Меченая

    «Паучок, паучок, завтра меня уже не будет на белом свете, а ты по-прежнему будешь плести паутину. – Свет фонаря с улицы мягко упал на кружева паутины. Света перевела взгляд на кроватку, где сладко посапывал сын. Будет ли он помнить меня, станет ли он хорошим человеком или Хусейн воспитает из него шахида? – Это волновало Свету больше, чем её завтрашняя смерть. Про дочку она старалась не думать, она поставила на ней крест, как и на себе. Ведь дочка ещё не родилась, значит умереть не может. А дочь не хотела умирать, она билась у Светы в животе. Света положила руку на живот, погладила его. – Какая бы ты стала? Высокая стройная чернобровая? Я бы назвала тебя Анечкой в честь бабушки. Хусейн сказал:
    – Сына называю я, дочку ты. – Ведь знал, убийца, дочки не будет, ничего не будет. – Свету трясло, как в лихорадке. Она протянула руку, взяла с тумбочки успокоительное. Третья таблетка за ночь. Врач сказал, беременным принимать нельзя, плохо влияет на плод. Тупое слово плод. Анечка успокаивалась, но проходил час, начинала снова. Теперь неважно, как лекарство влияет на дочь.
    Не думать о дочери, не думать. Многие женщины делают аборт, потом их совесть не мучает. Так почему я должна думать о нерожденном мною ребёнке?
А сын, вот он рядом. На смерть иду ради него. Свёкор сказал:
    –… не согласишься, мы тебя будем бить, как паршивую собаку, пока не сдохнешь, но до того на твоих глазах станем мучить сына. – Муж стоял рядом, улыбался и одобрительно кивал, словно Хасан и не его сын вовсе. – Кто ж подумает на русскую, да ещё и на беременную! Если попытаешься сдаться полиции, Хасану не жить… – Света постаралась поменять направление мысли.
    «Когда-то в детстве я читала книжку про партизанку, которую утром гестаповцы должны повесить. Я часто думала, что она чувствовала, сидя в холодном сарае на колючем сене в ночь перед казнью? Наверно вспоминала свою жизнь, друзей…»
    Друзей у Светы никогда не было, виной всему родимое пятно в пол-лица. В садик она не ходила. С ней сидела бабушка. Света была долгожданным поздним ребёнком. Когда она родилась, бабушка ушла с работы и занялась внучкой, всё равно пенсия на носу.
В школе Свету дразнили меченая, прокажённая. Но жизнь была прекрасна: Свету любили дома, гордились единственной дочкой, внучкой, пророчили большое будущее в науке. Папочка тоже называл её «меченая», но он говорил так:
    – Светик мой, семицветик, богом меченая, у тебя великое предназначение.
Теперь Света знала это предназначение, неделю назад свекор объяснил ей:
    – Твоё предназначение умереть шахидкой и убить как можно больше евреев! Тогда муж твой будет благословен Аллахом. Ведь ради всемогущего Аллаха он жертвует жизнями жён и детей. – Тогда Светлана поняла, как погибла Любочка, первая жена Хусейна, и не просто погибла, а убила ещё много ни в чём неповинных людей, среди которых была Лидочка, Светина мама. Простила ли Света Любе гибель мамы? А простят ли ей завтра матери смерть детей своих? Нет! Проклянут!
    Светлана спустила отёкшие ноги с кровати, подошла к столу, взяла фотографию в рамке. На неё смотрела, улыбаясь, некрасивая конопатая женщина в положении. Она прижимала к себе трёхлетнего мальчика. Скоро тут будет стоять ещё одна фотография, только вместо Любы на фотографии будет она, Светлана, а вместо сына Любы, сын Светы. Света отлично понимала зачем Хусейн хранит эти фотографии. Когда сыновья подрастут, он скажет им:
    – Ваши матери были шахидками и погибли во имя Аллаха, уничтожая неверных. Отомстите за них!!! Отомстите!!! – Не думать об этом, не думать…
    Света присмотрелась, на пальце Любы сияло обручальное кольцо, усыпанное бриллиантовой крошкой, её, Светино кольцо. Света поставила фотографию на стол и тут заметила, стоящую рядом, призывно открытую бархатную коробочку. Поплевав на палец, покрутив кольцо, Света с трудом стянула его с пальца и покорно положила в коробочку. Она уже хотела её закрыть, но резко выхватила кольцо, сунула в бюстгальтер:
«Больше не одна женщина не наденет эту смертоносную окову, – щелчком закрыла крышечку и спрятала пустую коробочку за фотографию, – вряд ли муж откроет её утром».
Когда Хусейн предложил сфотографировать Светлану с сыном, она не знала, что это её последняя фотография в жизни. Наверняка и Люба не знала.
    Застонал во сне Саня. Чувствует что завтра, нет, уже сегодня станет сиротой. Света утиной походкой беременных подошла к детской кроватке, чуть склонилась, наклониться ниже ей мешал живот. Горючая слеза упала мальчику на щёку. Света погладила сына по ёжику волос. Сын приоткрыл глаза, увидел мать, улыбнулся и снова засопел.
На самом деле муж назвал сына Хасан, Света отбросила первый насмешливый слог «ха», осталось «сан», получилось на русский манер Саня.
Санечку, когда Света второй раз забеременела, Хусейн забрал от матери.
    – Ты должна беречь себя, спать по ночам, – настойчиво повелевал он, не слушая Светиных возражений, – кроме того, сын должен знать родной арабский язык, а не чужой русский или ненавистный иврит. – И громко, словно вбил кол, добавил, – о нём есть кому заботиться! И вообще, мужчина должен расти среди мужчин… – спасибо, что последнюю ночь разрешил Свете побыть с сыном. Санечка не успел отвыкнуть от матери и, до того как уснуть, что-то непонятно лепетал, прижимаясь тёплым тельцем к ней. Света чувствовала, что сын скучает по ней, так же, как она скучает по нему. Она резко отвела взгляд от сына и медленно подошла к окну:
    – Прощай, улыбка луны, прощайте, насмешливые огоньки звёзд. Никогда больше я вас не увижу. – Вдруг, при полной тишине ночи, темноту прорезал зигзаг молнии. От неожиданности Света вздрогнула. Это знак! Мысль, как молния пронзила мозг женщины. Она знала, что делать! В подтверждении её мысли издалека, нарастая, послышался грохот грома. Он напоминал шум прибоя. Страх, обволакивающий беременную женщину целую неделю, отступил.
Света грустно улыбнулась, снова подошла к постели сына, приподняла и укрыла Санечку сползающим покрывалом, долго смотрела на его маленькую фигурку, прощаясь навсегда, и вернулась к своей кровати. Легла. Взгляд снова упёрся в паутину:
    – Паучок, паучок, – чуть слышно прошептала она, – присмотри за сыном! Больше мне просить некого. – Слёзы потекли ручьями, рот открылся в немом крике. Света закричала бы в голос, но боялась напугать сына, разбудить весь дом, тогда муж отберёт последнее, что ей осталось, прощальную ночь с сыном. Слёзы всё катились и катились, как тогда у папы. С этого и начались несчастья семьи.

