Пауза

Музыка кончилась.
Богдан, или, как его называли знакомые и даже родной брат - Бред, никак не мог понять, сколько же надо было вылакать за вечер, чтобы не помнить, как уезжаешь в другой город и не можешь потом сообразить, как попасть назад в привычно пасмурный Питер. Весомая часть воспоминаний о последнем дне обрывалась на встрече с одним мрачным типом, пригласившим его к себе домой.
Бред оглядывал совершенно пустынные улицы, пробившуюся сквозь потрескавшийся асфальт сильную молодую траву, чистое, а не Питерское пасмурное небо, и искал на ощупь в джинсах пачку сигарет. Странно, но ничего из личных вещей в карманах не было. Не обобрал же его этот тип из клуба. Вроде, на вора или клептомана был не похож. Хотя кто его знает. Да и не было ничего особенно ценного у Бреда – только египетский серебряный анкх на шее, обозначающий бессмертие, а точнее редкое умение его носителя выбираться из любых неприятностей относительно невредимым, и главное – живым. У Бреда были все основания гордиться своей феноменальной живучестью при том образе жизни, который он вел вот уже пятый год подряд.
Он остановился, наконец заметив, что за все время его бесцельной ходьбы вдоль дороги город никак не кончался, а на его улицах не было встречено ни одного человека, и мимо не проехала ни одна машина. Да и похмелья, которое должно было, по всем законам выпитого алкоголя, преследовать его тупой головной болью тоже не имелось в наличии. Бреду захотелось курить, но даже не чувствовать в легких никотиновый дым, а, скорее, просто совершать привычные действия: чиркнуть зажигалкой, матюгнувшись, когда она не сработает или неожиданно погаснет, сделать первую затяжку и зажать тонкое белое тело сигареты указательным и средним пальцем левой руки. Даже просто полюбоваться на свою руку с сигаретой Бреду было бы приятно и понятно, потому что так бывало всегда.
Но в этом городе, к его досаде, не было ничего знакомого и понятного. Только бесконечные пустые, будто мертвые, дома. Не задумываясь, Бред свернул во дворы, оказавшиеся еще более похожими друг на друга и еще более замершими в безмолвии. В городе не было ветра, шевелившего бы листву на деревьях, траву под ногами и волосы на голове. Бреду показалось, будто он находится в вакууме, и кто-то невидимый и слишком большой для его восприятия, наблюдает сверху за его бесцельным хождением.
В одном из дворов сами собой раскачивались пустые ржавые качели. Они так чудовищно громко визжали, что невозможно было не подойти и не остановить их, поймав на лету и плавно опустив вниз. Сделав это, Бред опустился на сиденье и накрыл голову руками. Случившееся накануне никак не хотело восстанавливаться в памяти, какие бы усилия не были приложены. Бред четко помнил, как проснулся в обед, нацепил джинсы, облегающую черную майку и анкх. Подобрав с пола рюкзак, солнечные очки и ветровку, он пошел бродить по городу, планируя насобирать денег на еду, а потом идти в клуб, где как раз дежурил знакомый охранник, свободно пускавший внутрь бесплатно.
Бред помнил, как развел парня-металлиста на шаурму и бутылку «Жигулевского», выпил с ним у палатки, пообещал зайти как-нибудь к ним в компанию, а потом часа два бродил по центру, глазея по сторонам, будто был туристом и первый раз гулял по этим улицам. Бреду нравилось изображать из себя приезжего, бывало даже, что такая убедительная игра обеспечивала его вкусным ужином и теплой постелью на ночь. Но что же случилось тем вечером?
Он вспомнил, что в клубе много пил, потому что какой-то мрачного вида чувак угощал и не скупился. Они даже разговаривали о чем-то, что в клубе, при шуме музыки, пульсирующей битами по венам и вискам, очень проблематично. Но они справлялись, и Бред, благодарный за выпивку, откровенно и не очень естественно флиртовал, хотя всегда с брезгливо-презрительным выражением лица поглядывал на местных мальчиков-педовок, клеивших папиков посолиднее, а потом междусобойчиком обсуждающих, у кого больше, толще, а кто – импотент.
Этот мрачный тип, имени которого Бред так и не мог вспомнить, кажется, пригласил к себе, и они, не особенно долго думая, засобирались на выход. Бред помнил, что тот жил недалеко от клуба, и до его дома они шли пешком. Быть может, минут пятнадцать, но Бред был настолько пьян и невнимателен, что все дворы и переулки сливались для него в одну сплошную кашу из дорог, домов и окон.
Что было дальше, и как он оказался один в совершенно пустом городе, где не бывает даже проезжих автомобилей, Бред не знал.
-Легкая голова, да тяжелая дума? – вдруг раздался голос по правую руку от Бреда. Он вздрогнул от неожиданности и обернулся на соседние качели, где так же как он сидел человек. Невозможно было даже навскидку определить его возраст: он то казался юным, то почти стариком и никогда не выглядел на средние тридцать-сорок, но это не удивляло Бреда, так как его вообще мало что способно было удивить.
Человек оттолкнулся ногами, раскачивая качели, и те ржаво заскрипели.
-Как отсюда в Питер попасть? – спросил Бред.
-Никак! – с подростковой легкомысленностью ответил человек.
-Это как это «никак»?
