Ночной гость

Семен Лыков еще по малолетству, то ли медведем-людоедом, то ли волком-оборотнем в лес с поля во время страды был утащен. Крестьяне, заметив худое, кинулись с собаками мальца от зверя спасать. Только успел зверюга его все же изломать да искалечить, как тряпичную куклу. И спина, и ножки переломаны, ручки вывернуты, личико изуродовано, тельце все подрано когтями. На него смотреть было страшно, мужиков в слезу кидало, а бабы в обморок падали. Фельдшер сельский одним мог успокоить горюющих родителей: «Ежели ваш мальчонка не помрет дня через три, то останется жить уродом. Но на все воля Господня». И наложив на себя крест спасительный, быстро удалился. 
Сёма в семье был пятым, самым младшим ребенком. Ну, родители погоревали, а дальше жить-то надо. Других деток поднимать да учить. Взяли они изломанного да искалеченного малыша, завернули в тряпицу, его же кровью пропитанную, и отнесли в лес. Хотели придушить его и закопать, да рука не поднялась. Подумали: и так бедолага сам околеет, оставили его в заброшенной берлоге далеко в лесу у Вонючего болота.
Прошло время, и вот с тех мест в село ветер стал доносить звуки, похожие на вой и рыдание дикого неизвестного зверя. От таких звуков собаки с визгом забивались в конуру,  лошади от страха безумели, свиньи закапывались в навоз по самые уши. Люди видели, как в такие дни один из семейства Лыковых ближе к полуночи удалялся в лес и больше не возвращался. Односельчане поговаривали, что это дух неприкаянный Семена мстит родне, по очереди в лес зазывает и в болоте топит.
Когда очередь до детей дошла, люди спохватились, пытались как-то остановить, спасти их от напасти. Только во время этих диких воплей, доносившихся с болота, Лыковы вдруг не людьми становились. Нечеловеческая сила и безумный взгляд – вот что пробуждалось в них. Старший сын Артем, тридцати двух лет отроду, всех своих – и жену и троих детишек – топором порубал, пятерых мужиков раскидал, одному лопатой голову напрочь снес, а уже на опушке леса телегу с крестьянами перевернул. И чем младше они были возрастом, тем ужаснее у них особенности просыпались во время ухода в лес. Горя безумными глазами, с всклокоченными черными волосами, хищно скалясь, Марина Лыкова готова была впиться любому в горло из тех, кто окружал ее с сетями в руках. Поймать молодуху также не смогли: она в один прыжок вскочила на плечи старосты, рванула зубами его небритое горло и следующим прыжком была уже на дереве. Пока односельчане пытались остановить фонтан крови, бьющий из порванного горла мужика, она так, прыгая по деревьям, и ушла к болоту. 
Однако незадолго до появления ужасных звериных воплей в семье Лыковых появился последний, шестой ребенок – голубоглазая белокурая девчушка, и назвали ее Лизаветой. И когда все семейство бесследно исчезло в лесу, трехлетняя малышка осталась одна. Сельчане ждали с опаской и ужасом, что же будет дальше. Но дикие звериные вопли с болота так же неожиданно прекратились, как и начались. Малышку пожалела одна крестьянка и, чтобы ребенок не погиб от голода, забрала к себе. Звали ее Глафирой, у этой женщины своих детей не было, и они с мужем решили Лизу удочерить.
Оно все так благополучно и закончилось бы, но видно было, что силы зла еще не завершили своего темного дела…

Одним поздним осенним вечером ветер неистово выл в печных трубах, заставляя сердца хозяев сжиматься от ужаса (а хозяйских детишек эти звуки доводили до полуобморочного состояния: они ревели и мочились, мочились и ревели в своих кроватках), на дворе шел холодный проливной дождь, нещадно хлещущий струями так, что, казалось, деревья стонут от боли. По деревне прокатилась волна со-бачьего воя, такого надрывно-тоскливого и обреченного, что многим крестьянам пришло в голову одно: упасть на колени перед образами и усердно молиться и молиться. Поэтому никто в этот вечер не заметил, что в давно заброшенной избе Лыковых вдруг загорелся тусклый свет…
Сверкали разрывы молний, гром оглушал и повергал в панику, казалось, что-то страшное, жуткое пришло на землю, от чего даже природа пришла в негодование.