                ***

    – Что будет, что будет? – сквозь слёзы лепетал отец. – Нет будущего у страны, которой не нужна наука. Как они могли закрыть институт, нас выкинуть на улицу? – Родители Светы познакомились в аспирантуре, после занимались разработками в одной научной лаборатории. Папа защитил докторскую, Лидочка готовила кандидатскую. И вот всё рухнуло.
    С подносом чая зашла бабушка, спокойно уставилась на сына:
    – Хватит нюни распускать, маменькин сынок? Пошли чай пить. Я тебе капелек успокоительных накапала, детка. – Бабушка у Светы кремень, она точно разрулит ситуацию. Мама каменным гостем замерла в углу дивана, тихо всхлипывая, прикладывала к глазам носовой платок. Она всю жизнь в доме свекрови чувствовала себя гостьей, а сейчас особенно. Раньше Лида приносила зарплату, своего рода оплату за проживание. А сейчас что принесёт? Конечно, свекровь никогда её в этом не попрекнёт, а может даже и не подумает об этом, но Лидия сама будет себя есть поедом. В эту минуту Свете было искренне жаль маму, больше чем отца.
    Обычно Света жалела только себя. Девчонки встречались с парнями, две из группы замуж вышли, Ленка Потапова с пузом ходит, а Света даже ни разу с мальчиком не целовалась, они от неё шарахаются, как чёрт от ладана, одно слово меченая…
А папа плачет, плачет:
    – А жить на что? Горе-то какое!
    – Да разве это горе? – Бабушка от возмущения повысила голос. – Горе это война, смерть близких… А увольнение не горе, тьфу, мелкие неприятности. Руки, ноги, голова на месте, проживём! Вот увидите, завтра решение придёт само.
    И пришло. В институте на лекции Ленка Потапова спросила, чем Светка расстроена. Та выложила ей всё, как на духу. На перемене к Свете подошёл Серёга Тухляков и предложил подрабатывать по утрам на овощной базе, учёба начинается с двух часов, времени навалом.
Серёга обычный деревенский парень, готовый придти каждому на помощь. Он подрабатывал, а деньги отсылал в деревню матери, воспитывающей младших сестрёнок. Отец его поехал на заработки в Москву пять лет назад и пропал. Серёга остался единственным мужиком в семье.
На следующее утро Света стояла у ворот овощной базы, поджидая Серёгу. Так началась их совместная работа. Серёга учил её перебирать мёрзлую картошку, гнилой лук, не на две кучки, а на три, складывая в сторонку вполне пригодные овощи.
    После работы Тамара Владимировна, товаровед базы, разрешала ребятам из гнилья выбирать домой овощи, отлично понимая, что «гнильё» готовят заранее, и закрывая на это глаза. Тяжёлые сумки Светка пёрла домой, а Серёга кормил пол-общежития, в котором жил. Иногда Светке казалось, что между ней и Серегой загорается пламя любви. Серёга грубовато по-мужицки покрикивал на неё, когда она пыталась поднять очередной ящик с овощами, отпихивал в сторону и сам переставлял ящик. Несмотря на тяжеленные авоськи, Серёга стал провожать Свету домой и оставался пить чай с яблочным варением, которое мастерски варила бабушка. Бабушка заговорчески косила глаза на парня, намекая Светке, мол не тушуйся, внучка, хороший парень, домовитый. Ну и что, что не красавчик, с лица воду не пить, зато муж будет хороший… Света не возражала, она сама душой прикипела к Сергею, похорошела даже, и её уже не коробило, когда в троллейбусе какая-нибудь детка спрашивала мать:
    – Мама, мама, а что это у тёти на щёчке?
    – Тише, – отвечала мать, – не хорошо показывать пальчиком. Тётя болеет...
Бабушка Светкиными овощами делилась с подружками, из которых она организовала артель. Они вязали деревенские коврики из старых чулок и колготок, шили лоскутные одеяла, пододеяльники и из  старых воротников настенные коврики для детишек. Ведь лоскутки, кусочки меха, старые чулки, одежда, которую давно не носишь, а выкинуть жалко, кучей хранится у каждой хозяйки. В свою артель бабушка взяла и Лидочку. Лида нарезала нужные лоскутки и полоски из того барахла, которым была завалена квартира. На что ещё может быть годен научный работник, глядящий всю жизнь на мир через окуляр микроскопа?
    Одна из подружек бабушки торговала изделиями «артели» на барахолке. Бизнес процветал, ведь в магазине было ничего не достать, а цены у артели имени бабушки Ани вполне приемлемы.
    По субботам бабушка собирала подружек на «расслабуху». Каждый приносил что мог, они пили чай, обсуждали планы на неделю. Иногда бабушка доставала старую потрескавшеюся гитару, которую Света помнила с детства и, томно закатывая глаза, пела свой любимый романс:

                На Кубе, где под сводом лазурных небес,
                Ты прекрасная дева,
                Цветов королева,
                Грустишь красотой.

