Свободный разум

   Мое детство прошло в пригороде Лондона. Мой отец, мистер Хоулет, владел несколькими табачными фабриками в Америке и плантации табака в Колумбии. Это был человек жесткий, порой даже жестокий. Если бы его можно было описать запахом, то это был бы именно крепкий запах сигар и дорогого коньяка. Высокий, темноволосый, истинный плантатор Юга. Родись  лет двести тому, вероятно, он застрелил бы Линкольна лично после первого же его заявление о аморальности рабского труда. Власть и деньги – вот что правило миром моего отца. Как говорила моя бабушка «Джек был истинным американцем. То бишь скотиной».
    Тем более было непонятно, что в нем нашла моя мама. Лаванда Джонс полностью оправдывала свое имя. Такая же мягкая и нежная как цветок, с легко нарушаемым равновесием. Милая Лаванда была журналисткой. Писала исключительно о современной литературе. Несмотря на внешнюю (да и внутреннюю) утонченность, с ее пера нередко капал яд в сторону начинающих литераторов, возомнивших о себе, черт знает что. Крошка Лав умела ставить выскочек на место. Одним из ее правил было говорить правду в лицо, несмотря на краснеющие щеки и цокающее сердце. В общем, Лав была человеком довольно таки двойственным, но весьма чутким и милым.
   Непонятно, что привлекло ее в моем отце. Обратная сторона вопроса меня интересовала меньше – было ясно, что такой ушлый парень как Джек Хоулет (кстати, говорят, за глаза друзья действительно называли его Плантатор) не пропустит мимо себя ни одной хорошенькой блондинки. А тем более такой, которая, при случае, может и съязвить в ответ. Хотя скорей всего, Лаванда редко позволяла себе последнее в отношениях с ним. Говорят, она буквально с ума сходила от чувств.
   Короче говоря, мне никогда не узнать, что там было на самом деле. А все эти грязные пересуды друзей Джека, опубликованные городскими газетенками, читать я просто не мог. Этим увлекалась моя гувернантка мадам Брокович, с удовольствием пересказывающая мне их по пути в школу.
   Согласитесь, странно, как такой сатрап, как мой отец мог стерпеть чьи-то пересуды, да еще и опубликованные на обозрение всего города? А он бы и не стерпел, если бы был жив.
   Мне было неполные семь лет, когда родители отправились к друзьям на выходные. Они так и не доехали в соседнее графство. По пути в их автомобиль врезался грузовик. Печальная и банальная история. Сотни детей попадают в подобные истории, лишаясь материнской ласки и отцовских советов.
   В тот день я буквально ощутил, как на моей жизни нарисовали огромный крест.
   Было очень сложно пережить смерть мамы. Отец мной занимался редко, как это часто бывает в подобных семьях. Милая Лав была для меня всем. Помню, в день похорон я словно с ума сошел. Закрытые гробы стояли во дворе нашего дома, шла прощальная церемония. Я, маленький, заплаканный, залез в сарай и взял топор. Сам я этого совсем не помню, но бабушка говорила, что я пытался разрубить крышку гроба с криками «Мама должна вернуться! Не прячьте ее туда!»
   Это был худший день моей жизни.
 После похорон я остался один в загородном поместье Хоулетов. Ну, не совсем один. Со мной жила прислуга, няня как ни в чем ни бывало водила меня в частную школу. Вскоре, после оглашения завещания оказалось, что отец оставил мне солидную сумму денег и уже давно приготовил место в частном колледже-интернате «Либерти вит». Довольно странное название, ведь свободой в этом аду и не пахло. Впрочем, об этом я узнал намного позже.
   Вскоре в поместье переехала моя бабушка, истинная английская аристократка, мисс Козгроу. Впрочем, мне она разрешала называть себя просто Грэмс. Эта женщина мигом уволила прислугу, продала усадьбу ( видимо, с маминой подачи отец все же переписал дом на тещу) и мы переехали в небольшой дом недалеко от Гайд парка. Впрочем, я жил с ней недолго. В 12 лет мне пришлось отправиться в чертов «Либерти вит».
   Кстати, я так и не представился. Мое имя Дин. Дин Джек Логан Хоулет. Можно просто Дин.
   Не знаю, отчего я решился поделиться с вами всеми этими воспоминаниями. Впрочем, если вам все еще интересна эта история, то дослушайте до конца.
