Ночевка в Церковной

    Для полного счастья человеку иногда  достаточно пустяка, к  примеру, охапки сухих дров. Спички у нас с собой были, без них на охоту не ходим. И кусок  бересты тоже имелся. А вот плащ-палатки или на худой конец одеяла не прихватили, понадеялись на русский авось.  И ведь знали, что под дождем без такой  «крыши»  костер не развести…  С погодой нам не повезло.  С охотой, впрочем, тоже, только ноги  убили,   на речке и на болотах ни одной утки не видели. Решили перейти на океанскую сторону и попытать счастья в бухте Церковной.  Когда спускались с перевала, начал накрапывать дождь. Через несколько минут хляби небесные разверзлись. Такое здесь бывает, но больше летом в период тайфунов.   Видно, день особый выдался.   Ручеек, вдоль которого мы спускались, разбух и превратился в приличную речку.  В такую погоду есть только два варианта: без остановки идти домой или  искать укрытие и разводить огонь. Домой нам пути было километров двенадцать, четыре часа  ходьбы. По асфальту –  легкая прогулка, но асфальта на острове пока нет, и не предвидится. Я уже так и сяк прикидывал, как нам отсюда выбираться. По сопкам меньше грязи, но уж больно местность пересеченная. По болоту  вообще не пройти. Выходит, двигаться по склону к мосту через речку и дальше по разбитой грунтовке. Совсем не автострада, но все-таки не болото.

    Сергей тоже об этом размышлял, но предложил спуститься ниже до водопада и поискать дорогу в правый распадок.  Слышал от кого-то, что там есть будка, или что-то вроде. Решили рискнуть. Тропу мы нашли и метров через сто вышли к развалинам поселка.  От него остались низенькие  фундаменты и множество мусора. Сохранился только один дом или сарай. Но на крыше торчала труба, а дверь была подперта колом: добрый знак. Внутри домик оказался вполне пригодным для жилья. В центре стояла «буржуйка» - самодельная железная печка, напротив нее двухэтажные нары. У маленького окошка стол и табурет. На столе добрые люди оставили  несколько банок сайры и  в стеклянных банках соль, лаврушку и  какую-то крупу.  Отдельно лежал под перевернутой банкой коробок спичек. Но больше всего нас обрадовала охапка сухих дров, аккуратно сложенных возле печки.

    Через час  в жестяной банке из-под томат-пасты закипала вода, был готов запас дров на ночь, куртки, брюки и сапоги развешаны для просушки.  Дождь по-прежнему стучал по крыше, в ручье под сопкой шумела вода, но нас это уже не тревожило. После обеда, легко перешедшего в ужин, мы завалились на нары. Спать было рано, делать – нечего. Свечки у нас не было, но в комнатке стоял сумрак странного кирпичного оттенка.  Это в темноте светились железные бока буржуйки. Я поинтересовался, почему раньше Сергей никогда не рассказывал про такое замечательное пристанище.  Старый друг  только вздохнул: «Я и сам про это место узнал недавно. Теперь все выдают секреты. А ведь годами молчали».

Это была печальная правда.  После землетрясения, случившегося в начале октября, народ  собрался уезжать.  И тут запросто выяснилось, где самые грибные  места, где целы плантации красники и лимонника, где паршивый ручеек  в распадке превращается в нормальную нерестовую речку. Контейнеры с нашими пожитками уже стояли на пирсе, на руках были ордера на новые квартиры, за утерянное  имущество получена  компенсация.  Мы еще жили на острове, но уже не были  местным населением. И на охоту пошли  от тоски и предстоящей разлуки. Это расставание с Шикотаном  было противоестественно и безжалостно, как  потеря близкого человека, внешне достаточно  здорового и ещё полного сил, но безнадежно больного.

От грустных мыслей меня отвлек голос моего спутника и замечательного товарища, с которым протопали вместе не одну сотню километров, съели пуд соли,  делили в походах последний сухарь:
-Я знал, что толку от этой охоты не будет. Когда из дому выходил, за порог споткнулся. Плюнул, конечно, через  плечо. На попутке только до  Отрадной  бухты доехали, колесо спустило.  Когда меня  в дороге с самого начала  что-то тормозит, значит,  предупреждает: не в добрый час дело начинаешь. Проверено многократно.
-Тогда  зачем тащил меня на эти подвиги? Могли бы в следующий раз сходить.
-А ты уверен, что следующий раз будет? То-то… Это раньше вся жизнь была впереди, а теперь половина её прожита, а что дальше – один Бог знает. Вот и мы с тобой может быть последний раз вместе на охоте.  Год назад  заяви кто-нибудь такое, засмеялся бы.  И по этому случаю расскажу тебе первому и последнему, как я когда-то крабов здесь ловил…

…Давно это случилось, я только с Приморья приехал. Лодки не было, сетки – тоже.  В ручьях форель да кунджу удочкой  ловил, осенью корюшку с пирса, ночью у берега с фонарем крабов высматривал. По сопкам и бухтам просто  так ходил, уж больно места красивые. И мир в душе. Никто тебе  проблем не навязывает, чего-то от тебя требует. Сам себе хозяин: и начальник, и работник, и судья, и адвокат. Свобода!