Бабушка нежно перебирала дребезжащие гитарные струны, голос проникновенно звучал:

                Качаясь, убаюкала пальма тебя,
                Плеск волны усыпил,
                Утром ветер прибрежный,
                Тебя лаской нежной слегка пробудил.

Когда Светочка была маленькой, эта песня звучала колыбельной в устах бабушки.

                В тепле и неге ты раздумьем полна
                И для любви, словно вся соткана…

    Света смотрела в потолок и никак не могла вспомнить, как дальше. Это мучит её: словно от слов старинного романса зависит её жизнь. 
Тогда Свете хотелось жить на морском берегу, среди пальм. А сейчас, сейчас больше всего на свете хочется вернуть то время, когда её семья была рядом, все были живы, её любили, берегли, беззаветно верили в её достойное будущее.
    Она мотнула головой, стараясь избавиться от назойливых мыслей.
Папа тоже нашёл работу. Он давал частные уроки, готовил к поступлению в институт деток «новых русских», делал за них курсовые и дипломные проекты. Домой, где валялись мешки с лоскутами, коврики и прочие готовые изделия, где стояла текстильная пыль, папа учеников не водил, сам к ним ходил. Платили ему хорошо, лучше чем, когда он работал в научной лаборатории.

                ***
 
    Время шло. Света с отличием защитила диплом, но работу по специальности найти невозможно и она, пропахшая гнилым луком, по-прежнему продолжала вместе с Серёгой работать на овощной базе. Одногруппницы выходили замуж, рожали, разводились, снова выходили. Ленка Потапова опять ходила беременная. Света на свадьбы не ходила, не хотелось, чтобы пьяные парни тыкали пальцем, жалея и насмехаясь:
    – Эй, прокаженная, не хочешь провести со мной ночку? Таких у меня ещё не было. – Хуже, когда её жалели и пытались защитить:
    – Оставь девушку в покое. Видишь, ей и так в жизни не сладко…
Родители Светы депрессировали, не такую будущность они планировали для единственной дочери. Лишь бабушка держала «хвост пистолетом»:
    – Не тушуйся, внучка, ты у меня ещё станешь профессором! Поверь мне, женщине с фамилией Тухлякова легче стать профессором, чем Светлане Розенцвайг, – и она озорно подмигивала внучке. Света краснела и не возражала, а всё ждала, ждала и надеялась, что Серёга откроет ей свои чувства. А он по-прежнему опекал Свету, носил тяжёленные сумки, пил чай с бабушкой и помалкивал.
    Один из отцов папиных недотёп, обещал посодействовать и взять Светлану к себе секретаршей. Но, увидев злосчастное родимое пятно, резко передумал. Другой предприниматель пообещал устроить Свету по специальности. Обещал, обещал…
У семьи тем временем появилась возможность откладывать деньги на «черный день». Он наступил, чёрный день.
    Как всегда папа отправился на урок к одному из своих недорослей. Стоя у кромки дороги, он ждал, когда загорится зеленый свет для пешеходов. Машину, которая его сбила, он не заметил. Смерть выхватила его из толпы, пролетела как пчела, укус, и папы нет. После на окраине города машину нашли. Она числилась в угоне. Кто сидел в то смертоносное мгновение за рулём? Неизвестно, да никто специально и не искал.
    С деловитостью робота и льдом в глазах бабушка организовывала похороны. Во всём ей помогал Сергей. Мама резко постарела, на соболезнования отвечала невпопад. О себе во время похорон Света помнила только то, что, когда папу привезли из морга, она приблизилась к гробу, но по указке бабушки её схватили, поволоки на кухню, задрали рукав и с размаху поставили укол. Укол был очень больной. После этого Света находилась в прострации и всё, что происходило, как бы не имело к ней никакого отношения. Где-то в подсознании она помнила, как мама легла на крышку гроба, не давая опустить гроб в яму. Помнила, как процессия уходила с кладбища, как мама, сорвавшись в места, с криком бросилась обратно и упала, раскинув руки, на рыхлую землю свежей могилы. Её пытались поднять, но бабушка не дала:
    – Позвольте несчастной женщине попрощаться с мужем. – Словно в могиле лежал чужой человек, а не бабушкин сын. Словно только Лидочка имела право на горе, а не Светка, потерявшая отца, и не бабушка Аня, потерявшая сына.
    Окончательно Света очнулась на поминках, когда Серёга перед уходом наклонился к ней, чтобы высказать соболезнования. Автоматически Света подставила щёку, Серёга, увидев перед собой уродливое пятно, не смог сдержать эмоции и отшатнулся. Боль воем вырвалась из недр Светкиной души:
    – Уходи! Убирайся! Не хочу больше тебя видеть! Все убирайтесь! Вон отсюда! – Она вскочила, топала ногами, кричала. Он ушёл.
    Когда она пришла за расчётом на овощную базу, Тамара Владимировна сообщила, что Тухляков тоже уволился и уехал к себе в деревню «Тухлянки». Его старшая сестра вышла замуж, и зять предложил Серёге совместно взять ссуду в банке и открыть фермерской хозяйство.
    Вечером после похорон Света сидела в комнате родителей и успокаивала, как могла, маму, а сама думала, какая она дура набитая, надо было Серёге подставить левую необезображенную щёку, тогда, может быть, он её поцеловал бы. Пусть из жалости, пусть! Потом они бы поженились и она доказала бы ему, что её можно любить. А так Светлана поставила на семейном счастье большой жирный крест.