   Шел мой четвертый год в колледже. Учился я неплохо,  был довольно достойным представителем своего колледжа. Учителя меня, правда, не замечали. Одноклассники относились по-разному, но я уже давно разделил их на группы: одни считали меня чокнутым и даже призирали, не упуская случая подколоть; вторые были откровенными лицемерами, а третьих я мог назвать своими приятелями. Хотя, и это было сложно. Все знают, как дружат в мужской компании: все вроде бы и здороваются за руку, и собираются компаниями в столовой да и на парней из параллельного класса могут толпой выйти, но при этом мало кто из них может считаться настоящими друзьями. Так было и в моем классе.
   Особенно я запомнил один случай, впрочем, его сложно было забыть. Однажды, мне тогда было тринадцать, я просто потерял голову от прекрасной Миранды Уил, очаровательной хохотушке с каштановыми кудрями. Тогда меня словно молнией ударило. Как-то раз, в библиотеке, я снял со стены раритетную шпагу, взобрался на стол и стал при всех читать моей даме сердца Шекспира – монолог Ромео под балконом Джульетты. Я тогда будто не видел никого. А когда очнулся, понял, что моя возлюбленная смеется в ладони, а затем демонстративно уходит, обнимая Ричарда Броуди, парня, которого я ненавижу до сих пор.
   Тогда мне хотелось сквозь землю провалиться от стыда.
   Вообще, мне не везло с девушками. Хотя я не был глупцом или страшилищем. Во мне было немногим более 170 сантиметров роста. Карие глаза, черные волосы, индейские скулы, властный взгляд – я был слишком похож на отца и получил кличку Американец.
   Да я и никогда не переживал по поводу девушек.
   Однажды на перемене мы стояли с парнями у кабинета. Все как всегда – обычная школьная суета и разговоры, как вдруг по коридору прошел парень. Даже мои друзья не могли не отметить его красоту (хоть они и старались высмеять его неуклюжими шуточками) и замерли на пару мгновений в молчании. А на следующем уроке красавчик пришел в наш класс – объяснил, что теперь он учиться с нами.
   О, как он вошел в класс!
   Его красоту было сложно не заметить. Дориан Грей зарыдал бы, узнав о его существовании. Это был высокий молодой человек с растрепанными, темно русыми волосами. Его зеленые глаза смотрели дерзко, с неким вызовом. Губам мог бы позавидовать любой древнегреческий натурщик – настолько красиво они были очерчены. Мужественный подбородок, высокие скулы, греческий профиль. Изысканные манеры и жесты.  Лишь он мог так изящно распустить галстук формы колледжа, что ни один преподаватель не смел сделать ему замечание.
    Девушки начали сходить от него с ума с первого же урока. Девушки, ах девушки… Как вы смешны и фальшивы… Самые вызывающие из них складывали ногу на ногу и разворачивались к проходу между партами, когда он проходил мимо. Редкая из них была способна вызвать его улыбку на зависть соперницам. Но если ей это удавалось, то ее победа было сладостной! Улыбался он словно черт.
   Парня звали Томас Блэк. Просто Том.
   Он быстро вошел в нашу компанию. Томас был классным парнем, всегда готовым помочь. Не понимаю отчего, но с первого дня мне хотелось завоевать его внимание. Нет, не дружбу. Он был словно окружен какой-то невидимой магией, которая притягивала к нему людей. Манила она и меня. Но мне было страшно. Я боялся его дружбы. Мне казалось, что стоит мне только узнать его ближе, как эта магия пропадет.
   Тогда я жестоко ошибся.
   Навсегда я запомнил тот день, когда впервые поймал себя на мысли, что восхищаюсь им не просто как другом. Когда я осознал это, то дико испугался. Сказавшись больным, провел весь день у себя. Я благодарил Бога, что живу в комнате один, без соседей. Было безумно стыдно. Мне казалось что если кто-то увидит меня, то сразу же поймет о… Тогда я даже мысленно не мог произнести это.
   На следующий день я вышел на занятия. Первый урок был сущей пыткой. Я боялся даже бросить взгляд в сторону Томаса. Он, как всегда инициативный и активный на уроках, постоянно что-то рассказывал и отвечал. В эти моменты мне хотелось закрыть голову руками, а лучше всего – выйти из класса. Это был ад. Эпизод с Мирандой Уил  казался мне чистым пустяком. Утешало лишь то, что никто не знал о моих мыслях, а я мог оставить себе надежду на то, что это пройдет. Во мне словно поселился вулкан, который угрожал вот-вот разорваться.
