Мур-ра

               


      Бабе Кате снова надо было собираться в магазин. А ведь так не хотелось. Хлеб в доме кончился уже вчера, да и полки в холодильнике пустовали, сияя уж совсем как-то неприлично своей стеклянной чистотой, торжественно и непримиримо. Не то, чтобы в доме было совсем шаром покатить, но всё же. А кушать-то хотелось. Да и этому хвостатому бездельнику, ведь тоже надо было чего-то приготовить. Хоть бы мыши в доме водились, в сердцах подумала баба Катя! Глядишь, и нашел бы себе какое-то занятие, да и пообедал бы заодно, мясным. Себе-то мяса баба Катя уже давно не покупала. На пенсию ведь особенно не разбежишься. А мне опять - тащиться на улицу, эти сугробы месить, подумалось ей. И ведь погода – ну никак не радует сегодня. Хоть температура немного и повысилась, на улице так метет, что, кажется, будто все косточки продует. Да и дорожки, расчищенные дворниками еще вчера, уже снова все переметены. Если осталась где расчищенная дорога, так там такая наледь, что того и смотри, шлепнешься. Этого только не хватало, сломать себе что-нибудь. Сколько, таких как она, её сверстниц, попадали так на долгие месяцы на койку. Но баба Катя могла рассчитывать лишь на себя. Ей отлеживаться на постели было, как говорится, не за кем.  А ноги-то не казенные, свои. И так с ними постоянно маешься: то колени разболятся, то в бедре, ощущение такое, будто тебе кто-то шило туда воткнул. Этому-то, мохнатому лентяю хорошо. Лежит себе, в тепле, развалившись на кресле, и балдеет. Да при этом ещё и комментирует все, то и дело. Мура, мол!
    Мура - не мура, а идти надо! Натянув шерстяные рейтузы и, поддев, вязаные носки в свои сапоги, типа «прощай молодость», баба Катя влезла в видавшее виды зимнее пальто. Потом, заперла за собой дверь и вышла на площадку. Спустившись на лифте, и выйдя во двор, она тут же почувствовала на себе колючий, порывистый ветер.  Этот ветер забирался за воротник  и поддувал снизу под пальто. Да, как во времена моей юности погода, подумала баба Катя. Только сама она тогда была молода и на морозы эти особого внимания не обращала, как и на ветер. И кровь тогда у меня была горячая, улыбнувшись, про себя подумала она. Никакого зимнего пальто ей тогда не требовалось. В лихую погоду бегала к парням на свидание в одной легкой телогрейке, надетой поверх легкого платьица. Или на комсомольские собрания, которые были тогда так популярны у нас в стране. И ничего. Не мерзла, вроде. Тогда, бывало, морозы не отпускали всю зиму, да и снегу наваливало, прямо, как сейчас. Но теперь многое изменилось, не только погода. Домов таких, какие сейчас понастроили, не было. Народ жил, либо в кирпичных малоэтажках, либо вообще, в бараках, как она, в своей юности. И горячей воды не было, да и отапливались в те годы преимущественно дровами. Мало у кого были батарей парового отопления. Попариться, поваляться в ванне с горячей водой, могли не многие себе позволить. Времена были не те. Теперь жизнь стала куда легче. Только вот люди тоже стали другие. Не те, что раньше.