                ***

    С Серегой Тухляковым Светлана встретилась перед самым отъездом в Израиль. Она не признала его, грязный опустившийся бомж. От него пахло дешёвым алкоголем и помойкой. Он рассказал, что вместе со старшей сестрой и её мужем, открыли молочную ферму. На ссуду, полученную из банка, взяли в аренду и восстановили здание старой колхозной фермы, купили коров, трактор, договорились, что колхоз за оплату ежедневно будет давать бортовую машину, чтобы сдавать молоко на завод. Работали они по двадцать пять часов в сутки, как говорится, на час раньше вставали. Сестра даже не могла завести ребёнка, не до него было. Их непосильный труд увенчался успехом. Колхозники вначале с интересом следили за их работой, споря получится у них что-нибудь или нет, а после того, как ферма стала приносить ощутимый доход, стали называть их кулаками, кровопийцами, проклятыми капиталистами. Это можно было бы пережить, но деревенские стали пакостить: то сено своруют, то забор сломают, а коров разгонят по деревне. Однажды летом на зорьке сестра отправилась кормить новорожденных телят, а у малышей перерезаны горла. Председатель колхоза отказал им в машине и мясо пришлось раздать колхозникам даром. То-то пьянка гуляла по деревне. Пьяный участковый зло погрозил им пальцем:
    – Так вам и надо, нечего жировать за счёт народа.
Председатель всё чаще и чаще отказывал в машине, и фермерам приходилось доить бедных коров прямо на землю. Тогда они сами купили небольшой старенький грузовичок, отремонтировали его и на нём стали отвозить молоко на завод. Это продолжалось недолго, грузовичок сгорел, фермеры сдались. Продали трактор, пустили коров под нож. Денег не хватило погасить ссуду, пришлось за гроши продать материнский дом. Мать померла. Старшая сестра взяла себе младших сестрёнок и переехала жить к свёкрам. Серёга вернулся в город. Работу найти невозможно, а без прописки тем более. Денег на съём квартиры нет, он стал бомжем.
    По-хорошему Светлане привести бы Серёгу домой, помыть, накормить, приютить, глядишь, у них семейная жизнь и наладилась бы, они вместе бы уехали в Израиль. Но в тот момент у Светланы взыграла гордыня, она не могла простить ему, как он отшатнулся от неё  в день папиных похорон.
    Сейчас, лёжа на кровати в запертой комнате и считая часы до смерти, Светлана жалела о своём поступке. За всё надо платить!

                ***

    Но это было значительно позже, а в тот злосчастный вечер после папиных похорон мама сидела рядом с дочкой и скулила как щенок.
    Вдруг из столовой, где бабушка с подругами поминали папу, раздался крик. Вырвав из руки мамы угол юбки, за который та держалась, как за спасательный круг, Света бросилась на крик. Бабушка лежала на полу без движения, широко открытым ртом пытаясь вздохнуть. Вызвали «Скорую», бабушку увезли в больницу с диагнозом инсульт. Полночи Света с мамой провели в больнице. Потом дежурный врач отправил их домой, сказав, что парализованная бабушка долго может находиться в подобном состоянии.
    Ночью во сне мама кричала и Света, без сна бродившая по пустому дому, легла с ней. Мать прижалась к дочери и успокоилась, иногда всхлипывая во сне. Светина голова лежала на папиной подушке, из которой ещё не выветрился его запах, и девушке  казалось, что она маленькая девочка, это она, боясь кошмаров, забралась к родителям в кровать, а папа скоро придёт. Ему, как обычно, пришла в голову гениальная идея, и забыв, что на дворе ночь, он засел при свете ночника за рабочий стол.
    Вспомнив эту страшную ночь Светлана громко застонала. И в тут же минуту услышала стук в дверь и окрик на арабском:
    – Перестань шуметь, уродина, мужа позову! – Света привыкла, что в доме мужа её никто не называет по имени, зовут или «русская», или «уродина» и, как ей казалось, она давно перестала обращать на это внимание.
    Значит сегодня её охраняет Фахда, старшая жена мужа.
У Светы было несколько конвоиров. Самой злой и коварной была Фахда, она ненавидела «уродину» по двум причинам: во-первых потому что русская, во вторых, потому что Светлана родила мужу сына, а сама Фахда была бездетная. По-хорошему муж мог вернуть Фахду отцу, но отец её был уважаемый в поселении человек, и муж оставил её при себе. Тем более у него были ещё жены, не считая «русскую».
    Когда Светлана появилась в доме мужа, она сдружилась с Атифой. Атифа тихая, скромная женщина осталась вдовой. Её муж, младший брат свёкра, погиб во имя Аллаха, «да благословенно его имя». Заботу о его семье взял деверь. И хоть в народе говорят, что «лучше девять деверей, чем золовушка одна», несмотря на уважение к памяти мужа, Атифа чувствовала себя чужой в доме деверя. Это сблизило женщин.
    Серый дом Светиного свёкра стоял посередине большого пустыного двора, ни кустика, ни травинки. Вокруг серые дома сыновей. Сыновей у него было семь, а внуков, кто же их считал, тем более каждый год рождались новые.
    Атифа часто приходила к Светлане, учила её арабскому языку, гуляла с ней по двору. Света боялась гулять одна, племянники и старшие сыновья мужа кричали что-то обидное вслед, а один раз даже запустили камнем и попали в живот, когда Света была беременна Санечкой. Света переживала, вдруг у сына будет такое же уродливое родимое пятно, как у неё. Она слышала есть примета, если попасть беременной тяжёлым предметом в живот, у ребёнка обязательно будет родимое пятно. Наверно мама, будучи беременной, получила удар по животу. Мама над этим смеялась, отрицая, а Света продолжала в это верить. Слава богу у Санечки никакого пятна нет.
    После того, как родился Саня и Светлана окрепла после родов, Атифа сказала ей:
    – Забирай сына и беги отсюда со всех ног. – Куда беги? Вокруг арабские деревни, единственно большой город Дженин. Она не сможет добраться даже до пропускного пункта, чтобы попасть на территорию Израиля. И к кому ей бежать?
    У арабских стен оказывается есть уши, больше Атифа не приходила, а к Свете свекор приставил надсмотрщиц. Это были младшие жёны свёкра, незамужние сёстры Хусейна и ненавистная Фахда.
    Взгляд Светланы снова остановился на паучке. Ей показалось, что он безжизненно повис на своей паутине. Сердце похолодело. На кого она оставит сына? Медленно, чтобы не побеспокоить сына и чтобы не услышала конвоирша, она, держась за спинку, встала на кровати, потянулась и, сжав губы трубочкой, подула на друга. Паучок встрепенулся и возмущённо стал перебирать лапками. Света улыбнулась, прошептала:
    – Ну, слава богу! – и вернулась в исходную позицию. Она долго пыталась восстановить прерванную нить воспоминаний, словно от этого что-нибудь зависит.

