***

Омариев Тагир Ибрагимович.
Курица
       Это случилось в конце весны, в воскресенье, около одиннадцати часов. День был  ясным и солнечным. Ночью над селом прошел дождь.  Земля, в тех местах,где особенно прогревалась, к обеду успела  подсохнуть, а  там,  где она оставалась еще влажной, шел едва заметный, робкий и призрачный пар.  Его струйки, едва появившись, сразу же бесследно исчезали,  растворившись в воздухе словно привидения.
       Мы со своим другом  Русланом, где-то нашли рассохшуюся старую батарею от радиоприемника.  Разобрав ее, достали  плоские квадратные, с закругленными углами графитовые пластинки, и, как всякие мальчишки, пытались с ними во что - то  играть. Игра не получилась, только руки испачкались так, что они стали черными, лишь ногти остались белыми. Оставлять «игрушки» стало жалко и мы, честно поделив между собой, почему то понесли их домой.  Впереди шел Руслан,  я же, отстав,- чуть позади.  Несли, сложив в стопки, поддерживая снизу сцепленными руками, а сверху подпирая подбородком, отчего  и подбородки  стали черными.  При каждом шаге стопка прогибалась в сторону и часто рассыпалась. Приходилось по новому собирать стопку, по- новому подпирать  ее подбородком и нести дальше. До нашего дома оставалось совсем немного. Напряженно упираясь  подбородком  и внимательно следя,  чтобы стопка не качнулась,  несу свою ношу. Вдруг мимо меня, подпрыгивая, пролетело что-то знакомое.  Я на миг отвлекся, и вся моя ноша в очередной раз высыпалась с рук.
       Руслан был  мастером на выдумки.  На этот раз, увидев дичь (кур),  которые гуляли во дворе моих соседей, в нем проснулся инстинкт охотника. Тут ему  и пригодились наши игрушки.   Он скинул свою долю батареек в одну кучу и,  после тщательного прицеливания, раз за разом начал бросать их в эти пернатые мишени.
        Меня удивило  то, что наш охотник никак не мог попасть в своих жертв, ведь он же был превосходным мастером по метанию камней. Сколько раз  в этой игре он  обыгрывал мальчишек, которые были старше  его на  несколько лет!  Метал он и дальше и точнее. Пока он безрезультатно пулял свой боезапас, я  поспешно собрал свой арсенал, перенес его к месту «боевых действий», высыпал рядом с его  позицией Руслана и начал наблюдать за этим зрелищем. Каждый раз, когда его «снаряд» ударялся рядом или пролетал мимо, курица лишь слегка подпрыгивала вверх и немного в сторону, чуть приподняв одно крылышко.   Куры как- будто издевались над бедным Русланом.  Артобстрел вскоре быстро закончился по причине расхода боезапаса. Ни один снаряд не попал в цель.
     Наступил мой черед начать охоту. Спешу предупредить, метал я неважно и не отличался в метании камней на дальность или точность  их попадания. Говорили,  что мой отец в молодости был непревзойденным мастером этого вида соревнования. Почему- то,  к сожалению,  его  метательный талант мне не передался.
       Остальные свои  действия  припоминаю как во сне. Помню,  сказал что-то вроде:  « смотри, как надо!» и, не особенно целясь, выпустил в одну из кур свой  первый снаряд. Ура! Пластинка попала в ее гордо вскинутую, надменную и глупую голову. Что тут началось! Курица, к моему удивлению почему - то уткнувшись своим клювом в землю,  начала вращаться вокруг него как волчок, энергично хлопая крыльями и громко кудахча. Она не кудахтала, эти был вселенские вопли в исполнении курицы. Я растерялся.  Мной совершается страшное и бессмысленное  убийство!
    Из оцепенения меня вывел крик  моего лучшего друга.
 - «Рукьижат!». 
Он орал во весь голос. Он звал хозяйку курицы!
        Никогда в жизни, ни до, ни после,  я не испугался так сильно. Руслан орет, курица верещит в предсмертной карусели и крутится в туче пыли …  Ужас!!! Меня охватил необъяснимый страх.
        Я рванулся бежать. Бежал, а в ушах стоял удаляющийся крик Руслана;  «Рукьижат! Рукьижат! Рукьижат!».
