однажды мы все будем счастливы

Васильева Екатерина Игоревна.
Н. Тагил. Май 2011.

Однажды мы все будем счастливы.

 МАША. Я не думала, что так будет тяжело. Одно дело ходить и про себя это думать, а другое дело, вот так вот прийти и рассказать кому-то. Хотя, сюда же всем можно? А еще здесь пахнет вкусно, то есть, нет, я не за этим конечно пришла… Просто, вот как то с детства у меня это пошло, какие-то мысли не понятные, вот вбила себе это в голову. Вбила и все! Что меня никто не любит. Ну, хотя дети то не бывают виноватыми, это же все от взрослых идет. Так вот я с самого детства это чувствовала. Да я  и до сих пор, наверно, так считаю. Вот по любому меня не любили в детстве…. Да еще и она вечно повторяла: «За что тебя любить, Машка?» Так, конечно че, не за что. Я и не спорила. В общем, как-то еще с детства у нас там не заладилось…
Я вот как чувствовала, что меня в роддоме подменили. Да сто процентов подменили. Я всегда не как они была, никак все мои родственники. Просто я другая была, всегда другая. А она? А вот зачем она была какой-то уборщицей, да еще и в той школе, где я училась. Зачем? Вот зачем? Зачем было отдавать меня в эту школу? Это же все! Это ведь, значит, что для всех остальных детей, школа – это лучшие годы жизни, это целый этап жизни. Для кого-то, это может, вообще лучшее, что было в их жизни. А я? А у меня, что? Я ведь даже на перемены не выходила из класса. Я даже в туалет  школьный никогда не ходила. Ни разу в жизни.
 Нет, ну конечно, вы сейчас подумаете, что я жуть нагоняю на нее, что мне это все кажется, что она не со зла, что типо все родители желают нам добра и бла бла бла… Да я вообще, так подумала, а для чего рожают детей? Чтоб всю жизнь на нас злость срывать, чтоб винить нас в своих неудачах? Нет, правда, для чего? Вот я стану неудачницей, или там случится у меня чего-нибудь, так у меня сразу желание возникнет, родить бы сейчас. Вы хоть раз видели беременность, когда все хорошо, когда все на подъеме? Кто вообще думает об этом в такие минуты? А вот когда плохо, хреново на душе, вот тогда-то все залеты и случаются…
Я вот только одного понять не могу, почему она никогда не была на моей стороне, почему никогда не защищала меня? Да вот, даже, эти бабки у нас под балконом. Я их боялась, я всю жизнь боялась старух. Этих старух, которые целыми днями сидят на лавках у подъезда и ворчат и ворчат. Такое ощущение, что у них с момента пенсии жизнь остановилась.  И всегда такие страшные, что все детство мне казалось, что бабки это такие существа, которые ждут, когда кто-нибудь умрет в квартире, а они будут его имущество делить. Вот для того уже и сидят на лавках, чтоб быть наготове. Так вот я это тогда сразу разгадала в них и маме сказала, а ей как всегда ничего не интересно слышать. Тогда я решила одна действовать. Я тогда начала каждое утро по одному сырому яйцу с балкона сбрасывать, прямо перед бабками. Как проснусь, так сразу за яйцом и с балкона, хлобысь, и все, и на душе спокойней. Я это для того, чтоб знак подавать, что типо мы с мамой еще живые, что мы так-то еще тут, еще не померли, и нечего зарица на наше имущество. Так ведь я это и для маминой пользы делала, я вообще всю жизнь все для нас как лучше делала. А она вместо того чтоб похвалить меня, за то что я думаю за нас двоих, за то что я переживаю, отлупила меня, и сказала чтоб я шла, собирала  разбитые яйца с асфальта, и еще сказала что теперь это и будет мой завтрак. Ну, я и ходила и собирала, но только от своей этой привычки я не отказалась, потому что я была на сто процентов уверена, что как только настанет тот день, когда с нашего балкона не выпадет яйца, мы с мамой останемся на улице. Только вот еще одна проблема возникла. Бабки-то эти сначала матерились, что я продукты якобы перевожу, асфальт пачкаю, а потом у них скандал начался, разборки.  Потому что яйца-то мои они ловить стали. Вот и ругались, кто яйцо ловить будет. Так они потом в порядке очереди стояли  под балконом. Даже вычислили, в какое я примерно время скидываю. Так они чтоб совсем  не переругаться, решили календарь завести, и расписали по дням, кто в какое число яйцо будет ловить…. А потом у меня возникло желание им в лоб целится, а не в платок. Ну и залепила одной. Пускай. Зато она на всю жизнь запомнила, что мы с мамой еще живые…. Хотя, тут гордится-то особо не чем.  Но вот кто довел меня до этого? И ведь она их защищала, а меня заставляла потом ложечкой соскребать в стакан яйца с асфальта и домой нести, а она мне потом это жарила. А потом на тарелке передо мной кидала и говорила: «Ешь, злыдня, не подавись только». А я ела-ела, и совсем даже не подавилась. Да и какая я злыдня…
Понятно и с девками во дворе я тоже не дружила. Я ведь не такая была. Я у них могла только кукол отбирать, и в песок их зарывала. Нет, а что мне еще оставалась делать? Еще, один раз сандалии свои зарыла, и забыла в каком месте. Пришла домой босиком, а мама сказала, что ничего больше мне не купит, и что с это дня я всю жизнь буду ходить босиком, пока сама не выросту, и не куплю себе новые сандалии. И так я три дня ходила гулять босиком, а дети надо мной смеялись, и я заболела, и мама купила мне новые сандалии. Но зато, что все эти три дня надо мной смеялись, я всем девкам во дворе в волосы репей накидала, а они пошли ко мне домой, и нажаловались, и моей маме пришлось весь вечер вычесывать эти комочки из их волос, а мне весь вечер потом дюлей навешивать. Она всегда всех защищала, кроме меня. Сначала этих старух, потом этих мочалок. Всегда на их стороне была. И в чем я виновата? Вот, что навоспитывала, то и получила….