                ***

    Деньги, отложенные на чёрный день, заканчивались. Надо было на что-то жить. Артель без бабушки прекратила существование. Мама взялась обучать оставшихся после смерти папы учеников.
    Как-то Света, погрузившись в невесёлые мысли, шла по улице, направляясь к доске объявлений. Мимо неё пронеслась дорогая иномарка, резко затормозила, сдала обратно и остановилась в двух шагах от Светы. Дверь распахнулась, из неё выползла плотная дама и неестественно молодым лицом и закричала:
    – Светка, ты меня не узнаёшь? – Голос знакомый. Света присмотрелась:
    – Галя? Галина Щучкина? – Галка училась со Светой в одном классе. Мать у Гали была товароведом на обувном складе и за итальянские сапоги Света готовила одноклассницу к выпускному экзамену по математике. По остальным предметам Галку готовили сами учителя, изучая с ней по одному экзаменационному билету и подкладывая его в заранее договорённое место. Было время дефицита и всем учителям требовалась красивая и удобная обувь. Лишь Майя Семёновна, учительница математики, была излишне принципиальна. На экзамене по математике Щучкина получила трояк, и так радовалась, что в дополнение к сапогам её мать переслала для Светы белые лодочки к выпускному балу.
    – Узнала, подруга, – обрадовалась Галка, – правда я классно выгляжу, пластическая операция, дорого, но круто!!! А ты как живёшь? Работу искаешь? – Она кивнула на доску объявлений.
    – Ищешь! – автоматически поправила Светлана. Галка не обратила внимание на замечание.
    – У меня есть для тебя работа. Мне нужна гувернантка для детей.
    – Так у меня не педагогическое образование. Я даже не гуманитарий.
    – Да хоть гуманоид. Ты умная, я помню. Кстати, знаешь, кто мой муж? Вовчик Пузорезов! Он второгодником пришёл к нам в класс.
    – И его прямо из школы милиция забрала, говорили он в колонии для малолеток… – удивилась Света.
    – Нет, – радостно возразила Галка, – сразу на зону для настоящих зэков, ему к тому времени уже восемнадцать стукнуло. Он не один раз на второй год оставался! На зоне Вовчик побратался с нужными людьми, теперь полгорода крышует.
    – Что делает? – не поняла Света, но Галка не успела ответить, как из иномарки раздался хныкающий голос:
    – Линочка, ты говорила, что дело варённого яйца не стоит. Мы на «шопинг» опоздаем.
    – Ветка, тащи свою худую задницу к нам, я тебя с дочкой профессора познакомлю.
    – У меня папа не профессор, доктор наук, – возразила Света, но её не услышали. Девушка, которую Галя назвала Веткой, выпорхнула из машины, цокая каблучками, сделала пару кругов вокруг Светланы, прицениваясь и прищёлкнув языком, сказала:
    – Правильно Линочка, эта кикимора подходит. Наш Вовчик на такую не позарится, а то прежних гувернанток за шашни с ним выгнать пришлось. – Светлана слышала, что стало популярно среди «новых хозяев жизни» заводить породистых собак, экзотических животных и гувернанток из учёных семей. Она решила возмутиться и уйти, но работа ей нужна, и смирив гордыню, спросила:
    – Галка, почему девушка называет тебя Линой. А Вета, какое необычное имя. Вета это Виолетта? – Женщины переглянулись, рассмеялись и Вета кокетничая, произнесла:
    – Сейчас не модно носить имена Таня, Галя, Света… Поэтому Галина, это Лина, а Света, Вета. – подхватила Галка.
    – Так мы тёзки? – Но Светлана снова не была услышана.
    – Вот у нас есть косметичка, зовут её Марианна Захаровна…
    – Косметолог, – поправила Светлана.
    – Я и говорю косметичка, а она называет себя Марихуана Зверобоевна, потому что работает только с природными, – Галя наморщила лоб, вспоминая, лицо её осветилось догадкой, и она выдала, – импотентами… – Это уже Света вытерпеть не могла, она заливисто засмеялась. Дамы в недоумении смотрели на неё, перемигиваясь и покручивая пальцами у виска. Глотая остатки смеха, Света выдавила из себя:
    – …ингредиентами...
    – Видишь, – повернулась к Вете Галка, – я тебе говорила, она умная. Кстати, я вас не познакомила. Это, как ты поняла, моя одноклассница, а это, – она показала на Вету, – моя кузина и главная любовница мужа. – И отвечая на немое удивление Светы, пояснила, – Вовчику положено иметь любовницу, но он такой (дальше следовало неприличное слово), что на каждую юбку кидает плодово-ягодные глаза. – Света, которая с трудом успокоилась, снова рассмеялась и сквозь приступы смеха поправила.
    – Плотоядный взгляд.
    – Твоя знакомая ненормальная? – Спросила любовница у жены.
    – Не знаю, – задумалась Галка, – в школе вроде нормальная была.
    – Вот что учение с людями творит.
    – Ага, – согласилась Галка и продолжила. – Хорошо, когда любовница мужа свой человек, ей доверяешь, вместе «шопингом» занимаешься, вместе…
    – Ой, – перебила её Вета, – скоро обед, а мы ещё не шопинговались…
    – Так ты согласна? Платить много буду. – Галка направилась к машине, но её остановил ответ Светы:
    – Подумать надо.
    – Чо думать? Хочешь, я и твоего папашу на работу пристрою. Он тоже умный.
    – Папа умер недавно, – грустно проронила Света. Квадратный мужик стриженый бобриком, выкарабкался из машины, играя мышцами, и открыл дамам дверь. Вета устроилась на заднем сидении, к ней подсела Галина, открыла окно, протянула Светлане визитную карточку.
    – Надумаешь, звякни. – Машина тронулась, проехала пару метров, остановилась. Галя снова высунулась из окна. – В качестве аванса, мы твоему папке поставим памятник из чёрного мрамора. Вовик одному братку такой сделал. На чёрном фасаде силуэт: фас и профиль.
    – Мы хотели из гранита, – задумчиво произнесла Светлана.
    Домой Светлана шла, как в оцепенении, она не могла понять, как можно делить мужа с кем бы то ни было.
    А тут со сколькими женщинами она делит Хусейна? Вернее они с ней. Пару месяцев назад Хусейн взял себе новую жену. Ей уже исполнилось четырнадцать. Светлану на свадьбу не позвали: нечего такую уродку людям показывать. А Света и слова сказать не может, она даже не жена, так наложница, сексуальная рабыня, так ей объяснила одна из незамужних сестёр Хусейна. Они не женаты по шариату, как положено у мусульман, а регистрация в Праге – это спектакль для дурочек.
    Света легла на спину и из бликов, играющих на потолке, стала складывать фантастический орнамент, чтобы успокоиться. На спине лежать тяжело, давит живот и орнамент не складывается. Она повернулась на бок.