    Да, память людская штука неверная, короткая. Не сохраняет она всё плохое, что было тогда, раньше. Да и как судить, что было плохое, а что хорошее? Может из-за того, что жизнь постоянно требовала напряжения твоего, тогда и люди были покрепче. И не только физически. А сейчас посмотри, сколько парней, изнеженных этим современным бытом и бездумным воспитанием своих матерей, оказываются по здоровью, даже непригодными для воинской службы! Разве такое было мыслимо в те годы? Сама служба в армии была для парней чуть ли не святой обязанностью. И сами они, ребята её юности, были как-то покрепче, раньше становились мужчинами. Тогда взять свою девчонку  и пронести её на руках многие считали за счастье. И баба Катя помнила даже сейчас, какое блаженство она испытывала от таких моментов. А ведь их было немало! Она прекрасно всё помнила. И то, что в юности была совсем неплоха собой, а многие парни соперничали друг с другом только за право пройтись с ней по улице. Даже дрались из-за неё до крови. А сейчас молодежь выродилась, похоже. Уже почти никому не приходит в голову поднять свою девушку на руки и пронести её по улице. Да, многим это стало и не по силам. И не потому, что девчонки стали больше весить. Даже если учесть, сколько, порой, на их лице всякой косметики наложено. Просто парни стали дохлые какие-то. А уж о каких-то драках из-за девушек теперь, похоже, и  совсем забыли. Как-то делят их между собой без особых разборок, договариваются на словах, или откупаются чем-то, что ли. И характер мужской куда-то испарился. Теперь его редко в ком встретишь. Разве что в сельской местности таких еще где-то найдешь. А городские парни вообще, многие, какими-то бесхребетными стали, или даже, женоподобными. Всё за компьютерами сидят, штаны просиживают. И не только в нашей стране, наверное. Вон, сколько на свете теперь разных гомосексуалистов, трансвеститов и прочей мерзости! Раньше о таком и слышать не хотели. А теперь в некоторых государствах стали  даже обсуждать законы, разрешающие однополые браки. Теперь подобное становится, похоже, вообще, в порядке вещей. Скоро и у нас, наверно, всяким извращенцам  разрешат  в брак вступать. А кто будет детей рожать? Про мораль я уж и не говорю! Да, и куда мы только катимся?!
     С этими мыслями баба Катя добралась, наконец, до ближайшего универмага, где она обычно покупала себе продукты. Магазин, похоже, только открылся после перерыва. После того, как в аналогичном ему крупном сетевом магазине обрушилась крыша, его закрыли до окончания уборки с крыши, накопившегося снега. Теперь на многих полках было пусто, словно в советские времена. Даже в хлебном отделе почти ничего не было. Только в штучном отделе она смогла взять, видимо, только что привезенный рижский хлеб, который был еще теплым. Стоил он немного дороже, но на сей раз баба Катя решила особо не экономить, тем более, что другого ничего не было. Взяв еще пакет пряников и упаковку молока, а также пачку чая, она еще немного прошлась по разным продовольственным отделам, где взяла крупу и кое-чего еще.  Подошла к кассе и расплатилась за покупки. Отдать пришлось около трехсот рублей. Вышла из магазина и решила еще заглянуть в ближайший павильон, где продавали молочные продукты. Взяв там развесного творога, решила на этом свои сегодняшние траты прекратить. И так уже чуть ли не четыре сотни в магазине оставила, прикинула она. Кошмар! Как дотянуть до очередной пенсии? 
    Если бы погода была не такая ветреная, баба Катя, наверное, еще бы прошлась, подышала свежим воздухом, но сейчас ноги её как-то сами понесли к дому. Да и как-то не любила она город. Большую часть жизни своей провела в деревне, где трудилась с утра до позднего вечера, изо дня в день. Но только там она чувствовала себя в своей тарелке. Теперь здоровье было уже не то, даже ходила с трудом - годы давали себя знать, но по-прежнему она чувствовала, что хозяйство целиком держится на ней. Не будет она заниматься своим садом-огородом и картофельным полем, так всё её хозяйство быстро зачахнет. Дочке, а тем более, зятю, всё это деревенское хозяйство было «до лампочки». Они предпочитали отдыхать на природе, приезжая в деревню. Приготовить и откушать шашлыков, или в баньке попариться – это они любили. А в огороде копаться – упаси господь! Правда, от свежих овощей, разных огурчиков-помидорчиков они никогда не отказывались. Да и картошки с собой в город увозили в конце каждого сезона не один мешок. Вот и таила баба Катя обиду на них. Особенно на своего зятя, которого она считала лентяем. Слава богу, хоть зимой она не видела его, жила себе в обществе единственного близкого ей человека – кота Васьки. Впрочем, и дочка у неё редко появлялась. Но, может это и к лучшему. Уж больно бабе Кате не хотелось от кого-то зависеть. Даже от собственной дочери, которая от неё в последние годы основательно отдалилась.
     Вот с такими грустными мыслями подошла она к своей парадной и открыла дверь в подъезд, одним из висевших на связке ключей. Ей повезло. Лифт она вызвала без труда, и вскоре он впустил её в свою тесную, покрытую пластиком и всякими неприличными надписями, внутренность. Она глубоко вздохнула. Вдруг в левом боку что-то как прострелило. Тут же ноги бабы Кати подкосились, и она сползла на пол кабинки. В боку не отпускало. «Вот ведь нелегкая!» - в сердцах воскликнула она. Еще и застрянешь тут, в этом лифте. Этого только не хватало! Сердце у неё прихватывало и раньше, но всякий раз как-то вскоре отпускало. А тут что-то не похоже, чтобы ей скоро стало легче. Тут  лифт остановился, двери его открылись. Единственное, что успела сообразить баба Катя, так это сунуть ногу в открывшуюся дверь лифта, чтобы не оказаться здесь взаперти. Лифт стал периодически  закрывать и иоткрывать двери. При этом металлическая дверка, обитая пластиком, больно била по ногам. Но баба Катя этого уже не чувствовала. Она потеряла сознание.