А в  садике я рисовала зеленые горохи на черном фоне, вместо всяких там солнышек, да домиков. Все дети со вкусом рисовали, а я, я не чувствовала тонов. Я даже только сейчас, когда уже большая стала, узнала что, оказывается, черный цвет - это спектр всех цветов радуги. Во, воспитание. Как же я тогда страдала в садике, за то, что у меня не было вкуса. Я не ощущала красок. Нас даже за это с мамой к психологу направили. Вот позорище-то было. Это все после того, как я на тему «природа» нарисовала поле, где высокая трава, а сверху гроза, гром, в общем, дождик идет. А посреди поля коса стоит, в землю воткнутая. А когда меня спросили, что это, я объяснила, что мой рисунок называется «памятник всем не живым предметам, которые люди бросают на произвол судьбы во время бури»… И вот мы с мамой сидит у детского психолога.  Нет, а я - то тут, причем была? Я - то не виновата, что она мне никакие вкусы не привила. Я, почему должна была сидеть и позорится? За нее позориться… Конечно, я еще и воровкой в садике была. А как же без этого? Я все игрушки садичные домой таскала. Потому что, на тот момент я верила, что это все мои игрушки из дому. Я верила, что если тайком стащить игрушку, и если она хоть раз побывает у меня дома, то значит это уже моя игрушка. И даже, если воспитатели видели, как я в курточку прячу очередную кражу, и просили вернуть, я им с полной уверенностью отвечала, что ничего чужого я не брала, это все мое. Ну, естественно дома мне попадало. А все из-за чего? Из-за чего я была воровкой? Да из-за того, что мне больше не во что было верить. Я уже тогда, маленькая, не верила в деда мороза. А кто должен был мне внушить, что дед мороз есть? Ребенок должен во что-то верить, ему никак нельзя без веры во что-то. Вот я и верила, если не в деда мороза, так хотя бы в то, что любая игрушка, это моя игрушка. Конечно, сейчас-то я понимаю, что это чистой воды воровство. Но тогда-то, тогда-то мне  нужно  было во что-то верить. А она даже это у меня отнимала. Мою верю…
 Потом у меня вообще никогда друзей не было. Единственно, кто со мной хотел дружить – это птички. Да и как хотели, не хотели, конечно. Просто я широко открывала окно, и то голубь залетит, то воробушек, а я его тут же банкой трехлитровой накрывала. И всё. И говорила: «Теперь я тебя не выпущу, теперь ты мой друг». Так они там и сидели, пока воздух не кончится. А потом новые прилетали. И я начинала дружить с новыми.
А когда я уже подростком стала, так это вообще, она меня так доводила. Я даже хотела в монастырь уйти. И уже почти даже ушла бы. Просто я тогда увлеклась очень, ну, как все подростки. Все же кем-нибудь фанатеют. Вот я и влюбилась в Бреда Пита. Вся комната его плакатами была уклеена. И вот тогда я нашла телефон одного монастыря, чтоб уйти в техушку. Я позвонила, чтоб узнать, что с собой брать нужно, да и вообще как туда попадают. Мне всё сказали, а я их спросила: «А фото Бреда Пита можно с собой?» Мне сказали что, нет, фото  Бреда Пита с собой нельзя брать. Ну, тогда я на них обиделась, и решила не идти в монастырь, потому что на то момент без Бреда Пита мне никак нельзя было. Мы с ним везде вместе были. В школе, конечно, мне этот Бред Пит потом  боком вышел…
Ну, в общем, когда я в школу пошла, вот там-то я для себя четко решила, что школьные годы она у меня не отнимет. Детства не было, так еще и школьные годы. Этого бы я ей не отдала. Я решила надо как-то друзей найти, таких чтоб, как я. Чтоб они тоже другие были, не такие как все мои родственники. Только вот проблема одна встала, как бы ни спалиться мне. Я вот все боялась из-за внешности своей. Мы ведь с матерью обе рябые. И по всей  школе такие рябые только мы с ней были и никого больше, даже школьный слесарь Миша ни такой рябой был. Это у него цыпки на лице были, сначала на руках были, а потом на лицо перешли. Это  оттого что он пил, естественно. Но все равно он не такой был, как мы с ней. В общем,  шансов не спалиться  один на миллион.
