Весна - лето 49

    Двухэтажный корпус  начальных классов 8-й мужской средней школы  южной стороной выходит в парк. Стоило оторваться от тетрадки и глянуть за окно, как всякое желание учиться немедленно испарялось. Сразу за окном колыхалась стена первой весенней зелени. Молоденькие листочки на старых липах просвечивали в солнечных лучах, из открытых окон веяло теплым ветерком, душа рвалась на улицу.  Выписывать каллиграфические прописи мадам де Помпадур просто сил не было.  И все это безответственное состояние происходило из-за необычно  рано наступившей весны.  Теплынь стояла необыкновенная, из-за нее мы пришли в школу после весенних каникул совершенно по-летнему одетые, почти все в рубашках с коротким рукавом. Уж если наши мамы, вдоволь настрадавшиеся  от коклюшей, ангин и тривиальных простуд  выпустили своих чад из дому в таком наряде, можно представить,  насколько теплой  выдалась весна.

     Удивительные  события начались  еще на весенних каникулах, когда папа неожиданно взял меня с собой в Киев.  Мы остановились на квартире Эндельманов, бывших сотрудников госпиталя, в котором во время войны они работали вместе с папой. Жили Эндельманы на улице Саксаганского в части красивого особняка.  Утром папа уходил по своим делам, а после обеда мы бродили по городу. По сравнению с нашим маленьким провинциальным местечком Киев  казался  громадным, особенно меня поражали многоэтажные здания.  После войны в Каменце сохранилось буквально несколько домов в четыре этажа, и то половина представляла полуразрушенные коробки.  В Киеве я все время  пытался сосчитать этажи высоких домов, из-за чего  начала болеть шея. А необыкновенный зверинец на фасаде?  По скульптурам, украшавшим стены этого дома, можно было проверять знание зоологии.  Впрочем, живые звери в зоопарке оказались намного интереснее.  До этого я их видел на картинках, а тут выяснилось, что они не просто живые существа, но индивиды с характером и темпераментом.  Вольер с медведем отгородили от зрителей двойной решеткой из толстых стальных вертикальных прутьев. Какой-то парень перелез через первую стенку и стал дразнить мишку. Он протягивал через прутья руку и чем-то махал у мишки перед носом. Мишка несколько раз тянулся мордой к руке, но оставался ни с чем, потом вроде бы перестал замечать эту руку, как этот парень не старался. Совершенно неожиданно мишка взмахнул лапой, ухватил когтями рукав пальто и оторвал его по самое плечо.  Шутник мгновенно куда-то сбежал, а собравшиеся возле вольера дети и взрослые стали хлопать в ладоши. Мишка этого не оценил, повернулся и ушел в дальний угол вольера.

    Еще больше мне понравился слон. Из-за холодной погоды его на улицу не выпускали, держали в большом теплом зале вместе с теплолюбивыми животными. Вообще-то в этом сарае было совсем не жарко. В неглубоком  бассейне  неподвижно лежали два крокодила, мне  показалось, что это чучела. Зато слон гулял на площадке, засыпанной тырсой, и подходил совсем близко к посетителям. Не знаю, чем ему не понравились два молодых офицера. Слон долго стоял перед ними и из стороны в сторону раскачивал хобот. Потом неожиданно выдул на офицеров тучу грязных опилок, буквально осыпал их с ног до головы. Было очень смешно и немного жалко офицеров, они были такие нарядные в новенькой форме. Но больше всего я жалел  обезьян. Все они сидели грустные, смотрели на посетителей печальными человеческими глазами. Наверное,  другие животные тоже не очень счастливы, сидя за сетками вольеров, просто мы не понимаем их выражения печали.

Рядом с зоопарком находилась выставка немецкого трофейного вооружения, которая произвела на меня очень сильное впечатление.   На открытом воздухе рядами стояли знаменитые «тигры» и «пантеры», «мессершмиты» и «фоке-вульфы». Средний немецкий танк спереди казался совершенно целым, зато сзади зияла пробоина, в которую запросто входил мой кулак. Снаряд пробил наружную броню и потом еще несколько стальных перегородок  и взорвался в моторном отсеке. Меня поразили края пробоин в броне – они были гладкими, почти как зеркало.  Но больше всего нас с папой поразила гигантская пушка. Она состояла из трех частей – основания, подъемного механизма и ствола  невероятной длины. Пацаны развлекались, забираясь в ствол этого монстра.

