Позы

Действующие лица:
Первый мертвый манекен (ПММ)
Второй мертвый манекен (ВММ)
Живой манекен (ЖМ)

Сцена первая. Подобие пустоты. ПММ стоит в этом подобии, отвернувшись. ВММ И ЖМ сидят в этом подобии и болтают ногами.
ВММ:  Почему она всегда кричит? Она вчера без всякой причины орала целый час! А мы должны слушать это. И ладно, она бы орала по делу или со смыслом. Но она же просто орет! Вдруг начинает внезапно и без слов…
ЖМ: И уши заполняются ее криком, не могут вместить его и не могут собрать, он из них вытекает, а уши делаются страшно тяжелыми и, кажется, того и гляди, отвалятся. И глаза заполняются криком, и, кажется, могут лопнуть. И мозг весь в этом дурацком бессмысленном крике, пропитывается им, а сверху на мозге будто крутят граммофонную пластинку. Крутят ее все быстрее, и крик крутит все быстрее твои мысли, и потом их не догнать, и, кажется, они отлетят от головы и умчатся во все стороны. Весь твой ум разлетится в стороны.
ВММ: И кажется еще, что она сходит с ума в эти моменты. В моменты внезапного и бессмысленного крика.
ПММ: Я еще поэтому сошла с ума. У меня было много причин, по которым я с него сошла. Я знаю всего несколько человек, которые сошли с ума по одной-единственной причине. У всех остальных причин много. И вот одна из моих многочисленных причин моего схождения с ума – это то, что я постоянно кричала. Я кричала-кричала, но никто не слышал. Вот почему мне пришлось сойти с ума. Ну, а когда я уже стала сумасшедшей, мне перестало быть страшно, и уж тогда я совершенно спокойно умерла. Я умирала по два раза в день, просто теряла все свое сознание и оказывалась мертвой. Но каждый раз воскресала. Пока не умерла однажды окончательно.
ВММ: Мне кажется еще, что ей кажется, будто она мертвая. По крайней мере, она так утверждает. Постоянно говорит об этом, когда не кричит. Рассказывает какую-то ерунду о том, как она сошла с ума и умирала по два раза в день, пока не умерла окончательно. Мне кажется это очень смешным.
ЖМ: Многим кажется, что они живые, но очень мало людей, которым кажется, что они мертвые. Вторые  интереснее: те, кому кажется, что они мертвые. Или те, которые понимают, что они мертвые.
ПММ: Это так странно, когда людям кажется, что они живые. Они даже уверены в этом. Или вот еще странность: им кажется, что они не сумасшедшие. Хотя если на самом деле копнуть, то практически все или сумасшедшие или мертвые. А бывает, что и мертвые и сумасшедшие. Но при этом они постоянно говорят о том, как они живут, дышат, передвигаются в пространстве, ездят куда-то по этой планете, рожают детей. Таких же, как они – мертвых или сумасшедших. Бесконечно перечисляют друг другу, какие они покупают дорогие машины, мебель, дома. Будто все это делает их более живыми.
ВММ: Мы долго думали с женой, что лучше: купить квартиру в центре или загородный дом. Пока остановились на квартире, потому что так удобнее возить сына в гимназию. Но потом обязательно нужно будет еще приобрести дом.
ЖМ: Дом у нас есть. Нам хочется виллу где-нибудь на море. Хочется свой остров, хочется, свой самолет, свою яхту. Если все это есть, можно и умирать спокойно. Жизнь прожита не зря.
ПММ: Как у него прожита жизнь – непонятно. Если за всю жизнь он живет  несколько дней. Всего несколько дней за всю жизнь! Но это в лучшем случае. А бывает, что и несколько дней не живет, и несколько часов, а, может, только несколько минут за всю свою жизнь.
ЖМ: Мой отец совершенно не любил читать. Особенно такие заумные книги, где рассказывается про жизнь, про философию. Он вообще не прочитал ни одной книги до свадьбы с моей матерью. Ему в школе родители шпаргалки писали, чтобы он по ним отвечал на уроках. И вот до свадьбы с моей матерью он читал только шпаргалки. А когда они поженились, мать начала его просто заставлять читать.
ПММ: Читать – это значит тратить время. Так считал мой отец, который не любил читать. А мою мать звали Ева. И она заставляла его читать. И он читал из вежливости. Почему-то вместе с книгами она всегда приносила ему яблоки. Целые тазики яблок и целые горы книг. И он ел яблоки и читал книги, и поэтому когда я вижу книги, то всегда вспоминаю запах спелых яблок.
ВММ: Запах яблок распространялся по всему дому, и на этот запах к нам домой стали постоянно приходить авторы книг. Это были большие суровые дядьки с белыми бородами. А, может, всегда приходил один бородатый дядька, потому что они были так похожи, что различить их было невозможно. И каждый раз этот дядька – автор книги – начинал ругать моего отца. Он его отчитывал, как школьника. Спрашивал так строго, зачем ты прочитал в моей книге, как правильно готовить борщ? Или чинить компьютер или узнавать, чем болеет человек? А, тем более, как его можно вылечить? Зачем ты прочитал в моей книге, что я думаю о свободе, о добре и зле? Зачем ты все это пытаешься понять? И отец каждый раз говорил, что готов был читать шпаргалки всю свою жизнь, и нафиг оно ему надо было – читать такие умные книги и что-то пытаться понять. Но вот умудрился же он жениться на Еве, которая постоянно подсовывала ему эти чертовы книги.