-Так. Отсюда выхода нет, твоя игра закончена, пора и честь знать! – человек раскачивался все сильнее, и качели заходили ходуном под чудовищно пронзительный скрип, нарушавший абсолютную тишину пустого города.
-Думай, что говоришь! – огрызнулся Бред.
-Кажется, я оторвал тебя от воспоминаний? – неожиданно резко остановившись и став серьезней, спросил человек.
-Да какая, к черту, разница? – Бред начинал злиться: - Я хочу в Питер! Точка!
-Ты сначала вспомни, что случилось, а потом поговорим. Ишь, выискался с гонором, - забрюзжал человек старческим голосом, встал с качелей и ушел тяжелой походкой в один из сотен безликих подъездов, оставляя Бреда в опостылевшем одиночестве.
Бред немного злился сначала на человека, говорившего странные слова, потом на себя за то, что ничего не помнил о своем прибытии в пустой город, а под конец на того мрачного типа, поившего его до беспамятства весь вечер. Вспомнив о выпитом напоследок тошнотворно сладком коктейле, Бред скривился. Даже странно, как он мог употреблять такое очевидно мерзкое пойло для дешевых шлюх.
Себя он никогда не относил к тем работникам коленно-локтевой позы, с которыми регулярно случалось скандалить в клубе. Эти манерные, приторно-сладкие как тот коктейль и сигареты со вкусом шоколада, мальчики умудрялись не раз приравнивать его, Бреда, к себе, и еще качать права. О каком равенстве могут говорить клубные проститутки и нормальные люди? И потом Бреда никогда не интересовали их папики-импотенты с единственной привлекательной чертой – тугим толстым кошельком.
А тот тип был, как Бреду показалось, настоящим мужиком. Только поить до беспамятства было вовсе не обязательно. И эти клубные феи с вихляющими задницами и манерой «ходить на -ла» явно посматривали в их сторону с ядовитой завистью. Бред знал наверняка, что даже этим меркантильным тварям иногда хочется нормального мужика подцепить, а не толстый кошелек и жирное пузо, нависающее над всем, чем можно и нельзя.
Он вдруг подумал, что они ведь не дошли до дома чувака, ведь обычно Бред отчетливо запоминал места, в которых приходилось бывать. Может, не целиком, но хоть фрагментами жилье типа должно было остаться в памяти.
Значит, не у него…
-Как же я здесь оказался? – вдруг очень серьезно озадачился Бред и снова сжал ладонями пустую голову, где не было ни похмелья, ни воспоминаний, ни звука. И вдруг появился легкий отблеск понимания, что теперь все не так, как раньше.
Вдруг в голову пришла дурацкая мысль:
-И ничего ведь не чувствую. Будто я умер.
Бред замер, пробуя ее на язык. Нет, мысль, определенно, ему не нравилась, но ничего более вразумительного и близкого к реальности как-то не получалось выдумать. Но, допустим, это даже и так. Тогда понятно отсутствие похмелья: если тело умерло, то у души не может болеть голова. Потом этим легко объясняются нелепые слова странного человека, утверждавшего, что из города нет выхода. Но если бы Бред был мертв, то, наверно, он бы уже жарился в аду?
А кто вообще сказал, что ад непременно существует? Будто люди были там, возвращались и могли авторитетно заверить, что в аду жарко и в котлах варятся души грешников. Бред хмыкнул. Может, пустой город – это наилучшая пыточная камера для человека, который жить не может без людей?
-Вспомнил? – на соседних качелях с прежним участием во взгляде и голосе появился давешний знакомец.
-Нет пока еще.
-Неужто это было так страшно, что ты предпочел все забыть? – интонации человека показались Бреду издевательскими.
-Я был пьян. В слюни просто, - оправдался он.
-Нда-а-а-а, - протянул человек: - Тяжелый случай… Зачем же столько было пить?
-Не твое дело. Я к тебе с нравоучениями лезу? Вот и ты не лезь, пока в глаз не получил.
-Злой-то какой, - человек покачал головой и вздохнул старчески немощно: - Кто ж тебя так обидел?
-Жизнь, - Бреда этот диалог начал сильно раздражать, но он терпел и даже планировал через пару реплик начать издеваться над человеком и его манерой поведения. Но тот больше ничего не говорил, только, погрузившись в свои мысли, все так же покачивал головой и иногда шевелил губами, будто повторяя чьи-то слова.
Бред первый не выдержал безумной тишины и мерного поскрипывания качелей:
-Слушай, скажи: как отсюда выбраться? Я домой хочу.
-Дом-то твой где?
Бред понурил голову, признавая поражение.
-Хорошо, не домой, а просто в Питер. Дальше я сам как-нибудь разберусь, куда мне надо.
-А смысл?
-Смысл чего?
-Смысл того, что ты окажешься в Питере? Прикинешь, который час и пойдешь в клуб искать человека, за чей счет выпить, поесть, с кем потусить и потрахаться? А потом проблюешься выпитым, выспишься, и все по новой?
-Это не твое дело.
Человек встал с качелей и уставился на Бреда сверху вниз.
-Нет, Богдан, это как раз мое дело. У меня таких, как ты, которых ни в рай, ни в ад не берут, тут сотни ходят, и со всеми нужно что-то делать. Эвон, целый город, и за всеми глаз да глаз нужен. Одни с крыш сигают каждый день, другие – с ума сходят от безделья, третьи давно бы уже мхом покрылись бы, если б он тут рос.
