4. Сила искусства

    Скиталец неспешно брёл по Красному лесу, вполголоса читая коан. Монотонно повторяя слова преисполненные/лишённые смысла, он любовался изогнутыми стволами и яркой, кирпично-оранжевой листвой. Путь был не близкий, спешить не хотелось.  Он шёл, полагаясь на тропинку.
    Неожиданно тропа завела его в заболоченную низину: красные деревья вдруг сменились зелёными, которые быстро выросли в размерах и приобрели диковинный вид. У подножия зелёных гигантов лежало немало поваленных стволов, живописно покрытых коврами мха и разноцветными бокалами грибов: жёлтыми, красными, фиолетовыми. В новом лесу было довольно светло, потому что высокие деревья, похожие на колонны и покрытые блестящей зелёной корой с сетчатым рисунком, не несли много листвы. Иногда кора вдруг отслаивалась со стволов и с треском падала вниз. Мягкая, влажная земля была усыпана пружинящим слоем опада.
    В воздухе, треща, словно огромные вентиляторы, сновали стрекозы, размером в половину человеческого роста. Они гонялись за мухами, не уступающими размерами птицам. По своим делам сновали многоножки, способные везти на себе человека. Наверху, среди листьев,  виднелись ловчие сети с рубиново-красными пауками.  Издали их можно было принять за диковинные плоды или цветы. Иногда какой-нибудь из зелёных великанов осыпал лес золотистой пыльцой, весело сверкавшей в солнечном свете. Звуки и запахи были странными, но дышалось легко.
   Вскоре Скиталец набрёл на дорожку, выложенную крупными желтоватыми камнями. Предложение судьбы было слишком недвусмысленно. Дорожка плавно поднималась на холм и по мере того, как Скиталец взбирался на него, зелёные  деревья и гигантские стрекозы казались всё меньше, пока не превратились в высокую траву и мелкую живность. Парк, в который довелось забрести Скитальцу, явно был плодом мастера по управлению реальностью. Теперь путешественника окружали спиральные деревья розового цвета и пушистые синие конусы, наклонно воткнутые в землю. Бросив взгляд вверх, он увидел странно полосатое небо: половину его занимали тёмные массы туч, а вторую – радужное чередование светлых полос и солнечных лучей. Кажется, небо медленно вращалось.
   Тем временем Скиталец добрался до линии садовых скульптур: изображения диковинных химер и русалок, покоящиеся на тяжёлых основаниях, висели в воздухе, на небольшом расстоянии от земли и медленно вращались в направлении, обратном движению неба. По опыту он знал, что подобные мастера редко обладают хорошим характером. С другой стороны, возвращаться назад не хотелось. Он решил было вести себя осторожнее, но быстро убедился, что никто в усадьбе не обращает на него внимания. «Оно и к лучшему» - не стал спорить Скиталец.
   Где-то к обеду он добрёл до центра усадьбы. В таких домах/дворах трудно сказать:  ты ещё снаружи, или уже внутри?  Мастера Края ткут из его иллюзорной реальности любые архитектурные шедевры – ванная комната может располагаться за стеклянной витриной в центре большого города; кровать – посреди снежной тундры; кухня на краю вулкана, а гостиная – в глубине тропического леса. Причём жильцы не будут испытывать особых неудобств, ведь все эти миры для хозяев не более чем обои на стенах: мир живых картинок.  Главное не засмотреться и не поверить в реальность  изображения. Те, кому недоступно очарование единственной реальности, жаждут экзотики и никогда не насыщаются ею.
   Пройдя через небольшую арку из синепушистых растений, занавешенную дождём из трепещущих разноцветных бабочек, Скиталец оказался в просторном патио, или открытой комнате, у которой только две стены были каменными. В центре дворика располагался небольшой водоём с фонтаном из красного вина. Несколько фавнов с больными глазами и большими кружками крутились вокруг фонтана, периодически зачерпывая живительной влаги. Сам двор/комната был выложен светлыми и зелёными камнями, наподобие шахматной доски. На дальней стороне площадки группа диковинных существ, словно выбравшихся из зелёного леса, играла на не менее странных инструментах: кто-то ритмично трещал погремушкой на хвосте; другой издавал мелодичный стрёкот, потирая брюшко колючими лапками; две гусеницы играли сразу на четырёх флейтах приставленных к боковым дыхальцам. Некий паукообразный джентльмен  задумчиво вибрировал туго натянутой паутиной. Тоненько чирикала микроамфибия, бившаяся в паутине…Музыка настраивала на философский лад.