    Замечательные впечатления от города на этом не закончились. На Крещатике недалеко от Бесарабки папа завел меня в небольшой подвальчик,  в котором продавали мороженое и газировку.  В Каменце тоже можно было купить  мороженное, но только летом и двух сортов – фруктовое ядовито-розового цвета и молочное, в принципе не имевшее ни вкуса, ни запаха.  Продавали его в бумажных стаканчиках, закрытых сверху бумажными кружками, деревянную ложечку выдавали отдельно.  Газировку можно было купить только  в центре Каменца.  В ларьке размером с киоск «Союзпечати» вам за 1 копейку отпускали стакан газводы без сиропа, а за пять копеек – с сиропом, который предварительно наливался продавцом в стакан из специального мерного стеклянного цилиндра с делениями. Снизу цилиндр заканчивался краником. Для сибаритов можно было попросить воду с двойным сиропом, но мы единодушно считали это явным излишеством. Газировку готовили тут же в ларьке, в стальной цилиндр (сатуратор)  набирали водопроводную водичку, из баллона пускали углекислый газ и для скорости крутили ручку мешалки. Через пять минут жаждущие начинали употреблять абсолютно свежий продукт. Стеклянные стаканы мылись тут же на специальной  подставке.

    Киевское  кафе-мороженное являло собой явный шаг вперед мировой цивилизации.  Специальными щипцами с наконечниками в виде двух полусфер мороженое разных сортов формовалось  продавщицей в виде шариков размером со сливу.  Три  шарика  подавали в мельхиоровой вазочке,  причем можно было заказать три разных  сорта. Честно скажу, ничего вкуснее до этого не едал,  да и  много лет позже, пока в Ленинграде не познакомился с знаменитым эскимо в шоколаде за 22 копейки. К довершению всех чудес, свалившихся на меня во время этой поездки, мы с папой пошли смотреть футбол. На стадионе «Динамо» играла команда ВВС – военно-воздущных сил СССР и местное «Динамо». В перерыве между таймами мы зашли в раздевалку летчиков. Папа стал обниматься и целоваться с каким-то мужчиной. Это был его земляк, с которым они в юности вместе играли в футбол. Теперь его друг работал тренером в команде ВВС. Одному из игроков требовалась медицинская помощь, у него был рассечен лоб, по лицу сочилась кровь. У папы оказался с собой лейкопластырь, им он заклеил ранку. Удивительно, но в команде  высшей лиги не было своего врача.   К сожалению, команда ВВС вскоре погибла при крушении самолета, больше в первенстве СССР по футболу она не играла.

    Не знаю почему, но почти все папиныкиевские знакомые  при встрече спрашивали, не больны ли они раком.  В день отъезда очередной потенциальный больной выспрашивал папу насчет грозящей ему неминуемой смерти.  Дело было в скобяном магазине, где папа искал керогаз - чудо послевоенной техники. Я от скуки читал таблички и вдруг на весь магазин завопил: «Папа! Папа! Смотри – живой Рабинович!!!»  Дело в том, что в те годы  героями всех еврейских анекдотов были Рабиновичи или Хаимовичи. Я в полной уверенности полагал, что эти фамилии – чисто вымышленные, а в этом магазине на табличке черным по белому было написано «Завмаг – тов. Рабинович».   Бедный папа схватил меня за руку, выдернул на улицу и зашагал от магазина со всей возможной скоростью.  Керогаз тот раз мы так и не купили. 
                *   *   *
   Четвертая четверть традиционно начинается во всемирный День дураков. Считалось очень остроумным сообщить какому-нибудь раззяве, что его вызывает классный руководитель или Евсей Яковлевич, директор школы. Несмотря на ежегодную повторяемость, шутка постоянно имела успех, ведь причин для вызова к директору любой ученик находил более чем достаточно.  На первом месте здесь стояли драки. Происходили они на переменах или после уроков  в парке за сторожкой. Дрались все один на один до первой крови. Чаще всего страдали носы.  Интересно, но после того, как мы перешли в пятом классе в красивое здание бывшей женской гимназии, драки прекратились.

    Еще одним  поводом для вызова к директору была непрекращающаяся химическая война. Мы писали стальными перьями, чернильницы носили из дома, но пополняли  их в классе из большой бутылки. Кто-то в неведомом прошлом обнаружил, что, если в чернила бросить кусочек карбида, происходит реакция, и чернила разделяются на воду и осадок.  Перед контрольными работами и прочими тягостными процедурами неожиданно оказывалось, что домашние чернила иссякли, а новые не пишут.  Пока дежурный заменит содержимое бутылки, пока все нальют свои емкости, пол урока как не бывало.  Наличие кусочка карбида кальция в кармане приравнивалось к теперешней «травке», после процедуры дознания определялась длинная цепочка распространения химического оружия. Любопытно, но в то время конопля свободно росла на огородах, из нее ткали  полотно, потом отбеливали солнечным светом и водой. Зерно употреблялось для изготовления масла и на  корм канарейкам, щеглам и прочим домашним птицам. 

