Кружева для ангела, часть 15 - День рождения

Часть 15. «ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ»


Они, посмеиваясь, пили чай, отводя друг от друга глаза. И было ощущение, что оба опасаются одного и того же, но чего именно, никто из них сказать бы не смог. Однако вскоре Иван потянул Лену к себе, усадил на колени, стал покачивать, что-то шептал на ухо, и она затаилась в его руках, как кошка перед прыжком, слушая его и себя, и тоже не понимала, что ее так беспокоит. Но жадные губы уже срывают с ее губ стон блаженного забытья в его любви, и она отдается ему прямо здесь.



А дни потекли, как ручьи, вливающиеся в реку жизни, сплетаясь в серебристые кружева воды, то сходясь, то разбегаясь. И чем ближе была суббота, тем темнее становились глаза Данилова, когда он смотрел на Лену, тем тревожнее – на ее сердце. Она отшучивалась в его кабинете, но он видел растерянность, чувствовал ее, как хищник – добычу. Он отводил глаза, и она терялась еще больше.
- Ладно, Сереж, я пойду, – она, улыбнувшись, махнула рукой.
- Так мы с Катей ждем вас, приезжайте пораньше! До завтра, Лен! – что-то тяжелое в его голосе, похожее на металл, но нет, он улыбается ей в ответ.
- До завтра, – и она выскользнула из его кабинета, торопливо пошла к себе, поправляя волосы.

Вечером, заваривая чай, она волновалась так сильно, что Иван это заметил.
- Лен, ты чего? – он удивленно посмотрел на нее.
- Не знаю, как-то… не так.
- Да перестань, все как обычно, завтра часиков в семь выедем, заберем Натаху с Борькой, заскочим в магазин…
- Катерина говорила, что ничего не надо, они уже все купили.
- Ну ты же знаешь, что есть всегда что-то, чего всегда не хватает! – он засмеялся, и она легко вздохнула.
- Выпивки что ли?
- Конечно! Так что заскочим в магазин, прикупим чего-нибудь, а потом спокойно поедем. Погоду обещают хорошую, даст бог, синоптики не обманут.
- Хотелось бы.
- Ну, ты чего там возле плиты застыла, иди скорей ко мне! Видишь, я уже соскучился, – и он развел руки, лежащие до этого на коленях, показывая, что его слова чистая правда, и он снова ее хочет.
- Вань, ты какой-то ненасытный сегодня!
- Только сегодня? – он деланно обиделся.
- Не только! Но сегодня ты меня уже замучил совсем.
- И это еще не ночь! – он поцеловал ее ладонь. – Хочешь, я покажу тебе дорогу в спальню?
- А у нас есть спальня? – она улыбнулась.
- Есть, а в ней стоит уютная кроватка, которая уже давно нас заждалась.
- Вань, мы из  нее только полчаса назад вылезли.
- Правда? А мне показалось, что уже сто лет прошло.
- Ну, показывай.
- Показывать? – он привстал, готовясь спустить шорты.
- Дорогу… – смутилась Лена. – Сусанин!



Утро было ясным и солнечным. Носились в небе стрижи, чирикали на толстой ветке воробьи, чистя клювики, встряхивая перышки.
- Ленка, ты готова? – Иван надевал кроссовки.
- Да, уже бегу! – она вышла в коридор, торопливо надела рыжие мокасины.
- Знаешь, а ты сейчас на индейку похожа, – сказал он, глядя на нее, сидя на корточках и завязывая шнурки.
- Индейка – это жена индюка, – засмеялась Лена.
- Ну, я хотел сказать… на жену индейца, – смутился он.
- Скво!
- Пусть будет скво, давай уж, пошли… жена индейца.
Лена надела короткий сарафан с пестрым узорчатым рисунком и бахромой, забрала волосы в высокий хвост, который ее очень молодил, и он залюбовался ею.
- Ну чего застыл? Сам торопил! – она улыбнулась.
Они дошли до стоянки, мотор машины мягко заурчал, словно сытый довольный кот.
- Натахе позвони, а то будем стоять возле их подъезда полчаса, как в прошлый раз.
- Сейчас позвоню, на дорогу смотри, индеец!.. Наташа? Доброе утро! Ну мы уже выехали за вами… Через сколько будем? Вань, через сколько будем?.. Наташ, минут через пятнадцать… Ждите нас возле подъезда!