     По обеим сторонам арки, вдоль границ двора, были выставлены горшки с диковинными цветами. Первым внимание Скитальца привлёк пламенный цветок слева (или справа) от арки. Каждые несколько минут он раскрывался, выпуская из себя танцовщицу. Обнажённая дива в красном кафтане и высоких сапогах  лениво исполняла танец страсти. Закончив выступление, она снова становилась похожа на цветок, охваченный пламенем. Затем, после небольшого перерыва танцевала вновь. И так – без конца. Светлые волосы танцовщицы были уложены в два конуса, похожие на рога, а в уголке рта неизменно присутствовала тлеющая курительная палочка.  После некоторого колебания Скиталец опознал в ней известную… артистку эпохи Трат, которой восхищался ровно три тысячи лет назад.  «Вот она, сила искусства!» - изумился зритель и даже сделал робкую попытку привлечь к себе внимание пламенеющей дивы, но быстро понял, что иллюзорная танцовщица его просто не замечает/не может видеть.
     С другой стороны располагалось невзрачное с виду растение с лохматой головой. По стволу и веткам его росли многочисленные листья, усеянные мелкими зелёными буковками. Вокруг лениво фланировали несколько красных бабочек. Поначалу  Скиталец не заметил в нём ничего особенного. Кудлатая голова цветка постоянно двигалась – словно бы он постоянно разговаривал сам с собой. Прислушавшись, Скиталец понял, что это действительно так.  Речь цветка была тиха и невнятна. Больше всего его бормотание походило на речь умалишённого, погружённого в зыбкое пространство собственного сознания. Но его безумие как нельзя более подходило к безумию окружающего мира.  Цветок/человек ни на кого не смотрел, но при этом казалось, будто он обращается непосредственно к тебе. Скиталец невольно прислушался.
    - Да не сумасшедший, я, нет. Я просто хочу изменить этот дурацкий мир.
    - Да. Всего лишь. А ты как думал? То-то и оно.
    - Нет, я не отношусь к тем великим мечтателям/безумцам которые хотят осчастливить всё человечество. Это невозможно. Многие из нас не могут сделать счастливым даже одного близкого человека. Чего у ж там замахиваться на всех…
    - Ага, вот и я говорю…
    - Если честно, то я не собираюсь никого делать счастливым. Насильно мил не будешь; человек может обрести счастье только самостоятельно.
    - Никакой я не мизантроп, честное слово! Ненависть ко всему роду человеческому есть обратная сторона безмерной к нему любви: рефлекс обиженного ребёнка.
    - А вот не надо. Я не настолько влюблён в себя, чтобы стремиться к дешёвой славе или к личной тирании: хоры, гимном* исполняющие оды в мою честь, будут терзать мой тонкий слух своей очевидной фальшью, а вечный страх в глазах окружающих способен порадовать лишь очень ущемленную личность.
    - Я просто хочу немного продавить этот мир под себя. Сделать его удобнее, человечнее. Обозначить ориентиры, по которым придётся двигаться другим – вот всё, что мне доступно. Такой вот я скромный малый.
    - Думаю, я достаточно честен перед тобой/собой, чтобы видеть бесчисленное количество собственных недостатков. Я – тщеславен. Есть такой грех. Я ленив, труслив, жаден, честолюбив (кажется, уже было) – что толку перечислять очевидное? Главное в другом: я действительно способен изменить мир. Я чувствую в себе эту великую силу, я одержим ею, словно шаман духами, а хищник – жаждой крови…
    - Чем, чем… словом. Силой искусства. Многие недооценивают силу слова. Оно же способно сокрушать царства  и сдвигать с места звёзды. Говорят, что слово – это оружие слабых. Но много ли могут те, кто считают себя «сильными мира сего»? они уходят после недолгого царствования и все забывают о них. Но слово слабого, маленького человечка может не только звучать бесконечно долго, но и с каждым поколением усиливаться, достигая размаха вселенского урагана. И если у мудрого есть в руках подходящий рычаг, он в состоянии перевернуть Землю.
    - Вот потому-то я и пишу. Пишу, складывая листки в стопку. Мой труд рассчитан на годы и просчитан на миллион ходов вперёд…