-Чувак, ты в своем уме? – Бред всерьез усомнился в нормальности единственной живой души в пустом городе.
-Я-то да.
-Что ты этим всем хочешь сказать?
-Ничего, Богдан. Ты – умер вчера вечером. Не спрашивай меня, как, - раз ты не помнишь, значит, тебе и не нужно. Только дело какое: скажи мне, ради чего ты жил, а я уж попробую устроить твое дело наилучшим образом.
Бред встал с качелей и, ничего не говоря, направился в первую же подворотню, чтобы только не видеть этого сумасшедшего, знающего откуда-то слишком уж много для первого встречного. Он оказался на пустыре, окруженном высокими серыми многоэтажками со слепыми окнами, закрашенными белой краской.
-Чертовщина, - процедил Бред и сел на траву.
Да, он умер. Сейчас, услышав эти страшные слова от другого, он вдруг понял, что произошло вечером ушедшего дня. Он с тем мужиком вышел из клуба, ведомый алкогольным дурманом и заочно любя весь мир. Он доверял так, как привык доверять всякому – без оснований и исключений, но всей душой. Они плутали по тесным Питерским переулкам, Бред пьяно спрашивал: «Ну, скоро мы уже к тебе придем?» - ему хотелось скорее забраться в теплую чужую постель и заняться чем-нибудь более приятным, нежели тупым хождением под холодным ветром и мелким хлестким дождем.
Как он и чувствовал, до дома мрачного типа они не дошли, а стали сначала вполне невинно тискаться в подворотне, а потом… Бред был в некотором недоумении: он находился там добровольно, так зачем прибегать к насилию? Зачем бить? Зачем унижать? Зачем издеваться? Обо всем ведь можно было спокойно договориться заранее. Этот чувак не единственный, кому нравятся игры в жестокость, и это можно было понять.
Потом Бреда ударили ножом в солнечное сплетение, и он пришел в себя в пустом городе на автобусной остановке, где не было указано в расписании ни одного маршрута.
Бред поднялся и пошел обратно. Единственный человек в городе сидел на качелях и палкой выводил на песке незамысловатые, почти детские рисунки.
-Слушай, чувак, а если бы можно было переиграть жизнь? – спросил Бред, усаживаясь на свои качели.
-Этим бы начали злоупотреблять, - грустным, по-детски капризным тоном ответил человек.
-Но что на счет шанса для меня?
-Шанса на исправление?
-Да нет же. Шанса отыскать таки смысл… Ведь ты о нем говорил?
-О нем, - вздохнул незнакомец и посмотрел на неизменно сумеречное небо.
-Итак? – выдержав паузу, намекнул Бред на ответ.
-Надоели вы мне все до смерти. Я уж и не знаю, как вас выпроводить из города, а вы все прибываете и прибываете. На одного ушедшего три пришедших. В странном времени вы сейчас живете. Ну, да Бог с тобой. Могу шанс дать, если, правда, собираешься смысл искать.
-Правда-правда. Я не такой, как те твари. Не врал никогда, оттого проблем до черта имел по жизни. Но врать – последнее дело. Это даже хуже, чем за деньги трахаться.
-Ладно, верю тебе. Вот такие мои условия: Пойдешь сквозь время, найдешь там душу, живущую без цели и смысла, попросишь помощи. Если откажет, значит, не судьба, и ты вернешься. Если согласится, то душа эта твоим проводником будет, и то, что ты сам не нашел в своей жизни, она заметить может. Коли найдете и поймете, что делать надо было, ты спасен. Нет, – значит, навечно ты в городе.
-Прям так и навечно? – Бред всерьез насторожился.
-Даже не надейся. У меня, вон, каждый день с крыш сигают, все привыкнуть никак не могут, что это не поможет. Мучаются, хотя, казалось бы, живи да радуйся тишине и уединению.
-Не радостно, знаешь ли… Говори уже, как мне отсюда выйти.
Человек встал, позвав жестом с собой. Они вышли на тот самый пустырь и остановились. Бред огляделся, но ничего нового не увидал.
-Всё. Отныне уговор не забывай.

Проснулся Бред на лавке возле родного дома в Москве. На улице была отчего-то зима, а не ранняя осень, в которую – он теперь точно вспомнил – он погиб. Бреду должно было быть холодно в его тонкой кожаной ветровке поверх майки без рукавов, но он не ощущал ничего, словно одежда его была самая подходящая сезону. Ноги в грязных кедах тоже не мерзли.
Он поднялся и огляделся по сторонам. В окнах квартиры, где до сих пор жили его мать и младший брат, горел свет – явно были гости, доносилась едва слышная музыка. Посередине зимы в их семье отмечали только два праздника: новый год и мамин день рождения. По традиции, в новый год дома никого не оставалось, значит, сегодня было шестнадцатое января – мамин день рождения.
Бред задумался, куда ему следует идти, и где водятся души, бесцельно прожигающие жизни. Нет, он знал наверняка, что, будь он сейчас в Питере, то пяти минут хватило бы, чтоб насобирать такого народа десятка два человек. Он мог бы отправиться в какой-нибудь московский клуб, но отчего-то ощутил, что все это настолько опротивело ему, и он дал себе обещание найти кого-то другого, не похожего на него.
Январским вечером в девятом часу на улице, как правило, народу совсем нет. Бред подумал и пошел к метро. Как правило, там можно без особых проблем понаблюдать за людьми. Он, как обычно, быстрым движением перемахнул через турникет на входе и под требовательный свист бабушки-дежурной спустился по эскалатору вниз и вбежал в последний вагон уезжающего в центр поезда.