Когда они подъехали к дому Шуваловых, Наташа с Борисом уже их ждали. Лена выскочила, поцеловала подругу, чмокнула Бориса, и он прижал ее к себе так крепко, что она только ойкнула.
- Борька, задавишь, медведь этакий!
- Ничего, это я от чувств.
- Да я от твоих чувств чуть своих не лишилась! Иди на переднее сидение, а мы с Наташей сзади сядем.
- Опять всю дорогу будете болтать? – улыбнулся Борис.
- Нет, кур щипать! – засмеялись обе.
- Все ребята, поехали, пока машин не очень много, – Иван мягко тронул машину с места. – Памятник-то ваш там не свалится?
- Это не памятник, а статуэтка, – сказала Наташа, и снова обе рассмеялись.
По дороге заехали в магазин, купили вина для женщин, коньяк – так, на всякий случай – для мужчин, и, удобно устроившись на сидениях, поехали. Иван посматривал на подруг в зеркало заднего вида, а те, склонившись друг к другу, о чем-то тихо разговаривали, взрываясь хохотом.
- Эй, вы там о чем? Нам тоже интересно, – обернулся к ним Борис.
- Это мы о женском! – засмеялись и снова о чем-то тихонько зашептались.
- Нет, ты слышал, Вань, сидят там, ржут как ненормальные, аж до слез, а мы тут с тобой рулим.
- Мы пахали, сказала муха, сидя на лбу у быка, – улыбнулся Иван, напряженно всматриваясь в машину, идущую впереди, уж больно медленно та тащилась, груженая прицепом. Выждав момент, обогнал ее, и понесся, прибавляя скорость.
- Вань, ты чего, с цепи сорвался? – удивилась Лена.
- Выпить хочется! – вдруг сказали одновременно Иван и Борис и, посмотрев друг на друга, заржали во весь голос.

У ворот дачи их встречала Катерина, а Данилов что-то делал на веранде, услышав звук мотора, выбежал, довольный:
- Ба, какие люди!
- Катерина, мы тебя от всей души поздравляем с днем рождения! Пусть в твоей жизни будут только радость, здоровье, счастье и любовь! – сказала Наташа, отдавая подарок, а Иван протянул ей букет желтых гербер и крепко поцеловал, отчего та вдруг покраснела, опустила глаза.
- Спасибо, ребята! Пойдемте! У нас сегодня большая культурная программа.
- Ну вот… – с досадой сказал Борис. – Мы выпить приехали… за тебя.
- Так с этого и начнем, – засмеялась Катерина. – Пошли в беседку.
- Слышь, Вань, как заманчиво звучит – пошли в беседку! – Борис широко улыбнулся, догнал Катерину, подхватил ее на руки и закружил.
- Борька, пусти! – заверещала та, счастливо прижимаясь к нему и обнимая его за шею.
- Я у тебя, может, сегодня страж.
- Кто?
- Страж твоего драгоценного тела!
- Девчонки, ну вы слышали?! – Катерина смеялась и была удивительно хороша, ее распущенные волосы скользили по рукам Бориса, и он краснел, но с рук ее не спускал.
На столе беседки творился беспредел еды и вина.
- Так, мужики, шашлыки будут вечером, а сейчас так, фуршет на шесть персон, – улыбаясь, сказал Данилов и посмотрел на Лену.
Она сделала вид, что не увидела его взгляда, взяла Наташу под руку:
- Ты посмотри, красота какая! Кать, да ты просто кудесница!
- Ну вот, – обиделся Данилов, – я, кстати, тут тоже руку приложил!
- Ладно, – примирительно сказала Наташа,  – ты тоже… кудесник кулинарии!
- Другое дело! – Данилов подошел к ней, взял за руку и усадил возле себя.
Лена увидела, как удивленно поднял брови Иван.
- Ну, давайте начинать праздновать! – Борис сел возле Лены, подмигнул Наташе. – Кать, с чего тут начать пиршество?
- А вот что на тебя смотрит, с того и начни!
- Кать, так на меня ты смотришь! – мужики заржали, складываясь пополам от смеха, та покраснела.
- Я не то имела в виду, я еду имела в виду.
- Как говорится, оговорка по Фрейду! – усмехнулся Иван, которого тянула за руку Катерина.
Данилов стал что-то шептать Наташе на ухо, та смутилась, посмотрела на него с нежностью и перевела взгляд на Бориса, и было в ее глазах столько любви, что тот покраснел.

