Иван Иваныч - самовар

Сначала о «самоварах». Я не знаю, когда появился этот термин – циничный, но отражающий суть. «Самовар» - это ампутант, у которого отрезаны руки и ноги. Коротко. Его можно брать подмышки и переставлять-перекладывать  - с кровати на каталку, например. В войну это были травматические ампутации. Сегодня большинство безногих – жертвы сахарного диабета.
     Вот ведь как устроены мы в большинстве своём. Знаем, как следует себя вести, чтобы избежать проблем со здоровьем (да и других проблем – тоже), а вот не можем преодолеть свою инертность-ленность-пофигизм, твёрдо уверенные в том, что меня – МЕНЯ! – минет чаша сия.
Иван Иваныч – не совсем «самовар», он себя называет (смеясь!) самоваром с ручкой. И вертит передо мной атрофичной своей корявой лапкой. Одна рука у него цела. Он ей щёлкает пультом телевизора, хотя смотреть не может – зрение не то - но слушает.
«Слыхали, что творится, а? В Японии землетрясение. Цунами. Вот бедолаги-то, а? Какая техника у людей, а? А вот поди ж ты!, - и, понижая голос, - Может, не нравится Господу-Богу-то, когда техника так уж развивается-то, а?»
С Господом-Богом он, кстати, накоротке – порой ворчит на него, порой советуется, рассказывает про своих детей: «Дочка-то шалава у меня, да-а... Нашла какого-то наркомана себе, сожителя, живут на мою пенсию, вот ещё внука нам с бабкой подкинули, а куда нам внук, а? Я его чем, обрубками вот этими воспитывать-то буду, а?», - и беспокойно к бабке: «Слышь, где он? Уроки-то не учены, а? Где он гуляет целыми днями, с неученными-то уроками?», - и тут же поспешно мне: «Он отличник у нас, в секцию ходит, в волейбол». Их двенадцатилетний внук Ванька, названный так в честь деда – ходит на баскетбол, но Иван Иваныч этого запомнить не может. Не знает и в какой школе учится Ванька, знает класс – шестой «А». Когда произносит, звучит у него это привычно: «Шестой, а?» Это его взлетающе-вопросительное «а» - показатель его петушиного тонуса. Он всё хорохорится, во всё вникает, везде суёт свой нос.
Восхищает ли меня это? Отнюдь. Как пациент, он невыносим: вздорный, придирчивый, недоверчивый, любящий жаловаться. Он вызывает какую-то умственную щекотку, заставляющую передёргивать плечами – мысленно.
В своих несчастьях он сам виноват – пил, не соблюдал никакой диеты, кое-как принимал лекарства, уверенный, что уровень его сахара хорош тогда, когда он в сознании, и никакой коррекции не требуется. Потеряв первую ногу, повернул на сто восемьдесят градусов: стал высчитывать калории, колоть инсулин по часам. Но было уже поздно браться за ум. Через год – реампутация, потом отрезали другую ногу, потом кисть руки. В общей сложности за пять лет – шесть операций.
«В больнице я себя больше человеком чувствую. В больнице я, как все – болею себе и болею. Кажется, ещё выздоровею...».
Бабка его говорит, он часто плачет по утрам. Однажды объяснил: «Снюсь себе, как был, с руками-ногами, а проснусь, взгляну на себя свежим глазом – на кой хрен, спрашивается, просыпался-то, а?»
«Хрен» - это у него ещё ласковое, он знает слова куда крепче. И самокритично заявляет: «Кабы мне лучше вместо ног-то язык отрезали мой поганый. Ходил бы, да молчал. Ну, помычал бы когда...», - и тут же снова спрашивает: «Что, метеорит-то там, летит, а? Конец света будет? Неужто будет? А тогда зачем вот это всё, а? И зачем они мне, спрашивается, ноги-то резали, коли всему уж всё равно конец? Да ладно, мы-то что, мы пожили. Ванька-то как, а? Ведь первой рюмки парень не выпил!» - у него свои возрастные критерии.
Как-то пожаловался: «Самое дерьмовое знаешь, что? Они чешутся у меня, ноги-то, рука-то отрезанная. Уж так чешутся-чешутся, терпения нет. А почесать-то нечего, а? Вот где она, мука-то».
Каждое утро требует измерять ему давление. «Не чувствую, а вдруг там какой сосуд лопнет, и лежи потом бездвижный, ходи под себя. Нет уж, бережёного бог бережёт», - и я не знаю, чего мне больше хочется, заплакать или засмеяться.


Признаюсь теперь, Иван Иваныч мой – образ вымышленный. Вернее, собирательный. Из кого я его собрала? Из моих пациентов, разумеется - моих любимых и ненавистных скандалистов, энцефалопатов, вредин и святых мучеников. Из женщины –«полусамовара» - жутко звучит, правда? Как машина-полуавтомат. Она заставила своего зятя протянуть по всей квартире брусья-держалки, и пока дети были на работе, ползала – что-то готовила, что-то убирала. Из ослепшей в свои девятнадцать лет девчонки, мечтающей о замужестве и детях – а рожать ей нельзя, она умрёт во время беременности, и плод умрёт в её чреве, если не случится чуда. Из другого паренька, который должен кормить своего ребёнка, потому что жена одна не выдюжит, а у него еле-еле работают почки, и он ищет такую работу, чтобы с неё можно было три раза в неделю ездить на диализ. Из молодого мужчины, который сначала ослеп, а потом около года гнил заживо от сухой гангрены, и куски ноги у него просто отваливались и оставались валяться на полу – он этого не замечал. Из женщины, которая в четвёртой стадии рака, с температурой и рвотой, работала, чтобы прокормить дочь и мужа-наркомана.
Живуч человек. И мы то и дело испытываем себя и других на эту живучесть. Слаб человек. Слаб своим безволием, нежеланием поступаться вредными привычками. Силён человек. Своим жизнелюбием, своей жизнестойкостью. И тут же кончают самоубийством. И тут же... убивают. Человек, действительно, создан по образу и подобию божьему? О, господи!!!


P.S/ А сейчас в интернете прочитала подборку о достижених людей, лишённых рук и ног. Но их зовут не Иван Иваныч, а Джон, Жан и так далее. И опять за державу обидно.

Р.Р.S. Обратите внимание, когда я написала эту миниатюру. Кое-кто из тех, кого я перечисляла, как прототипы для собирательного образа, тогда были ещё живы. Сейчас уже нет.