    Ещё несколько новых листков прямо на глазах завязались на кусте. Но было видно, что они дались автору с трудом. Безумец имел вид самый болезненный, без конца кашлял и быстро начал задыхаться. Скиталец понимал все меньше слов из его бессвязной речи.

    - Кх-кх, снова кровь! Ничего, просто я подустал, расслабился. Нужно взять себя в руки. Осталось уже немного.
    - Так о чём я? Маленький человек способен вызвать обвал исторических перемен, если столкнёт вниз несколько камней обстоятельств. Неправда, что мы не можем управлять большими событиями.
    - Идёт грандиозная Игра, которая длится миллионы лет. Но отдельные ходы в ней делают подёнки. И только если соединить их усилия через пропасть смерти и забвения,  можно получить целенаправленно действие, способное расшатать устои вселенной. Я буду уже мёртв, когда мои полки выйдут навстречу судьбе…
     - Долгое время я писал очень легко и получал настоящее наслаждение, создавая каждый новый листочек. Больше всего я боюсь не успеть… Что действительно плохо, так это то, что куда-то затерялись три самых важных листка. Я неплохо помню, то, что было на них, но мне не хотелось бы создавать их заново…
     - внешние контуры мира расплываются передо мной, но здесь, в пределах одной доски, я чётко вижу то, чего не видят другие…
     - Разве я не говорил? Надо всего лишь построить адекватную миру модель. А уж затем влиять на мир, внося изменения в эту модель. Только и всего. Две вещи: ИГРА и СЛОВО  более всего подходят для создания такой модели. Вот и будем играть словами!
     - Весь мир – игра. Стоит чуть-чуть подкорректировать правила, и это даёт результат: изменить силу тяжести, продлить продолжительность жизни… Да ты и сам посмотри – вон мои фигуры: как важно они выступают! Они не то чтобы не замечают моего присутствия, нет, они просто не отдают себе отчёта, насколько это присутствие влияет на их поступки. Я ведь говорю тихо, почти неслышно…

     Скиталец вздрогнул: складывалось невольное ощущение, что безумец обращается не только к самому себе. Приглядевшись, он заметил у ног Цветка игральную доску, удивительно напоминающую весть двор в целом – такие же светлые и зелёные клетки, такие же странные фигурки. Только меньшего размера. Более того, если фигурка на меньшей доске волей словотворца меняла положение, то фигура в большом дворе в точности повторяла её действие/движение. Или – наоборот. Это было удивительно и даже страшновато. Скитальца радовало только то, что его собственной фигуры на доске как будто не было.   

     -  Мои фигурки! Они будут точно также двигаться по доске, когда меня давно не будет на свете… чудно. Что мне время? Я смотрю сквозь него…
     - Вот Великий Эксперт, считающий, что знает всё на свете. Гордость не позволит ему признать поражение, даже если его переедет поезд. Вот Знатная Госпожа, возомнившая себя мерилом справедливости и тайком кидающая кости судьбы. А вот Мёртвый Рыцарь, скачущий в погоне за этой самой справедливостью и после собственной гибели. Вот Палач, Добрейший князь, Жадная рыбка, попавшая сюда для ровного счёта и красная девка – все, кого я использую в качестве проходных фигур. Все они послужат мне. Сами того не зная…