    Именно первого апреля к нам в класс пришел Евсей Яковлевич вместе  с моим папой и объявил, что майор медицинской службы доктор Фишелев будет всю четвертую четверть вести у нас курс «Будь готов к санитарной обороне». Папа пришел в форме, принес несколько плакатов, на  первоапрельскую шутку это было не похоже. БГСО до нас никто в школе не изучал. Теперь я понимаю, что наука  предназначалась в первую очередь мне. Еще древние говорили, что нет пророка в своем отечестве. Когда мамы и папы говорят своим чадам что-то очень важное, обычно это в одно ухо влетает и немедленно вылетает из другого. Папа использовал тактику коллективного обучения, а в начальной школе для нас официальные уроки имели высший авторитет.  Без сомнения, умение оказать первую медицинскую помощь всегда было актуальным, но в 49 году для меня и моих сверстников оно было жизненно необходимым. Не проходило недели, чтобы кто-нибудь из нас не поранился на колючей проволоке (из нее были сделаны заборы), не побил ногу, играя босиком в футбол, не  ободрал кожу (мы лазили на деревья за сушняком), наконец, не получил увечье при взрыве. Взрывчатых веществ мы имели сколько угодно, поскольку во многих дворах  находились свалки, где можно было выкопать патроны, ракеты, детонаторы от ручных гранат, мины, снаряды и прочие весьма ценные вещи.  Проще сказать, кроме игры на асфальте в классики все прочее наше времяпрепровождение носило прямой или потенциальный травмоопасный характер.

    Занятия по медицинской подготовке оказались интересными, поскольку носили практический характер. Мы накладывали друг другу жгуты, (догадайтесь, как при  ране сонной артерии наложить жгут на шею и  не задушить человека),  как зафиксировать неподвижно место перелома кости (примотать к шине, палке три сустава подряд), как делать искусственное дыхание, чтобы воздух обязательно попал в легкие.  Буквально в то же лето  я стал очевидцем трагедии. В школе организовали дневной пионерский лагерь. Однажды мы пошли купаться к сокоморсовому заводу. В те годы речкаСмотрич была мелкой, самое глубокое место – метр. Неожиданно пропала пионервожатая – ученица 9 класса. Стали искать ее и нашли в воде, вынесли на берег и начали делать искусственное дыхание, поднимая руки за кисти. Я знал, что так делать нельзя, нужно брать руки за локти, но слушать меня не стали, вообще не заметили. Когда приехала скорая помощь, девушка уже умерла.  Это была первая смерть человека, произошедшая на моих глазах, и такая нелепая смерть…

    В мае мы сдавали первые экзамены, тряслись перед ними ужасно, но пронесло. Через месяц  нас вызвали в школу. Преподаватель военного дела Николай Павлович  собирал учеников пятого-шестого классов, желающих пойти в двухдневный поход на Днестр.  Идея вызвала большой энтузиазм, но в конце концов ранним утром перед школой собралось человек двадцать пять, кто с солдатским рюкзаком, кто с сумкой, а кто – с обычной авоськой.  Заранее было договорено, кто приносит хлеб, картофель, заварку и сахар, а также два ведра. Все прочее  - по собственному усмотрению.  Военрук  выстроил нас в одну шеренгу, бодро скомандовал «Напррра…во!», и мы двинулись навстречу приключениям.  До базара мы дошли нормально, но уже за железнодорожным переездом строй начал растягиваться, растягиваться, пока не превратился в разрозненные группы.  Пришлось останавливаться и ждать отставших. Движение возобновлялось, но ненадолго. Отдохнувший передовой отряд рвался вперед, тогда как отставшие и совершенно не отдохнувшие плелись все медленнее.  Солнце поднялось высоко и начало припекать всерьез.  У многих были с собой фляжки, началось водопитие, потом – потение, потом опять водопитие. Когда через полтора часа мы добрались до родника на подъеме за мостом через речку Мукшу, народ потребовал привала. Умылись, напились, наполнили фляжки и бодро двинулись вперед.