Плюхнувшись на сидение, он огляделся по сторонам. Вагон был практически пуст, только на дальней лавке мирно спал бомж. Бред, знававший времена, когда сам был так же грязен и вшив, испытал еще большее отвращение к мысли, что можно было бы подойти вот к такому бесцельно живущему человеку.
На следующей станции в вагон вошла девочка-подросток, держащая на поводке слюнявого шарпея. Она чем-то напоминала свою собаку: потолстевшую, в уродливую складочку, которая некогда казалась милой. Девушка была заштукатурена неподходящей по тону пудрой, а глаза ее были слишком густо накрашены, так еще и неестественно зеленые – явно линзы.
Она заинтересованно поглядела на Бреда и села напротив, громыхнув разноцветными значками, коими была увешана вся ее сумка. Бред сначала хотел состроить брезгливое выражение лица и с независимым видом отвернуться, но вдруг решил узнать: может, эта девушка станет его проводником. Для этого стоило бы заговорить, но он лишь переменил позу на более вольготную: раскинул руки по бортику сиденья и расставил по шире ноги.
Девушка из-под пышной черной челки наблюдала за ним, не сводя взгляда и автоматически перебирая пальцами значки на сумке. Бред кривовато улыбнулся ей. Вообще идея флиртовать с девушкой, пускай и такой дородной, его нисколько не привлекала, но иного способа для знакомства он не придумал: сказывалась привычка, что все вокруг, если им надо, сами с ним знакомились.
Девушка жадно оглядела фигуру Бреда и, поймав его взгляд, попыталась отвернуться, но снова и снова скашивала взгляд в его сторону. Он продолжал прямо и со спокойной самоуверенностью глядеть на нее.
Она дернула за поводок собаку и засобиралась выходить на следующей. Бред, никуда теперь не спешивший, встал тоже. Они вышли и поднялись из метро наверх. Девушка застегнула разноцветную куртку, нахлобучила яркую шапку с помпоном, замотала шею шарфом и вышла в начавшуюся метель.
Бред, идя чуть позади, и удивляясь, как это она так мерзнет, а ему вроде бы неплохо в расстегнутой нараспашку ветровке, догнал и обратился:
-Прикольная собака. Кусается?
Девушка глянула на него неестественно зеленым глазом из-под шапки и ответила, пряча нос в шарф:
-Он добрый. Правда, Слэшик? – она потрепала пса по многочисленным бархатным кожным складкам.
-Слэшик? Это в честь группы что ли?
Девушка таинственно хихикнула и отрицательно покачала головой.
-Уж не в честь игровых компьютерных примочек? – утвердительно спросил Бред. Девушка опять помотала головой и добродушно улыбнулась.
-В честь косой черты? – уже с издевкой спросил Бред.
Девушка засмеялась и запыхтела как еж и вновь помотала головой.
-Ну, я так и думал, - Бред весело изобразил наигранное разочарование.
Девушка, поправив шарф и показав лицо, загадочно улыбалась и глядела на свою собаку, трусившую на поводке впереди них.
-Тебя как зовут?
-Даша, - представилась она и кивком спросила: «А тебя?»
-Просто Бред.
Они помолчали, идя по дороге. Даша чуть впереди, а Бред следуя за ней.
-Ты куда идешь? – вдруг настороженно спросила она.
-Тебя провожаю.
-Я не просила, - задумчиво сказала Даша и внимательней пригляделась боковым зрением к Бреду.
-Ну, мало ли… Ты – маленькая, заметет еще снегом, не выберешься. А я спасителем буду, в доверие твое прокрадусь, получу возможность задавать провокационные вопросы и лезть в душу.
-Зачем тебе лезть ко мне в душу?
Бред не отвечал, соображая, что, если сейчас он расскажет, что к чему, то, вероятнее всего, девчонка не поверит и пошлет куда надо, и ему придется вернуться на постоянное проживание в пустой город. Навсегда.
-Когда увидел тебя, подумал, что было бы неплохо узнать, чем живут такие, как ты. У меня бывшая девушка на тебя очень похожа была, и я так и не понял, что между нами случилось, - Бред изобразил скорбное лицо, полное светлых и грустных воспоминаний об ушедшем счастье.
Даша нахохлилась снова и предложила:
-Хочешь, я с тобой завтра после школы встречусь где-нибудь, и мы посидим и поговорим?
Он задумался. О сроках незнакомец из города ничего ему не сказал, но шататься почти сутки неизвестно где, хотя и не чувствуя холода, голода и вообще чего бы то ни было, ему не хотелось. Он привык всегда получать все сразу: если актерство, то обязательно благодарные зрители, если поесть, то тут же находился человек, который мог и хотел его накормить не на будущей неделе, а сию минуту. С парнями, мужиками и даже слепо-глухо-немыми старперами было проще, чем с одной-единственной малолетней девочкой.
Бред прикинул, что позвать его в гости она не могла из-за родителей, непременно ждущих ее возвращения, а если нет, то точно не хотела: где это видано, чтобы не последняя шалава, а пятнадцати-шестнадцатилетний подросток приглашал домой без году пять минут знакомого человека противоположного пола. Похоже, выбора не было, и Бред сделав лицо пообреченнее, сказал:
-Давай… Куда и когда прийти?