Поднимали стаканы за здоровье именинницы, она, довольная вниманием, весело прикалывала мужчин, словно ненароком касаясь руки Ивана, поглаживая его бедро, то и дело заглядывая ему в глаза:
- Вань, а ты чего так плохо ешь?
- Главное, чтобы он хорошо пил! – сказал Данилов, все рассмеялись, только Лена, натянуто улыбнулась.
- Верно, Серега, – Борис оживился, – что-то мы давно не пили за Катерину.
- Борь, да мы только что стаканы поставили! – Наташа с улыбкой посмотрела на него.
- Это вы только что их поставили, а у нас они, вон, уже паутиной покрылись, верно, мужики? – те, конечно, его поддержали.

Было весело, вкусно и тревожно, мужики пили много, несмотря на жаркий день. Лена видела, как Катерина прижималась к Ивану, гладила его по ноге, что-то шептала на ухо, мимолетно целуя, а тот с улыбкой смотрел на нее, а потом и вовсе обнял за плечо. Она почувствовала раздражение, поднялась, пошла к калитке, оперлась руками и грудью. Возле калитки густо разросся шиповник, и сейчас над ним жужжали пчелы, и было это так красиво, что она застыла. Вдруг почувствовала на своих плечах чьи-то руки. Обернулась, разочарованно вздохнула – это был Борис.
- Лен, ты куда делась? – он встал рядом, положив руку на ее плечо.
- Да чего-то взгрустнулось, не хотела вам настроение портить.
- Ну-ка посмотри на меня! – он требовательно развернул ее к себе, увидел, как блестят ее глаза. – Лен, да ты чего?
- Не знаю, Борь, я, действительно, не знаю, накатило что-то.
- Глупенькая моя девочка, все будет хорошо! Ну-ка поцелуй меня! – он, улыбаясь, смотрел на нее.
- Э-э, мужчина, – послышался сзади голос Данилова, он подошел и, улыбаясь, встал с другой стороны от Лены, – ты здесь не один. Лен, ты чего ушла?
- Да так… ну что вы, в самом деле, караулите меня, что ли? – она улыбнулась.
- Конечно! Вдруг кто украдет! – Борис снова смотрел на нее. – Быстро целуй! А то сам поцелую, а это будет надолго, ты же знаешь!

Прозвучало это так двусмысленно, что оба взглянули друг на друга, смутились, но, вскинув ресницы, Лена улыбнулась и поцеловала его в губы.
- Лен, а меня? – Данилов смотрел на нее пристально.
- И тебя! – она его тоже поцеловала.
- Ну вот, другое дело! Правда, Борь? – Данилов подмигнул другу. – А давай-ка мы с тобой отнесем ее в беседку… эх, хорошо звучит – отнесем в беседку.
Они усадили ее, хохочущую, на сплетенные руки, понесли в сад.
- А вот мы нашли нашу пропажу! – сказал Данилов.