        Я бежал  из села. Бежал в горы. Бежал, не чувствуя ног и усталости. Бежал, как можно быстрее и сколько было сил.  Через  минуту я оказался за селом.  Дальше - вверх вдоль русла речки «Хъухъала рать». Бежал, и, казалось, за мной, убийцей гонится все село, а впереди всех – хозяйка курицы с Русланом. Пробежав около километр, до большого речного водопада, где под ее холодными брызгами летом купаются мальчишки,  я замедлил бег и начал оглядываться. Странно, почему не видно погони?   Может, от быстрого бега затуманились глаза? Остановился, лег за валун  и, стараясь отдышаться, продолжил наблюдение.  Никого не видно. Может быть, преследователи что- то задумали, чтобы поймать меня?  Как  ни вглядывался, никого не видно и ничего особенного не слышно, кроме шума падающей воды водопада и гулкого стука собственного сердца. Успокоившись, стал различать  голоса кукарекающих петухов, мычания коров, звуков машин вперемешку с отдельными неясными человеческими голосами образующий тот неясный шум, который всегда днем доносится из нашего села. Сегодня этот шум казался мне каким-то  особенным,  и я напряженно пытался в нем  уловить чьи – либо тревожные звуки или голоса. Чем дольше прислушивался, тем сильнее росло внутреннее беспокойство, и шум из села в возбужденном воображении перешел в шум проклятий и негодования сельчан в мой адрес.
       Я стал обдумывать свое положение.  Оно было безрадостное. Поймают ли меня?  Вернусь ли сегодня домой?  Знают ли родители о том, где я и что со мной? Может быть сейчас хозяйка курицы, одной рукой держа за ноги убитую мною несчастную птицу, а другой - за руку Руслана, как главного свидетеля, с гневом и возмущением требует от моих бедных родителей выдать меня, убийцу?  В моей голове  роились подобные нерадостные картины. Наверняка  Кулинцы устроили мне засаду,  и этой засадой руководит ни кто-нибудь,  а   сам Мусиев Паша, председатель сельсовета, гроза всех мальчишек! Если же я сунусь в село, то меня поймают  и обязательно поведут в сельсовет, и сам Паша будет меня допрашивать. На минутку представил в памяти невысокую,  щупленькую фигуру Паши в своем неизменном темно- серого цвета пиджаке и темно-синем галифе, заправленным в хромовые сапоги, с пронзительным и грозным взглядом  маленьких глаз, как мне стало ни по себе. Жуть! Сами посудите, насколько угрожающа для нас, мальчишек  была личность Паши.
      Иногда беспечная игра мальчишек на природе вдруг прерывалась чьим – либо предложением:
 -  Что бы ты сделал, если вдруг сейчас здесь появился Паша?
 Вот где разыгрывалась детская фантазия! Ведь угроза его внезапного появления была всегда и везде.
       Пуххли: – я брошу  горсть щебня ему в глаза  и убегу! (ха-ха, знаем мы тебя и твою храбрость…).
       Иххи: - я бы в него из автомата (указывая свое  деревянное оружие), кх, кх, кх!
       Русе: - я оттолкну его и убегу!  (он бы это сделал).
       Бац!ал: - я ему…………..(неприличные слова) и … (дальше его фантазия заканчивалась).
       Кола:- я ему в челюсть, затем в живот, а потом …(Кола, самый маленький и слабенький из нас махал своими маленькими ручками, ножками, издавая киношные звуки).
      Бак!Хаду: - я возьму отцовское ружье и… (он не упустит случая похвастаться отцовским охотничьим ружьем, хотя оно было ему недоступно и все об этом знали).   
        На такие фантазии у них имелись основания. Где бы ни появлялся Паша, а  он  возникал  как джин из кувшина, непременно разгонял детей одним своим появлением; неважно, чем они были заняты - играют в лапту или кости, в мячик или прятки. Возникнув, как будто ниоткуда, Паша  шустро  гонялся за детьми, и если кого поймает, то норовил потащить беднягу в сельсовет, вызвать  его родителей и оштрафовать их.  Бедные дети! Если во время игры кто-то первым замечал его, инстинктивно раздавался  крик тревоги:
 - «Па-ша!!!».
 И все молниеносно разбегались  кто - куда.  (Уноси меня, мои ноженьки!).
