Что я помню о Сталине, доработанный вариант

Что я помню о Сталине, доработанный вариант.

Молодые в нашей стране уже мало что знают о Сталине. Может быть только о репрессиях в годы его вождизма. И о гибели по его вине многих миллионов людей.

Я не помню, было ли большой бедой, если завернуть селедку, например, в газету с портретом Сталина. Или, стреляя на перемене или исподтишка на школьном уроке рогаточкой из резинки, натянутой между двумя пальцами, случайно попадешь намусоленной бумажной пулькой вместо намеченной цели в портрет Сталина. Наверно, такое было недопустимо.

Я помню, моя сестра на школьной самодеятельности рассказывала восторженное стихотворение о любви к вождю. О том, как девочка дарила Сталину яблоки в корзинке, спелые, румяные, лучшие. И всегда в школьном зале зрители долго и бурно аплодировали. Я помнил это стихотворение. Но сейчас забыл. Пытаясь вспомнить, почему-то мне это иногда хочется, в голову упорно приходит другое:

Как повяжешь галстук,
Береги его.
Он ведь с нашим знаменем
Цвета одного!

Наверно, то стихотворение было чем-то созвучно с этим.

О репрессиях в нашем поселке не говорили. Не было их. Да и какие репрессии в нашей глуши. Но вот о чем рассказывала мне мама, это из ее детства. И было это уже после революции, наверно, в конце двадцатых годов.

Обычно мамина в детстве семья ежегодно нанималась к одному трудолюбивому и зажиточному крестьянину на работу, осенью жать поле.

Этот крестьянин в голодные годы часто выручал и мамину в детстве семью, и других соседей, давая в долг зерно или другие продукты, под урожай следующего года. Моя мама не жаловалась, что отдавать долг нужно было больше, чем было взято. То есть ростовщичеством зажиточный крестьянин не занимался.

Отметив добросовестность в работе Даши, моей мамы, а в деревне это всегда на виду, он однажды пришел к моей бабушке с предложением нанять ее дочку Дашу в няньки к своему ребенку, и смотреть за хозяйством. Бабушка согласилась.

И целое лето моя мама, девочка – подросток, хозяйничала в чужом доме. Она вспоминала, что уже через несколько дней ей доверили все ключи от всех помещений, в том числе от клети и ларей, где хранились продукты. Хозяева полностью ей доверяли и называли «дочкой». Вставали они раньше всех в деревне и уходили на поле, приходили – позже всех. И моя мама должна была нянчиться и следить за всем домашним хозяйством, за животными, готовить всем еду. Периодически хозяева отпускали Дашу домой.

Мама вспоминала, что к ней так привыкли все домочадцы чужого дома, что упрашивали мою бабушку оставить Дашу и на зиму, пусть живет, как родная, и в школу пусть ходит. И очень жалели, когда моя бабушка не согласилась.

И опишу уродливый конец этого сильного экономически хозяйства. При раскулачивании у этого крестьянина, у его семьи, отобрали все, в том числе и дом, и все запасы. Некоторое время несчастные ходили и побирались по окрестным деревням, т. е. просили подаяние. У нас в вятском крае чаще говорят не «побирались», а «сбирали». В мое детское время это слово «сбирали» часто употреблялось, в военные и послевоенные годы, когда было много нищих.

Мама рассказывала, что однажды этот крестьянин долго сидел на пригорке около дома моей бабушки. Дело в том, что бабушка моя должна была отдать ему долг зерном, которое занимала еще до раскулачивания. Может быть этот человек надеялся получить долг. Мама всегда осуждала бабушку, что та не отдала долг. Может быть запрещалось поддерживать раскулаченных? А может быть, и действительно бабушку нужно было осуждать. Но я думаю, что-то здесь не так, бабушка не могла поступить нечестно, моя мама что-то не так поняла.

