Авторитет

АВТОРИТЕТ
Ресторанная певица Лола, приплясывая и извиваясь, в седьмой раз под музыку вокально – инструментального ансамбля исполняла  «Лето, ах лето! Лето красное будь со мной…». Заказ поступил на тринадцать исполнений и только  Лола  в восьмой раз взвыла  «Лето, ах лето…», как к ногам оркестрантов прилетел негр. Негр прилетел и грохнулся на спину. Лежа на спине, он громадными эфиопскими глазами уставился под юбку Лолы. Глаза его, совершив несколько вращательных движений, замерли, обратившись к кончику носа эфиопа. Честно говоря, нос его, и так имеющий широкие ноздри, превратился от удара в кроваво – черную кляксу. Клякса шмыгала и пускала бульбы.

Увидев, куда улетел их товарищ, три друга эфиопа, тоже эфиопы, кинулись на отправившего их друга в нокаут. Один эфиоп вонзил вилку в живот нападавшего, а два других кричали «У меня жена рюсски…»

  Видимо, обидевшись на эти вопли, нападавший схватил одного из них за галстук, и притянув к себе, угрожающе произнес: «Я тебе счас дам по мусалам так, что у тебя губы к ушам прилипнут». Но не успел осуществить свою угрозу – его вместе с торчащей из брюшной полости вилкой, утащила милиция.
 «Лето, ах лето! Лето красное, будь со мной», - в  тринадцатый раз пропела Лола и раскланивалась под аплодисменты слушателей.

Но посетители ресторана аплодировали не столько Лоле, им изрядно надоело ее «Лето, ах лето», сколько человеку с вилкой в животе. Всем до тошноты надоело поведение не русских на русской земле.
*  *  *


«Огонь, Вода, Земля и Воздух – четыре царственные стихии, с которыми неизменно живет моя душа в радостном и тайном соприкосновении. Ни одного из ощущений я не могу  отделить от них и помню о их четверогласии всегда. Огонь – всеобъемлющая тройственная стихия, пламя, свет и теплота, тройственная и седьмиричная…» - это, товарищи строки из дневника Константина Бальмонта*, - кандидат филологическаих наук Анастасия Авраамовна Лурье, перевела дыхание  и продолжала, - сегодня 120 лет со дня рождения замечательного русского поэта и процитированные строки из его дневника как нельзя лучше характеризуют жизнь поэта, как  огненное тепло, свет, стихия. И я предлагаю выпить в память о Константине Дмитриевиче.
  Присутствующие встали, подняли бокалы с шампанским и дружно выпили.

- А что, этот Костя действительно великий? – толкнул под столом  Северцева Александр Иванович.
- Да, Саша, действительно, - прошептал заведующий кафедрой иностранной литературы, - ты же помнишь, что должен сидеть и молчать?
- Помню-то я помню, а водки можно накатить?

- Товарищи, - поднялся Северцев, - мы с коллегами приехали в ваш прекрасный город не только на симпозиум по теме  «Идеологическая борьба в русской публицистике пятнадцатого – шестнадцатого веков», но еще и для т ого, чтобы в кругу знатоков и поклонников творчества великого Бальмонта отметить его 120-тилетие.
Ведь это, товарищи, Бальмонт «научился превращать тоску в напев», это он «жаждал «изысканности медлительной русской речи»

 Перебивая его, встал Александр Иванович с полным бокалом водки в руке, все присутствующие внимательно уставились на него.

 Александр залпом выпил содержимое фужера, резко выдохнул воздух и начал речь : « Вы вот тут говорили о прекрасном городе. Но мы вчера приехали вечером, а водкой ни в одном магазине не торгуют. Пришлось на фост кинуть, только тогда бутылку дали. Ну и что в этом прекрасного?»
 
Присутствующие озабоченно смотрели друг на друга – никто не знал, что такое «ФОСТ».
 Наконец нашлась доктор филологических наук Ксения Аринштейн
-Позвольте, Александр Иванович, а фост - это  что?