ПММ: Я однажды спросила свою учительницу по литературе, как понять ситуацию с моей матерью Евой и моим отцом? Как понять, зачем она давала ему книги, зачем приходил страшный автор и ругал его, и зачем отец каждый раз объяснял ему, что они ему не нужны, а это все устроила Ева? Моя учительница сказала, что ничего объяснять тут особо не нужно, просто мой отец ненавидел мою мать. Потому что все мужчины ненавидят всех женщин.
ВММ: Просто эта учительница по литературе сама ненавидела мужчин. Это совершенно нормально, когда все женщины ненавидят всех мужчин. А все мужчины ненавидят всех женщин. Когда одни люди ненавидят других людей. А один человек ненавидит все человечество.
ЖМ: Это совершенно обычно, когда родители ненавидят детей, а дети ненавидят родителей. Когда брат ненавидит своих братьев, а сестра – своих сестер. Совершенно обычно, когда один человек убивает другого. Выходит на улицу, подходит к другому вплотную, спокойно просит у него закурить, а потом разносит ему башку из дробовика. Или стреляет из пулемета в тех, у кого пулемета нет. И они так смешно пытаются убежать или прикрыть голову голыми руками… А куда убежишь, если тебя уже поливают пулеметными очередями, как благодатным дождем. И как прикроешь от пули голову голыми руками. И тогда они смешно и неловко падают, некрасиво, не так, как показывают в кино. А совершенно нелепо падают, у них задирается одежда, подворачиваются ноги, как у ватных игрушек, по ним течет кровь, пачкает их, затекает им в рот, в уши…
ВММ: Это совершенно обычно, когда один убивает другого и отрезает ему уши. Мне рассказывал один человек, который был на войне. Они отрезали уши противникам, чтобы их командир мог сосчитать по количеству отрезанных ушей количество убитых – тоже смешно. А еще обычно, когда человек не просто отрезает уши другому, а вообще распиливает его на мелкие куски и растворяет в кислоте, чтобы скрыть преступление. Или расфасовывает эти куски в целлофановые пакеты и развозит на разные пустыри, тоже чтобы скрыть преступление. Чтобы скрыть то, что он убил того, кого ненавидел.
ПММ: Совершенно обычно, когда ненавидят других, но больше всего ненавидят себя. Больше всего ненавидят себя за то, что их так сильно ненавидели другие. И тогда идут в подворотни и на чердаки и насилуют маленьких детей. Потому что маленькие дети еще не могут защититься, они еще не умеют так сильно ненавидеть, чтобы взять дробовик и разнести башку. И это не просто смерть, это вроде смерти, продленной во времени, как бы длящаяся невыносимая боль. Никто не знает, как кричат эти маленькие дети, и что у них в глазах, никто никогда не сможет узнать, как им страшно… И они кричат, кричат, кричат, зовут маму изо всех сил. Они не понимают, что с ними делают, и снова кричат, они просто хотят, чтоб все немедленно прекратилось. Они хотят только этого, но все длится, и они задыхаются от ужаса.
ВММ Ужасно, когда останавливают на улице сумасшедшие проповедники, такие большие бородатые дядьки и начинают задавать вопросы, совершенно безумные вопросы про жизнь, про какой-то там смысл, про смерть, между прочим. Мне кажется тогда, что я просто могу задохнуться от ужаса и возмущения. При чем вообще смерть и эти вопросы? Как они смеют врываться в мою жизнь со своими вопросами про смерть?
ЖМ У нас в городе ходил по улицам человек и задавал всем  вопросы. И он говорил, что мы не можем ответить вообще ни на один вопрос. Это можно себе представить? Говорил, что нет ни одного вопроса, на который у нас есть ответ.
Все трое становятся в круг и играют в игру «Вопросы»
ПММ: Как тебя зовут?
ВММ: Допустим, Михаил.
ЖМ: А кто этот Михаил?
ПММ: Допустим, человек.
ВММ: А что такое человек?
Все вместе: Не знаю!
ПММ: Куда ты пошел?
ВММ: Допустим, в магазин.
ЖМ: Зачем?
ПММ: Допустим, за продуктами.
ВММ: Зачем тебе продукты?
ЖМ: Допустим, чтобы есть.
ПММ: Зачем тебе есть?
ВММ: Допустим, чтобы жить.
ЖМ: Что такое жить?
Все вместе: Не знаю!
ПММ: Ты где?
ВММ: Допустим, дома.
ЖМ: Это твой первый дом?
ПММ: Допустим, я жил в нескольких домах.
ВММ: Это называется домом, потому что ты там спишь, ешь, моешься в ванне, занимаешься сексом?
ЖМ: Допустим, нет.
ПММ: А что тогда такое твой настоящий дом? Где он?
Все вместе: Не знаю!
ПММ: Как можно жить, если ты не знаешь ответа ни на один вопрос? Если ты понимаешь, что не можешь ответить ни на один даже самый простой, даже самый маленький вопрос.
ВММ: Она сошла с ума по нескольким причинам. И одна из причин ее схождения с ума – это то, что ей казалось, будто она не может ответить ни на один вопрос в жизни. А когда она сошла с ума, тогда уже совершенно спокойно умерла. Но прежде долго кричала. Кричала так, что это уже казалось совершенно неприличным. Какой-то неуместный всплеск эмоций.
ЖМ: Столько неуместных эмоций вокруг, что от них можно сойти с ума. Столько людей, которые совершенно неприлично напоказ выставляют свои эмоции. Будто они раздеваются догола - такой душевный стриптиз. И еще потом  прилюдно сдирают с себя кожу, выворачиваются наизнанку – просто анатомичка какая-то. Выставляют свою любовь или свою боль. Свою искренность просто впихивают людям в глотку – задохнуться можно от таких эмоций.