Иван все также обнимал Катерину, и она сидела, прижавшись к нему. Борис подошел к Наташе:
- Ну, что, женщина, почему до сих пор стаканы пустые стоят?
- Так сам и наливай! – она улыбнулась ему, и он вдруг наклонился и поцеловал ее.
- Да легко! – Борис налил вина, прокашлялся. – Товарищи! Нет, что-то не так. Господа!.. Тоже не то. О! Друзья! Сегодня мы празднуем день рождения Катерины. Слышь, Кать, я к тебе обращаюсь!
- Что? – она оторвалась, наконец, от Ивана, удивленно посмотрела на всех. – А, ну да!
- Так вот, продолжаю, я хотел бы выпить за то, чтобы ты оставалась всегда такой же юной и веселой, как и сейчас! За тебя! – он потянулся к ней со своим стаканом. – Э, а поцеловать за красивые слова?
Катерина встала и через стол поцеловала Бориса:
- Спасибо!
И села, опять прижавшись к Ивану, а тот снова обнял ее за плечо.


Что-то говорили, Лена почти не слушала, все смеялись, и она тоже смеялась, то и дело посматривая на Ивана, но он почти не замечал ее.
- Вань, – не выдержав, позвала она.
Тот о чем-то тихо говорил с Катериной.
- Ванька, – пнул его по ноге под столом Данилов, – жена зовет.
- А? – повернул голову тот, глаза его блестели, и сердце Лены замерло, она узнала бы этот блеск глухой темной ночью – это был блеск желания женщины.
- Вань, зелень передай, пожалуйста, – Лена улыбнулась, – мне не достать.
- Конечно, да ты поставь возле себя, – он передал ей тарелку, на которой лежал укроп с петрушкой, и повернулся к Катерине, они снова о чем-то стали тихо говорить.
- Спасибо, – сказала Лена, чувствуя, что сердце ее тяжело бьется в пустой грудной клетке, как в развороченном гнезде улетевшей птицы.
- Лен, да ты чего? – тихо спросил Данилов.
- А разве что-то не так? – она посмотрела на него.
- Да ты… Лен…
- Что, Сережа? – она едва сдерживала слезы, поведение Ивана ее не просто удивило, оно ее шокировало.
- Мы же сегодня веселимся, ты не забыла?
- Нет, что ты, я помню! Только…
- Что только?
- Ну, потанцевать что ли? Сколько ж можно есть!
- Лен, да не проблема, сейчас сделаем! – он вскочил, подошел к распахнутому окну, на котором стоял музыкальный центр и динамики, нажал кнопку, и полилась музыка. – Все, как ты просила! Можно тебя пригласить на танец?

«Жену свою пригласи!» – хотелось ей крикнуть, но она только мягко улыбнулась. Сейчас, когда на ней не было туфель с каблуками, она казалась маленькой и такой беззащитной, что Данилову хотелось поднять ее на руки и прижать к себе. Он стал что-то говорить, понял, что она его не слышит, и перехватил взгляд, брошенный на Ивана, вздохнул, догадавшись, чем вызвано ее странное поведение. Иван по-прежнему сидел рядом с Катериной, она едва не прыгала на него, как показалось Данилову.
- Лен, – позвал он.
- Что?
- Все будет хорошо, поняла?
Она кивнула, не успев спрятать под ресницами боль и отчаяние. Он крепко прижал ее к себе, и не было в этом желания иметь ее, а только нежность и трепетное обожание. Но парочка в дальнем конце стола все также сидела, обнявшись, и Лене хотелось убить обоих.
- А знаешь, Сереж, – она вдруг вскинула ресницы, и в глаза ее успело заглянуть солнце, – пойдем выпьем! Раз другие нас не замечают, мы нальем себе сами.
- Пошли, – он отпустил ее, взял за руку и повел за стол.
- Э, ребята, без нас не пейте! – крикнул Борис и потащил Наташку за собой в беседку.
Взглянув на подругу, Лена увидела, что Наташа тревожно смотрит на нее.
- Наташка, давай за нас выпьем, если у мужиков ума не хватает!
- Давай! – подхватила та.
- Э, мужики, кажется, мы сели в лужу! – вздохнул Борис. – Ванька, хватит обниматься, мы за женщин пьем.
- За женщин? Я всегда «за»! – Иван взял стакан и встал, как Борис и Данилов.
Наташа растеряно посмотрела на него, на Лену, кинула взгляд на Данилова, тот пил, глядя поверх стакана на Катерину. А Катя, быстро выпив, смеясь, уже тянула Ивана за подол расстегнутой рубашки вниз. Наташа что-то тихо сказала Борису на ухо, тот кивнул, а через какое-то мгновение подошел к Катерине:
- Кать, пойдем потанцуем!
- С удовольствием, Боря, – она подала ему руку, и вскоре они уже танцевали.