                ***

    Когда Света вернулась домой, застала там бабушку, выписавшуюся из больницы. Вопреки предсказанию врача бабушка справилась с болезнью быстро. Врач советовал ей много отдыхать, хорошо питаться... У Светы не осталось выбора, она позвонила Галке, согласилась на предложение.
    На радость и удивление дети Гали и Вовчика оказались сообразительными ребятишками. Света быстро нашла с ними общий язык. Она старалась не обращать внимания на тёмные личности, посещавшие особняк Вовчика, на валявшиеся по утрам в фойе безвкусно обставленного дома тела пьяных; на грубость охранников; на мат-перемат, которым хозяин общался с братками. Она посвятила себя детям, находя удовлетворение в работе. Но иллюзорный рай скоро закончился.
    Как-то в конце дня, закончив занятия, Светлана собралась домой, ей преградил дорогу один из воротил Вовчика:
    – Ей, училка, тебя хозяин требует. – Несмотря на возражения, он втолкнул девушку в полутёмный зал, где гуляли братки.
    – Вот и каракатица, – этими словами встретил её Вовчик, – плачу тысячу баксов тому, кто её при всех оприходует. – Светлана бросилась к выходу, дорогу перегородил один из гостей. К ней подходили подельники Вовчика, осматривали её, крутили так и эдак, словно она скотина какая, а не человек. Желающих не было.
    – Если бы сразу после отсидки… – задумчиво произнёс один из братков, похожий на гориллу, – тогда бы я даром согласился. – Вовик предложил, что сам с ней переспит, если кто даст серьёзную сумму, но с условием, – ей на морду набросить тряпку, а, то у меня не встанет… – рыжий здоровяк предложил Вовчику пять тысяч, но без тряпки. Остальное Светлана помнит как в дурном сне. На ней разорвали платье, повалили на софу, держали руки, ноги. Она билась, как рыба в сетях, но вырваться не могла. У ног её стоял Вовчик и матерился, у него застряла молния на ширинке, он спьяну никак не мог с ней совладать. Вокруг ржали его дружбаны, подзадоривая хозяина. Наконец молния сдалась, Вовчик полез на Светлану. В эту самую минуту в комнату вбежала Вета и завизжала изо всех сил:
    – Линка, эта крокодилица нашего мужа совращает. – Она силой оттащила Вовчика от Светланы и длинными наманекюренными ногтями стала царапать ему лицо. Вовик взвыл и ударил Вету по лицу. Та свалилась на пол. В комнату влетела Галка, с ругательствами набросилась на Свету, вытолкнула её взашей, велев охраннику отвезти училку домой и, крикнув вслед, что увольняет её без выходного пособия.
    Бабушка настояла, чтобы Света написала заявление в милицию. Заявление не приняли, объяснив, что раз её не убили, не изнасиловали, так и говорить не о чём. А то, что у неё синяки по всему телу, так она оступилась в темноте и упала. Они никому не позволят поносить доброе имя почтенного гражданина Пузорезова.
    Тогда первый раз в их семье и прозвучало слово «Израиль».
Уезжали соседи, уезжали бабушкины подружки, уезжали сослуживцы родителей. Подошла очередь семьи Розенцвайг. Лидочка ехать не хотела, как она оставит могилы родителей, мужа. Но бабушка была неумолима:
    – Надо жить не ради могил, а ради будущего Светочки! Неуправляемая, ужасная страна, пока хозяева жизни здесь Пузорезовы. Помнишь, Боренька сказал:
    – Нет у России будущего…
    – А Светочка ещё всем покажет, «где раки зимуют».
Светлана усмехнулась:
    – «Покажет». Сегодня и покажет. О ней будет вещать радио, Люди, не отводя глаз  от экрана телевизора и содрогаясь, будут возмущаться и удивляться:
    – Как она могла, беременная? Ребёнка не пожалела! Она не мать! Она изверг! Она не человек! – И никому в голову не придёт, что её заставили, не оставив выбора.
    Светлана замотала головой, отгоняя кровоточащие мысли, погладила живот, потянулась за очередной успокаивающей таблеткой, но передумала и вернулась к воспоминаниям.

                ***

    Послезавтра отъезд. Продана квартира, роздана бабушкиным подружкам мебель. Кто ж такую купит? Света решила сходить на кладбище, попрощаться с отцом. То, что она увидела, заставило её сердце биться быстро, быстро, то замирать, то снова биться. У папиного памятника на коленях стояла бабушка и причитала:
    – Прости меня, Боренька! Прости, сынок! Прости, что оставляю тебя! – Бабушка гладила гранитный обелиск и не могла успокоиться. Светлане всегда казалось, что бабушка крепка, как этот самый обелиск, оказалось она всю жизнь ошибалась. И Света, и Лидочка уже забыли про бабушкин инсульт.

