Маркс, Бандера и другие

- Молодежь! Читайте Маркса, Карла Маркса, а не Бандеру клятого-треклятого! – кричал в переполненном вагоне метро выживший из ума пенсионер. Всё в его внешнем виде свидетельствовало о причастности к так называемой интеллигенции, оставшейся, правда, в далеком прошлом. Сейчас он влачил жалкое существование бывшего учителя на крохотную пенсию, которой едва хватало на лекарства. Помогать было некому. А у государства, как обычно, проблемы куда более глобальные. Что стоит по сравнению с ними одна человеческая жизнь?

Этот странный мужчина носил самое обычное имя и отчество – Максим Андреевич. Давнее прозвище, мертвым грузом упавшее ему на плечи десятки лет назад, оригинальным тоже не назовешь – Ботаник. Математика приносила свои плоды. И всё в его жизни было банально, как у всех, вот только партийная деятельность и активная гражданская позиция отличали его от прочих серых советских граждан. Максим Андреевич был ярым коммунистом, посещал все-все партийные собрания, горячо и пылко отстаивал идеи Маркса и Энгельса, а также был без ума от тонких политических ходов Сталина. Даже от военных действий. Он довольно часто повторял в кругу своих знакомых такие слова: «Ну и что, что миллионы советских граждан погибли на войне? Умереть за Родину – вот единая цель человека, его призвание и общечеловеческий долг». «А сам-то чего воевать не пошел?» - спрашивали его в ответ друзья. И всякий раз он взрывался: «Да если бы я пошел воевать, то кто бы детей учил, а? Кто бы объяснял им все эти законы и уравнения, кто бы мудростью делился? Кто-то физически Родине помогал за неимением мозгов, а я – своим интеллектом. И это, между прочим, куда ценнее!» Обычно за этой репликой следовала тишина. Все, кто находился рядом, понимали, что спорить с этим человеком бесполезно, но про себя каждый неизменно потешался над субъективностью и абсурдностью его рассуждений.
Свою жену Максим Андреевич любил намного меньше, чем партию. Точнее, он вовсе ее не любил. Жизнь ведь как устроена? С малых лет заботливые родители внушают детям, что у каждого нормального человека должна быть жена. Точнее, работа, жена, дети, внуки и так далее по списку. Вот и Ботаник, среднестатистический советский гражданин, тоже к этому стремился.

Миловидная девушка Ира, студентка филологического факультета МГУ, с диким восторгом и собачьей преданностью в глазах наблюдала за тем, как во время очередного партийного собрания молодой математик Кряжнов с пеной у рта доказывал своим собратьям правильность сталинских действий. Она восхищалась его смелостью, его умением говорить убедительно, четко. Про себя она величала его Оратором. И никогда не задумывалась над тем, что Ботаник-Оратор говорит так смело и убедительно только о том человеке, который уже у руля, перед которым преклоняться выгодно, удобно и даже необходимо в какой-то степени. Ведь те, кто Сталина не поддерживал, жестоко платили за это, посылая пламенные приветы несуществующим друзьям из колючих стен ГУЛАГа.

Максим Андреевич впервые заметил Иру во время одной из многочисленных попоек мирного студенческого населения, куда его, школьного учителя, пригласил давний институтский друг. Она сидела за столом, потягивала холодное пиво и глядела со всем своим полудетским обожанием ему в глаза. Недавно в какой-то западной, тайком привезенной подружкой книге она вычитала, что от каждого человека исходят некие флюиды. И чем сильнее они, тем больше можно получить от жизни, в том числе, и взаимность. Даже со стороны того, кто лучше, старше и умнее. Непонятно, благодаря флюидам или чему там еще, но статный учитель всё же обратил внимание на молоденькую второкурсницу. Домой тем поздним вечером они ушли вдвоем. Наутро проснулись тоже вместе. А через пару месяцев подали заявление в ЗАГС, пока Ирина беременность еще не стала достоянием общественности. Ну а как иначе? В СССР ведь секса не было...

…Не сказать, чтобы жили они счастливо. Как все – ни лучше, ни хуже. Не ссорились, потому как поводов не возникало. Соответственно, не было у них и жарких чувственных примирений. Просто каждый четко знал свои обязанности и безукоризненно выполнял их, будь то домашнее хозяйство или же постылый супружеский долг. Так и ребенка воспитали. Без чувств.
Когда сыну исполнилось 16, Максим Андреевич пришел к выводу, что пора уже что-то менять. Его коллега, разведенная учительница младших классов с нелепым для своего времени и национальности именем Беатриче, уже достаточно долго одаривала математика призывными взглядами. В один из многочисленных безрадостных вечеров, собрав в кулак всё накопившееся за годы отчаяние и тоску, он зашел к ней в кабинет, не удосужившись даже придумать повод. А зачем? Он и так был уверен в себе. Впрочем, недаром – Беатриче при появлении коллеги тут же бросилась ему на шею и пригласила в гости. Благо, жила она недалеко от школы.