ПММ: Эмоции, если они настоящие – это самое ценное в жизни. Это единственное, что можно вспоминать, что остается в тебе, когда ты сходишь с ума или умираешь. Потому что если у тебя много настоящих эмоций, то ты живешь так концентрированно, что жизнь твоя становится похожа на серную кислоту. И она уплотняется, как черная дыра, вмещает в себя невероятно много всего. И тогда, даже если ты прожил всего лет тридцать, по-настоящему ты прожил лет пятьсот. Ты тогда за день можешь проживать по году.
ВММ:  Мне кажется, что когда люди так выставляют свои эмоции, как бриллианты на светском рауте - это всегда что-то ненастоящее. Бриллианты тоже могут быть фальшивыми: только знаток определит, настоящий ли камень. И вот эти излишне эмоциональные люди со своей фальшиво-бриллиантовой искренностью похожи на актеров, застывших в своих театральных позах на сцене.
ЖМ: Будто находится на сцене тот, кто слишком эмоционален. И постоянно играет и собой, и другими. Он ставит всех в неловкое положение. Попробуй разберись, что там в его эмоциях, как на них отвечать, может, его жалеть нужно, или любить. А ты стоишь как истукан. Потому что боишься оказаться в смешном положении. Ты уже и так в неловком, а вдруг еще окажешься и в смешном. Ведь, если ты начнешь, кинувшись к его искренности, жалеть его или любить, а потом откроется, что все это была фальшь… Ну, и что потом с этим делать? Чувствовать себя обманутым идиотом с дешевой подделкой вместо драгоценности в руках?
ВММ: У меня был друг, который любил искренних женщин. Ему почему-то казалось, что только такие женщины настоящие. И он летел к ним, как мотылек к огню. Как только замечал в какой-то женщине искреность, бросался к ней с перехваченным дыханием. И жалел их, а потом начинал любить. Но каждый  раз эта искренность оказывалась фальшивкой, и каждый раз мой друг выглядел в глазах окружающих, как последний идиот. В конце концов он научился сдерживать свои дурацкие порывы и понял, что не нужно кидаться к эмоциям и самому расточать эмоции. И с тех пор все стали считать его серьезным, умным  и солидным человеком.
ПММ: Люди без эмоций, как истуканы. Их грудь насквозь продул ветер, который выдул оттуда все эмоции. И теперь они постоянно находятся в какой-либо позе, потому что не знают, как на что реагировать. Они боятся казаться смешными. И просто вспоминают, как принято отвечать. Они знают, когда надо улыбаться, подавать руку, снимать шляпу или блузку. Когда надо хлопать дверью и когда подставлять губы для страстного или нежного поцелуя. Они похожи на манекенов, застывших в одной позе.

Сцена вторая. Форма смерти. Она похожа на большую детскую формочку для песка в виде автомобиля, раскрашенного в различные цвета. Три манекена стоят далеко друг от друга, в разных углах.
ВММ: Когда умирала моя бабушка, мне было немного страшно все это наблюдать. Она воспитывала меня одна, и была для меня самым близким человеком. А у нее, кроме меня, вообще никого не было. Когда она умирала, то была в горячке, в бреду каком-то. И она вскакивала ночью с кровати и пыталась бежать куда-то, но не могла бежать и падала, и все кричала: «Мишенька! Мишенька!». Она, умирая, только обо мне и помнила. Наверное, ко мне бежать пыталась.
ЖМ: А когда умирал мой отец, он не сводил глаз с моей матери Евы, просто буквально до последнего вздоха не сводил с нее глаз. У него уже веки тяжелели и опускались, а он силой поднимал их, чтобы смотреть на жену.
ВММ: Когда мы были подростками, то договорились с другом, что умрем вместе. Нам казалось романтичным умереть такими молодыми и, конечно, казалось, что нас никто  не понимает. Мы хотели уйти из жизни сами: вскрыть вены или прыгнуть с крыши. Но обязательным условием нашей будущей смерти была ее совместность. И вот однажды я поругался с родителями, они отобрали у меня сотовый, и я пошел к другу, чтобы предложить ему умереть сегодня. И оказалось, что он тоже решил умереть в этот вечер и шел ко мне, чтобы предложить мне вскрыть вены или прыгнуть с крыши. Но мы пошли разными дорогами, и ему мои родители сказали, что меня нет дома. А мне его – что его нет дома. И так мы не умерли и остались жить.
ПММ: Мы с моей подругой договорились умереть вместе в шестнадцать лет. Нам казалось романтичным умереть такими молодыми и, конечно, казалось, что нас никто не понимает. А еще мы влюбились в одного мальчика, но он нас не замечал. И тогда мы решили прыгнуть с крыши. Мы назначили себе день смерти, красиво оделись и пошли на крышу. Мы, когда поднимались туда, почти не разговаривали, потому что страшно стало. Меня вообще трясло, мелко так – во всем теле, и на лбу выступал пот. Я посмотрела на Ленку, у ней тоже на лице испарина, будто она после бани. И улыбка застыла такая неестественная, кривая, как судорога. А лицо белое, без кровинки и похоже на маску. И тогда мы еще быстрее пошли, взялись за руки и почти побежали по лестнице. Не отказываться же было от своей мысли, не выглядеть в глазах друг друга трусливыми дурами. Мы оставили записки родителям, написали там им такие слова трогательные и суровые, что нас никто не понимает, что все бессмысленно. Красовались друг перед другом, приняли как бы некие позы, из которых уже невозможно выйти.