Мощный удар в дверь больше был похож на взрывную волну, которая напрочь разнесла дубовую дверь. Во всех окнах небольшой избы, звеня, вылетели стекла. Вместо того чтобы залаять, два огромных кобеля, поджав хвосты, скуля, залезли в будки.
Он стоял на пороге, опираясь на такую же кривую клюку, как и сам. Ночной гость был воплощением Ада. Ужас вызывал не только его отвратительный уродливый вид, но и молнии, освещающие несуразную фигуру горбуна в огромной шляпе и старом подранном плаще. От его мутного и зловещего взгляда растения в горшках тут же увяли, чижик в клетке издох.
Хозяева, обезумев, метались из стороны в сторону, не зная, за что хвататься и как спастись. Мужик первым пришел в себя: он, недолго думая, схватил топор и кинулся на непрошеного гостя. Не успел он размахнуться, как мерзкий горбун сделал шаг вперед, и, будто орудуя шпагой, проткнул мужика насквозь в области солнечного сплетения. Клюка мгновенно превратилась в острый меч, и нелепый изувер, мерзко улыбаясь кривой улыбкой, распорол хозяину пузо сверху донизу. Мужик, хрипя и дергаясь, выпустил топор и подхватил руками вываливающиеся кишки из живота. Обильно поливая своей кровью деревянный пол, он обернулся назад, увидел жену в ночной рубашке с ребенком на руках и, не успев ничего ска-зать, рухнул замертво. Только теперь женщина, безумно закричав, поняла, какая участь ждет ее. Она выскочила в соседнюю комнату, тут же заперла дверь и, оставив девочку на кровати, стала освобождать окно для побега.
– Что, жить хочется? – выкрикнул хриплым голосом горбун, – Не получится, вслед за мужем пой-дешь. Если не отдашь то, что мне принадлежит. – Он пнул остывающее тело, отставил клюку к стенке и, подняв хозяйский топор, стал не спеша разделывать хозяина дома.
Глухие удары дали понять женщине, что есть шанс спастись. Она, накинув первую попавшуюся кофточку, схватила табурет и вышибла им спасительное окошко. Звон выбитого окна перемешался со звуками грозы и стуком топора. Изувер, не обращая внимания на посторонние звуки, продолжал свое чудовищное дело. Он подвинул порубанный труп в огромной луже крови и одним взмахом вонзил топор в грудную клетку. Хруст ребер возвестил об окончании варварской процедуры. Горбун, весь забрызганный кровью, кровавыми скрюченными пальцами вынул из грудной клетки человеческое сердце и осторожно положил его в большой карман плаща. Женщина понимала, что времени уже не осталось, укутав ребенка в одеяльце, постаралась вылезти наружу. И у нее это получилось: еле-еле протиснувшись через небольшой проем, она, прижав к груди девчушку, побежала что было сил к старой церквушке на окраине деревни. Разделав мужика, как скотину, горбун одним взмахом отрубил его голову, поднял ее за волосы и сказал:
– Ну, Ефремыч, неудачно для тебя эта ночка прошла, – и сунул голову в наплечную торбу. Прислушавшись на минуту, он тут же схватил клюку и с проворством кошки выскочил из избы.
Баба, вся растрепанная, с ребенком на руках, мчалась без оглядки. Она старалась кричать, звать на помощь, но горло перехватил нервный спазм, поэтому  не кричала, а как бы выла, обливаясь слезами от горя и страха. Ей слышался скрипучий голос горбуна: «…Глафира, вернись. Отдай то, что принадлежит мне, и я оставлю тебя живой и невредимой». Но она продолжала бежать по размокшей грязи, падала, поднималась и вновь бежала.
В такую непогоду мало нашлось зевак, которые видели бегущую женщину в ночной рубахе. Заподозрив неладное, все же некоторые сельчане, вооружившись кто чем, последовали за Глафирой. Она чувствовала, что силы покидают ее, но продолжала свой путь, спасая прежде всего жизнь приемной дочери.
