Supergirl. Часть 2. Глава 9. Основная часть

Неформалка удивила меня прежде мной не слышанными песнями «Цоя» и «Гражданской Обороны» под гитару, и таким заунывно трагическим «сфальшивленным» ею «не стреляй» «ДДТ», которую много позже услышу в оригинале, и удивлюсь-как будто слышал совершенно две разные «вещи». Книжку про Курта Кобейна с текстами и переводами всех песен, и дискографией группы, которую она обещала мне купить.

У нее была сестра младшая-красивая девушка с которой гулял кто-то другой- а мне было интересно с Неформалкой-до определенного момента-пока наше общение не превратилось в жирную точку- и я выбирал не красивую сестру, уже «занятую» другим, но можно было отбить-но Неформалку, как человека, с которым было приятно общаться, как с достойным оппонентом и собеседником, прошаренным в музыке, и из-за бюста, который ей принадлежал так же, как и лады и  песни, которые она пела тонким голосом. Этот бюст мне приказывал «не сдаваться» – но мы не общались больше того единственного вечера-«как рукой сняло».

Помню,  когда  дело  дошло до контакта с ней –что в моих «катренах» «про мутную Луну» (http://stihi.ru/2011/05/05/7346) практически описано так досканально-как отражено иносказательно в поэтике-лучше, чем описано сейчас, много точнее. Поэтика нескольких встреч-поэтика прикосновений-поэтика грез и ожиданий, и жалкая проза реальности-жестокой, «держимордной»-грубого фантика –золотинки-который запихнут в такую же красивую обертку-вместо конфетки:

Надоела мутная луна,
Все коптящая свечным огарком,
Вспоминаю летний сеновал,
Где всю ночь сосался с неформалкой...

Они жили недалеко от мельницы-не помню, как мы с ней познакомились, но сразу подружились - у нее просто была огромная грудь необъятного размера-даже для своего возраста- ускоренная маммологическая акселерация -у многих взрослых женщин не было такой груди, которой ее наградила природа- как два арбуза, или два увесистых перекачанных футбольных мяча, покачивавшихся при любом повороте и движении..

Надоели горькие слова,
Как миндаль, как перечная мята,
Как природа щедрая твоя,
Меня тобой сделала богатым...

Мы лежали жаркие-горячие, как будто вытащенная печеная картошка из костра, с неоттертой золой и сажей, прогретые желанием наскозь, я со своими науськанными рецепторами –как «лоза «перевозбужденная» на наготу», как выигравшие  игру в «одно касание». Мы были на сеновале-потому что я выиграл у нее какой- то дурацкий искусственный, мной  самим затеянный пустышный спор- типа –«упадет или не упадет яблоко», когда мы сидели на лавочке, и оно упало, повинуясь закону тяготения и материализации моей мысли, и я повел ее за руку, с глаз людских долой, в  сначала нащупанный в темноте, и потом уже в залитой луже света из-за вышедшей из-за облака Луны, дальний, от глаз отстоящий, на задворках сарай, примеченный мной после игры на раздевание, в которую  я проигрывал постоянно, сколько ни брался, из-за своего патологического невезения в это бесперспективное но многообещающее занятие, (если не только «людей посмотреть», но и «себя показать»).  Мы полезли-побрели к ним в сарай, придерживаясь за штафет лабиринтов понастроенных заборов, и пока я пытался аккуратно лечь и разместиться, на меня то и дело вставали то грабли, то косы, то мотыги –сапы и прочий сельхозинвентарь, запрятанные в залежалом прошлогоднем сене-восставали на чужака-стараясь нанести мне «пошкодження»-вывести меня из строя-сделать меня непригодным и «устранить меня технически». И мы легли рядом. И гладили друг друга. Время застыло. Время кончилось-сплющилось, как Далианские часы-только Луна как одноглазая фара полицейского патрульного автомобиля плавно обошла нас и осветила в своем движении слева направо.