Даша указала пальцем на дом вдали:
-Там, возле четвертого подъезда. В четыре часа.
Бред, интуитивно решив, что так будет лучше, чмокнул Дашу в щеку и, развернувшись, пошел к метро, с досадой думая, сколько еще времени ему скитаться. Вдруг снег закончился, и он, не успев вернуться к метро, заметил, как начало резко рассветать, замельтешили люди, целенаправленно бегущие на работу, в институты, по делам. Поток обмелел и иссяк вовсе, запрыгали воробьи по кормушке на дереве, улетели тут же, пробежали вереницей школьники с большими разноцветными рюкзаками, рассыпаясь по окрестным домам и подъездам.
Бред глянул на часы и с удивлением обнаружил: без пятнадцати четыре. Похоже, «вне времени» - то и обозначало. Он пошел к указанному Дашей дому. Она вышла ему навстречу, ведя на поводке собаку.
-Привет! – она улыбнулась ему, показав желтоватые зубы.
-Здравствуй.
-Тебе не холодно?
Бред глянул в боковое стекло ближайшего авто на себя. Да, на фоне искристого снега и густого пара изо рта его распахнутая кожаная ветровка выглядела немного нелепо. Он усмехнулся и выдохнул длинную струйку пара.
-В помещении было бы теплее, - ведомый неизвестным чутьем на своевременные слова, сказал Бред.
Даша поглядела куда-то вверх на окна, затем на Бреда, пристально рассмотрела его и явно прикинула, насколько он мог бы быть опасен.
-Я не маньяк, - Бред расплылся в улыбке, и Даша удивительно легко поверила. Они зашли в подъезд, но Бред даже не ощутил, как стало заметно теплее, поднялись молча на двенадцатый этаж, Даша открыла дверь в квартиру, пахнущую ремонтом, и в первую очередь впустила пса, которому явно не терпелось поскорее согреться. Тот со счастливым пыхтением ворвался внутрь и сразу направился к своей постилке, звонко цокая по полу когтями.
-Чаю? – спросила Даша, высвободившись из куртки, шарфа, шапки и сапог, оказавшись чуть менее круглой, чем была, упакованная в зимние вещи. Маленькая, пухленькая, черноволосая и с пятаками-линзами в глазах – она смотрела снизу вверх на не отличавшегося никогда ростом Бреда. Тот скинул только кеды и улыбнулся, пожав плечами.
Даша посадила его на стул в своей комнате и побежала за чаем. Бред оглядел девчоночью комнату. В ней наблюдалось взросление хозяйки: поверх розовых обоев с милыми мишками были наклеены плакаты азиатских рок-исполнителей, местами примешивались аккуратно по контуру вырезанные из таких же плакатов мультяшные мордашки из японского аниме. Они были намертво приклеены к обоям, и могли быть сняты только вместе с ними. На столе стоял довольно-таки мощный компьютер, но, как это бывает у некоторых девушек, его было практически не видать из-под того, что валялось сверху в весьма непоследовательном порядке. Многочисленные диски аниме, музыкальных групп, каких-то фильмов чередовались с разноцветными флаконами лаков для ногтей, пудреницей, несколькими упаковками теней, румян, кремами, украшениями, использованными ватными дисками, проводами от многочисленной малой техники, самой техникой, наклейками, значками с провокационными надписями, таблетками от всего на свете, милыми безделушками и изредка встречающимися одинокими десятикопеечными монетками. Под столом жили забытые тапочки в форме мышей, а на разобранной постели валялся бюстгальтер с кружевом.
Даша аккуратно внесла в комнату две чашки с чаем, расчистив одной из них свободный уголок на столе, поставила, со второй в руках села на кровать. Спохватившись, она сунула лифчик под подушку и немного смущенно поглядела на гостя. Тот с любопытством наблюдал за всем этим и снисходительно улыбался.
-Итак, ты хотел позадавать мне вопросы, - торжественно выпрямившись и демонстрируя готовность, напомнила Даша.
Он кивнул и отпил горячего чая, отметив, что не чувствует его вкус:
-Только одна проблема: я не знаю, с чего бы начать.
-С чего-нибудь, - легкомысленно и искренне улыбнулась Даша в ответ.
-Тогда расскажи немного о том, ради чего ты живешь.
-Ты мне морали читать собрался? – ощетинилась она.
-Больно надо, - и Бред безразлично пожал плечами.
-Ну, ладно, - она огляделась по сторонам, задумавшись: - я вот анимешница, интересуюсь Японией, неплохо разбираюсь в манге и аниме, очень нравится их музыка. Я вообще в восторге, - Даша замолчала удивленно, будто услышав, что она говорила, со стороны и вдруг поняла: это вовсе не ответ на вопрос. Бред молчал, цедил чай и, выжидая, глядел на нее.
-Не, ну… то есть как? – Даша попыталась начать заново: - Аниме – это, конечно, не смысл жизни. Живу я не ради него, скорее уж наоборот: те, кто его создают, живут для того, чтобы мы могли смотреть его… - она опять замолчала, вдумываясь в свою жизнь: - Наверное, я живу ради мамы с папой, потому что они меня родили и вырастили, потому что я для них смысл – их будущее, как они говорят. Мама хочет, чтобы я стала филологом. Но я не люблю русский язык, я японский хочу изучать. И вообще, мне кажется, что для меня нет в России жизни. Уехала бы туда…
-Зачем?