    Перед походом папа отрезал кусок хлеба, круто посолил, дал мне его скушать и попросил запить до упора и больше воды не пить, пока не дойдем до большого привала на обед.  Вначале я сильно потел, потом привык и шел относительно нормально. Зато мои попутчики страдали  ужасно.  Когда  прошли село Баговицу и спустились с плато к берегу Днестра, вместо ожидаемой прохлады мы оказались в самом настоящем пекле. Раскаленные солнцем скалы жарили не хуже настоящей печки. Народ скис и еле тащил ноги. Чтобы ободрить ребят, Николай Павлович предложил спеть походную маршевую песню, где были такие слова: «Артиллеристы! Сталин дал приказ, артиллеристы, зовет отчизна нас…» Но строевой песни не получилось, вместо нее кто-то жалким голосом затянул: «Артиллеристы, дайте нам воды…»  Изнемогая от жары, жажды и усталости, отряд на последнем издыхании приплелся к первому колодцу  в маленьком селе Лука Врублевецкая, выпил невероятное количество изумительно вкусной холодной воды и выпал в осадок. Минут через двадцать выяснилось, что не плохо бы  пожевать, индивидуальные запасы съестного были мгновенно уничтожены, настроение поднялось, и все пошли купаться.Мы прошли по меже между огородами, спустились по крутой тропинке  к пляжу и, наконец, добрались до реки.  Днестр в те годы протекал в своем естественном русле, со стороны выпуклого берега он был мелким, глубина начиналась возле противоположной  стороны.  Чтобы зайти по грудь, нужно было топать до половины реки.  Там мы резвились около часа, потом поступила команда собираться в путь.

    Купание вернуло нам интерес к жизни.  Над обрывом, с которого мы недавно спустились на пляж, все время несколько человек копались в широкой яме.  По виду на сельских жителей они совершенно не походили.  Мы подошли ближе и с удивлением обнаружили, что весьма почтенные тети и дяди ковыряются в земле ножами и даже метут ее кисточками. К нам вышел мужчина средних лет, одетый в парусиновые брюки и светлую рубашку, приветливо улыбнулся и сказал, что он – начальник археологической экспедиции Академии Наук СССР.  Затем он  совершенно будничным голосом сообщил, что  экспедиция  производит раскопки поселения древних трипольцев, которые жили на этом самом месте приблизительно 5-6 тысяч лет назад. Если бы нам сказали, что  на этом месте спустились на землю марсиане, мы были бы поражены совершенно одинаково.  Все одновременно открыли рты и начали задавать вопросы. Сергей Николаевич Бибиков (он нам представился) пригласил с раскопа молодого мужчину и попросил провести ознакомительную беседу.  То, что мы услышали, оказалось для всех совершенно новым и столь же невероятным. Вначале нам рассказали про науку археологию, чем она занимается и для чего нужны раскопки. На глиняном  береговом обрыве, возе которого мы стояли, нам показали темную полосу,  из которой  торчали обломки  горшков, кости и куски кремня.  Все это вместе называлось культурным слоем, хотя, честно сказать, скорее напоминало городскую свалку.  Нас попросили подойти к раскопу поближе и показали обложенные камнями очаги, лежавшие вместе керамические  обломки, явно принадлежавшие к одному горшку, и куски обыкновенного красноватого камня, которые имели с одной стороны заглаженную вогнутую поверхность. Никогда бы не подумал, что на таком небольшом камне (он был  меньше моего портфеля) можно перемалывать пшеницу в муку.  Но это была зернотерка, древний предок современных мельничных жерновов. В завершение нам сообщили, что разрушать культурный слой запрещается, а собирать на пляже древние орудия труда и черепки бесполезно, так как члены экспедиции уже все подобрали.  Молодой человек поблагодарил нас за внимание и ушел.  Не теряя ни секунды, ребята бросились во все стороны по пляжу поглядеть, не осталось ли чего-нибудь и на нашу долю. Минут через двадцать мы собрались и представили Николаю Павловичу добычу: с десяток ножевидных пластин, несколько скребков, один отбойник (все из кремня), одну зернотерку и кучу черепков.  Мы бы еще много чего нашли, но Николай Павлович торопил нас продолжить путь, было уже около шести часов вечера. 