   Но время шло, а я чувствовал себя все так же. Какой же мукой было осознавать мне, парню, что я думаю о том, как прекрасны его волосы. Как он улыбается. Что я наслаждаюсь звуком его голоса и мне совершенно не важно, что он говорит. Порой, когда мои ошибки у доски вызывали смех одноклассников, я слышал только его. Мне было плевать, подшучивает он надо мной или нет, главное было просто слышать его. Слышать, как он произносит мое имя. Вспоминать все те неловкие прикосновения к его руке на занятиях по волейболу. Этому не было конца.
   Томас. Мой милый Томас… Нет! Стоп!
   Сколько мучительных ночей я провел в своей комнате, мучаясь от бессонницы. Мне не хватало воздуха. Я вставал, дышал у окна, снова ложился. Мне было тяжело дышать от своих чувств. Я постоянно вспоминал все свои встречи с ним и думал, не совершил ли я что-то такое, что могло бы породить в нем страшные для меня мысли.
   Полгода я прожил так. Незаметно для меня, мы стали друзьями. Это был необратимый процесс. Томас был отличным другом. Всегда мог помочь советом. Он был отличным парнем, душой компании. Мне было непонятно, как такой одиночка, как я, смог привлечь внимание этого экстраверта. Мы стали делать вместе уроки, выпендриваться перед девчонками. Точнее, это он всегда обезоруживал их своей очаровательностью, наслаждаясь их смущенным румянцем. А я лишь повторял за ним, слишком часто заслушиваясь его «донжуановскими» речами. Затем мы вместе хохотали над очередной проделкой.
   Как-то раз, на рождественских каникулах мы дурачились во дворе. Многие ученики отправились на Рождество домой, и колледж стоял почти пустым. Мне не хотелось возвращаться в пустой дом – бабушка к тому времени умерла, а родители Томаса отправились на каникулы в Индию и у них дома обосновался его старший брат. Том был с ним не в ладах и решил остаться в «Либерти вит». Вот так мы и остались почти одни.
   - Успеешь добежать до той скамейки раньше меня – пронесу тебе бутылку пива. – смеясь, сказал Томас.
   - А если не успею? -  едва настороженно спросил я.
   - В снег завалю так, что до завтра вряд ли найдут! – с вызовом выкрикнул Том, бросая в меня снежок, от которого я едва увернулся.
   У меня оставалось пара мгновений до «старта». И внезапно в моей голове невольно родилась картина: вот я добегаю позже Томаса, он валит меня в снег и целует… Я струсил головой, а в горле появился горький комок – такого никогда не будет. Я никогда не смогу поцеловать его.
   Эта фраза заменила мне слова «Он никогда не сможет меня полюбить».  Я боялся даже думать о таком, хоть давно и смирился с тем, что этот парень мне намного больше, чем друг. Главное, что бы он ни догадывался об этом как можно дольше.
   С того вечера прошло время. Наступила жаркая весна. Солнце светило мягко и не обжигало. Мы с Томом сидели за зданием колледжа, развалившись на зеленой траве. Я был чуть в стороне, полусидел, облокотившись на скамейку. Он же лежал, закрыв глаза, и я мог спокойно наслаждаться отблесками света на его волосах. Он чему-то улыбался. В который раз я мысленно рисовал линию его подбородка, мысленно проводил рукой по щеке, прикасался к его устам.… В тот момент я едва подавил в себе чувство коснуться его губ.
   - Дин, как думаешь, смог бы ты умереть за любимую? – не открывая глаз, спросил Том. Я был рад, что он не видим моих побелевших щек. Дрогнувшим голосом я ответил:
   - Быть может. Хотя, мне всегда казалось, что стреляться из-за девушек глупо. Они, порой, бывают циничны и глупы, а мы платим за них кровью.
   Том улыбнулся.
   - Дин, ты слишком предвзят к ним. Да и не обязательно стреляться – откуда столько кровожадности? – утопиться намного практичнее. Плюс, можно будет встретить русалок, ты не думал об этом?
   Мы оба рассмеялись.
   Внезапно из-за угла появилась компания наших одноклассников. Их было человек пять, захмелевших от раздобытого, запрещенного в школе пива. Они смеялись, что-то бурно обсуждали. Я надеялся, они не заметят нас с Томасом. Я буквально молился об этом. Но не помогло.