      Позже, когда я начал службу в армии, на строевых занятиях зам. комвзвода младший сержант Кольчихин,  (имя не скажу, уж больно он вредный был) учил нас, молодых солдат выполнению  разных строевых команд. Почему то хуже всего у нас получалось выполнение команды «Разойдись!»  Она обычно звучала  к концу муштры, после команды «Вольно!».  По этой команде солдаты расслаблялись и  медленно, не спеша нарушали ровный и стройный порядок взвода, что приводил в бешенство нашего зам. комвзвода. Он орал:  «Отставить!». Мы очень быстро восстанавливали строй.  После команд «Равняйсь!»,  «Смирно!» он строго, стиснув челюсти и играя желваками,   сквозь зубы шипел, объясняя,  что это строевая команда, а не сигнал окончания занятия и что после команды «Разойтись!» на месте, где сейчас стоит наш взвод, никто не должен стоять, как- будто туда упала бомба и всех нас разбросала. Теперь, конечно, мы выполняли эту команду правильно, и все ошалело бросались в разные стороны. Хотя, в следующий раз все повторялось по- старому.  Это я вспоминаю к тому, что при появлении Паши детишки нашего села невольно выполняли команду «Разойдись!» очень даже  правильно,  хотя этому их никакой Кольчихин и не учил. Имя «Паша» или одно его появление для них означало как  звучание команды «Разойтись!».
      Бывало и так. Кто-то из мальчишек шутки ради, в самый разгар игры  как завопит:
 –«Паша!!!», и все дети в ужасе вмиг разбегались врассыпную: кто по чужим крышам, кто по улочкам, кто по стенам, спасая свои шкуры. Поди-ка,  узнай сразу, шутка это или нет. А сколько потом бывало смеха, когда вновь собравшись уже на другой день,  дети вспоминали, кто и как спасался, кто  сколько и куда бежал и кто и где прятался.  Конечно, доставалось и шутнику.
      А кто мне поможет, если я попаду в руки Паши? Никто. Мне до слез стало жаль себя. Больше всего стало жалко бедную, ни в чем не повинную курицу.
       Я остался один. Жаль стало маму и папу. Они не скоро увидят меня. На глаза навернулись слезы. Солнце перевалило уже  далеко за полдень. В своем укрытии, за валуном скалы, я лежал, обдумывая свое безрадостное положение. Время как – будто остановилось. Постепенно  я начал успокаиваться,  начал разглядывать  свое укрытие. Здесь была своя, незаметная на первый взгляд жизнь. Вот наполовину вынырнула из-под расщелины ящерица и  от неожиданности застыла, как-то неестественно вполоборота повернув голову, одним глазом стала рассматривать меня.  Заметив ее появление боковым зрением, стараюсь не произвести какое – либо движение, чтобы не вспугнуть. Пару минут мы оба  застыли, как бы проверяя друг друга на выдержку. Наверное, ящерица посчитала меня неодушевленным предметом, не представляющим  для нее опасности.  Короткими и быстрыми  движениями ног и вертлявыми  движениями  туловища и хвоста,  она вся вышла наружу и опять резко застыла, уставившись теперь уже другим глазом. Ее серая в узорах кожа сливалась с цветом камешек и щебня. Только редкие движения брюшка  выдавали ее живую натуру. Моя шея онемела, глаза покрылись серой пеленой и почти перестали что-либо видеть и я медленно, не моргая поворачиваю голову в ее сторону, чтобы лучше рассмотреть. Наверное, что-то было сделано мною не так. Объект моего наблюдения резко рванулся с места и юркнул туда же, откуда  и вышел.