Дело было ранней осенью, нам отгулы дали. Я и отправился путешествовать. В бухте  Церковной застал меня вечер. Домой по сопкам идти не рискнул, решил заночевать. Про избушку эту не знал, с тропы ее не видно. Как раз к ночи хороший отлив  пошел. Среди плавника  палку и кусок проволоки отыскал, сделал грабельки  наподобие садовых, но поменьше.  Поймал  несколько больших крабов возле самого берега, сварил и съел.  Само собой,  мало показалось. Решил дальше рыбачить. На берег выбросило   деревянный поддон, на каких  возят оборудование.  Погода тихая была, ветра нет, накат слабый. Вместо шеста взял доску, стащил поддон на воду, прихватил грабельки, фонарик, пустой мешок и отправился  в плавание.  Сразу несколько штук вытащил, потом еще. В те годы мало кто заходил в эти места, краба много было,  прямо кучами сидел.  Увлекся я,  в азарт вошел. Заметил, что морская капуста в одну сторону вытянулась, а я и без доски вдоль нее перемещаюсь. Попытался  в дно упереться, но не достал. Сообразил, что попал в местное течение.  Помнишь, как под 412-ой сопкой оно  от берега уходит почти под прямым углом?  Ты там еще утку подстрелил, а достать ее не смогли, унесло в океан.  Я тебе здесь такое же   место покажу. 

Честно говоря, запаниковал. Стал доской грести вбок, чтобы из течения выйти и к мели подойти.    Дна нет, стал грести к берегу. Костер мой еще видно было. Греб хорошо, можешь поверить, только плот  не очень меня слушался. На пруду вполне можно  плавать хоть на бревне, хоть на автомобильной камере, но не в океане. Если от берега унесет или ветер поднимется, волна пойдет. Вода холодная, вплавь не поплывешь. А верхние доски моего поддона еле-еле над водой выступают. Смоет, как щепку.

  Сообразил я это быстро, скорее, чем сейчас рассказываю. Сжалось все внутри. И такая злость меня взяла, передать не смогу. Погибаю ни за грош из-за каких-то паршивых крабов. И жить-то еще не жил, даже не женился. В жизни ничего не видел, школа да армия. Только зарабатывать прилично стал. Пропади все пропадом! Схватился за свою доску и грести к берегу начал всерьез. Душу в эту доску и греблю вложил. И мысль в голове только одна: пока гребу, значит, жив и есть надежда. Совсем стемнело. Фонарь мой в воду упал, да и толку от него никакого. Крабов думал тоже выбросить, но решил, что их  сырых можно будет съесть, если долго плавать придется или к скале какой прибьет.  Ветер поднялся с океана и волна пошла.  Верхний настил заливать стало, а я обрадовался, ветер прижимной, не даст далеко  от берега унести. Но недолго радовался.

Услышал я звук, от которого сердце замерло: боммм,  потом опять - боммм… Через несколько секунд  – боммм. Похолодел я внутри. Так у нас в церкви к покойнику звонят.  Подумал, что теперь все, настал мой черед.  Однако гребу, уже не соображаю, что  делаю. Вроде машины для гребли стал. И вдруг вспомнил. В каюте у знакомого рыбака образок видел. Сам я не крещеный, в церковь только из любопытства ходил. А рыбак мне рассказал, что на море первый заступник – святой Николай. Проверено не раз, если его попросишь искренне, от всего сердца, обязательно поможет. Вот она, надежда! Никому не говорил и теперь  не скажу, что просил у Николая и что ему обещал. Просил, впрочем, понятно – не дать погибнуть. И взялся грести с такой силой, что боялся доску поломать.
 
    Сколько так греб, не знаю.  Луна взошла, светлее стало. Я это как добрый знак понял. Сориентировался, отнесло меня за остров Айвазовского, но недалеко, в океан не вынесло. Ветер усилился, если бы имел парус, вообще быстро до берега приплыл. А так я сам был вместо паруса и мотора, но к берегу явно приближался. Только бы ветер не переменился. Когда задел доской дно, понял, что спасен. Волна плот погнала и в берег ткнула.  Прыгнул я на гальку и упал. Волной меня окатило, да разницы никакой – я и так был мокрый до нитки. Хотел встать, но не смог – ноги не держат.  Пополз от берега по гальке, кое- как до травки дополз. На ноги встал, побрел к ручью. Воду пил и напиться не мог.  К потухшему костру еле дошел, упал и больше ничего не помню. Вырубился.
Проснулся белым днем на отливе.  Водички попил и домой поплелся.  С той поры жизнь моя изменилась. Что Николаю-угоднику обещал, все выполнил. В первый же отпуск на материке крестился, иконку маленькую приобрел, на виду не держу, сам понимаешь. Женился на хорошей женщине, двое детишек у нас растут. И ко всему на свете  стал иначе относиться. Лишнего у природы не беру, с друзьями делюсь. Тем, что имею,  доволен, никому не завидую. Если вижу у людей что-то полезное, опыт перенимаю.  И своим опытом делюсь. Зависти меньше, всем добра больше. Ну, пора спать.