Мы застряли в выпученном сне,
Где все шорохи сигналят эхом,
Сердцем бейся, бейся в тишине..
Смейся в руку спрятанным смехом…

И мы целовались, жадно, увлеченно, подстегнутые нетерпением и азартом наконец оставшихся вдвоем, и я целовал ее грудь, и шею, и я распалил ее, и после того, как она постанывала, дотрагивался до ее нижних губ, и спросил ее так удивленно, как какой-то естествоиспытатель с микроскопом и постановочными опытами с жаром: «ты кончила?» Дурачок-она просто тогда увлажнилась, и я постоянно ее сдвигал с себя, и опрокидывал, потому что у меня была сильная эрекция, а я стеснялся, как будто хотел сохранить свое достоинство, и показать владение собой, тогда как природа отказывалась повиноваться, член слушаться, и пульсировал, не ослабляя притока крови.

Мы застряли в выключенном сне
Нас заводят словно фальш-моторы,
Мы бежим, и времени в обрез,
Бьюсь об груди, взглядом, как об шоры...

.. «Оставь мне мою невинность. Оставь меня девочкой» просила она- а  я робел, и мне было жадно, но  я ограничивался одними этими поцелуями. «Хочешь, я тебе минет сделаю?» спросила она- как будто предложила мне  компромисс, или одолжение, которое обоих бы устроило. Но мне не хотелось уже больше ничего от этой простоты, и  настолько прямого и «мерзкого» предложения. От этой пропозиции  я действительно почувствовал какую-то брезгливость на своих губах, от того, что они только  что касались ее губ, которые до этого уже касались чего -то еще  у кого -то еще. И она спросила это с такой интонацией, как будто мы обсуждали местную погоду-как что-то привычное, как чаепитие или вечерние новости.

И мне хотелось бежать от нее подальше, от сломанной сказки, от неудавшегося эротического приключения, и все от неосторожно брошенной фразы, и порочности  ее оферты, которой не хотелось акцептовать.  И мне было стремно от подавленной эрекции, и от моей невыплеснутой нежности и внимания, той скоротечной минуты влюбленности, которую я успел ей посвятить, будто взвесил ее как кусок ливера, и завернув, быстро бросил на весы, чтобы исказть показания измерений. Мне было горько от несбыточности моих фантазий, которыми сопровождалось предвкушение нашей встречи и затеянный искусственный спор «на желание». Тех фантазий и желаний- которые она растрепала по ветру, и разогнала как ветер -легкие пушистые облачка. Зачем она так сказала, и я почувствовал -какая грязь находится в ее рту, соком которого я смаковал и наслаждался эти часы и сладкие минуты предвкушения. Как она смогла уничтожить мой порыв, всего одним предложением.  В тот момент она перечеркнула все мои порывы, мою находчивость, стремительность, изобретательность, с которой я обеспечил ей возможность оказаться вдвоем, покинуть компанию, битый час говорившую про Corn Flakes на завтрак вместо овсяных хлопьев, и увлекшись друг другом, остаться наконец наедине,  завладев вниманием от проигранных мною вчистую предметов одежды, как части этой большой разыгранной партии, от каких- то досужих конкурсов, загадок на раздевание, и каких-то фокусов-покусов, которыми был выложен весь мой путь к ней, от первой встречи на лавочке, когда она со своим братом, бюстом и велосипедом спрашивая  у меня дорогу к речке, вкатилась в мою жизнь со своим четверто-пятым размером за пазухой, как будто таких уже не бывает в природе, просто ошарашив мое внимание своим неформальством.

Наверное так же  от встречи мучился и Александр Блок, узнав о женщине не только-трогательное и мечтательное, а узнав, что ничто человеческое им не чуждо, что «принцессы тоже какают»-за что бретер Эдичка Лимонов, злой и острый на язык, обидно окрестит его как «п..здострадателя».