечение водами в немецкую колониюСарепту. Прокурор Военной коллегии, историк И.Н. Болтин хорошо был знаком с доктором Р. Виром из уютной Сарепты. Болтин издал затем в Петербурге интересную книгу о  ней и ее окрестностях.
    Дмитриеву пришлось написать «Стихи на кончину доктора Вира», в память о человеке, изучившем Ергенинские минеральные источники и бывшем одним из открывателей первого курорта в России:
              Расстались, Вир, с тобой,
расстались мы навек!
              Уж нет тебя, одно лишь имя остается...
              Поколь Сарептский ключ,
     тобою что открыт,
              Врачебную своих вод силу сохранит.

         Дмитриев пыльным и разбойным трактам предпочел вольный путь по Волге-матушке.
       «В продолжении того же года я отлучился в Царицын для свидания в последний раз с родным моим дядей Никитой Афанасьевичем Бекетовым. Всю дорогу совершал я по величавой Волге. Не могу и теперь вспомнить без удовольствия тех дней...», — писал он.
 
       Но этот плодотворный «самый пиитический год» для поэта оказался весьма печальным. Летом в Отраде, в каменном роскошном дворце умер Никита Бекетов. Эпитафия, начертанная рукой Дмитриева, гласила:
    «Воспитанник любви и счастия богини,
    Он сердца своего от них не развратил,
    Других обогащал, а сам, как стоик, жил
    И умер посреди безмолвия пустыни».

       Бездетный Бекетов не оставил после себя наследников (кстати, холостым умер и И. И. Дмитриев). Однако сенатор после себя завещал имение своим побочным дочерям Е.Н. Всеволожской и Смирновой. Племянникам Дмитриевым отписывал почему-то самую малость — 50 тысяч рублей. Хотя они, неизбалованные, и тому рады были!
    Но другая сторона завистливых Всеволожских воспротивилась и этому, и пошли-поехали тяжбы в Астрахани, куда Дмитриев выезжал в 1794 году.

     Дело через два года разбиралось в Петербургском Совестном суде, где интересы Дмитриева поддерживал Г.Р. Державин, подавший жалобу Екатерине II на нарушение законов... Оно было окончено лишь в 1803 году с пользой для Дмитриевых и благодаря Державину.

        Иван Дмитриев дослужил до полковника. А время-то было бурное — правил эксцентричный Павел I.

    В день Рождения Христова поэт поутру собирался поблагодарить государя за чин сей и заботу, да и объявить о своей желанной отставке. Да полицмейстер упредил — и доставил его прямо из постели в стылый императорский дворец.
 
    Гневный император Павел I объявил: «Выдворяю вас под арест по анонимному доносу — за посягательство на мою жизнь!».

     К счастью, улик супротив поэта не обнаружили, зато доносчика в три счета нашли и уличили. Пройдет время, и в заговоре, в котором Дмитриев не участвовал, Павел I найдет свою смерть.

     Если император из каземата направил атамана Платова  с хоперскими, бузулукскими, медведицкими и прочими казаками в авантюрный поход на Индию, то к Дмитриеву он проявил особую милость. По случаю коронации Павел расщедрился и определил стихотворца на «хорошее место» к генерал-прокурору Куракину.

     «Отсюда начинается ученичество мое в науке законоведения и знакомство с происками, эгоизмом, надменностью и раболепством», — вспоминал Дмитриев.

    Его, способного юриста, назначают затем обер-прокурором в Правительствующий Сенат. «Надо было не только значиться блюстителем законов, но и противостоять особам, украшенным сединами, знаками отличия. К тому же успевать ведать полицией и почтой, устройством дорог, школ и училищ. О, путь к богине правосудия Фемиде оказался непростым и даже тернистым».

    Его ретивое отношение к службе и отстаивание государственных интересов не нравилось властолюбивым  и корыстным сенаторам, графу Строганову, Заводскому, Храповицкому, даже собрату по перу Державину.

     Но стремительно продвигаясь в чинах, Дмитриев вдруг... подал в отставку, переселился в Москву и предался обильному сочинительству.
    И не зря! Одаренность, наконец, взяла свое. Три тома его стихов и романсов, воспевавших природу и красоту отчего края, имели большой успех в столицах и провинциях. Увы, эта пора продолжалась недолго.

     Молодой император Александр I решительно вызволил поэта из объятий Музы и вновь вручил ему скипетр сенатора. Дмитриев успешно расследует в Рязани махровые злоупотребления, в Костроме — серьезные проступки губернатора...

    Доверяя, государь назначил его министром юстиции и российским генерал-прокурором. На его мундире сияют теперь ордена святой Анны, святого Александра Невского.

    В то же время современники отмечали его простоту и доступность, заботу о подчиненных. Ободренный государем, генерал-прокурор энергично принялся за преобразования в судебной деятельности... но тут наткнулся на холодное непонимание.

Ведь будучи принципиальным, Дмитриев нажил себе немало врагов при дворе и теперь столкнулся с их яростным противодействием. А известность поэта среди любителей российской словесности вызывала к тому же зависть и ненависть у серых, хотя и высших чиновников.

    Тогда, исполнив последнее поручение императора о помощи жителям Москвы, пострадавшим в 1812 году от грабежей французских войск, он уходит в окончательную отставку и навсегда прощается с государственной службой!

   Посвящает себя без остатка литературным трудам.
Даже на закате жизни Дмитриев посещает кипучие ученые и писательские собрания; страстный книгочей, он собирает библиотеку и вообще не знает покоя.

    Смерть пришла к нему внезапно 3 октября 1837 года, и прах его покоится в Донском монастыре. Прекрасным литературным венком генерал-прокурору, любимцу Музы, стало семь его собраний сочинений, изданных с 1795 по 1893 годы.
      Выходит, у богини правосудия Фемиды были все основания ревновать его к другой богине — Музе.
                * * *