Мы когда поднялись на эту крышу, остановились как вкопанные. Ноги будто тряпочные – не двигаются, и сердце просто выскакивает. Посмотрели друг на друга и шагнули к краю. А там уж, не размыкая рук, прыгнули в пустоту. И все! А тут уже такой животный ужас, что невмоготу. И уже ничего нельзя сделать, а так вдруг жить хочется. Жить еще хотя бы минуточку, секундочку хотя бы. Кажется, все бы отдал за то, чтобы вернуться на тот край крыши. И ты летишь и повторяешь в этом ужасе: «Мамочка! Мамочка! Спаси меня, мамочка!!! Мамочка родная, помоги мне!!! Мааа…..». Но тут земля, и все – мы уже мертвые. Некрасиво мертвые в своих красивых платьях.
ЖМ: У моей жены много красивых платьев и очень дорогой косметики. Она по утрам красится по два часа. А если предстоит поход в ресторан, то и по три часа красится. А в последнее время она стала часто плакать. Плачет и не говорит мне, почему. Но однажды призналась. Оказалось, что она очень боится, что когда умрет, ее неправильно оденут и накрасят. Ну, насчет одежды еще можно распорядиться при жизни. Но кому объяснить, как ее правильно накрасить? Она не представляет и переживает. Говорит, ненавижу так умирать. Говорит, буду выглядеть в гробу, как сумасшедшая.
ВММ: Некоторые сумасшедшие представляют, что они уже мертвы. Хотя они говорят, живут и дышат, передвигаются в пространстве и даже ездят по этой планете.
ПММ: Некоторые мертвые даже не понимают, что они уже мертвы. И они не понимают, что говорить, рожать детей, дышать, передвигаться в пространстве, покупать дорогие машины, мебель и дома – это еще совершенно не означает, что они живы.
ЖМ: Но пока у нас есть дом, вилла и яхта, мы проживаем жизнь не зря. По крайней мере, можно с уверенностью утверждать, что уж несколько часов мы точно жили, а, может, даже несколько дней.
ПММ: Бывает так, что в один из дней своей жизни один человек берет дробовик и прячет его за спиной. Он выходит на улицу и приближается вплотную к первому встречному. Он ненавидит всех, и, конечно, ему все равно к кому подойти и попросить закурить. И он уверен в себе, спокоен и просит закурить таким слегка высокомерным и расслабленным тоном. А когда первый встречный начинает доставать сигарету из внутреннего кармана, он почему-то путается, лезет не в тот карман, у него почему-то трясутся руки. Хотя он не видит спрятанный дробовик. И пока он путается там в своих карманах своими трясущимися руками, в его доверчивую башку упирается дробовик и разносит ее ко всем чертям. Но он почему-то остается жив, а тот, с дробовиком, немедленно умирает. Вот парадокс.
ВММ: Я слышал про один парадокс. Люди, у которых был пулемет, увидели людей, у которых не было пулемета. Эти люди шли на рынок за хлебом или за овощами. Среди них были мужчины, женщины, старики, дети - просто срез человечества. И тогда люди, у которых был пулемет, шутки ради, чтобы было смешно, чтобы немного развлечься, стали стрелять по мужчинам, женщинам, старикам, детям, по срезу человечества стали стрелять они из своего пулемета. Они смеялись и представляли, как поливают их благодатным дождем из пулеметных очередей. А те, что шли на рынок, стали забавно пытаться убегать. А один старик все пытался закрыть своего внука своим худым старческим телом. А одна девочка пыталась прикрыть голову голыми ручками. Но через несколько минут все они мирно лежали на земле. Они падали некрасиво, неловко, совсем не так, как показывают в кино. А совершенно нелепо падали, и у них подворачивались ноги, как у ватных игрушек. А у одной женщины при падении задралась юбка и оголила бедра, и по ним текла кровь. И у них у всех кровь текла по лицам, и затекала им прямо в открытые рты и прямо в уши. Но они почему-то остались живы. А те, кто поливал их из пулемета дождем, немедленно умерли.
ЖМ: Я не верю в такие парадоксы! Чушь собачья! Хотя верю, что совершенно нормально, когда одни люди ненавидят других людей и совершенно обычно, когда одни люди убивают других людей.
ПММ: Когда я сходила с ума, у меня было несколько причин на это. И вот одна из причин – это то, что я не могла объяснить некоторые парадоксы. Эти парадоксы почище, чем дзэнские коаны. Вот, например, звук хлопка ладони я очень даже легко могу представить. И совершенно точно могу рассказать, человеку, который вырастил в бутыли гуся, который уже не может выйти через горлышко, как его оттуда выпустить, не разбивая бутыли. Все это кажется мне достаточно легкими загадками. Но я никак не могла объяснить, как могут женщины считать, что самое важное – быть правильно накрашенными после смерти. Откуда вообще берутся такие женщины? Еще я не могла объяснить, почему мертвые не верят в то, что они мертвы после того, как они делают мертвыми других, а те оживают. Какое право они имеют не верить в свою смерть после этого? Вот особенно от этого я сходила с ума. А уж когда сошла с ума, то мне перестало быть от всего этого страшно. Я вспомнила все свои настоящие эмоции, которых у меня в жизни было несметные миллиарды, и уже тогда я совершенно спокойно умерла.