Поначалу все здорово было. И девки-то в классе такие красивые были, другие. Это я так только сначала думала. Я им даже всегда завидовала. В начальных классах не так было заметно, кто какой на внешность. Понятно, ведь дети еще. А вот потом, когда все изростаться стали, так девчонки такие все яркие были. Косметикой красились. И имена у всех такие красивые были: Марианна, Изабелла, Вероника, Виктория.... Да короче,  сучки они все. Это я потом только поняла. Я их так и звала, про себя. Даже имен их не запоминала. А зачем? Сучки, так они и в Африке сучки. Так че церемониться-то? Да и вообще, какая разница, как тебя назвали. Главное ведь не имя в человеке, главное характер. А раз они сучки, так я-то тут причем? Но хотя, тогда я им завидовала. Так сильно дружить с ними хотела. Я думала, вот буду с ними дружить, так хоть воспитания правильного наберусь, вкус появится. Они ведь другие. У них мамы бухгалтерами работали. У кого-то даже главный бухгалтер. Ну, я тоже, конечно, врала, что моя типо в полит-бюро работает. Правда, я не знаю, что это такое, просто красиво звучит. Как-то по- деловому. Я знаю, не хорошо врать. Но вы тоже поймите меня, я ведь не могла перед ними хуже выглядеть....  Я ведь тогда смотрела на них и думала: а я так-то  тоже должна была красивой родиться, и звать меня должны были не Машка, а по-другому, совсем по-другому. Так моя мать загадала, еще до моего рождения. Собственно все родители этого желают, но со мной вот не получилось че-то. Я не оправдала маминых надежд. Наверно, поэтому она всю жизнь на мне злость срывала. Она мне это так прямо все и рассказала. Она рассказала, что она хотела назвать меня Снежаной. Хотела, чтоб я родилась белокурой, была как Белоснежка. А когда меня после родов принесли к ней в палату, и все лицо у меня было в крапинку, что живого места не было, она сказала: «Ну, мать твою! Черт страшный, Маруся какая-то. Ни о какой Снежане и речи быть не может. Машка. И точка. Ну, блин, в натуре Маруся». Вот так я стала Машей... А так-то вот если подумать, то зачем она мне это все рассказала? Мне, ведь, так-то было как-то даже больно. Как-то, даже внутри защипало, зажгло так. Это как бабки говорят: «Душа кровью обливается». Тогда я вообще вся обливалась, стояла. Нет, ну вот зачем она мне это рассказала? Ну, даже, если это так и было, так зачем было это говорить? Вот нормальная бы мать так поступила? Конечно, нет, это только моя так может. Я после этого и стала думать, что меня в роддоме подменили. Ну и что, что мы с ней похожи. Ведь родная мать никогда бы такого не рассказала, даже если это и так. Она еще и добавила: «Ни че, Маруся, не расстраивайся, я тебя все равно люблю, по-своему люблю»… Она всегда так  говорила: «По-своему». Вот как это, «по-своему?» Что это значит, «по-своему?» Как это почувствовать на себе? Да не бывает такой любви «по-своему».  Она или есть или ее нет. А такой чтоб «по-своему» такой не бывает. Не бывает и все. Не может быть такой любви,  просто не может... Так че, правильно, всем так-то по фиг было, что, может быть, у меня там чувства какие были, что так-то мне, может быть, неприятно. На фиг кому че надо. Вообще-то есть вещи, которые не обязательно вслух говорить. Так, конечно, уборщица, солидарности-то ноль…. Еще и погоняло в школе было, Чекушка. Потому что фамилия моя Чепова. Хотя почему Чекушка-то? Чепова от слова чепчик. Ну ладно, че, Чекушка, так Чекушка, клички не выбирают. Вот тоже спасибо, наделила. Могла бы мне дать свою девичью фамилию, а не эту вот. А хотя и там не лучше, Пузырева…
 В общем, на переменках девки все за  одну парту собирались, и рассматривали у кого какая косметика. Я тоже тогда с ними собиралась, стояла, смотрела просто. Вот все бы ничего, только если б они в коридор не выходили. А я им же, что, надо ведь накраситься и идти по коридору, а там, конечно же, она, моет. Ну, а я че? Я за ними шла. Только я не красилась. Вот меня это бесило прям, вот мы вышли, так зачем было к нам подходить? Мыла бы и мыла себе. Нет, она всегда так, дома она одна, а в школе, как будто подсолить хочет. В школе ходит за всеми, как хвостик, проповеди читает, а дома, как сапожник. Я поэтому и дома редко бывала. Я все больше по улицам ходила, что б дома поменьше быть. Мы с ней так, в школе  только виделись. А после школы я на качелях во дворе сидела, время коротала, а потом  придешь домой, а она сразу с мата. Да еще и вечно с этим мясом возилась. Сколько раз ей говорила: «Давай вегетарианцами станем». Так нет. Она с получки наберет мясного, принесет