-Что «зачем»? – удивилась Даша.
-Разве, живя в Японии, ты найдешь смысл и станешь к нему стремиться?
-У нас просто дерьмовая страна, - она была разочарована словами Бреда, не понимавшего ее.
-Я не утверждаю, что Япония чем-то лучше или хуже России, я говорю о смысле.
-Смысл жизни? Глупости! Оглядись: в мире до черта людей, которые не знают, зачем живут, но живут оттого, что им дали жизнь, дали условия для нее! – Даша почти кричала. Бред подумал, что он не первый, кто заговаривает с ней на эту тему. Да он и по себе знал: нравоучителей, которые думают, что знают жизнь лучше всех, всегда было полно на тех, кто неумело распоряжался своей. Его самого часто не только подкармливали, но и учили жизни. Он сначала раздражался, а потом привык: ел, кивал и не слушал.
Даша молчала и дула на горячий чай, сверкая обиженным взглядом, хотя Бред ничего такого не говорил и старался быть максимально корректен, зная, что девочки-подростки – это хаотично мыслящая и живущая категория людей, способная без всяких видимых причин и на безумства, и на страх, и на слезы, и на заразительный хохот.
-Хорошо, я живу только потому, что я нужна своим родителям. И я считаю, что рано еще выбирать себе путь в жизни, надо сначала выучиться, а уже потом…, - она опять резко смолкла и посмотрела Бреду в глаза, ища одобрения или поддержки.
-А учишься как?
Даша скривилась, словно почувствовала неприятный запах:
-Неважно.
-Тогда нельзя сказать, что на сегодня у тебя есть цель: создать базу из знаний и навыков, чтобы потом иметь возможность сделать правильный выбор?
-Не все и не всегда получается. Я пытаюсь, - буркнула она в чашку, спрятав глаза под нависшей челкой.
-И сколько времени ты тратишь на это?
-Я в школу хожу. Уже чертовых восемь лет! Этого мало?! – вскрикнула она, показав из-под челки наполненные непониманием и застывшими слезами глаза.
-По идее, не достаточно…, - прикинул Бред и задумался. Да, она подходила ему. Совершенно и определенно. Он понимал, что именно эта девочка Даша могла бы стать его проводником. Но теперь возник новый вопрос, над которым он даже не успел подумать: «Как он попросит ее о помощи?»
-Дашка, хочешь приключение?
-Какое? – она насторожилась: - Страну невыученных уроков можешь не предлагать.
-Не буду.
-Говори уже.
-Обещай мне кое-что.
-Смотря что.
-Обещай, что не откажешься, какой бы глупостью не звучало то, что я скажу.
-В подвал к бомжам я тоже не полезу.
-Не беспокойся, обойдемся без этого.
-Не томи, говори уже.
Бред еще раз оглядел памятную девичью комнатку и на минуту закрыл глаза, прикидывая, как бы уже…
-Даш, обещай!
-Хорошо, я согласна.
Бред почувствовал себя как-то иначе, когда она согласилась, хотя еще не знала, на что. Он словно стал чуть легче и будто даже сильнее.
-Слушай внимательно: человек, проживший жизнь без цели и смысла, попадает в очень странное место после своей смерти. Это сумеречный город, там нет никого, кроме одного придурка, допрашивающего о том самом смысле и даже читающего нотации, которых ты так боишься. Из города, как он говорит, нет выхода, а, следовательно, нет обещанного покоя для души. Бессмысленно прожив жизнь, ты обрекаешь свою душу на бессмысленно прожитую вечность в уединении с самым ненавистным и скучным существом на свете – с самим собой. Меня вот, например, на вторые сутки одиночества начинает от себя воротить. Прикинь: а там будет целая вечность.
Бред замолчал. Не глядя на Дашу, он взял в руки один из ее значков, на котором было написано: «Я люблю Slash», и вдруг для себя продолжил по наитию:
-Не знаю как, но я сумел уговорить того придурка из города на второй шанс. Знаешь, это хреново, когда ты живешь-живешь, ни о чем, кроме насущного, не думаешь, идешь с новым знакомым к нему, в надежде на ужин и ночлег, а тебя убивают в подворотне, и ты просыпаешься в пустом городе. Хреново именно то, что это происходит неожиданно и очень обидно. Да, я в отличие от кого-то не «не успел» что-то завершить в жизни. Мне просто неприятно, что я толком не успел пожить, и сдох как дешевая шлюха. Дашка, у меня условия: если я найду в своей жизни смысл, то я смогу попробовать что-то изменить.
Бред соврал по привычке, и явно всем существом интуитивно желая воскреснуть. Даша молчала, морщилась и не верила. Естественно, для этого был повод, и Бред не знал, как ее суметь убедить.
-Не веришь, конечно?
Она помотала головой:
-Ты – больной.
-Я сдох, - усмехнулся он и отложил значок обратно на стол.
-Ты любишь слэш. И это не просто кличка собаки. Если я покажу тебе реальный слэш, ты поможешь мне?
-Ты сказал, что у тебя девушка была на меня похожа.
-А потом я сказал, что я умер и попал в пустой город. Я настаиваю, что первое было ложью, а второе – правдой.
-Ты… гей? – Даша вдруг заговорщически глянула на Бреда.
-Да. И я знаю, что тебе это интересно.