ЖМ: У нас в школе была чокнутая учительница по литературе. И она постоянно рассказывала нам про разные героические смерти. Ну, вроде того, что один человек берет и умирает вместо другого, то есть становится в момент нападения под нож или подставляет свою башку под дробовик какого-нибудь маньяка. И она говорила, что это героизм, хотя я совершенно так не считаю. И еще она говорила, что это что-то настоящее.
ВММ: У меня был друг, который считал настоящими только искренних женщин. Я помню, к нам в компанию попала незнакомая женщина, и она расплакалась от чьего-то рассказа о героической смерти. И тогда мой друг бросился к ней с перехваченным дыханием, стал жалеть ее, а потом полюбил. Но в дальнейшем она призналась ему, что расплакалась, потому что вспомнила в тот момент, как ее недавно бросил один козел. И ей очень хотелось плакать от этих воспоминаний, но она не могла заплакать просто так, потому что все решили бы, что она сумасшедшая. А, когда она заплакала после этой трогательной истории, то все решили, что она искренняя и чувствительная. Что она тонкая натура. И вот эта женщина стала обманывать потом моего друга, она оказалась еще той стервой, а искренность ее была просто фальшивкой. И мой друг выглядел в глазах окружающих доверчивым идиотом. Он не раз потом вновь и вновь оказывался в такой ситуации.  Все, кого он считал искренними, были просто стервами, умеющими носить поддельные бриллианты. В конце концов он научился сдерживаться, и с тех пор его стали  уважать и считать солидным человеком.
ПММ: А у меня был друг, который любил только искренних женщин. А неискренних женщин он вообще не замечал, он считал их ненастоящими, вроде резиновых кукол из секс-шопа или манекенов из бутиков, которые застыли в одной позе. Но каждый раз его обманывали, и настоящесть оборачивалась ненастоящестью, и тогда, после одного обмана, он пошел и повесился. Он так и не поумнел. Ну, и понятно, что после этого его все перестали уважать, и уже не считали ни солидным, ни серьезным. Но ему было плевать на это, потому что сам он считал, что понял, что в жизни нет ничего настоящего, ничего живого.
Все трое становятся в круг и играют в игру «Живой»
ПММ: Я кричала, кричала, но никто меня не слышал!
ВММ и ЖМ хором: Ты живая!
ВММ: Она кричала, и я услышал ее.
ПММ и ЖМ хором: Ты живой!
ЖМ: Я ребенок, которого изнасиловали на чердаке, я только хотел, чтобы все прекратилось, но оно длилось, и я умер от ужаса.
ПММ и ВММ хором: Ты живой!
ПММ: У меня на ладонях растут ромашки, целые поля ромашек, которые пахнут горьким медом. Но все считают, что я просто сумасшедшая и мне это кажется.
ВММ и ЖМ хором: Ты живая!
ВММ: Я любил женщину, которая не любила меня. Она обманула меня, и тогда я пошел и повесился, потому что не мог не любить ее дальше и не мог жить с этим обманом дальше.
ПММ и ЖМ хором: Ты живой!
ЖМ: Мне предлагали купить дом и яхту, но я не стал этого делать. Я встретил на улице проповедника. Он только казался стариком, а на самом деле был маленьким мальчиком, который управляет солнечными лучами. И я ушел из дома, и стал везде ходить за этим мальчиком.
ПММ и ВММ хором: Ты живой!
ПММ: Я танцую на улице, когда я не пьяный и не под наркотиками. Я просто танцую на улице.
ВММ И ЖМ хором: Ты живой!
ВММ: К моему другу подошел человек и попросил закурить, я увидел дробовик, который он достал из-за пазухи. Я не успел ничего подумать, просто подбежал, оттолкнул друга, и в этот момент в меня выстрелили.
ПММ и ЖМ хором: Ты живой!
ПММ: Если ты не боишься выращивать на ладонях поля ромашек, не боишься кричать и танцевать на улице, когда ты не пьяный и не под наркотиками, не боишься уйти за маленьким мальчиком, который управляет солнечными лучами, то это и есть настоящее в твоей жизни и твоей смерти. Это и есть то, что можно вспоминать, когда твои ладони перестанут плодоносить, и голос исчезнет, и ноги высохнут, как ветви старого дерева так, что ты не сможешь ни танцевать на них, ни уйти ими за маленьким правителем солнечных лучей. Это и есть единственное, что останется.
ВММ: Если ты не делаешь всяких ненормальных вещей, вроде танцев на улице или криков в общественных местах, то ты управляешь своими эмоциями. А это гораздо лучше, чем управлять, например, солнечными лучами. И хотя эмоции тоже не очень вещественны, но последствия этого управления налицо. Эмоции постепенно выдуваются ветром из сердца, ты знаешь, когда подставлять сердце ветру, чтобы он выдул их оттуда до самой последней, даже небольшой эмоции. И тогда ты  умеешь держать себя в руках, и уж конечно, не позволишь, чтобы на них росли какие-то там ромашки или прочая дрянь.
ЖМ: Такая дрянь, как излишние или неуправляемые эмоции, просто отравляет жизнь живым людям. Выставляет других как бы истуканами. Потому что мы не знаем, как реагировать на такие эмоции, и приходится застывать в одной позе.
ПММ: Им приходится умирать еще при жизни. Но сначала они становятся истуканами и застывают в одной позе, и буквально в следующую минуту умирают. Хотя они и до этого жили, в лучшем случае, несколько минут за всю свою сознательную жизнь.

Сцена 3. Пространство поз. Кругом много манекенов, застывших в разных позах. Среди них бродят ПММ, ВММ и ЖМ.