Никто не знает, как сложилась судьба этой раскулаченной семьи. Хорошо, если они сумели уехать в город и затеряться там, многие уезжали тогда на стройки Урала. Мудрые в хозяйстве и трудолюбивые люди – там бы они тоже нашли свою достойную нишу в жизни. Хотя думаю, что, оторванные от родной земли, вряд ли бы нашли они новое счастье. И очень жаль, если они были репрессированы.

Еще помню, как-то с отцом мы по пути зашли к его знакомым в его родной деревне. Я был мал и не очень понимал, о чем говорили мужчины. Да больше я думал, когда же нас пригласят обедать, годы еще были голодные, послевоенные. А мужчины обсуждали, кого-то в деревне арестовали из-за политики, и арестованный уже не вернется. Говорили мужчины шепотком, как-то все наклонившись над столом. А обедом нас тогда так и не накормили.

И еще помню «Дело врачей». Которые якобы готовили отравление государственных руководителей. Но это дело не успело «развиться и рассыпалось» после смерти Сталина.

Многое я помню из своего голодного детства. Но вот День Победы, когда по радио объявили об окончании войны, - не помню. Думаю, в сельской местности этот день прошел без митингов и салютов. И поэтому не отложился в детской памяти.

А вот периодические объявления о сталинских снижениях цен на продукты питания и на промышленные товары – помню. Всей семьей, да и с соседями часто, собирались перед круглым черным репродуктором. Диктор говорил очень торжественно, по-моему, это был голос Левитана. Предварительно звучали государственные позывные о важном сообщении. А потом длинный перечень продуктов и товаров, на которые снижались цены, величина снижения давалась в процентах. Помню, мама записывала передаваемое, все были очень возбуждены и в радостном настроении. Сообщение передавалось несколько раз, и каждый раз все собирались у репродуктора.

Еще помню сталинскую денежную реформу 1947 года. Наверно, в годы войны нечестные люди тоже наживались. Кто-то погибал в боях, а кто-то набивал свои карманы.

Меняли только определенную сумму денег. И, наверно, очень маленькую. Потому что даже у моего отца их оказалось чуть больше. Из тех, которые были «на черный день». Лишние деньги можно было расходовать, что-то на них купив. Но в магазинах тогда не было нужных полезных товаров. И отец купил мне гармошку.

Ну, выпил отец «в честь этого», заходит домой «с музыкой». Я, девять лет, сплю на полатях. От шума просыпаюсь и просовываю голову между заградительными брусками полатей. Увидев гармошку, хочу спуститься вниз. Но забываю, что голову нужно повернуть горизонтально, чтобы избавиться от брусков. Испугался, и ничего уже не соображаю, в голове только шок, страх, что не сумею освободить голову. И еще гармошка. Ревом реву, пугая родных. Отец залезает на полати, и разворачивает мою голову.

Вот еще эпизод, из моей памяти о Сталине. На каком-то уроке, в начальной моей школе, обсуждалась художественная картина. Тогда эта картина была очень распространена, висела на стенах и в школах, и в других государственных учреждениях. На ней было изображено, наверно, утро. Ширь полей. Наверно, трактора на них. Солнечный светлый день. На переднем плане, крупно, Сталин, вдвоем с кем-то, тоже из руководителей государства. Хоть день и ясный, солнечный, Сталин держит в руках плащ, это как-то тоже выделено на картине. И наша школьная учительница, Анна Ивановна, рассказывает нам: «Видите, день погожий, и небо чистое, ни облачка. Но наш вождь, он предусмотрителен, взял плащ. Вот так и в государственных делах, Сталин все предусматривает. Чтобы не случилось в стране беды, чтобы мы всегда жили хорошо, счастливо!».

Может быть, страхом за нашу Родину объяснялось и большое всенародное горе в связи со смертью Сталина. А не только любовью к вождю. Не стало вождя, не придут ли непоправимые беды? Кто может занять его место! Чтобы так же мудро вести нашу страну к славному будущему. А всех людей – делать счастливыми. Взрослые, да и мы, дети, очень переживали, как же без нашего вождя будем жить дальше. Казалось, что светлого впереди ждать будет трудно.