                ***

    Два года семья Розенцвайг живёт в Израиле. Жизнь снова налаживается. Живут они, как в сказке: Света засыпает под плеск морской волны, пальмы задумчиво качают головами, играя с утренним ветерком. И ничего, что квартирка находится в полуподвальном помещении и перед окнами бачки с мусором, впереди не жизнь, сказка. Света закончила три ступени обучения иврита: разговаривает, неплохо пишет, читает со словарем, поступила на курсы медсестер. После курсов устроится в больницу, будет работать сверхурочно, брать бесчисленные ночные дежурства, накопит деньги, а там два-три года и пластическая операция. Света избавится от злополучного пятна на лице: превратится в «прекрасную деву, цветов королеву», и как в бабушкином романсе станет «блистать красотой», выйдет замуж за самого лучшего мужчину, нарожает детей. Серёга узнает, будет локти грызть, и пусть грызёт.
    Красный диплом Светлана спрятала далеко-далеко, со всех сил стараясь забыть о его существовании.
    Мама с бабушкой работали, не позволив Светлане подрабатывать:
    – Ты главное учись! Мы живём ради твоего будущего. Вот кончишь курсы, устроишься работать, – говаривала бабушка, – в тот самый миг я сяду дома, как старая карга. И вообще работа у меня не тяжёлая, так, одно удовольствие. Надо же мне пройти стажировку, перед тем, как я начну нянчиться с твоими детьми. – Бабушка работала у дочери своей подруги Жанны. Свете казалось, что бабушкины подружки раскиданы не только по всем странам, но и по всем городам, городкам, посёлкам и деревенькам мира. Жанна приехала в Израиль в семидесятых годах, вышла замуж за местного, крепко стоит на ногах. В бабушкины обязанности входило приходить к ним по утрам, будить детей, готовить завтрак, отводить в школу и садик. Жанна любила по утрам поваляться в кровати. После этого она возвращалась, готовила обед, забирала младшего из садика, кормила его обедом, укладывала спать, а сама шла за старшими в школу. На этом кончалась её работа.
    У мамы работа была тяжелее. Мама дома практически не бывала, она жила у столетнего старика, выжившего из ума. Вела его хозяйство, купала его, кормила, выгуливала, выслушивала бредни. Домой мама приезжала раз в месяц на пару дней.
    Как-то вернувшись с занятий Света не нашла на столе горячий обед, вообще никакого обеда не было, бабушка лежала в кровати.
    – Баб Ань, ты плохо себя чувствуешь? – спросила удивленная Света.
    – Что-то приболела я внучка. Главное, Светик, не расстраивайся, это скоро пройдёт. – Света обратила внимание, что бабушка сильно сдала: похудела, серые щёки впали, под глазами круги.
    Врач вынес приговор: рак, последняя стадия. Жить бабушке не более двух месяцев. Бабушку положили в больницу. Света, забыв про курсы, дежурила у неё день и ночь.
В выходные приехала мама. Обсудив ситуацию, они решили что Света продолжит обучение, а мама уволится от старика. Денег пока хватит, а там видно будет, такую работу, как у мамы, найти не проблема.
    Воскресным утром Света снова дежурила у бабушки, а мама поехала уведомить родственников подопечного, что уходит с работы.
    Врачебного обхода в положенный час не было и Света вышла в коридор узнать в чём дело. Ни врачей, ни медперсонала не удалось найти.
    – Как, ты не знаешь в чём дело? – на её вопрос удивлённо ответила ходячая больная, – все медики в приёмном покое. Принимают пострадавших в теракте. Автобус взорвали…
У Светы больно кольнуло под ложечкой: мама…

                ***

    Мама оказалась среди тяжелораненых. Не прожив и двух дней, мама скончалась.
Выйдя из больницы на негнущихся ногах, Света направилась домой. Не дойдя до остановки автобуса, девушка стала медленно оседать на раскаленный асфальт. Крепкие руки подхватили её, помогли дойти до ближайшей скамейки. Света подняла глаза: рядом с ней суетился коричневый от загара худой мужчина с жёсткими чёрными кудрями и пристально разглядывал её карими глазами.
    – Кто? – ожёг он её взглядом.
    – Мама… – Свете показалось, что она вчера видела его, что он следил за ней. Что он делает у больницы? Нет, у неё паранойя, это от горя. Зачем ему следить за ней?
    – А у меня жена. Беременная была. Погибла сразу. По кусочкам собирали…Так было угодно аллаху. – Света ужаснулась, но посочувствовать ему мешала дикая фраза и сильный гортанный акцент. Света горько зарыдала. А мужчина говорил, говорил. Он говорил, что в этих терактах погибают не только евреи, но и арабы, и русские. Жена его Люба, была русская.
    – У меня мама русская, – вставила Света и, помолчав, выдавила из себя, – была…– она снова заплакала.

                ***

    Горе придало бабушке силы, она встала на ноги. Должен же кто-нибудь поддержать внучку в тяжёлую минуту.
    Хусейн, так звали знакомца, договорился о месте захоронении Светиной мамы и своей жены Любы. Трудно в Израиле найти место для могилы не еврею.
    Позже он стал бывать у них чаще, чаще: привозил продукты, вместе со Светой они ездили на родные могилы. Не прошло и месяца, как он сделал Свете предложение, уговаривая её вместе с бабушкой переехать в свою виллу. Не желала Света выходить за него замуж, не лежала у неё душа, но в её-то возрасте и с её внешностью не больно-то покочевряжишься. А тут ещё бабушка:
    – Внученька, у меня силы на исходе. Ничего, что он араб. И среди них встречаются добрые люди, вон как он нам помогает. Между прочим, твои мама и папа тоже были разных национальностей, а как любили друг друга…
    Света согласилась. Они переехали на арабские территории в дом Хусейна, и жила с бабушкой в отдельной комнате. Светлана со страхом и нежеланием ожидала, когда они с Хусейном поедут в Прагу зарегистрировать брак.