-И зачем ты прикидывался дураком, когда гадал о происхождении клички моего пса?
-Меня это забавляло.
Дашка по новой принялась разглядывать Бреда, но уже не скрывая своей заинтересованности. Она улыбалась каким-то мыслям и вертелась на месте.
-И я напомню, что ты уже согласилась мне помочь!
-Да-да, - она отмахнулась и тут же спросила: - Что нужно-то?
-Найти смысл там, где его не было.
-Давай, рассказывай.
Бред вдруг почувствовал, что все должно быть немного иначе, и слов здесь так просто не подобрать. Он откинулся на спинку стула, задумавшись, как же это должно быть. Вдруг его осенило, и он взял пухлое Дашино запястье в свою руку и принялся вспоминать.

Даша увидела тесную двухкомнатную квартирку, заставленную старой мебелью, неухоженную и пыльную. Единственная вещь, казавшаяся чужеродной, был новенький синтезатор на подставке, стоявший посередине большой детской комнаты. За ним, надев на голову огромные наушники, беззвучно играл мальчик лет девяти. Очень старательно, но бегло для начинающего музыканта. Он иногда болтал в воздухе ногами, теряя на нотной бумаге нужную строчку, или замирал всем существом, воспроизведя какой-то момент и прислушиваясь к собственным ощущениям. Этот ребенок был младшим братом Бреда, который сегодня был уже ровесником Даши. Сам Бред, а тогда еще Богдан, валялся, вытянувшись на верхней полке кровати и смотрел бесцельно в потолок. Он напевал мелодию, и в этот момент была слышна его чрезвычайная музыкальная одаренность.
Даша спросила сквозь видение:
-А ты музыкой занимался когда-нибудь?
-Да, был лучшим в музыкалке.
-Пел?
-Нет, играл на фортепьяно, как и мелкий.
-А что потом?
-Бросил.
-Почему?
Они оказались в шумном потоке школьников.
-О, я здесь училась! – воскликнула Даша, а Бред ничего не ответил. Девочка заприметила открытый взгляд насыщенно серых глаз, восторженно глядящий на кого-то из старшеклассников. Богдан всем существом стремился к тому, за кем наблюдал, но не сходил с места.
-Слышь ты! – парень, за которым наблюдал Богдан, вразвалочку подошел к нему: - Ты мою домашку сделал?
Богдан подал заранее приготовленную тетрадь.
-Молодец, - парень снисходительно потрепал Богдана по макушке и ушел, оставив того одного, мгновенно сникшего.
-Я был додиком и доходягой, как видишь, - прокомментировал Бред, и они снова увидели квартиру, где жила его семья. Мать его оказалась очень красивой, властной женщиной. Она методично, не повышая голоса, говорила старшему сыну:
-Что ты мямля какая? Об тебя ноги вытирают, а ты так и собираешься на всех преданными глазами смотреть? Ты ничего никому сказать не можешь, унижаешься и позволяешь себя унижать. Я только и слышу, как говорят, что мой сын – соплежуй и нюня. Ты жалости добиваешься? Я разочарую: жалеть можно подыхающую собаку, а человек должен быть сильным. Тебя башкой об косяк бить будут, а ты даже сопротивляться не станешь. Моральный урод.
Бред вздохнул и прокомментировал:
-Смыслом моего существования стало противостояние ей. Если она говорила, что я – безвольный, то я старался доказать, что такие тоже не дохнут от голода. Только на последнем году я бросил музыкалку, потому что мать говорила: «Все музыканты – сосунки и педики», а у меня уже не было сил с ней спорить. А еще я запил от невозможности дальше терпеть это.
Даша увидела притон: квартиру, где стоял не выветриваемый сладковатый запах марихуаны, туда-сюда бесцельно ходили люди, о чем-то говорили, громко смеялись и пили водку.
Уже не Богдан, а Бред, получивший в ту пору свое прозвище, сидел на диване. Он был плохо одет, очень худ и с кругами под глазами. Он, пошло улыбаясь и пристально с ехидцей глядя, откровенно флиртовал с каким-то серьезным парнем, играющим ножом.
-А! Во! Знакомься! – с искрой веселья раздался голос Бреда, обращенный к Даше: - Этот чувак – барыга, торговал не только травой, но и тяжелыми наркотиками. Меня тогда посадил на них, хотя знал, что мне платить нечем. Предложил брать натурой, - Бред засмеялся, словно это была очень удачная шутка: - Я тогда сам не помню, как одиннадцатый класс отпахал, тогда уже ни о какой музыкалке речи не было. Золотую медаль получил, на следующий день продал и свалил в Питер, подальше от мамаши и этих придурков с их наркотой. Чуял, что они меня могут в раз до состояния этих идиотиков с безусловным рефлексом колоться довести. Там уже желающих нахаляву потрахаться было в очередь на неделю. Надоели они мне.
Даша обнаружила себя в вагоне Питерского метро, стоящем в депо. Вытянувшись вдоль лавочки, спало нечто отдаленно напоминающее ей Бреда, которого она знала. Она почувствовала запах немытого тела, рвоты и алкоголя.