домой, и десять раз обматерится с порога. Да еще и мне подзатыльников навешает. Вот стоит и орет потом на всю кухню: «Да чтоб я обосралась, еще раз такое говно купить. Да еще раз пойти в этот магазин. Пол зарплаты оставила там, а они, скоты, свешали на восемьсот грамм меньше. Я, сука такая, брала пять килограмм, а они, суки такие, четыре двести свешали, а взяли, как за пять килограмм. Уроды!» А сама всё ножом пластает и пластает это мясо, пока по пальцам себе не надает. Там тогда такой мат трехэтажный стоял. И главное на меня все спирала. Я, значит, в туалете сижу, а она на кухни, и кричит мне: «Машка, злыдня, уйди с глаз долой. Это я из-за тебя психую, не стой над душой у меня». А я в это время, уже как час на туалете сижу.  Вот до чего доводит это мясо. Из-за мяса и семьи разрушаются. Зачем покупать этот отрицательно настроенный комок энергии? Да еще и дорогой. А она нет. Как не получка, так тащит сумками. А потом еще и меня обвиняет…
В общем, мы стоит с девками в коридоре. Я всегда такая гордая была, когда они меня с собой брали. Они для меня были, как девушки из высшего общества. Но так-то они страшненькие, только косметика у них красивая и имена красивые. И еще манеры мне их нравились. Да и вообще, у них, наверно, вкус есть, а это тогда для меня было главное. И тут обязательно эта подойдет. А как же без нее? И начинает  проповеди свои читать, как будто без нее бы не обошлись. И обязательно таким смазливым голосочком, и глаза, как у ехидны. «Девочки, вам не все равно? За модой не угонишься. Вы и так красивые и с косметикой и без».  И конечно девки над ней смеялись, а кто-то ей прямо заявлял: «Женщина у вас что ПМС, вам, что поговорить не с кем?». А потом кто-то, якобы нечаянно, воду на нее пролил. А она продолжала: «Знаете, девочки, однажды мы все будем счастливы, и с косметикой и без». Вот че к чему? Зачем она это говорила? Это ее вечная фраза, я со стыда сгорала. Позорище. Вот дома, как сапожник, а тут, монашку из себя строит.
Помню, девки мне посвящение решили устроить. Подозвали эту, поржать что бы. Говорят, что она как чмо какое-то одета. А потом спросили, слабо ли мне харкнуть в нее? Я им говорю: «Да не, девчонки, че вы, зачем ее трогать? Она же блаженная какая-то. Пусть ходит себе, не мешает ведь». А они мне:  «Ну ты и лохушка рыжая, прям как это чмо  рябое». Ну, так-то я не рыжая, я рябая. Вообще-то это две разные вещи. А потом они добавили, что давно уже замечают, что я  на нее похожа. И я думала, все, это конец, случилось то, чего я больше всего в жизни боялась, да еще и она подошла и стоит, смотрит, а по ней так и видно, что она кайфует от того, что я щас краснею. Еще и девки подбивают, типо, все ты теперь не с нами, ты не наша, ты лохушка рыжая.  А она стоит и ждет… а я взяла и харкнула в нее. Да и пусть. Мне было главное не спалиться, а остальное мне по фиг. И тут я думала, что она начнет кричать на меня, побьет, да еще и крикнет, типо, ты же дочь моя, и все, капец!.. А она, молча, вытерлась и сказала: «Однажды, девочки, мы все будем счастливы. Обязательно будем». Но  я-то знала,  я знала, что это маска, а дома, дома-то она меня прибьет, она  просто меня измолотит всю до смерти…
Дома она курила, пускала кольца изо рта, как мужичка. Я зашла домой, уже морально подготовленная к смерти. Она все курила и курила, вся комната была, как в тумане, я даже не сразу увидела, где она сидит, только потом услышала: «Помнишь, Машка, маленькая ты еще была, к отцу твоему на могилу ходили, ты там земельку пальчиками ворошила, и говорила: вставай папа, мы пришли, вставай, есть будем садиться. Мы конфеты принесли шоколадные, а мама яйца сварила, вареные. Вставай, есть будем  садиться»… Я знаю, для чего она это говорила, это все специально, это чтоб напомнить мне, что яйца-то она варила, что я готовить не умею, что такая корова, как она меня называла, а до сих пор готовить не научилась. Это она все для того, чтоб напомнить мне, что я ничего не умею, а еще, что раньше я слова неправильно говорила. Вместо того чтоб говорить, как все нормальные люди, шоколадные конфеты, я проговаривала слова так, как они пишутся. И, когда мы ходили к отцу, я ему говорила: «Вот тебе, папа,  конфеты шОкОладные». Я говорила через букву «О», как деревня. А она стояла и ржала надо мной, прям там на кладбище и передразнивала… Вот, почему я так говорила? Почему я говорила шОкОладные? Потому что никто не научил меня правильно разговаривать. А кто должен был? А ей зачем? Ей лучше постоять, поржать над ребенком… Но я все ждала, когда она меня уже отметелит. А она все дымила, дымила, и говорит: «Подруги-то у тебя сучки какие-то. Че получше не нашла? Лучше б с птичками своими дружила. Те хоть спокойные были… и умирали медленно. А эти… долго будут барахтаться…по жизни… А, не все ли равно… хоть кем ты будь, исход все равно один, все мы будем счастливы… однажды. Злыдня ты Машка. В какого ты такая злыдня». А я  ей говорю:  «Че ты философствуешь-то? О всякой фигне, значит, голова печется, а обо мне? Так, конечно, зачем?»