Вот уже показалась церковь; чем меньше оставалось до нее расстояние, тем  в лучшую сторону менялась погода. У ворот откуда-то уже собрались люди, галдя наперебой – и бабы, и мужики. Кто с батогами да вилами, кто с топорами да цепами. И тут, почти у самых дверей, миновав лестницу, молодая женщина, вдруг получив невидимый толчок в спину, упала на колени. Толпа замерла, как завороженная, даже солнце, казалось, боится  вставать, выглядывая с опаской из-за крон древних деревьев.  Изо рта Глафиры брызнула кровь, в спине вдруг отчетливо проявилась воткнутая кривая клюка. Женщина рывком встала на ноги и, прижимая к груди плачущую девочку, преодолевая боль и страх, продолжила свой путь. Сильно шатаясь, она вошла в церковь, тут же вспыхнули ярким светом тысячи свечей, осветив все пространство.  Сзади раздался истошный рев неизвестного зверя. В следующее мгновение люди увидели,  как за спиной Глафиры появился ниоткуда уродливый горбун. Он злобно усмехался, держа кровавыми руками клюку, воткнутую в ее спину. 
– Я не хотел неприятностей, – проговорил уродец меняющимся грубым голосом от хриплого до зычного, – я лишь хотел вернуть то, что мне принадлежит по праву.  За свои поступки рано или поздно все должны расплачиваться. Лыковы убили во мне не только сына, но и человека, оставив изуродованным младенцем умирать на болоте. И Зло, именно Оно, не только спасло меня, но дало силу и власть отнимать у людей жизнь. Я ненавижу и презираю все человеческое: люди – это обыкновенное мясо, управляемое душой.  Темнота спасла меня, чтобы я  мог платить ей дань кровью и душами. Я поклялся, что все души из моей семьи Лыковых будут отданы Темноте. Вот я и пришел за последней…
Женщина дернулась и, преодолевая адскую боль, опять двинулась к алтарю.
– Нет! – закричала она, – слышишь, ты, исчадие ада, я не отдам тебе ее, это моя дочка.  Ты можешь убить меня и даже съесть мое сердце, но не получишь Лизу, – произнесла женщина гневно. Силы ее покидали, Глафира поставила ребенка у алтаря и медленно опустилась на пол.
Горбун злобно улыбнулся, его глаза налились кровью:
–  Да, этот ребенок был рожден последней жертвой проклятой семейки. И я заберу эту девочку, даже если придется убить всех, – сказал он решительно и выдернул клюку из спины раненой женщины.
Алый цвет быстро стал окрашивать  серую кофточку. Глафира охнула и, протягивая руки к распятию, выкрикнула:
– Господи! Защити рабов тво… – она, не договорив, упала замертво, зацепив одеяльце на укутанном ребенке.
Лучи восходящего солнца, проникнув через слуховое окно под сводом церквушки, упали на стоящую у алтаря девочку. Мерзкий горбун сделал шаг и протянул окровавленные руки к ребенку. Одеяльце соскользнуло с маленькой белокурой девочки, и солнечный свет, отразившись от волос, брызнул золотыми снопами в разные стороны. Елизавета будто  превратилась в божьего ангела – с золотым нимбом над головой и лучистыми голубыми глазами.
Раздался чудовищный рев, сотрясший небольшую церквушку. Освещенный ярким золотым светом, горбун пытался защититься плащом. Но все вдруг загорелось на нем, горбун крутился на месте, стараясь сбросить с себя горящую одежду. Пламя лишь еще больше разгоралось, и вскоре, весь охваченный им, горбун кинулся к выходу. Ревя нечеловеческим голосом, огненная фигура сделала несколько шагов и тут же рухнула на пол, рассыпавшись на тысячи угольков.
Люди, ошеломленной толпой стоящие у входа в церковь, пали ниц и стали страстно молиться Господу. 

Прошло время, Глафиру и ее мужа похоронили, как подобает. Малышка Лиза стала замечательной белокурой красавицей Елизаветой. Она уехала за границу, во Францию, там получила образование и вышла замуж.  Только иногда к ней во сне приходит ужасный горбун…