                *    *    *

Поднялись мы рано. Буржуйка давно прогорела, в избушке  холодно. Вскипятили чай, позавтракали остатками хлеба и вяленой горбуши, кормилицы нашей. За этот год наелись ее на пару лет вперед. Серега где-то вычитал, что в XIX веке английская прислуга специально оговаривала при приеме на работу, чтобы «лососью кормить не более раза в неделю».  После Шикотанского землетрясения  мы это очень хорошо поняли, , приедается рыба мгновенно. Ладно, мясом  на материке отъедимся.

Перед уходом навели порядок, все прибрали, пол подмели и дров принесли. Чай и сахар в банке оставили, галькой сверху от мышей прикрыли. Подперли дверь колом, сказали избушке спасибо за приют и на берег пошли.  Там слева скала выступает, по берегу не пройти.
-Это и есть то самое место.  Здесь я первых крабов поймал. Сейчас прилив, течения не видно. А насчет колокола, который тогда мне звонил, врать не стану – больше не слышал.  Несколько раз специально здесь сидел в  свежую погоду. Но больше колокол не гудел. Может быть, это у меня в голове от напряжения гудело. Еще думаю, что тогда  был сильный отлив, на скале грот открылся или  углубление такое  вроде пещеры. Волна в нее била и звук от этого шел – «бомммм…,  боммм…».  Больше слышать его мне не довелось. Но ведь назвали люди бухту «Церковной», церкви или даже  японского храма здесь следов  нет.  После войны картографы, которые  названия японские меняли, людьми религиозными не были. Да и начальство ничего такого бы не пропустило. Выходит, существовала веская  причина, не одному мне здесь колокол звонил.  А может быть, и не меня одного в океан уносило.

    По мокрой тропе мы поднялись на перевал. Циклон ушел на северо-восток, небо прояснилось. С перевала были видны оба берега острова – западный и океанский, восточный.  Над нами  пролетела стая чаек, борясь со встречным ветром. Теперь прибой шел со стороны пролива, птицы меняли место кормежки. Мы тоже заторопились вслед за чайками, до дома путь предстоял не близкий.

                *     *    *

Сергей как в воду глядел,  мы действительно ходили тогда на охоту  вместе  последний раз: то   погоды не было, то всякие дела мешали. Потом  с Сахалина прибыли кассиры, стали  продавали билеты на теплоходы и самолеты.  В мае навигация открылась,  начали приходить пассажирские теплоходы и увозить людей. Поселок пустел на глазах. Постоишь на пирсе, помашешь вслед  рукой, оботрешь украдкой слезу, и домой – ждать своей очереди.
 
    Слаба оказалась человеческая цивилизация перед силами природы. Почти все наши капитальные сооружения развалились. Сам остров тоже пострадал, скалы обрушились, оползни сошли, мелкие островки под водой скрылись, броды стали непроходимыми даже в отлив. Птицы много погибло, особенно на восточном берегу.  Но пройдет год – другой, склоны зарастут, поголовье восстановится, и будет остров подниматься среди океана во всей своей жизни и красе.  Но уже без Сереги, без меня, без всех нас. Не нам спешить в заветную бухту ставить сетку, не нам разводить огонь, кипятить чай и в душевных разговорах просидеть возле живого огня до самого рассвета.

Есть у нас с Серегой маленькая бухта на океанской стороне, где мы всегда ловили горбушу, приводили туда друзей, просто отдыхали. За долгие годы  здесь  у костра грелось множество народу,  а сколько было переговорено, сразу и не припомнить. То ли от необыкновенного воздуха, то ли от прибоя, который набегает на пляж и гальку катает, то ли от затаившейся грозной мощи Великого океана, на этом берегу   светлые  мысли  легко в голову приходят. Есть там такое место, по отливу метров  сто за скалой, где свет костра совсем не виден.  На камне тихонько посидишь  и  очень просто  начинаешь соображать, что   волны миллионы лет   набегали на берег, и будут набегать,  галькой шуршать, и рыба придет в речку на нерест. А от тебя, такого дорогого и единственного, уже через пару лет здесь малого следа не останется.  Зато в твоей душе  свет от костра на берегу сохраниться навсегда. И ты  будешь помнить, как в отлив по протоке лосось поднимается на нерест, как выкатывается на берег волна, сбегает назад в океан и катит за собой гальку. Так было тысячи  лет, так и впредь будет. И свежий соленый ветер принесет с океана весть о новой жизни.

    И возвратится ветер на круги своя…