... В общем, я опять убегала из дома. По улицам ходила до вечера, но я знала, что она все равно меня отлупит, не сейчас так потом. Она так просто это не оставит. Еще ни разу ничего с рук не сходило. Это она так просто забыла, обкурилась, наверно…
А на следующий день мы в школе сочинение писали, «моя будущая профессия». Я всегда маляром хотела быть. Не знаю почему. Мне запах краски нравился. Хотя, это раньше я не знала почему, теперь знаю. Потому что, что я еще могла выбрать с отсутствием вкуса. Да и гены, наверно, взяли свое. Я не знаю, я прям, обожала, как пахнет краска и цемент. Я всегда себя представляла в спецовке, в каске на голове. Я еще мечтала когда-нибудь устроить фото сессию в костюме маляра…. А девки все написали, что моделями хотят. Ну, конечно, у них-то нормальное воспитание, они-то со вкусом живут. Это меня приучили к простым работам. Но хотя я еще одну профессию написала, актриса, ну, это чтоб от девок не отставать. Ну, актриса, ведь тоже почти, как модель. Только я написала, что сразу бы в боевике где-нибудь снялась, каким-нибудь криминальным авторитетом. Где-нибудь на стройке, в костюме маляра. Ну, я бы вообще в разных бы жанрах снималась. Блин, денег бы сколько было. Но я бы только в главных ролях снималась, в массовке я не буду. Я так-то цену себе знаю, я бы сразу на главную. А в массовке не, на фиг надо. Че смеяться-то, я и в массовке. Не, точно, нет! Только главные роли…. Потом, конечно же, девки сперли мое сочинение. Поржали все. Ну, так-то, я не обиделась. Я тогда думала, что если я буду их слушать, так у меня тоже вкус скоро появится, ну я и поржала с ними за компанию. Девки потом обсуждали, куда на дискотеку пойти, и еще спорили, кто с кем пойдет, то есть, кто возьмет меня с собой. Они вечно так делали.  Как у кого-нибудь дома собираться, так меня не брали, а как куда выйти в люди так они по одной разбивались, и меня по очереди с собой таскали. Я вот никогда не понимала, почему так. А одна училка  сказала мне, что у каждой красивой девочки на дискотеке, должна быть не красивая подруга. Нет, спасибо, конечно, тоже сучка еще та. Лучше бы вообще молчала. Никакой педагогичности. Да и я так подумала, а если бы они меня и брали к себе домой, то ведь потом бы ко мне напросились, а что бы я им показала. Так что, так даже лучше. Нет, вот, правда, привела бы я их домой, и что? Что бы я им показала? Да еще и мои привычки дурные, сразу бы опозорилась. Обсмеяли бы. Я вот, например, люблю, как, видик жужжит. Нет, ну а че? Приду вот со школы, вставлю кассету какую-нибудь, и на перемотку. И вот сам звук разбега мне нравится. Когда вот только нажмешь, и он так потихоньку звук разгоняется, как машина, так жжжжжжжж. И все выше и выше звук. А потом резко остановишь, и он так звук на спад идет. Я вот так часами могу сидеть, и мотать туда обратно. Так расслабляет. Вот, как это девкам объяснить? Да и у всех, наверно, уже давно DVD, а у меня видик.... Да еще и плакаты тогда на стенах висели, Бреда Пита. Вот  девки бы увидели, так не поняли. Я у них тогда подслушала, что теперь все эстеты дома вешают плакаты голых людей, с красивыми телами, накаченными. И что теперь они, девки, все в эстеты заделались, у них даже свой кружок в школе был. Они после уроков собирались, приносили фотки голых знаменитостей, рассматривали их и обсуждали потом. Это они выявляли теорию идеального тела. Ну, вот, а у меня дома Бред Пит какой-то висел, да еще и одетый. Конечно, меня бы не взяли в этот кружок. И я тогда решила стать эстетом.  И мне пришлось распрощаться с Бредом Питом. Это было самое тяжелое расставание в моей жизни. А все из-за чего? Из-за того, что никто мне не привил любовь к плакатам с голыми. Тогда бы я не влюбилась в Бреда Пита, и мне бы не пришлось терпеть такие переживания. Почему она не запретила мне вешать плакаты? Ну, типо там, как обычно родители кричат: «Обои испортишь». Вот если бы она мне еще тогда запретила, мне б не пришлось щас так страдать. Помню, сижу тогда в ванной плачу с бритвой в руках,  ну так это и понятно, мне ведь пришлось расстаться с единственной моей любовью, а она нет чтоб поддержать меня, подошла и спросила: «Тебя че изнасиловали?» Нет, вот почему сразу изнасиловали? Я что, выгляжу, как изнасилованная что ли? Че лучше то ни че больше не придумала? Конечно, куда ей. У нее сразу только плохие мысли. Или нет, ей, наверно, это от души хотелось, чтоб со мной такое произошло. Хотя, бритву я держала, для того чтоб ноги побрить. На дискотеку с девками собиралась…