ПММ: Когда я кричу – это такой крепеж жизни.  Один-единственный, а вынь его - и жизнь рассыпается. Вокруг становится так, будто в мире больше нет клея. Какой-то шутник взял и испарил весь клей мира, и все разлетается на куски. Остаются только манекены, потому что они бессмертны. Потому что тот, кто пребывает в одной позе, тем самым ставит себя вне жизни и смерти.
ВММ: Кричать и задавать вопросы – самое нелепое времяпрепровождение, которое можно себе представить. Самый идиотский способ проживать жизнь. Почему она все время орет? И ладно бы она орала по делу, как моя мать, когда отец не хотел читать книги, которые она ему приносила, или как автор книг, который орал на отца за то, что он пытался понять, что написано в его книгах.
ЖМ: К нам домой постоянно приходил белобородый старик. Но когда я видел его отражение в зеркале, там отражался маленький мальчик с солнечными лучами, зажатыми в ладонях. Этот старик был автором всех книг, которые моя мать Ева давала читать моему отцу. Он приходил на запах яблок, которые вместе с книгами давала моему отцу моя мать, потому что маленькие мальчишки очень любят спелые яблоки и слетаются на их запах, как мошкара на свет. Этот мальчишка не просто кричал, он орал на моего отца. То есть он говорил с моим отцом ласковым, спокойным и мудрым тоном, но когда я подслушивал из соседней комнаты, мне казалось, что он орет. Он орал ему так: «Зачем ты пытаешься понять, что я написал? Зачем ты читал, как правильно готовить борщ, или чинить компьютер или определять, чем болеет человек и как его лечить, зачем ты думаешь о том, что я написал о свободе, добре и зле?».  И он говорил ему это, как школьнику, и грозил солнечным лучом, а потом опять начинал отчитывать. Он отчитывал его так: «Зачем ты пытаешься все это понять, олух? Когда можно взять и понять все это без всяких попыток! И это очень легко, это тебе любой младенец объяснит. Для того, чтобы понять, нужно просто стать борщом, компьютером, болезнью человека и ее лечением. Нужно самому стать свободой, добром и злом!».
ВММ: Я не хочу никем становиться. Я не хочу становиться борщом или компьютером, а уж тем более лечением болезни или добром. На прошлой неделе мы купили новую машину, новый дом, новую яхту, новый лайнер, новый остров, новый материк, новую звезду и парочку новых вселенных. Одна из этих вселенных, кстати, стоила нам целого ящика фальшивых бриллиантов – неимоверная цена. Но чего не сделаешь, чтобы жена перестала плакать от того, что ее неправильно накрасят после смерти.
ПММ: Чего не сделаешь, чтобы понять, почему ты сходишь с ума. У меня было много причин моего схождения с ума, потому что очень редко люди сходят с ума только по одной причине. И когда я понимала, почему схожу с ума, когда определяла одну из причин, то умирала. Я так умирала по два раза в день. Но потом воскресала, чтобы понять еще одну причину. И так продолжалось, пока я не умерла окончательно.
ЖМ: Все вокруг окончательно. К этому достаточно легко прийти. Все мои знакомые женщины в начале своей жизни искали свою позу. Она должна была быть красивой и загадочной. И они становились перед зеркалом и репетировали, как нужно улыбаться, как смотреть слегка высокомерно из-под ресниц. Как снимать блузку и подставлять губы для нежного или страстного поцелуя. Как правильно шептать слова любви мужчине, чтобы он раскошеливался на новые острова и новые вселенные. Как в нужный момент плакать, чтобы он жалел и чувствовал себя виноватым. А, почувствовав виноватым, снова раскошеливался на новые шубы и материки. И, когда они находили нужную позу, все становилось на свои места, больше не нужно было ничего придумывать. Поза работала: губы сами растягивались в улыбке, когда необходимо, руки сами снимали блузку, слезы сами текли из глаз.
ВММ: Глаза всех моих знакомых мужчин налиты свинцом. Но не потому, что в них когда-то стреляли из пулемета. Просто это часть их образа, их позы, которую они искали перед зеркалом в начале своей жизни. Мужчины репетировали свою правильную и удобную позу, из которой потом уже не нужно выходить. Они знают, кого нужно ненавидеть, кому подавать руку, перед кем поднимать шляпу, над кем нужно смеяться. Например, если человек пошел и повесился от того, что его обманула женщина, а другой человек, не будучи пьяным или накачанным наркотиками, танцует на улице – то оба они подлежат осмеянию, а в некоторых случаях и расстрелу.
ПММ: Я видела, как на чердаке изнасиловали ребенка. Его изнасиловал тот, кто ненавидел весь мир и застыл в своей ненависти. Он никогда не выходил из этой позы ненависти. И ребенок умер от ужаса. Но сразу воскрес. И заметил, что его ладони полны солнечных лучей, лучи падали на пол и прожигали его, не умещались в ладонях. Но их становилось все больше, и свет от этих лучей освещал грязный чердак. И тогда ребенок стал управлять солнечными лучами. Он ходил по улицам и говорил людям, что они не могут ответить ни на один вопрос, Вообще ни на один вопрос. Еще он говорил, что не надо ничего пытаться понимать. А нужно просто взять и понять, просто стать самому, чем или кем ты хочешь. Он говорил, что это понимает любой младенец. И находились люди, которые отказывались от возможности купить дом или жениться, и шли за этим ребенком. Но я не знаю, куда он потом делся. Он ушел за горизонт, и растворился в горизонте. И больше я не видела этого солнечного ребенка с полными ладонями лучей.