   - Эй, голубки, - внезапно крикнул Ричард Броуди, с видом человека, страдающего даунизмом. -  Что, резвитесь на травке, пока никто не видит? Блэк, признайся, наконец, что ты с ним спишь, красавчик ты наш! – заржал он и вся его шайка.
   Томас вскочил и я с ним одновременно. Он будто очнулся от долгого сна. Друг начал что-то выкрикивать в ответ, Ричард не оставался в долгу. Я же просто стоял, надеясь, что эти твари не видят, как краснеют мои щеки.
   Слово за слово, Том ударил Ричарда, тот ответил. Меня как током ударило и я наконец сдвинулся с места. Спортивный и сильный Том отправил в нокаут Ричарда, я врезал одному из его нагло ухмыляющихся дружков. Но их было больше, и как мы не отбивались, через пару минут двое  схватили меня, двое – Тома. Мерзавец Броуди сперва оторвался на Томасе, а затем взялся за меня. Они бы еще долго издевались над нами, как вдруг в окне показалось лицо сторожа. Он засвистел в свисток и, видимо, бросился бежать к нам.
   Подонки бросили нас, напоследок попинав ногами.
   - Считайте, голубки, вам повезло. – ухмыльнулся Броуди, вытирая рассеченную Томом губу, и он со своими кретинами скрылись за забором.
   - Том, ты как? – бросился я к самому дорогому человеку, который у меня был.
   - Не подходи ко мне! – крикнул Том, поднимаясь. Он выглядел ужасно. Один глаз уже заплыл, подбородок и бровь рассечены, из уголка рта бежала тонкая струя крови. – Не подходи!
   Я отшатнулся. Никогда не видел его таким. Он словно переменился.
   - Ты что, Том? Ты чего? – ошарашено спрашивал я.
   - Нам не следует больше общаться. – отрезал Томас, сплевывая кровь. С усилием он встал и шатаясь, но довольно уверенно, скрылся за углом.
   Я не стал дожидаться сторожа и, совершенно разбитый, ушел к себе в комнату.
Мне было ужасно, нетерпимо больно. Нет, на ушибы и ссадины мне было плевать. Я молился на коленях, прося Бога, что бы Томас простил меня. Что бы сегодняшнее происшествие на нем никак не отразилось.   
   На следующий день я слег с температурой. А когда вышел через неделю на занятия, то увидел Томаса в компании Броуди. Они общались, как ни в чем не бывало. Меня же он не заметил. С того дня меня редко кто замечал. «Но, по крайней мере, репутация Томаса восстановлена.» - успокаивал себя я.
   Плевать, что он не замечал меня, словно мы не были друзьями. Главное – я все еще могу слышать его голос, ловить его взгляд, видеть, как он своей небрежной походкой идет по коридору, беспечно болтая с первыми красавицами школы. Шрамы, которые у него остались после той драки, делали его еще более мужественным и привлекательным.
   Как-то вечером я возвращался из библиотеки. Зачитался, и не заметил, как прошло время. Полутемным коридором я шел обратно в свою комнату. Мой путь лежал мимо коморки, где ранились моющие средства, швабры и ведра. Внезапно я услышал чей-то шепот и замер от неожиданности. Меня окатило жаром, и я потерял способность двигаться. Я слышал из коморки горячий шепот Томаса и какой-то девушки (похоже, это была Кристи МакЭвой).  Он шептал ей всякие милые глупости, а она тихо смеялась в ответ. Я слышал, как он целует ее, и не мог пошевелиться. Я слышал, как он расстегивает ее блузку, как она старается подавить крики. Я не мог пошевелиться. А он все шептал, говорил ей что-то, пока не стал кричать шепотом. Внезапно я почувствовал, что могу двигаться и, что есть сил, побежал в свою комнату.
   Заперев дверь, я, не включая свет, упал на кровать. Я прорыдал всю ночь. Мне стало так больно, что казалось, будто сердце сейчас разорвется, а я задохнусь от боли и жара. Никогда не думал, что смогу пережить эту боль.
   Я плакал. Вспоминал мою милую маму, которая уже едва жила в моей памяти; отца, которого винил в ее смерти. Бабушку, отправившую меня в этот чертов интернат. Мерзавца Броуди, отнявшего моего Тома; эту шваль Кристи, которая сейчас отдалась Томасу в коморке у лестницы.