Квартира Беатриче поразила своей тусклостью и неухоженностью. Всё здесь кричало об одиночестве учительницы, о ее неполноценности и нежелании что-либо менять. Несмотря на это, к своей жене Ботаник в ту ночь не пошел.
А что же Ира? А Ира, заезженная домохозяйка, так и не сумевшая получить высшее образование, спала крепко-крепко и даже не заметила отсутствия мужа. Ей снился родной Иркутск с его немногочисленным по сравнению с Москвой населением, с его узкими улочками и добрыми улыбками соседей. Она будто бы снова оказалась дома, окруженная заботой родителей, которых, кстати, давным-давно уже не было в живых. Так что, проснувшись, Ира утерла проступившие слезы и отчетливо осознала: возвращаться было некуда. Когда же ночные отлучки мужа вошли в систему, бедная женщина долго мучилась, терзала себя укорами, а потом пришла к выводу, что так и надо. Мол, все люди так живут, и ничего. А они-то чем хуже?

Максим Андреевич, кстати, уходить из семьи не собирался. Его и так всё устраивало. Точнее, не устраивала его ни одна из женщин, и, чтобы как-то себя успокоить и оградить от мирской несправедливости, он предпочитал держать при себе их двоих. Устраивала и вдохновляла его, как обычно, только партия. Правда, Сталин давно уже находился там, где и Ирины родители, унеся с собой наверх всё торжество собраний и правильность решений. Но и новые лидеры его не разочаровывали. Идеология Советского Союза была настолько сильна, что ее влияние на массы нисколько не ослабевало от смены личности генсека.

Несмотря на то, что хрущевская оттепель всё надежнее стирала культ Сталина с лица земли и памяти населения, Максим Андреевич был верен своим предпочтениям и вкусам – он по-прежнему почитал умершего вождя и учителя. Правда, теперь он уже не заявлял об этом так открыто, не выступал с пламенными речами на собраниях, почти забросив  свою партийную деятельность, и даже на всякий случай снял портрет кумира, висевший дома над столом. О  времена, о нравы, - или как там у классиков?..


***
18-летие сына отмечали шумно, весело… – с товарищами милиционерами и гражданами понятыми. Жаль только, без шампанского, впрочем, было кое-что посильнее, и название тому –героин. Сынишка Кряжновых, мальчик взрослый, уже в полной мере мог нести уголовную ответственность за свои действия. Ответственность эта грозила ему энным количеством лет в тюрьме. Так имя Максима Андреевича, ярого коммуниста и отца-неудачника, наконец появилось на слуху. Из партии, жаль, исключили за неблагонадежность. И работать перевели на самую окраину. Роман с учительницей младших классов подошел к логическому завершению, тем более, что на место Ботаника через месяц пришел молодой математик- практикант.
Казалось бы, жизнь кончена. Кто-то наверняка так бы и подумал, но не Максим Андреевич. Он мужественно сжал в кулак остатки сил и начал атаковать различные СМИ, дабы восстановить потерянную справедливость. В итоге, он добился того, что в газете опубликовали заметку, в которой математик публично отрекся от сына. Мол, другим неповадно будет! Сделал он это, конечно же, в надежде на помилование со стороны руководства страны. Коего, впрочем, не последовало – слишком уж ничтожным был Ботаник дл
я СССР.

***
…Долгих 10 лет Максим Андреевич Кряжнов лез из кожи вон, чтобы доказать себе и миру, что он лучший. Долгих 10 лет он занимался всяческими научными разработками и теоремами, всё думал, думал, решал… Ирина, домохозяйка со стажем, на удивление, ушла к другому мужчине уже спустя год после социального падения мужа. Сейчас они не поддерживали отношения, но от общих знакомых он слышал о том, что всё у бывшей жены хорошо и даже более того – пару лет назад она родила девочку. Странно, он-то был уверен, что Ира всё делает напоказ, ради него, что рано или поздно она вернется и попросит разрешения остаться рядом теперь уже навсегда. Ну да Бог с ней и вообще со всеми женщинами сразу! С сегодняшнего дня прелести жизни утратили для него значение – его единственный сын повесился. Об этой трагедии Максиму Андреевичу сообщили несколько минут назад по городскому телефону. Он давно хотел его отключить, а тут сгодился… В лихую минуту. Да даже если бы и не было телефона, его, отца, все равно бы отыскали, чтобы сделать еще больнее, чтобы показать, насколько он ничтожен и глуп. Стало быть, теперь нужно ехать на похороны. Кто будет их организовывать? Кто вообще должен всем этим заниматься? Надо бы Ире позвонить, а то ведь тоже мать, пусть и поучаствует!