Иван никого танцевать не приглашал. Данилов также сидел за столом, словно давая ему выбор – Наташа или Лена. Но, выпив со словами «за именинницу!», Иван поднялся и пошел в сторону, где у Даниловых находился туалет, что называется, удобства на улице.

Танец закончился, и Катерина незаметно исчезла. Лена, дрожа от ярости и чего-то еще, не сдержавшись, пошла за дом. Завернув за угол, застыла: Иван целовал Катерину, сжимая ее грудь, потом его рука скользнула вниз, под  подол ее платья. Все это Лена видела как в замедленном кино. Ей хотелось закричать, но она не могла, как бывает в страшном сне, когда за тобой гонятся, ты бежишь, оставаясь на месте, кричишь и не слышишь своего крика. Сзади на плечо легла чья-то тяжелая рука. Секунду помедлив, Данилов тихо сказал:
- Пойдем.

Наташи с Борисом в беседке не было. Лена рухнула на скамейку, посмотрела на Данилова, решив, что сейчас он не удержится, набросится на нее, и задрожала.
- Да что ты трясешься, как осиновый лист? – тихо спросил он. – Не трону я тебя, если не хочешь.
Она из последних сил сдерживала слезы, рвущиеся до крика отчаяния.
- Зачем он так?! Сережа, зачем же он так вот… при всех? – вдруг шепотом спросила Лена, закрыв лицо руками.
Данилов промолчал, он сам не понимал, что Иван делает.
- Сереж, ты извини, мне… надо отойти… ненадолго.
- В туалет что ли? – натянуто улыбнулся он.
- Ну да.
Она шла, опустив голову, и он вдруг понял, что готов Ивана убить за то, что тот так поступает, так обидно поступает со своей женой, с этим светлым, добрым человечком.


Иван вернулся в беседку один.
- А где все? – удивленно спросил он.
- Что ж ты, сволочь, делаешь?! – гневно сжал кулаки Данилов.
- Да ты о чем, Серега?
- Да видели мы, как ты с Катькой за домом…
- А-а, ну и что?.. Ну поцеловались разок, велика беда! – он хотел пошутить, но посмотрел на Данилова, и сердце оборвалось. – Серега, да ты что, у нас с Катькой не было ничего, и быть не могло. Ну не стоИт у меня на нее, я ей об этом честно сказал, она думала, шучу, но это правда. Да мы с ней все это время в беседке про Ленку говорили.
- А это ты Ленке попробуй объяснить. Идиот ты, Ванька! Да я бы от Ленки ни на шаг не отходил, а ты два часа просидел, обнимаясь с Катькой, она только что в штаны тебе не залезала. Ленка была сама не своя. Ты ж знаешь – бабы, они народ чудной, напридумывают себе черти что, а тут собственный мужик с подругой чуть не трахается, да еще на виду у всех.
- Говорю ж, мы с Катей про Ленку разговаривали. А где, кстати, Ленка?
- Не знаю, ушла.
- Как ушла? Куда?
- Сказала, что в туалет… Подожди, так это уж давно было! Идиот! Сволочь ты последняя!
Посмотрев друг на друга, вскочили, бросились к деревянной кабинке в дальнем углу сада, но она была пуста.
- Я бы убил тебя, если б не Ленка! – гневно сказал Данилов и длинно матюгнулся.
- Твою мать! – Иван сел на корточки, обхватив голову.
- Чего сидишь, педрило недоделанный?! Где ее искать теперь?!
Иван посмотрел на него шальными глазами, вскочил, осмотрелся, увидел открытую калитку в поле, и вылетел, растерянно озираясь.