     А вот и зелено-фиолетовая жужелица куда- то бежит не замечая препятствий, отчего часто натыкается на них, падает и переворачивается вверх ножками. Забавно подергав всеми ножками по воздуху, она каким- то заученным движением ловко переворачивается опять на свои быстрые ноги и бежит дальше по своим неотложным делам. Пурпурно красная точечка, которая двигается по камню настолько маленькая, что невозможно рассмотреть детали ее тела – тоже живое существо. Недалеко на камешек села горихвостка и продемонстрировала  свой огненно- красный наряд перьев хвоста, вспыхивающий после ее своеобразного реверанса под аккомпанемент  неповторимого и бесхитростного «шц-ц!». Она перелетела на другую сторону ручья и повторила свое искусство песни и пляски. Теперь мое пребывание здесь продолжалось под её неусыпным наблюдением. Она перелетала с места на место, не приближаясь и не удаляясь и на какое- то время отвлекла  меня от невеселых мыслей. Наверное, где-то рядом ее гнездо. Я перешел вниз по речке, на другое место укрытия. «Шц-ц!» прекратился. Сейчас я им завидую; и ящерице, и горихвостке и всем остальным животным, которые тут живут.  Иди куда хочешь, делай, что желаешь и возвращайся домой, когда вздумается. Только я своим присутствием мешаю им, стесняя их свободу передвижения.  Интересно, есть ли у них свой дом? У горихвостки – это гнездо. У ящерицы тоже, наверное, есть свой дом. Ведь она убежала не куда-то, а назад  домой, туда, где безопасно. Все они у себя дома, только я здесь чужой непрошеный гость. Вот бы и мне сейчас оказаться у себя дома…
       Урчанием в животе голод подал свой голос. Попил водички из ручейка. Тепловатая вода лишь наполнила желудок, а чувство голода не прошло.
      Село затаилось в засаде. Это я чувствовал. Что же мне делать? Не ночевать же тут в горах, за селом. Ночью я замерзну, или волки съедят меня, если не умру с голода.     А неделю назад, за селом волки зарезали ослика  моего дяди, Зирбу Ибрагима. Говорят, что в это время у волков гон, и они ни боятся человека (особенно женщин) и могут зарезать любого встречного. Одно слабое утешение, что я не женского пола…  От этих мыслей стало не по себе и вновь стали наворачиваться слезы. Надо взять себя в руки и во что бы то ни стало пробиваться домой.
       Я стал тщательнее осматривать местность и обдумывать план возвращения. Самое главное: домой я должен вернуться  совсем не по той тропе, по которой бежал сюда. Там уж точно,- засада. Другая тропа могла вывести меня на вершину горы, которая возвышалась над старой частью села, где в свое время высилась знаменитая крепость имама Шамиля «Хъунч!юй», что значит «Большая крепость», а далее по улочке «Оьрат!»,( по лакски,- «нехорошая, злая улица»), вниз домой, если конечно, не схватят. На гребне горы, чуть выше того места, где раньше была крепость виднелись две человеческие фигуры. Эти фигуры двигались, садились, вели себя свободно,  и нельзя было заподозрить их в том, что они участники погони или же наблюдают за мной. 
      Это была охрана. Что или кого они охраняли? Да все они охраняли,  хотя и при этом охранять – то было нечего. Что можно охранять или сторожить в горах, где кроме голых скал и растущей на крутых склонах травы ничего  и не было. Вот эту траву с утра  до вечера они и охраняли. Такие посты охраны были на всех тропах и дорогах, которые вели к селу, не считая тех повсеместных сторожевых  постов, которые охраняли колхозные поля, сенокосы, сады, рощи. (  На одном из таких постов я сам и все мои братья каждое лето сторожили колхозные поля и  сенокосы).
        Кроме того, был в селе самый главный охранник и самый главный сторож. Он ездил с биноклем  везде и всюду, с утра и до вечера верхом на транспорте,  специально выделенном  для него  колхозном мерине, и горе тому, кого он увидит с мешком травы или пасущем корову там где «не положено». Не положено было всё, везде и всегда. Купаться, играть, кататься… Вечером же он оказывался при входе в кинозал в качестве билетера; не пускал  безбилетников и детей в кино. Как можно упустить возможность кого-то куда-то не пускать! Казалось, он получал удовольствие от чувства собственной значимости, что он может «не пущать», и неважно – куда. Единственное место, кого и куда  он «пущал» были… покойники  на  сельское  кладбище.  Если бы ему разрешили, то он  и людей  в их собственные дома не пускал. За это острые на язык кулинцы прилепили гениально подходящую для него кличку -  «Чунч!авкъабиту», что значит, «Тот, кто никого и никуда не пускает».