А там, на дискотеке-то девки мне такое сказали, я прям вообще вся с головой потом в это ушла.  Стоим такие, а они мне: «Слушай, а у тебя мальчик-то хоть есть?» Я вообще такая сначала даже не поняла, а они такие: «Че нету что ли? Ну, тогда понятно, почему ты так от нас отличаешься. Мы-то ведь уже давно женщины. Ну, ты нас понимаешь?» Я такая про себя подумала, ни фига себе! Нет, ну а че, мне тогда так завидно стало, чисто по-женски. Ну че думаю, надо мальчика искать... Ну, в общем, любители сразу нашлись. Я как-то даже вся в это погрузилась, даже о ней перестала думать, так сразу как-то легче стало. И решила даже ей не рассказывать про свои отношения, а зачем? Я подумала, что она все равно ничего дельного не скажет. Хотя, она что-то такое  давно говорила, но я тогда ее не послушала…
 В общем, сразу появился один, интеллигент. Девки нас познакомили.  Нормальный такой. Но только он, по-моему, стыдился того, что я рябая. Все вот ходили, целовались прилюдно, а он меня даже за руку на людях стыдился взять. А еще всегда просил,  чтоб я лицо замазывала тональником. Даже один раз на восьмое марта подарил мне тональный крем. А я ему сказала, что не бывать этому никогда. И тогда он сказал, что больше ко мне ничего не чувствует. А я его спросила: «А почему?» А он мне: «А потому что ты рябая, и не хочешь становиться лучше. У тебя одни только недостатки». В общем, с ним ничего не получилось. Нет, ну, конечно же, я ревела, когда он меня бросил. Вы хоть не подумайте, что я бездушная какая-то. Хотя нет, я даже не ревела, я откровенно рыдала всю ночь в подушку, как все нормальные девчонки на свете. А чем я-то хуже? Все ревут и я поревела. Все подруги так делали. Но только, если правда, мне не так-то и обидно было, и совсем даже не больно. Не, я понимаю, что это не честно. Ну, вы поймите меня, что единственно, когда я по-настоящему страдала, так это после отношений с Бредом Питом, а после всех остальных, это так, для приличия. Чисто из солидарности. И еще девки сказали, что если я хочу чтоб меня больше не бросали, надо встречаться с себе подобными. И вот тогда мне стало обидно. Почему я такая не разборчивая в мужиках? Конечно, никто же не научил меня …
Правда,  как раз после этих отношений я у себя во рту кариес обнаружила. И так страшно стало, потому что вспомнила, что мать когда-то про это дело говорила, а я ее не послушала. Она ведь всегда учила: «Машка, не целуйся никогда с парнями, у них бактерий много, больше чем у нас. Не целуйся, а то счастлива не будешь, ни однажды, ни ваще никогда. Поняла меня? Делай, че хочешь  с ними, только не целуйся». Вот тут-то меня и затрясло всю. Прихожу я тогда, к зубному, и говорю: «Так и так. Ем одну зелень, овощи, фрукты. Откуда взялась эта ерунда у меня во рту, я не знаю». А стоматолог на меня так глаза прищурила, зубы сжала и процедила. «Половую жизнь ведешь?» Я сначала подумала, что я кабинет перепутала, а потом смотрю, нет, стоит зубное кресло, ну, я прям там, на кресле чуть и не откинулась от страха. А она мне снова: «Ведешь или нет?» А я ей: «Нет еще». А она мне: «И что, и поцелуйчиков не было? Знаю я вас, малолеток. Молоко на губах еще не отсохло, а вы уже нашим сыновьям сиськи показываете. Так, что, лучше сразу говори, совращала уже кого-то или нет?» Ну, я и ляпнула, что первое в голову пришло: «Да, играла в детстве в бутылочку». А она как схватит зубную сверлилу, и давай кричать. Я еще рта не открыла, а она уже стоит и за меня орет: «Агаааааа, стерва маленькая, больно?» А потом, как давай мне все зубы высверливать, да еще и кричит при этом: «Вот вам, развратницам таким». И лицо-то у нее при этом было страшное престрашное, как в фильме ужасов. И как она мне сверлила, мама дорогая! А пришла-то я всего с двумя кариесами, а ушла, и думала, зубов всех лишилась. Вот что значит, в «бутылочку поиграла». И сразу так слова мамкины вспомнились. Вот ведь думаю, зря не послушала, хоть раз в жизни дельный совет дала. Вроде вот думала, уборщица какая-то, а так-то тоже че то умное в голове есть. Вот прям, на всю жизнь потом это запомнила.