Нещадно палило солнце. Странно кружилась голова. Лена медленно шла, не разбирая дороги. Вот тропинка через поле вьется затейливо, мимо белых ромашек, синих колокольчиков. Она тогда из таких же венок плела, и Ванечка говорил, что она лучше всех женщин на свете. Высокая трава приятно гладила ладони, нежная такая трава, как его руки, как его ласковые руки, он так ее умел обнимать ими, что заходилось сердце в радости его прикосновений.

А вон птица взлетела с печальным криком «чьи вы». Как же эта птица называется? Ах, да, чибис. Взлетела и вскоре села. Так и будет за собой манить, уводя от гнезда… уводя от гнезда… уводя от гнезда... лилось эхом невысказанное вслух…

Пролетел в густой тишине июльского дня тяжелый шмель, прямо над головой, но она не уклонилось. Зачем? Кому она нужна? Данилову? Шувалову? Да ни один мужчина в мире ей не нужен, кроме одного, любимого, который полдня на виду у всех просидел в обнимку с Катькой, и она видела в его глазах желание женщины, которую он обнимал. Он обнимал другую… другую.. другую…

А тропинка все не кончалась, и она шла по ней, не глядя под ноги.

Над ее головой закружилась большая коричневая стрекоза, долго сопровождала, вилась над волосами. Наверно, луговая фея прилетела, чтобы стать ее другом… другом… другом… Нет в этом мире у нее друзей! Она одна… как миллион лет назад… она не нужна любимому… была бы нужна, он сидел бы с ней рядом, такой желанный, такой любимый, а он целовал другую… другую… другую…

Все ложь! Кругом одна ложь!
«Любит, не любит», – она сорвала ромашку, шла, обрывая белые лепестки, словно ища причину остаться в этом мире. Вышло – не любит.

Еще один цветок, как последняя надежда, и белые лепестки полетели на тропинку. Не любит! Конечно, не любит. Если б любил, он бы не отдал ее тогда, в ту жасминовую субботу, Данилову, он не позволил бы ей отдаваться Борису, даже если б об этом просила тысяча жен Бориса, миллион его жен… И сам не спал бы с Катькой… Катькой… Катькой… Наташкой… И Наташкой тоже. Он отдал ее Данилову, он отдал ее Борису так легко, как варежку, он отдал ее чужим мужикам… И наслаждался с другими… другими… другими…

Она не нужна ему…
Иначе сейчас они шли бы вдвоем, как тогда, когда она плела венок из ромашек и колокольчиков. Там были еще какие-то цветы. Ах, да – лесная герань, красненькая такая… А это что? Земляника… Красные ягоды земляники… Как капли крови в траве… Кровь, стекающая с ее тела на землю, кровь ее сердца.