    В этот момент Скиталец вздрогнул во второй раз, увидев неподалёку от себя Добрейшего князя, в котором с первого взгляда можно было определить хозяина усадьбы/двора. ДК вместе со спутницей – назовём её графиной – и свитой из сказочных человечков в высоких шапках, совершал пред/после обеденный променад. Хозяин был облачён в роскошный зелёный костюм, его спутница – в щегольское красное платье с очень узкой талией. Сбоку, через высокий разрез, можно было полюбоваться на стройные ноги графины. В руках у графины были серебряные ножницы, похожие на садовые.  Направляясь к словоохотливому цветку, процессия обошла Скитальца, словно препятствие.
    Скиталец обратил внимание, что цветные фигурки на обеих досках опасно сблизились.
    - Бедняжка, он скоро умрёт! – проворковала  спутница князя, обрезая несколько нижних, увядших листочков.
    - Пускай, - равнодушно отозвался князь – у меня их ещё много. Ему не стоило так загонять себя работой. Тоже мне, писарь…
    Лохматая голова болезненно дёрнулась:
    - Я не сумасшедший… я, не сумасшедший…
    - Ну вот, он уже начал заговариваться. А ведь забавную придумал игру. Может, сделать ему радикальную обрезку? – графина задумчиво пощёлкала ножницами.
    - Я поговорю с садовником. Но вряд ли это поможет. Согласись, он стал слишком занудлив, - и они пошли дальше, отбросив очередной прочитанный листок, полетевший прямо к Скитальцу в руки.
    Не сделав и нескольких шагов, они превратились в размытые цветовые пятна – зелёное и красное – стремительно затерявшись в многомерном пространстве хаосного двора/усадьбы. Голоса их были сдуты сквозняком судьбы, и только дробное эхо господского смеха ещё долго рассыпалось вокруг Скитальца яркими брызгами.
    Скиталец  взглянул на попавший в его руки лист:

Плавает глупая рыбка по озеру, смотрит на вкусного червяка, висящего на крючке. Думает: «какой жирный! Наверно вкусный. Вот бы откусить кусочек!» и ведь знает, что червяк на крючке, а ничего с собой поделать не может. Всё ей кажется, что если она аккуратно куснёт, то ничего и не будет – червяк-то длинный. А тот так и пляшет на крючке, словно дразнит: «съешь меня! Съешь меня!»
Совсем рыбка ошалела – думает: «да я только за хвост его кусь! И назад» а червяк её чуть ли не по носу хвостом бьёт. Не выдержала рыбка такой наглости, рванулась вперёд, раскрыв пасть. Да вот беда, не рассчитала силы укуса. Червяк разорвался пополам, а рыба оказалась на крючке.
- Ну что, рыбка, досыта наелась халявы? – спросил её червячок, падая вниз.
Дёрнулась рыбка, чтобы схватить наглеца, да не получается – крючок держит. Так червяк и упал на дно. Может, новый хвост успеет вырастить.
«Эх», - думает рыбка, дёргаясь на крючке – «самого главного я и не сделала! Небось, сам-то червяк вкуснее, чем его хвост!»…с этой обидной мыслью и пошла наверх.

     «И как он надеется своей ерундой изменить мир?» - подивился читатель и сам же вспомнил, что сильная магия зачастую выглядит бессмысленным набором звуков. Скиталец вздохнул и направился по своим делам, сожалея, что попал в эту странную усадьбу. Для начала он двинулся в сторону кухни.
     Однако дом был слишком сумасшедшим, и он не нашёл едальню даже на краю камчатского вулкана. К тому же его постоянно преследовали слова писателя, сбивая с мысли и мешая ориентированию в пространстве. Они летели за ним, словно кровососущие насекомые, назойливо преследуя по всей усадьбе и округе – невежливо кружились перед носом,  пищали над ухом. Стоило ему остановиться, как они незамедлительно выстраивались нестройными рядами,  откровенно приглашая прочесть себя. Многие из них носили незаконченный и провокационный характер, другие были словно и не им написаны:

    У графины красивая грудь. И жёсткие руки…

                Здравствуйте, Автор!
    Пишет Вам персонаж, назначенный во исполнители (сами знаете чего). Я, конечно, дико восхищён силой Вашего таланта, но хотел бы выразить одну просьбу: выпустите меня, пожалуйста, из своего рассказа! Устал я тут.  Дело, к которому меня приставили, не подходит к моей тонкой душевной организации, и вообще…
    Отпустите меня, Правды ради – я Вас так прошу! А то ведь знаете, как бывает: недолго и самому стать чьим-то героем.
                Искренне Ваш,
                Злодей.