Ну, потом у меня  еще один ухажер был. Но я уже с ним не целовалась. Мы так, взаимно любовались друг другом.  Да он и не претендовал ни на че. Он тоже такой нормальный был. Конечно же,  был рябым, как девки и посоветовали.  И весь такой навороченный был, но красивый. Например, купят ему какой-нибудь фирменный костюм спортивный, и он ходит, выделывается, каждый день в одном и том же. А потом резко пропадет, и не выходит на улицу. А за ним зайдешь погулять, а он дома отсиживается, потому что мама костюм-то постирала. Но мне с ним нравилось, я даже могла целыми днями ждать, когда у него уже, наконец-то, костюм высохнет. Да и сам  костюм мне нравился. А самое главное он не просил меня тональником замазываться. Я даже хотела с ним убежать куда-нибудь из дома, только он меня че-то не звал. Да и вообще, соберемся куда-нибудь сходить, а он такой: «Я домой уже хочу», а я ему: «Так мы же только вышли», а он мне: «Ты что меня не любишь?» И мы шли по домам. Ну, так-то он романтичный был, но вот когда в костюме спортивном, так у него сразу мысли где-то не со мной. Но тогда я для себя решила, что вот с ним бы я убежала. Вот, как только позовет, я прям сразу, готова. Да потом еще и девки масла подливали, я вот с ними вообще не согласна была, вот в первый раз жизни с ними поругалась. Не, ну а че они? Давай обсуждать, кому какие подарки их парни дарят. Я так подумал, мне мой че то еще ни че не подарил. Вообще никаких романтиков.  Ну, девки давай чморить его. Типо, бросай его, он без денег. Ну, я подумала, что наверно, мы еще с ним мало встречаемся. Рано еще. Нет, ну а что? Я же должна защищать своего мужика. Как говорится, муж и жена одна сатана. Вот я и разругалась с девками. Но хотя, надо же было не отставать от них, и тогда я решила пойти себе сама купить цветы. И потом прийти с ними в школу и так демонстративно пройтись перед девками. Типо, вон мой, че мне подарил, букет целый. Ну, я так и сделала. Деньги сначала накопила с обедов, мать которые давала, и купила, розы. В общем, сначала хотела сразу в школу бежать с цветами, но потом как вышла из магазина, и прям как что-то внутри поменялось, как - будто вообще мир поменялся. Помню, такая вышла и стою, смотрю, и все кто мимо проходит, так краем глаза тоже на меня поглядывает. И стою такая и думаю, не, в школу не пойду сразу, пойду, похожу по улицам. Просто такое ощущение странное было. Ты ходишь, ходишь, и как-то на тебя все по-другому смотрят. Потом села такая  с цветами на лавке где-то в центре на остановке и все на тебя смотрят, а потом я решила в маршрутке покататься с цветами, и там тоже смотрят все, думают, наверно,  вот какая счастливая, ей жених цветы сейчас подарил. Особенно девки на улицах с завистью смотрели. А ты сидишь такая и глазами только и ловишь эти взгляды. В этот момент тебя даже красивой считают, а если б без цветов ехала, так даже бы никто внимания не обратил. Вот, сижу такая на одной лавке, потом прошла немного и на другую лавку села. Ну, чтоб на меня и другие люди посмотрели. Потом иду пешком до другой остановки и там немного посидела. Вот и ходила я тогда весь день от одной лавки до другой. От одной остановки до другой. Прям, даже мурашки по коже бегали. Ваще, такая счастливая была. Со мной никогда такого не случалось. Да и вообще день какой-то тогда был, прям первый раз в жизни такое настроение.  Как-то в раз все хорошо стало в жизни, как-то налаживаться стало, на подъем все пошло. Нет ну а че, я тогда подумала, первые цветы,  парень у меня, модный, хоть на край света с ним, мать че то в раз поумнела. Я даже к матери тогда, пришла домой, и первый раз в жизни подошла к ней, сама подошла. Ну дома, как обычно туман стоял, но даже это мне не испортило настроение, я ее там в зале на ощупь нашла, и так и сказала ей: «Ты прям такой дельный совет дала, мама. Ну, ведь, можешь, когда хочешь». А она видимо вспомнила, что дюлей забыла мне в тот раз навешать, ну и отвесила сейчас, и ведь я даже на нее совсем не обиделась. Я  первый раз в жизни на нее не обиделась. Нет, а че? Я так подумала, по сути-то ко всему можно привыкнуть. Так че я, не привыкла что ли? Да  и вообще, мне тогда так хорошо было, прям даже не выразить…
 А  на следующий день в школе прививки ставили от гриппа. И всем, как обычно, градусники дали подмышку. И вот сидим мы такие с девками, но я с ними не разговаривала, только так, краем уха слушала о чем они говорят. А потом у одной градусник выпал из подмышки и разбился. И сидят они такие и переглядываются, типо, че делать-то. А одна такая говорит: «У нас, когда наша хомячка дома нарожала до фига хомят, мы не знали, куда их девать. Утопить жалко, так мы им вот этих шариков из градусника накидали в еду, и хомята позеленели, и сами умерли». И девки начали собирать эти шарики в бумажечку, и попрятали по карманам. И сидели так, ржали, переглядывались. И кто-то потом сказал: «А где это Клава-то, моет, поди?» И опять все заржали…