Помню школьный траурный митинг. Все собрались в спортзале, специального актового зала в школе не было. Все плакали, и в президиуме, где были в основном учителя, и в самом зале. И я плакал. И никто не прятал слез.

В траурные пять минут во время похорон Сталина гудели и паровозы, которых у нас на станции было всегда несколько, с транзитных составов и толкачи, а также автомашины.

Помню, в день похорон мы, мальчишки, играли «в шпаги», в мушкетеров. Возле соседних с домом хлевов были кучи навоза, и мы, разбившись на две партии, «сражались» среди этих куч и хлевов. Шпаги – деревянные, щиты – фанерные. Когда загудели паровозы, возле соседней с нами конторы заготзерно, прямо на повороте, остановилась машина и сигналила, пипикала, все пять минут.

А мы прекратили «сражение», собравшись все возле «главной» навозной кучи. Но, наверно, наше мальчишеское горе о вожде народов было не так глубоко. Замолчали паровозные гудки, и мы опять превратились в «мушкетеров». Жизнь продолжалась.

После смерти Сталина вся страна, общество, все люди ждали, кто же теперь будет нашим Вождем. Вот это ожидание, сейчас, мне кажется особенно интересным, удивительным. Я думаю, что не ошибаюсь, но общество уже не могло жить без Вождя. И эта деформация социальной психологии, наверно, не изжита в нашем обществе до сих пор. Поэтому у нас и постоянные проблемы с демократией.

Наиболее вероятными  претендентами на Пост Вождя рассматривались две кандидатуры – Маленков и Булганин. О Хрущеве – я как-то не помню. И не помню, как он неожиданно «вынырнул» на политическом поприще и задвинул в политическое небытие других претендентов на роль вождя нашего общества. И еще не помню, и до сих пор не пойму, почему Берия не попытался захватить власть. Наверно, он остерегался Жукова. 

Но вот как Хрущевское указание кукурузу выращивать в нашем северном вятском краю – я помню.

Еще, наверно, это интересно, я «успел» посетить Мавзолей, когда там были установлены рядом саркофаги и Ленина, и Сталина.

Это было в 1957 году, я ехал зимой через Москву на первые свои студенческие каникулы. Денег у меня не было, только на билет, я не получил мамин перевод, потому что сдал экзамены досрочно. Ехать трое суток, и эти дни я ничего не ел. Но вот посмотреть Московское метро, Красную Площадь и Мавзолей – я сумел.

Не помню уже детали посещения Мавзолея, по-моему, все обито было там темным бархатом, все траурно и торжественно, почетный караул стоял как у входа в Мавзолей, так и у саркофагов, скорбные людские лица, скорбное молчание. Но, я думаю, ничего не изменилось в Мавзолее и сейчас, только не стало Сталинского саркофага.

И всего через год или два, после знаменитого доклада Никиты Хрущева, тело Сталина было вынесено из Мавзолея и похоронено у Кремлевской Стены.

Еще бы мне хотелось рассказать вот о чем. На уроках географии в школе мы изучали Сталинский план преобразование природы. В частности, лесозащитные полосы для борьбы с суховеями. Без знания этого плана получить положительную оценку по географии в школе было невозможно. Главные лесные полосы шли вдоль наших основных европейских рек – Волги, Урала, наверно, Днепра.

Производят посадки лесов и в наше время. Но я вижу, с каким трудом это дается сейчас. И, из «сегодняшнего далека», я все удивляюсь – неужели возможно было насадить и вырастить столько лесов по Сталинскому плану. Я живу на Волге, и в молодые годы часто бывал в засушливом Заволжье. И ни разу не видел я там хоть одной дороги, даже местного значения, чтобы вдоль нее, с обеих сторон, небыли посажены лесополосы. Да и сейчас я, в саратовском крае, хожу за грибами, и брожу вдоль рукотворных полос старых уже, назову их – сталинских деревьев. Но грибы  - такие деревья любят. Как, наверно и я - Сталина!

Окончание: http://www.proza.ru/2011/08/04/651