     Дезоксирибонуклеиновая кислота…

     - Эй, ты, автор, подвинься: я тут сейчас реализую знатную идейку. Несложная композиция из 18 ходов, с привлечением небольшого займа на 3 миллиона кредитов, позволит нам/мне…


     К вечеру Скиталец прочно застрял в болотистой части Зелёного леса. В наступающих сумерках стволы и грибы слабо светились. Из глубины топи он почувствовал множество заинтересованных взглядов, сопровождаемых нежным курлыканьем и мелодичным пощёлкиванием челюстей.  Пришлось вернуться на тропу. Последние цветочные тексты ехидно прошелестели над ухом.

     Красные бабочки – словно фонарики освещают мои одинокие ночи.  Они прекрасны и недолговечны. Как и я. Наверно, потому нас так тянет друг к другу…

     Каждый частный двор – это микрокосм…

     Микрокосм явно не хотел его отпускать. Назад он двигался значительно быстрее. Ночевать пришлось возле фонтана. Всю ночь Скитальца мучили кошмары. Даже во сне он продолжал слышать голос монотонно бубнящего Цветка:

     «Млын дабар! Млын дабар!» - визжали красные бабочки, на лету исполняя бешеный канкан.
     «Чепурня!» - воскликнул Мертвый Рыцарь, закусив жвалами извивающуюся многоножку. Мёртвый Рыцарь выглядел очень живо…

     То и дело его будили толпы фавнов и служанок, гонявшихся друг за другом. Усадьба была освещена заревом разноцветных огней, а летающие статуи с грохотом вершили свои каменные свадьбы.
     Утром всё затихло. Фавны с больными глазами потянулись к целебному фонтану. Служанки куда-то подевались. Глядя на них, Скиталец вдруг резко осознал, что всё вокруг – и хозяева, которые упорно его не замечали и слуги, диковинный дом и чудесный сад – всё это фантом, дымка: дунет ветер, она и рассеется. И даже тот особенный цветок, который думает, что ветер поднимется от взмахов его листьев… Солнце высоко встало над горизонтом, и в его лучах он видел ту неказистую, но единственную реальность, что звала его в путь – всё дальше и дальше. Бросив безучастный взгляд на парящие статуи, он начал решительно искать выход…
     Лохматая голова на тонком стебле ещё что-то бормотала, всё ниже склоняясь над доской. На доске продолжали двигаться фигуры, удивительно похожие на людей. Вот, смеясь, сдвинулись с места две из них: зелёная и красная. А пишущий, болезненно сморщившись,  отрывал от себя всё новые кусочки текста и разбрасывал их по клеткам, подводя фигуры к своей цели. Брошенные им листочки зависали в воздухе, словно дожидаясь, когда их прочтут. Всё это старо как мир: каждый из нас думает, что именно он – тот, кто играет другими.  И каждый ошибается. Взявшись за руки и смеясь как дети, князь со своей спутницей всё ближе подбирались к месту занятому убийцей/палачом.
     - Ведь правда, это смешно? – обратилась она к человеку в чёрном, показав очередной листок.
     Экзекутор посмотрел на листок сквозь тёмные очки и натянуто улыбнулся.  Нервно поигрывая пальцами по рукояти топора, он ждал своего хода.

    Скиталец внимательно оглядывал стены без единого дверного проёма. Он уже понял свою основную ошибку: в таких системах, чем больше ты стремишься наружу, тем больше тебя удерживает усадьба/волшебный двор.  Чтобы выбраться из неё наружу, следовало стремиться попасть внутрь.  Внимательно прислушавшись к собственным ощущениям, он уловил слабый отзыв в верхней части ближайшей стены. При внимательном рассмотрении материализовалось и нечто вроде лестницы. Невозмутимо пройдя по упругим водяным струям, свободно висящими в воздухе, Скиталец очутился перед выходом. Свёрнутый улиткой проход начал медленно разворачиваться, снаружи повеяло холодом.
    В этот момент сзади раздался удивлённый/испуганный крик, потом глухой стук… Скиталец не стал оглядываться, резонно опасаясь, что в следующий раз может и не найти выхода из столь запутанного места.

*нагишом (греч)