     По изредка издаваемому женскому голосу в одной из фигур я узнал Хъисру Амму, мать ныне известного  певца Хъисру Мях!а.  Вторая личность – несомненно, ее сын Магад, он же Хъисру Мях!а. Он  и в детстве был не по годам  маленьким, как и его родители, белобрысым и голубоглазым мальчуганом,  своеобразным уникумом  нашего села. Набравшись мужества, медленно, не упуская из виду окрестности, я начал движение в сторону села. Когда начал подходить к сторожевому посту, мое внимание полностью переключилось на  поведение сторожей. Может быть, они  знают, что произошло в селе убийство и ведут себя так (получив инструкции от Паши), чтобы не вспугнуть меня, убийцу,  а затем схватить и потащить в сельсовет?  Я  стал подходить к ним ближе, стараясь держаться как можно непринужденней. Как ни странно, мне это давалось с трудом. С опаской и внутренним напряжением  подошел поближе.
        Амму  сидела  спиной к селу, вытянув вперед обе ноги, на маленькой и пыльной самодельной войлочной  подушке.  Ее сухие натруженные руки ловко и безостановочно орудовали спицами, и не видно было, что она отрывала взгляд своих маленьких синих  глаз  от рукоделия. Периодически она зычно и громко кричала и  своим криком кого- то невидимого ругала и пыталась вернуть того, непутевого,  откуда-то своими  словесными угрозами. При этом на ее сухом морщинистом, как мумия, лице, на месте беззубого с тонкими губами рта появлялось округло - вытянутое темное отверстие, подобие  дупла, и оттуда извергались сухие, зычные и неожиданно очень громкие звуки. Вся тирада слов, вылетев, разлеталась по горам и ущельям, и, выполнив свою миссию, возвращалась многократным эхом, как бы отдавая отчет о доставке информации. И все это происходило без малейшего напряжения ее лица. Она кричала, скорее всего, для видимости. Все это было слышно и в селе. Все привыкли к этому голосу как привыкают к шуму ветра или пению птицы, и не обращали на нее никакого внимания. Наоборот, когда ее не было слышно, возникало чувство нехватки чего-то естественного. Такая была работа  сторожихи  Хъисру Амму.  За это ей начисляли по одному трудодню за день. Откуда я это знаю? Мне бы не знать. Ведь мой отец Ибрагим всю жизнь, как вернулся с фронта, работал полевым бригадиром. Он и начислял колхозникам своей бригады,  какие- то  сотые или десятые в виде палочек и галочек в надвое сложенную школьную тетрадь, которую постоянно носил в голенище кирзовых сапог.
      Они не обратили на меня особого внимания, и в их поведении я не заметил, какую -либо угрозу для себя.
Магад процедил  ради приличия:
 -Ты откуда?
 -Да так, ходил к водопаду.
-Что один?
-Мне одному интересней.
Неужели они ничего не знают? Я решился на вопрос и начал издалека.
-Магад, какое кино сегодня в клубе?
-Не знаю, я к клубу не подходил.
Почему они не заговорили про страшное  известие? Может, они знают и так ловко притворяются, чтобы я ничего не заподозрил и вернулся в село, чтобы там схватить?
- К тебе ребята не приходили играть? –  продолжил я.
-Нет, сегодня не приходили.  Вчера были.
Магад вовсе не желал поддержать разговор со мной. На то были  свои причины. Мы с ним никогда не дружили. Будет верней сказать; мы с ним всегда враждовали. Точнее, он со мной. Он был на год старше меня, а ростом казалось на год моложе. Магад проживал в верхней, старой части села, и его дом не относился к нашему району, и значит,  должен был  враждовать с нами. Так у нас было заведено. В групповых конфликтах у нас, мальчишек, во избежание кровавых  драк,  было принято бороться, лишь двоим  до тех пор, пока один не уложит другого на лопатки или до первой крови. Выставлялись по одному борцу от каждого района. Несколько раз мне приходилось сцепиться с Магадом.  Вам  понравится проигрывать  другому, и к тому же, что и обидно,  младше тебя?  Вот и Магаду не понравилось.  В остальном Магад – хороший,  способный паренек.  Он с Русланом учился в одном классе. Хорошо  поет, подыгрывая себе на аккордеоне или мандолине. Только ростом не удался.  Нынче он и его дочь – известные в Дагестане исполнители лакских  песен.
       Может он пойдет со мной? Чтобы не было так боязливо  идти одному. 