-Это первый год в Питере. Единственное достижение – это то, что я с иглы слез, и обратно возвращаться не планировал. Правда, видишь, что из этого вышло. Меня мужик один подобрал, отмыл, откормил. Я у него два месяца жил только за секс, а потом он предложил мне отработать убытки. Типа, в порнухе посниматься. Говорил, у меня внешность очень подходящая для этого. Ну, я сбежал, понятно. Хотя он меня находил потом, опять предлагал, даже чуть ли не в вечной любви клялся и обещал, что это ненадолго, а потом мы свалим куда-нибудь в Турцию жить. Ага, знаю я эту вашу «Турцию». Мальчиков, как и девочек, в рабство гоняют, - Бред фыркнул, и Даша увидела танцпол в клубе.
Вместо девочек в бикини и коротких юбочках, там зажигали юноши с накачанными мышцами. За столиками сидели неприятного вида толстые и старые, как показалось Даше, мужики, маслеными глазками, провожающими ярких тоненьких мальчиков в дорогих одеждах.
-Ого! Настоящий гей-клуб! – воскликнула Даша: - А ты где?
Она почувствовала, как Бред улыбается. Она внимательно оглядела помещение, и остановилась взглядом на том, к кому она уже привыкла и присмотрелась – к знакомому ей Бреду. Он, никого не стесняясь, целовал мужчину в деловом костюме.
-Ну, да… Любимое развлечение – ничего не поделать. Хочешь увидеть, как я умер?
-Сколько времени ты провел вот так живя?
-В общей сложности, после побега от чувака с его порнухой, три года.
-И ничего не менялось?
-Нет, каждый день примерно один сценарий: проснуться, поесть, пойти в клуб, снять мужика, прийти к нему, потрахаться, переночевать и следующим утром опять отправиться на поиски еды, чтобы были силы на вечер.
-Бессмыслица какая-то…
Даша обнаружила себя сидящей на кровати в своей комнате. Она поглядела Бреду в глаза и вдруг сказала:
-Нет, я не хочу знать, как ты умер, я хочу знать, как ты жил.
-Неплохо, мне казалось.
-Не в этом смысле. Как ты жил?
Бред задумался. Он и сам не знал, почему ему не приходила в голову мысль о смысле всего, ведь, когда он учился в школе, он был уверен, что не просто так коптит небо.
-Знаешь, Даш, я в четырнадцать лет думал, что у меня есть предназначение.
-Да, ну, врешь ты! Я ни разу не видела четырнадцатилетнего мальчишку, который бы точно знал, чего он от жизни хочет!
-Это смотря какой мальчишка, - снисходительно улыбнулся Бред, и понял, что у него были все шансы, просто не было силы воли, которая позволила бы ему противостоять против насмешек. Умение принимать любое, даже самое брезгливое к себе отношение, он употребил не в то русло.
-Даш, я, кажется, такого натворил…
Она непонимающе посмотрела:
-О чем ты?
-О том, что чудовищно легко заблудиться, даже зная, чувствуя свою цель.
-Ты считаешь, что цель – это смысл жизни?
-Не всегда. Я вот разменял свою на мелочи.
Даша вдруг посмотрела на Бреда испытующе:
-А что бы ты стал делать, если бы воскрес?
-Вернулся бы домой для начала, - он помолчал недолго: - А знаешь, Дашка, у меня в голове всегда была музыка. До последнего дня. Это теперь я ее не слышу, как не чувствую холода, вкуса еды, прикосновений и много чего еще.
-И это твой смысл?
-Нет, смысл – это играть. Знаешь, меня устроила бы даже судьба простого клавишника в какой-нибудь хронически начинающей группе. Были бы те же клубы, та же трава и секс. А все же никакого сумеречного города.
Даша улыбнулась.
-Я поняла. Но можно ли тебя воскресить?
Бред вздохнул и закрыл глаза, вдруг осознав тщетность своего желания. Дашка неожиданно для него со всей силы обняла его за плечи:
-Ты – классный, и, если ты опять окажешься в том городе, то знай: ты не самый скучный человек на свете!
Он не двигался, пока девчонка сама его не отпустила и не села на место, шмыгая покрасневшим носом. Потом он встал и сказал:
-Спасибо за помощь, Даша, - и пошел на выход.
Быстро обувшись, он, не оглядываясь, спустился вниз, и сразу за дверью подъезда, вместо московской улицы, увидел сумеречный пустой город, где на скрипучих качелях дожидался его знакомец.
-Разобрался?
Бред кивнул.
-Вот и хорошо. И девочке помог. Молодец.
-Она что-нибудь запомнит?
-Она подумает, что ей это приснилось, но запомнит все до последней детали на всю жизнь.
-Хорошо, - Бред кивнул и сел на соседние качели.
-Не хочешь узнать, что с тобой будет?
Он безразлично пожал плечами и отозвался:
-Если мне суждено тут навсегда остаться, то хоть буду музыку сочинять.
-Не останешься, ведь мы договорились, - человек улыбнулся: - Всегда так хорошо, что кто-то находит свой смысл. Знаешь, единственное, что можно сделать для таких, как вы – это дать второй шанс, чтобы вы уже никогда не оказались в моем городе. Отсюда всего один выход, и тебе я его сейчас покажу. Идем!
Бред пошел следом за человеком, не оглядываясь по сторонам и не понимая, что происходит. Вдруг он почувствовал, как в легкие больно ворвался комок воздуха, пахнущего операционной, ударил в глаза электрический свет, и голос молодой женщины взволнованно объявил:
-У Вас сын. Пятьдесят два сантиметра. Вес – два килограмма триста пятьдесят граммов. Поздравляю!
И музыка зазвучала снова.