    От Каменца до Луки 22 км, шли мы часов шесть и устали основательно. Не знаю, почему нельзя было заночевать в селе на каком-нибудь сеновале. Очевидно, наш военрук заранее наметил место ночлега и повел нас вниз по течению Днестра в сторону села Марьяновка. Мы прошли около пяти километров до небольшой рощи. Рядом в овраге журчал родник, но ровного места мы не обнаружили и остановились на склоне. Палаток у нас не было, их тогда вообще не было, поэтому стали устраивать шалаши. У нас имелся общественный топор, которым срубили несколько жердей, забили в землю по четыре кола, на них кое-как положили жерди и набросали сверху и по бокам веток.  Пока шла стройка, особо доверенные лица  развели костер и начали варить картошку и кипятить чай. Было совсем темно, когда мы приступили к ужину .  В каждом шалаше ночевало по четыре-пять человек, но ночевали – очень сильно сказано. Прежде всего, из-за крутизны склона мы все время сползали вниз, во-вторых, нас нещадно грызли комары, ночь была зверски холодной.   Не знаю, заснул ли кто-нибудь в соседних шалашах, мои соседи  крутились, дергались, ругались и толкались всю ночь.  Поднялись мы буквально на заре, замерзли ужасно. Срочно разожгли огонь и стали кипятить воду. Завтракать реально было нечем, попили мы чайку и бодрой рысью отправились домой.  Вид у всех был самый туристический- грязные, с опухшими лицами, голодные как волки.  Назад мы пошли другим путем – через селоВрублевцы. О строе, соблюдении дистанции и прочих излишествах никто не вспоминал. Как мы пришли в Каменец, помню смутно. Однако домой пришли относительно быстро, голод – не тетка. Кто-то нес находки, наверное, сам Николай Павлович, во всяком случае, их потом  передали в школьный музей. Больше в такие походы никто в нашей школе не ходил, одного раза хватило. 

    Не знаю, то ли я стал больше соображать, то ли действительно выдался такой интересный год, но на этом невероятные события не окончились.  Мы жили на втором этаже дома между госпиталем, где работал папа, и милицией. Наши окна и балкон выходили на парк практически напротив танцплощадки. Летом на ней играл духовой оркестр, публика танцевала вальсы и польки, у входа продавали мороженое, на тротуаре вечерами прогуливалась молодежь, в общем, это был центр цивилизации.  В парке постоянно гуляли выздоравливающие из госпиталя. Мы тоже там шныряли, особенно за танцплощадкой ближе к скале, где играли в войну.  В один из  летних вечеров в парке началась массовая драка.  Раненые из госпиталя напали на пограничников, которые большой группой пришли потанцевать. Драка была ужасной, у раненых были костыли и палки, некоторые бились загипсованными руками, такой удар валил с ног. На шум и крик из милиции прибыла группа милиционеров и начала стрелять из пистолетов в воздух.  Тогда пограничники вместе с ранеными стали бить милиционеров. Чем кончилось побоище, не знаю, вместе с ребятами мы живо разбежались по домам. Много лет я не мог понять причин этой драки (кстати, не единственной), пока не познакомился с  деятельностью особистов и в целом частей НКВД во время войны. 
Лично я к пограничникам зла не питал. Наоборот, мы все дворовые пацаны болели за их команду «Динамо», особенно когда с ней приезжала играть команда из Проскурова. На такой матч собирался весь город, даже женщины приходили болеть.  Пограничники кроме футбола раз в год устраивали на стадионе праздник –  верхом на красивых лошадях рубили на полном скаку шашками лозу (прутья укрепляли вертикально в специальных зажимах), демонстрировали всякие трюки. Плохо, что теперь не устраивают такие выступления, народ валом бы валил.

    Как обычно, лето закончилось неожиданно. Первого сентября мы перешли в корпус старших классов, где оказались из людей солидных (четвертый класс был выпускным в начальной школе) в самых что ни есть салагах без авторитета и прав, с одними обязанностями. Такое  нужно было пережить вместе с рано наступившей осенью. Всех этих событий, происшедших со мной, 12-летним подростком, вполне хватило, чтобы по прошествии многих лет считать весну и лето 49 года  неким драйвером, определившим мою судьбу если не на всю жизнь, то на следующие 12 лет – совершенно точно.  Но в это лето произошло еще одно событие, о роли которого я пытаюсь разобраться до сих пор.  У нас во дворе над подпорной стенкой росла большая шелковица.  Я лакомился ягодами и неожиданно сорвался. Пролетел около метра, инстинктивно выставил руки вперед и поймал подмышками ветку, на которой перед этим стоял. За несколько мгновений полета в голове пронеслись с увеличивающейся скоростью картинки моей жизни по направлению к раннему детству. Если бы не уцепился за ветку, падать мне пришлось  бы еще метров пять на мощеный булыжником двор.  К счастью, слайд-фильм я до конца не досмотрел. Получается, что дорогу назад мне до конца не показали, поскольку мой Путь требовалось продолжить. И ведь не исключено, чтобы кроме всего прочего теперь написать именно эту историю.