     Очухалась она уже на руках у врачей скорой помощи. Кто-то из соседей, видимо, вызвал скорую, увидев её в таком незавидном положении, сидящей на полу лифта, с то и дело хлопающими дверями.  Кто-то даже помог втащить бабу Катю в её квартирку на площадке. И раздел её. Она лежала на своей кушетке, и на руке её был нацеплен приборчик для измерения давления. На ноге у бабы Кати был здоровенный синяк. Видимо, от ударов дверью лифта, подумалось ей. Напротив, на стуле, сидела молоденькая врачиха со стетоскопом на шее и шприцем в руках. Я сделала Вам укол, сказала она, и теперь вам должно стать немного полегче. Вот, на столе лежат таблетки. Принимайте их по одной три раза в день. Там же - список лекарств, которые я вам могу порекомендовать. Но сегодня, а может быть и завтра, Вам следует находиться дома. Лучше, если в ближайшие дни Вы будете соблюдать лежачий режим.   – Да как же, милая я могу лежать-то? Ведь и умыться надо сходить, и в туалет, и приготовить еду. Вот, хотя бы этого лентяя полосатого, Василия, накормить. – Понятно! Но все, же постарайтесь не злоупотреблять этим. На завтра я вам вызову дежурного врача из вашей районной поликлиники. Надеюсь, что в течение дня он Вас посетит. А кота Вашего мы накормим. Скажите только, что ему положить. – Да, молочка из пакета ему налейте в блюдечко, а ещё в него можно булки накрошить немного для сытости. Блюдечко его, синее, там, на полу в кухне стоит. Это если Вам, конечно, не сложно. – Отчего же сложно? Ведь кроме Вас за ним некому ухаживать, как я понимаю? – Нет, милая, некому. Врачиха встала и прошла на кухню. Она выбросила разовый шприц и пустую ампулу из-под лекарства в мусорное ведро и достала из холодильника пакет с молоком. Продукты все, принесенные бабой Катей кто-то из соседей, видимо, любезно выложил из её сумки в холодильник или в кухонный шкафчик, который висел на стене. Девушка отрезала уголок пакета кухонным ножом и налила в блюдечко молока. Потом туда же покрошила слегка зачерствевшую булку, которая лежала тут же на обеденном столе в хлебнице.
- Ну, вот и всё, сказала врачиха. Поправляйтесь. Коту Вашему я еду в блюдечко положила. С голоду не умрет. Пока. – Спасибо, милая, сказала баба Катя. Не знаю уж как Вас благодарить. – Своих соседей благодарите. Это они Вас до койки дотащили и нас вызвали. Есть еще, видимо, в нашей стране нормальные люди, не все перевелись. С этими словами молодая врачиха попрощалась и поспешила на выход. Извините, у меня еще кроме вашего, еще много вызовов.  Она захлопнула дверь, и вскоре послышался звук спускающегося лифта.
    Ну что, бездельник, иди, ешь своё молоко, пока тебе добрые люди налили. Вот помру, так некому будет тебя, лентяя-лежебоку кормить. Да, а ведь действительно, подумалось ей, если со мной что случится, как он здесь без меня жить-то будет? Пропадет, поди. Живи, пока я жива, Васька! - Мур-ра! Мур-ра! Послышалось в ответ. Видимо, он хотел этим сказать, что всё это ерунда по сравнению скажем, с мировой, революцией. Жизнь, что твоя, что моя в этой стране, как ты сама знаешь, ничего не стоят, посему и толковать об этом бессмысленно!Проработала всю свою жизнь не известно за что. Всё кормили тебя бредовыми обещаниями и коммунистическими идеями. Вот и пожинай, что растила все эти годы. Ведь ты заслужила!Да и не ты одна - весь народ наш, проклятый богом. Жизнь наша - сплошная мур-ра!

                R.V. , Ивановский Остров, 27.07.2011.