- Алло, Ира? Это я…
- Зачем ты звонишь? – голос бывшей супруги подействовал как ушат ледяной воды.
- Ирочка, наш сын…
- Я знаю! – резко оборвала она Максима Андреевича. – Я знаю, что наш сын сделал. Только он не наш сын, а мой, слышишь? Ты отказался от него при жизни много лет назад. А что  изменила смерть? Нет, Максим, ни-че-го, так что успокойся и не звони мне больше никогда. Мы сами справимся.

Мужчина кинул трубку из рук, и она покорно повисла мертвым грузом на проводе. «Так и он висел в петле, мой мальчик. Прости меня…» - только и пронеслось в голове у Максима Андреевича. Руки сами собой потянулись к припасенной на черный день бутылке. Именно в тот день водка навсегда вошла в его жизнь.


***
- Молодежь! Читайте Маркса, Карла Маркса, а не Бандеру клятого-треклятого! – кричал в переполненном вагоне метро выживший из ума пенсионер. На дне рваной его сумки лежала единственная оставшаяся от былой роскошной библиотеки книга – томик «Капитал». Он сам не знал, почему оставил именно ее, ведь как таковой пользы она ему никогда не приносила. Может быть, таким образом бывший педагог пытался приблизиться к тем временам, когда был молод, полон сил и смел…

А люди вокруг смотрели на него глазами, полными жалости и презрения. Так смотрят на собаку, свернувшуюся на холодных заснеженных ступенях, на кошку, которая лежит сбитая и окровавленная посреди дороги, на бомжей и цыган. Он опустил глаза, затем снова поднял их на вагонное стекло, а за ним – о Боже – стоял его сын, его бедный мальчик, наркоман и самоубийца, так и не нашедший себя. Он улыбался так отчаянно, что Максим Андреевич поспешил к нему, прямиком головой в стекло…

Очнувшись, он не сразу понял, где находится. Только после того, как в палату зашла медсестра со шприцем, он догадался – это дурдом. Самый настоящий. И больше не нужно ничего доказывать, и больше некуда стремиться, спешить, незачем искать. Хотелось увидеть Ирочку и сына.


***
- Зачем вы пришли? – на пороге стояла пожилая, но ухоженная женщина с короткими, до плеч, блондированными волосами.
- Я видела его. Я видела, он звал вас.
- Кто вы? И почему вас так тревожит это?
- Я всегда хотела ему помочь. Я всегда была незримо рядом с ним. Он был моим учителем. Всегда такой недоступный, такой неземной… И эти глаза, эти речи… Я… видела его сегодня в метро. Говорят, что он сумасшедший, но поверьте, это не так. Он ждет вас. Идите же, а то можете не успеть. Он умрет сегодня ночью.
- Что вы задумали, девушка? Что за ахинею вы несете?
- Я… Хорошо… Я… его … дочь. Но он об этом не знает. Я чувствую, что он умирает. Чувствую… Простите, но я не могу больше разговаривать с вами.
«Дочь… Дочь? Интересно, кто ее мать? Впрочем, это уже не важно».


***
 - Она сказала, что Максим умрет ночью. Она была так убедительна, что я поверила. Я не могла простить им смерть своего сына.
- Как вы убили вашего бывшего мужа?
- У меня был дома сероводород. Я добавила его в чай, принесенный в термосе. Я тщательно продумала все детали, на это ушла поразительно мало времени. Термосов было два, важно было их  не перепутать. Как видите, я осталась жива, значит, справилась с задачей. Когда я выходила из палаты, у них обоих начались судороги. Какая идиллия, правда? Они взялись за руки, и это был первый и последний миг их воссоединения.
Судья пристально взглянула на преступницу и задала единственный вопрос:
- Вы не жалеете о содеянном?
- Нет, - уверенно сказала одетая в алый брючный костюм убийца.


Чуть позже судья вынесла приговор: 12 лет лишения свободы. На что Ирина только усмехнулась – она твердо знала, что ждать осталось намного меньше.