Она не нужна ему…
И зачем тогда все это? Это безумство летнего жаркого дня? Эти дикие травы на лугу? Эти печальные крики «чьи вы»? Она не сможет жить без него… без его любви… без его серых глаз, без его губ… этих губ, которые целуют до умопомрачения… без его сильных рук, в которых так приятно забыться…было…

Она не нужна ему…
И как больно, словно из последних сил бьется в груди сердце, слабея от того, что она не нужна ему… Они могли сейчас идти по этой тропинке вдвоем, ничего, что она такая узенькая, совсем узенькая, они бы взялись за руки и шли, прижавшись друг к другу, как только что он прижимался к другой… другой… другой…

«Ванечка!» – она подняла лицо к небу, хотела крикнуть, но не было сил.
Она одна… как миллион лет назад… она не нужна любимому…
Она не нужна ему!

Господи, как тянет волосы! Что это? Стащила с головы резинку, бросила на тропинку и, вздохнув, рассыпались по плечам волосы. И он больше не будет их гладить своими сильными руками, зарываться в них лицом он тоже не будет…

Он больше не любит ее…
Конечно, все же так просто! Он больше не любит ее. Если бы любил, он не поступил так обидно, как сейчас… сидя на виду у всех и совсем не обращая на нее внимания… Он за полдня ни разу не обратил на нее внимания… А потом целовался с Катькой… Катькой… Катькой… за углом дома… Он больше не любит ее…

Она не нужна ему!
И она так ясно поняла это сегодня, он дал это понять. Он больше не любит ее!

Что это так больно бьется в груди? Сердце? Зачем ты стучишь, сердце… без него, без его любви? Наверно, она мало его любила… Конечно, она мало его любила!.. Но она любила, как умела, отдавая всю душу, все сердце, все тело, не прося ничего взамен. Только любви!

«Ванечка! – она рухнула на колени, зовя его беззвучно, потому что кричать не было сил, и ее пальцы судорожно рвали траву, словно стараясь зацепиться за нее в этом мире. – Ванечка!!»

Нет больше для нее Ванечки! Он не любит ее. Господи! Да что же ты так? Подарил его любовь и отнял? Зачем же так быстро… зачем?
Она ему больше не нужна.
«Слышишь, господи? Я ему больше не нужна!» – сил хватило на шепот, и он скользнул тонкой змейкой в траву.

Она поднялась, сжимая порванную траву в пальцах. Тропинка, сужаясь, звала за собой. Сняв мокасины, пошла дальше босиком, и прогретая солнцем земля, поросшая травой, пыталась согреть ее ноги. Она теперь единственная дарила ей тепло, прося только об одном – иди за мной, я тебе не солгу, видишь, я не прошу у тебя ничего, даже твоей любви, только иди за мной… за мной… за мной…
Она ему больше не нужна, он не любит ее.

Зачем эта боль в сердце, ее не должно быть, оно же умерло? Или еще трепещет из последних сил? Надеется? На что? Все, нет надежды… Она ему больше не нужна. Так это оно, сердце, так печально кричит «чьи вы»? И крик этот заполняет все небо, как боль… боль… боль…
Он больше не любит ее!

Что это так холодит ступни? Песок? Мокрый песок? Как приятно охладила щиколотки прохладная вода озера!

«Бабушка, ты здесь?» – «Здесь, моя милая, я всегда рядом» – «Бабушка, забери меня, помоги мне подняться к тебе!» – «Зачем, внученька, зачем, моя хорошая?» – «Разве ты не знаешь? Он больше не любит меня!» – «Тебе еще рано сюда, моя милая, ты проживешь еще много лет» – «Зачем мне жить без него, бабушка? Я не хочу жить без его любви!»

Как прохладно гладит икры темная вода озера.

Он больше не любит ее!
Она закрыла глаза, окуная ладони в бездну отчаяния.
Она ему не нужна…
И ей больше нечего делать в этом мире, где не будет его любви! Ей пора улететь на небо… Что этот мир без его любви? Зачем он ей теперь, этот мир без его любви? Пустота и холод воды, обнимающей ее колени.

- Ванечка!! – кричит она отчаянно, собрав последние силы, их крохотные остатки, для этого крика, и подгибаются колени, и она, проваливаясь в черноту небытия, оседает в воду.


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...