ЖМ: Говорят, что когда-то на земле жили люди,  которые носили в ладонях солнечные лучи или выращивали на них медовые ромашки. Но я не встречал таких. Я оборачиваюсь вокруг и вижу, что единственный способ существования – это выбрать необходимую и удобную позу в жизни.
Все трое становятся в круг и играют в игру «Позируем»
ПММ: Моя поза – это поза беззащитной и слабой женщины. Мужчины любят слабость, им сразу кажется, что они сильные, что они обязаны меня защищать, дарить мне подарки, приказывать убивать из-за меня, ненавидеть друг друга из-за меня.
ВММ и ЖМ хором: Это выгодная поза!
ВММ: Я достаточно быстро нашел свою позу солидного и уважаемого человека. Я управляю собой и всеми, кто вокруг меня. Я могу приказать расстрелять кого-то из пулемета или разнести тому, кто становится у меня на пути, башку из дробовика.
ПММ И ЖМ хором: Это сильная поза!
ЖМ: Я делаю вид, что много знаю. Все вокруг думают, что у меня есть ответы на все вопросы. Моя поза – это поза знающего. Люди приходят ко мне за советами, и я отвечаю на все их вопросы, рассказываю, как нужно поступать, когда нужно улыбаться и когда подставлять губы для поцелуя.
ПММ и ВММ хором: Это умная поза!
ПММ: Я играю в холодную и неприступную женщину. В такую стерву, знающую свою высокую цену. Мужчинам хочется доказать, что они способны заплатить эту цену и могут завоевать меня. Моя поза позволяет мне управлять ими, как марионетками.
ВММ и ЖМ хором: Это хитрая поза!
ВММ: Я постоянно болен. То есть, по правде сказать, я здоров, но поскольку я всегда рассказываю о своих неизлечимых болезнях, то и сам готов в это поверить. Моя поза больного заставляет других жалеть меня и исполнять все мои прихоти.
ПММ и ЖМ хором: Это мудрая поза!
ЖМ: Я всегда представляюсь живым, хотя на самом деле давно мертв. Но я так приловчился к позе живого, что все уверены в том, что я такой и есть. И общаются со мной, как с живым.
ПММ и ВММ хором: Это распространенная поза!
ВММ: А я делаю вид, что всех люблю. Я пребываю в позе любящего, хотя я всех ненавижу. Ненавижу весь мир. Но люди думают, что я их люблю, и некоторые в ответ тоже любят меня
ПММ и ЖМ хором: Это обычная поза!
ПММ: Я иду по своим крикам, по причинам своего сумасшествия и своей смерти и вижу одни только позы. Позы, позы, позы вокруг! Умные, хитрые, выгодные – самые разные. А я не знаю что там, за этими позами. Вот поэтому у меня есть одна идея. У меня есть желание, за выполнение которого я отдала бы и свой ум, и свою жизнь. Мне хочется видеть людей в самых острых, разрывающих, оголяющих их ситуациях. Я хочу видеть, как люди занимаются сексом. Откидывая при этом свой разум и мысли о том, как они выглядят. Когда они по-настоящему занимаются сексом. Когда они кричат и хрипят, как животные, истекают потом, бьются в судороге от наслаждения. И тогда они перестают быть в позе.
Я хочу видеть женщин, которые в муках рожают детей. И тогда они не могут думать о том, как они накрашены и красиво ли они лежат. Они стонут и выгибаются, и боль раздирает их животы на куски, прожигает их животы каленым железом. И тогда они настоящие.
Я хочу видеть, как умирают люди. Как  у них расширяются от страха зрачки, как на теле выступает испарина, как дыхание становится тяжелым и прерывистым, а тело колотит мелкая дрожь. Я хочу видеть самые разные способы смерти: тихая смерть во сне, отчаянная смерть-самоубийство и подлая смерть-убийство. Потому что в момент смерти люди не могут быть в позах.
ВММ: Я знал одну женщину, которая постоянно кричала, но я ушел в свое сердце, чтобы не слышать ее бессмысленных криков. Потому что от ее криков мои уши делались страшно тяжелыми, а глаза – переполненными, а мысли мчались во все стороны, и я не мог догнать их. И тогда я пошел в свое сердце и закрыл все двери и все окна, чтобы не слышать больше этого крика.
ПММ: Но когда его сердце закрылось, оно исчезло. Он больше не слышал крика, и застыл в позе неслышащего. Он стал манекеном, и тем самым поставил себя вне жизни и вне смерти.
ЖМ: Я ушел в свое сердце, и купил в магазине, расположенном недалеко от сердца, дом и яхту. Я все это впихнул в свое сердце, хотя это было нелегко. Сердце, как оказалось, с трудом может вместить дом и яхту. Но я сделал это, чтобы не проживать жизнь зря.
ПММ: Но когда он впихнул в свое сердце купленные вещи, его сердце разорвалось от этого и исчезло. Он стал манекеном, и тем самым  поставил себя вне жизни и вне смерти.
ВММ: А я читал шпаргалки, но в мое сердце стала приходить женщина Ева и сыпать мне прямо на сердце спелые яблоки и давать моему сердцу книги. Потом в мое сердце стучался  ребенок и отчитывал меня за то, что я чего-то не понимаю. А я объяснял ему, что привык читать шпаргалки, и в том, что меня заставляют читать книги, виновата только она, моя жена Ева.
ПММ: Но когда он обвинял Еву и не хотел читать книгу, а желал только продолжать отвечать по шпаргалкам, его сердце сжалось от непонимания и исчезло. Он стал манекеном, и тем самым поставил себя вне жизни и вне смерти.