- Магад, пойдем вместе, посмотрим, какое сегодня кино, может про войну?
-Не могу,   меня в вечернее кино не пускают. (Еще бы,  с таким ростом…  Радуйся,  что Чунч!ав Къабиту пускает тебя на  дневной детский сеанс).  А  детское кино уже давно началось. Я видел,  что дети шли к клубу…
       Мне ничего ни оставалось, как одному спускаться в село.
     Уже вечерело. Прежде чем зайти в первую улочку, я выждал какое- то время. По своей детской наивности  подумал, что засада не выдержит, пока я зайду в улочку,  и побежит за мной, тем самим, выдав себя раньше времени. Но никто не выскочил. Все же я оставался начеку. Зайдя в узкую улочку и спустившись до поворота,  что у дома родной тети Баху (мать Руслана), я осторожно выглянул из-за угла и сверху обозрел улицу. Она была пуста до самого нижнего конца, где и находился мой спасительный родной дом. Спускаясь медленно, вдоль стен, неожиданно  рядом услышал чей- то шепот. Засада! Я оцепенел и покрылся  холодным потом, в глазах потемнело и во рту вмиг пересохло.
Из этого состояния невменяемости  меня вывел голос, который раздался сзади:
-Тагир, что же ты, сынок, стоишь тут один? Кого ждешь? Зайди к нам домой.  И Руслан дома сидит. Заходи.
    По голосу я узнал ее. Это была, моя любимая тетя Баху,  добрейшей души человек. Пока я приходил в себя, она прошла мимо,  чуть задержавшись и подозрительно окинув меня взглядом с ног до головы. Она шла к соседке, другой моей тете по матери, Шакият -  посидеть, поболтать, пошушукаться.  Его- то, Шакият шепот, оказывается, я и услышал и принял  за засаду. Придя в себя,  я  молча прошагал  на негнущихся ватных ногах,  мимо женщин, моих родственниц и соседок, которые сидели  в ряд на разогретых за день каменных ступеньках, укутавшись в овчинные шубы.  Услышав мои шаги, они дружно повернули головы в мою сторону и проводили  взглядами, не прерывая свои «секретные» шушуканья.
    До спасительного родного дома осталось рукой подать! Тут меня как током ударило;- может в доме засада? Как я раньше не догадался? Бедные мои родители! Наверное, они уже арестованы и их допрашивают о моем местонахождении. С такими невеселыми мыслями я впервые в жизни крадучись  зашел  к себе домой.
       Дома никого не было, кроме младшей сестренки Айны. Я ничего не понимал. Почему нет засады? И почему, наконец, никто на меня не обращает внимания?  Вскоре из клуба вернулся  старший брат Али.  Он был очень оживлен  и сразу,  ожесточенно жестикулируя руками,  взахлеб начал рассказывать про кино, про какого-то  Чарли Чаплина.  Али больше смеялся (иногда  закатываясь) чем говорил, и я ничего не понял из его веселого повествования. Пришли родители. Мама поинтересовалась, где я целый день пропадал и не проголодался ли. Одним словом, все было как всегда. К вечеру вся наша большая  семья собралась, поужинала, и при этом никто ни разу не заикнулся про какую - либо курицу. Заснул  я в ту ночь поздно, еще не полностью веря,  что  нахожусь на свободе.
       Наступило утро нового дня. Чувство вины и страха еще не исчезло. Я сразу побежал искать Руслана. Мне было важно узнать, что же стало с бедной курицей. Когда, наконец,  удалось найти его, он не сразу понял, про какую курицу я его спрашиваю. А когда  понял, ответил как то просто и буднично:
-Как только ты скрылся за углом, курица вскочила, отряхнулась, - как ни в чем ни бывало и  быстренько  убежала к своим товаркам.
-А хозяйка? Она вышла?
-Нет. Она не вышла, и я вслед за тобой тоже убежал домой.
-Почему же ты начал звать хозяйку курицы?
-Не знаю. Наверное,   с перепугу. Я ведь тогда сильно испугался.
Как мне было хорошо чувствовать, что я не убийца.  С тех самих пор я никогда и ни в кого не кидаю камнем или  другим предметом. В курицу тоже.  А на Руслана у меня обиды нет. Он же мой друг. 


Апрель 2010г. Малая Семеновка.