Я потом шла мимо столовой, а там она сидит, ест. И помню, мне почему то в тот день так захотелось посмотреть на нее. Я зашла, села у стены, она меня не заметила, и я просто смотрела, как она ест. Не знаю, ну мне так хотелась смотреть, просто смотреть. Смотреть, как она ест школьную булку с чаем. Как - будто я первый раз вижу, и сижу такая изучаю ее.  И думаю, ведь она реально такой совет дала, ведь это благодаря ей у меня сейчас такой парень, и все у нас хорошо с ним. Да и вообще сижу такая вспоминаю, как она постоянно говорила: «Все равно, Машка, всё в этой жизни все равно. И жить надо так, чтоб все равно все было. И за модой ты этой, Машка, не угонишься». А потом подумала, так как не угонишься, хочется ведь. А хотя смотрела я на нее, и даже это фраза ее дебильная, эти ее проповеди, как-то больше и не раздражали. А ведь раньше я из-за этого-то сюда и не ходила. Я ненавидела эти учения ее, от того и места эти ненавидела, она у меня тогда все желание отбила…
И тут такие девки подбежали ко мне  впопыхах, подсели, и тоже смотрят на нее. Я такая не поняла ни че. А одна такая говорит: «Щас, опыт начнется, посмотрим, позеленеет она или нет. У нее там, в стакане, шарики эти плавают»… И я тогда так резко соскочила, и так, так у меня все, как вот бабки говорят. Мне тогда душу, как из шланга кровью облили. И стою я такая, а девки мне: «Ты че? Садись, давай, смотри, интересно же». А я смотрю, как она уже булку доедает. А она всегда любила сначала всухомятку все съесть, а потом залпом из стакана выпить. И смотрела я на нее и думала, или выбить у нее этот стакан из рук и спалиться,  или  остаться с девками. А потом так подумала: так че? Ведь даже вспомнить нечего. Вы же сами слышали, какое детство, как она меня доводила. Почему я должна была портить свою репутацию из-за нее? Да и парень у меня уже был, к нему бы ушла. И так у меня все в голове быстро пронеслось. С одной стороны девки, а с другой, ведь, все-таки она такой реальный совет дала, так-то она много чего дельного говорила... Ну, думаю, вот из-за одного какого-то совета и палиться что ли? Хотя реально жалко было. Но по сути-то, ведь и правда нечего вспомнить, разве что только один день. А так только и слышала всю жизнь, что я злыдня, что любить меня не за что. А почему я злая? Я  совсем даже не злая. Я просто хотела, чтоб меня любили. Я что так много требовала? Просто хотела, чтобы хоть кто-нибудь меня любил по-настоящему. Чтобы на земле хотя бы один человек  такой нашелся, который бы меня любил. И я правда верила, что это будет она. Ну, ведь каждая мать  любит своего ребенка, какой бы он не был, а она любила меня «по своему», а так не бывает. Не бывает такой любви. «По своему»  это значит и не любить вовсе… Я правда думала что это будет она,  но нет… это даже не она, это вообще никто. Нет таких людей, которые любят таких как я. Таких злых, как я…..
А потом я так подумала, что она ведь всегда говорила: «Все мы будем счастливы…однажды, обязательно будем». Ведь  она же не просто так это говорила.  И вот я смотрела на нее и думала: будь счастлива, мама. Ты же так давно этого хотела. Будь счастлива… Нет, я ведь, по сути, все правильно сделала. Она же сама хотела, она же хотела однажды быть счастлива. Я просто не стала мешать ее счастью… Я просто стояла и смотрела, смотрела, как она доедала школьную булку, и залпом выпила стакан чая…
А сейчас мы с ней чаще видимся. Не так, как тогда, когда я из дома убегала. Сейчас намного чаще.  Я к ней теперь постоянно хожу. Приду такая и говорю ей: «Вот, мама, я тебе яйца вареные принесла. Я тебе их сама варила, даже не переварила. Вот, а ты говорила, что я ни на что не годна, даже готовить не умею, а я вот, возьми да умею… И еще конфеты принесла, шОкОладные. Вставай, есть будем садиться, яйца вареные…»
Я вот сейчас так думаю, что бабки-то эти, совсем не страшные даже, смешные. Совсем даже не страшные. И еще сандалии я ходила искать. Искала, искала, а все равно не нашла. Там уже и песочница другая…
 А ведь она и сейчас также говорит: «Злыдня ты, Машка. А ведь все равно люблю тебя, по-своему люблю. Зачем ты дуешься? К чему это все? Все равно мы все будем счастливы, обязательно будем. Тогда зачем все это?»
Я, ведь, что хочу сказать-то. Я ведь  теперь никуда не уйду, я теперь здесь навсегда у вас останусь. Потому что у меня теперь только одна дорога. Я ведь это понимаю, и я не уйду теперь отсюда. Мне уже все равно. Мне все, все равно. Но только я не уйду. Я отсюда больше никогда не уйду.  Это она мне сказала сюда прийти…

Конец.