 Александр Иванович посмотрел на нее удивленно и приложив правую руку к месту , где у животных хвост, помахал кистью.
 Все сдержанно засмеялись.
- Ах , вот оно что, - закатывалась смехом  жена доктора философии Арцыбашева, хорошенькая Серафима,– это ж кому вы на фост кинули?
- Кому-кому, продавщице в Елисеевском.

Поднялся смущенный смехом жены Арцыбашев:
Я мечтою ловил уходящие тени,
Уходящие тени погасшего дня,
Я на башню всходил и дрожали ступени
И дрожали ступени под ногой у меня.
Все, затаив дыхание, слушали стихи великого поэта. Исполнение было мастерским:
И чем выше я шел, тем ясней рисовались,
Тем ясней рисовались очертанья вдали…
И какие-то звуки вокруг  раздавались,
Вкруг меня раздавались от Небес до Земли.
Арцыбашев тряхнул головой:
–Так выпьем же за великую, непревзойденную русскую поэзию. – все налили водки и стоя выпили.
 Хотел было что-то сказать Северцев, но его опередил Александр Иванович, опорожнив фужер, он вдруг запел
Мой миленок от тоски
Сломал членом три доски
Крепнет, крепнет год от года
Мощь советского народа.
 За столом воцарилось молчание. Только Ксения Аринштейн заливалась звонким, неудержимым смехом. Вдохновленный этим смехом, Александр Иванович хотел было продолжить пение, но тут раздался свист - это четыре негра из-за соседнего столика свистом звали официантку.

Молоденька, очень симпатичная, официантка быстро подошла к их столику.  Сидящий ближе к ней негр грубо схватил ее и потащил к себе на колени.

 Александр Иванович  сорвался с места, подскочил к соседнему столику и один из негров полетел к ногам музыкантов.

 Никакие связи, письма, прошения не помогли. Александр Иванович, вахтер провинциального университета, который напросился  в командировку с руководством только, чтобы посмотреть Ленинград ( буду за вами чемоданы носить, только возьмите), был осужден на восемь лет – дружба народов прежде всего. Но отсидел он больше – за попытку побега срок добавили. Наконец, « с чистой совестью» он вышел на свободу, был коронован, получил погоняло Циклоп. Сходняк назначил его смотрящим в один их городков Владимирской области.
*  *  *
  Кандидат филологических наук Ксения Александровна Аринштейн в Лужниках  стояла у своей лавки и с надеждой ловила глазами взгляды проходящих мимо людей и призывала: «Берите окару. Незаменимый продукт из натуральной сои. Окара заменит вам мясной фарш, придаст румянец вашему лицу и улучшит работу желудочно-кишечного тракта.  Этот тракт будет у вас надежней, чем тракт тех, кто не понимает преимуществ восточной кухни.

Как только перестройка набрала силу и перешла к своей высшей фазе – демократии, лучше которой, если верить Черчиллю, человечество ничего не придумало, так тут же институт, в котором работала Ксения расформировали – «поток сознания Марселя Пруста» оказался и на хрен никому не нужен. Она переехала в Москву и, после долгих мытарств, открыла лавку, в которой пыталась торговать  соевыми продуктами.
*  *  *

 Ее взяли прямо из лавки и через два часа ввели в дом, где  в громадной прихожей ее встретил Александр Иванович. Она сразу узнала его, хотя прошло двадцать лет. Она ему даже обрадовалась.
- Я хочу, Ксения, оказать материальную поддержку музею Бальмонта в Шуе, но боюсь, что деньги разворуют, мне там нужен надежный человек. Этим человеком будете ВЫ. У памятника поэту она читала стихи Циклопу:

Я тебя полюбил неожиданно, сразу,      нечаянно,
    Я тебя увидал - как слепой вдруг расширит глаза
И, прозрев, поразится, что в мире изваянность спаяна,
    Что избыточно вниз, в изумруд, излилась бирюза.

Помню. Книгу раскрыв, ты чуть-чуть шелестела страницами.
    Я спросил: «Хорошо, что в душе преломляется лёд?»
Ты блеснула ко мне, вмиг узревшими дали, зеницами.
    И люблю - и любовь - о любви - для любимой - поёт.
* Константин Дмитриевич Бальмонт(15.06.1867 -23.12.1942)- замечательный русский поэт - символист.