   А на следующий день я словно умер. Мне было абсолютно все-равно, что происходит вокруг. В таком сомнамбулизме я и прожил до выпускной дискотеки.
   Не знаю, зачем я пошел на нее. Чисто по инерции. В центральном холле и на улице стояли колонки, везде звучала музыка. Казалось, учителя разрешили делать все, что ученики захотят, и они делали это. Повсюду танцевали одиночки и парочки, били лучи световых установок. Я сидел у стены, смотря в никуда. Внезапно, луч прожектора выхватил кресло в углу комнаты. На нем страстно целовались Томас и Кристи, которые, казалось, еще немного и перейдут на следующий уровень. Так и случилось. Растрепанная Кристи встала, поманив за собой Тома. Он, словно зачарованный, пошел за ней. Я понял, что потерял последнюю надежду.
   В этот момент на долю секунды мой взгляд встретился со взглядом Тома. Я одними губами прошептал ему «Прощай» и быстрым шагом вышел из холла.
   Я ничего не видел перед собой, кроме поставленной цели. Дойдя напрямик до забора, окружающего территорию колледжа я перемахнул его и оказался в лесу. Где-то там, впереди, должен быть высокий мост. Река в том месте делает резкий поворот, течение быстрое, а плавать я не умею. Да и потом, русалки -  это ли не лучшая компания?
   С такими мыслями я шел сквозь лес. Обрывки музыки долетали мне в спину. Наконец передо мной оказался высокий каменный мост, освещенный светом одинокого фонаря. Тут был слышен лишь плеск реки.
   Я дошел до середины моста и посмотрел в темную, ледяную воду быстрой реки Дровнед-Мэн. Мои руки невольно сжались. Я глубоко вдохнул, прощаясь с последними воспоминаниями о Томасе. Я знал, что он никогда не полюбит меня. Непонятно, зачем я ждал так долго. Пора. Глубоко вдохнув, я легко перемахнул через кованные перила и нырнул прямо в ледяную воду.
   - Дин! Стой! – услышал я голос Тома сквозь толщу воды, мигом навалившуюся на меня. Такая приятная галлюцинация. Отбросив последний инстинкт, я глубоко вдохнул воду и ощутил невероятную боль в легких. А потом… Сильная рука схватила меня за ворот рубашки и потянула вверх. Это был Том. Он вытянул меня наверх и, как котенка, выволок на каменистый уступ берега. Я закашлялся, отплевывая воду. Дин стоял надо мной и молча смотрел. Наконец я сел, и, утирая незаметные на фоне речных капель слезы, поднял взгляд на Тома.
   - Зачем ты сделал это? -  тихо спросил он.
Я молчал.
   - Прости меня, Дин. Ты ведь и сам все знаешь. Ты думаешь, я не понимал, что значу для тебя? Прости за глупое потакание Броуди, прости за все.. Пойми, мы бы никогда не смогли…
   - Я знаю. – перебил я Тома. – Я все знаю и понимаю. Просто… не могу я без тебя жить. Ты стал для меня намного больше, чем друг. И видеть каждую твою новую пассию было бы слишком тяжелым наказанием.
   Мы замолчали и просто смотрели друг на друга. Внутри Тома шла какая-то борьба.                Внезапно он наклонился и схватил меня за плечи. Капли с его волос падали мне на лицо. Его встревоженные и печальные глаза смотрели на меня, словно оценивая ситуацию. Так смотрят в пропасть перед прыжком. Вдруг он резко придвинул мое лицо к себе. На мгновение его губы замерли в миллиметре от моих. Я чувствовал его дыхание, слышал сердцебиение. Его мокрая рубашка касалась моей, но никто из нас не чувствовал холода. Мы никогда не были так близко. Он застыл всего на секунду, а затем прикоснулся к моим губам. Сначала нежно, а затем так страстно и пылко, что я забыл дышать. Он целовал меня. Тот вулкан, который оказался во мне после его появления, наконец разорвался и я почувствовал, как во мне разливается жар.
   Я ощущал вкус его губ. Его теплых, но все еще покрытых холодными каплями, губ.
Он отпустил меня через минуту. А может, прошла целая вечность…
Он ушел назад и мы больше никогда не разговаривали и не виделись. А я бросил чертов интернат, и, всеми правдами и неправдами, перешел в другое учебное заведение.
   Я вырос, женился, у меня было двое детей. Я стал писателем. Я всю жизнь помнил и любил Томаса Блэка.