ЖМ: Однажды я бродил по улицам своего сердца и встретил незнакомца. Потому что в наших сердцах полно незнакомцев. Но я не знал, откуда их там столько и не знал, как узнать этого незнакомца. Я не знал этого и поэтому ненавидел его. Я взял дробовик и разнес ему башку.
ПММ: И когда он разнес из дробовика башку своему незнакомцу в своем сердце, он разнес на куски свое сердце, и оно исчезло. Он стал манекеном, и тем самым  поставил себя вне жизни и вне смерти.
ВММ: Я пошел в свое сердце и выбил гнилую дверь на чердаке, и изнасиловал там маленького ребенка, который смутно напоминал мне меня в моем детстве. Но я изнасиловал его, потому что с самого детства я помнил только ненависть других к себе, и от этого ненавидел себя даже больше, чем других. Я изнасиловал ребенка, который задохнулся от ужаса.
ПММ: И когда он изнасиловал своего ребенка в своем сердце, его сердце задохнулось от ужаса и исчезло. Он стал манекеном, и тем самым поставил себя вне жизни и вне смерти.
ЖМ: А мы с подругой зашли в свое сердце, взялись за руки и встали ватными ногами на крышу сердца. Наши ноги скользили по красной крыше, и бессмысленность всего, о которой мы писали в суровой предсмертной записке, тянула нас вниз. И вот мы прыгнули в пустоту.
ПММ: И когда они прыгнули в пустоту, их сердце тоже упало вниз, разбилось и исчезло. Они стали манекенами, застывшими в одной позе, и тем самым поставили себя вне жизни и вне смерти.
Они оказались в пустоте, а грудь их сделалась мягкой, как старый  шелковый мешочек, из которого исчезло сердце, из которого ранее ветер выдул все эмоции.
Я сошла с ума по многим причинам, этих причин было столько, что их можно было растянуть на целые километры и обернуть ими планету. Но самая главная из этих причин – это, что я никак не могла понять, что делать с  манекенами. Их нельзя оживить, потому что они вне жизни, и их нельзя убить, потому что они вне смерти.
ВММ: Когда я еще не был вне жизни и смерти, ко мне приходил маленький мальчик, он говорил странные вещи о том, что ничего нельзя сделать с другими. Нет ни одной вещи, которую мы могли бы сделать с другим. И все, что мы делаем с другим, мы делаем с собой.
ЖМ: И если ты ненавидишь другого, ты ненавидишь себя. И если ты убиваешь другого, ты убиваешь себя. И, уж конечно, если ты насилуешь другого, ты насилуешь себя.
ПММ: А все, что мы делаем с собой, мы делаем с другими. Только так мы можем что-то сделать с другими. И если ты любишь себя, ты любишь другого. И если ты растешь, как медовая ромашка, ты выращиваешь другого, как ромашку в своем саду.
ВММ: Но потом ко мне пришел другой мальчик или старик, я не помню. В отличие от мальчика, который управлял солнечными лучами, этот мальчик-старик управлял всеми ветрами на свете.
ЖМ: И ветра дули и выдували из сердец эмоции, оставляя грудь пустой, как шелковый старый мешочек.
ПММ: А мальчик с солнечными лучами ушел за горизонт. Потому что он увидел, что людям нравится, когда ветра выдувают все из их сердец, но им совсем не нравится, когда в их сердца направляют невыносимо горячие солнечные лучи.
ВММ: С тех пор все стало хорошо и правильно, так, как должно быть, когда нет мальчишек-озорников, стреляющих лучами по людям.
ЖМ: С тех пор не стало жары и не стало холода, стало тепло. И тепло стало постоянным. И мы ходим за повелителем ветров, который подарил нам это тепло.
ПММ: С тех пор я ищу этого мальчика с солнечными лучами. Я ради этого кричала, и сходила с ума, и умирала по два раза в день, пока не умерла окончательно. А когда я уже умерла окончательно, то поняла, что я должна сделать. Я должна пойти к горизонту, приподнять его, как занавес, и найти там этого мальчика. Потому что нет ничего лучше, чем ходить за мальчиком с лучами, и нет ничего хуже, чем идти за стариком, который управляет всеми ветрами.  И когда я найду его, мы вернемся сюда, и подойдем к каждому. К каждому мы подойдем с ним! И он прицелится в вашу грудь, как в мишень. И выстрелит в нее солнечным лучом и прожжет ее насквозь. А луч останется в груди у каждого и превратится в сердце. И тогда уже ветер больше не сможет ничего выдуть из этого сердца. И тогда наступит время, которое невозможно представить, потому что оно никогда еще не наступало. А ясно, что невозможно представить то, чего никогда не было. Наверное, в том времени все будут выращивать на ладонях цветочные поляны и танцевать на улицах. Наверное, в нем они познакомятся со всеми незнакомцами, которые бродят внутри них. И будут слышать крики других, которые станут необязательными и вымрут, как динозавры. Большие крики-динозавры лягут на землю и спокойно, без всякого страха, вымрут за ненадобностью. Наверное, в том времени пулеметы заржавеют, и ученые сломают голову, гадая о их предназначении. Наверное, в том времени больше не будет поз. Ни одной позы не останется, и некому будет становиться манекенами. Наверное, в том времени….
Но пока можно только видеть его во снах или мечтать о нем в те моменты, когда ты сходишь с ума, или гадать о нем по ромашковым лепесткам и идти к горизонту, который почему-то постоянно отодвигается. Идти к нему, чтобы найти маленького правителя солнечных лучей…

                Декабрь 2010