                ***

    Самые счастливые дни в своей жизни Света провела в Праге. Ей били знаменитые часы на волшебной Староместкой площади. Свете казалось, что в сумерках должна вылететь ведьма на метле и сделать несколько кругов над остроконечными башнями площади. Она обожала собирать кленовые листья в парке Вышгорода, слушая перезвон колоколов. Прогулки по Златой улочке и старому королевскому дворцу окунали её в мир старины. Рестораны «У Швейка» и «Воевода» баловали национальной кухней. Театры теней и кукол приводили в восторг. Её только разочаровала сама регистрация брака, очередь из желающих соединить свои судьбы, несколько нудных слов и дело сделано, а Света и тут ждала сказку.
    Хусейн скучал, его не волновала окружающая загадочная старина, Светлана старалась этого не замечать, она понимала, что он здесь уже бывал с Любочкой, своей, как она думала, первой женой и, наверно, тоскует по неё, по своему нерождённому ребёнку и трёхлетнему Любиному сыну, оставшемуся сиротой. Света пыталась успокоить мужа, намеревалась стать матерью Любиного мальчика, но холодный насмешливый взгляд мужа, брошенный из-под насупленных бровей пресекал её благие попытки в корне.
    Если этого не считать, всё было просто великолепно, но она до коликов живота боялась наступления темноты и близости с мужем. Ей всегда казалось, что это должна быть сказка, а было больно и противно. Хусейн был груб и бесстыден с ней. Света возмущалась, вспоминая песни, фильмы, книги о любви. Ложь, ложь, во всём ложь!
    Так же пребывание в сказочном городе омрачало беспокойство за бабушку, оставшуюся в доме Хусейна в незнакомой среде. За бабушкой ухаживали его родственники.
Не зря она беспокоилась. Когда они вернулись, выяснилось, что бабушка на второй день после их отъезда скончалась, даже не попрощавшись с любимой внучкой. И Хусейн знал об этом, но ни словом не обмолвился своей молодой жене. На её претензию, он равнодушно бросил:
    – Так было угодно Аллаху.
    Света заперлось в комнате, никого не пускала, тосковала, даже хотела руки на себя наложить… Зря тогда она этого не сделала.
    Так прошла неделя, вторая. Как-то ночью Света проснулась от жуткой тошноты. День ото дня делалось хуже, хуже. Света поняла, что беременна. Тогда Хусейн приставил к ней Атифу. Поначалу Светлана восприняла её в штыки, но скоро они сдружились.
    Хусейн к Светлане не приходил, говоря, что близость может повредить ребёнку, Света радовалась. Токсикоз закончился, она растворилась в радости ожидания рождения ребёнка, печаль от потери близких ей людей отодвинулась на второй план.
    Родился сын. Он наполнил смыслом всю её жизнь. Когда ему исполнилось несколько месяцев, Свету стал по ночам навещать муж. Всё повторилось: близость с нелюбимым была пыткой. Приходил Хусейн не часто, а ей хотелось, чтобы он вовсе не приходил. К тому времени Светлана знала, что она у него не единственная жена, да и не жена вовсе. Жила она как в аду, всё чаще и чаще задумываясь над словами Атифы «…забирай сына и беги отсюда со всех ног», умом понимая, что бежать некуда, но продолжая строить нереальные планы побега.
    Снова беременность, снова токсикоз, только Атифы рядом нет и сына муж забрал…
Свету колотила лихорадка, несмотря на жару, ей было холодно. Она боялась и ненавидела рассвет. Порозовело небо на востоке. Послышалось постукивание посоха, шаркающие шаги свёкра, сопровождаемые твёрдой, решительной поступью мужа. Речитативом засуетилась Фахда. Дверь с шумом распахнулась, Света зажмурила глаза, притворяясь спящей…

                ***

    Мишка торопливым шагом шёл по проезжей части, тяжёлый вещевой мешок бил по спине, лямка от автомата тёрла плечо.
    – Опоздаю, опоздаю, – терзала назойливая мысль. Прошлый раз он опоздал на автобус, добирался на попутках и командир наказал его: не отпустил домой на выходные. – Опоздаю, опоздаю, – он перешёл на трусцу. Бежать тяжело, Мишка перехватил автомат наперевес и прибавил скорость. Сзади раздались гудки, рядом притормозила «Хонда»:
    – Садись, солдат, до остановки подброшу…
Мишка не успел устроиться на заднем сидении, как вот она, остановка:
    – Спасибо большое, – поблагодарил он загорелого шофёра.
    – Не стоит, – крикнул тот, надавив на газ, – сам недавно демобилизовался.
Остановка пестрела защитной формой. Мишка подбежал к ребятам, вытер пот:
    – Фу, чуть не опоздал… – ребята дружно рассмеялись. Мишка недоуменно уставился на них.
    – А я сегодня первый, – улыбнулся Гай, – и каждый кто приходит, говорит:
    – Фу, чуть не опоздал… – все снова засмеялись, громче остальных смеялся сам Мишка. Успокоившись, он достал из вещмешка бутылочку с водой, глотнул, оттянул ворот формы, плеснул вовнутрь. Хорошо. Оглянулся, знакомые всё лица. Мишка с ними встречается каждое воскресное утро, когда они возвращаются из субботнего отпуска в армию. Неподалёку стоят девчонки-пигалицы в солдатской форме. Мишка озорно подмигнул Даниэле. Хороша девчонка, жалко, что у неё уже есть парень. Та покраснела, отвела глаза. Тут он почувствовал чей-то чужой, неуютный взгляд. Миша поглядел правее, на него в упор смотрела беременная женщина в свободном платье и жакете с огромным родимым пятном на пол-лица.
    – Она каждого так осматривает, – прошептал басом Гай. – Я когда подошёл, она уже тут была.
    – Странная, и взгляд у неё дикий, – шёпотом ответил ему Мишка.
    – Не странная, – возразил Офер, – беременная. У беременных свои заморочки. У меня сестра недавно родила, всю беременность, то плакала, то психовала. Родила и стала нормальным человеком, как прежде.
    Подошёл автобус. Ребята и девчонки заходили в уже переполненный солдатами автобус.
    – Давай последними войдём, и так два с половиной часа трястись. – Предложил Офер. Они пристроились в конце шеренги. Мишка оглянулся. Странная женщина провожала взглядом каждого, входящего в автобус.
    – Смотри, дружище, она не садится. Может плохо себя чувствует? – всполошился Мишка.
    – Наверно голова кружится или тошнит, – со знанием дела согласился Офер, – у них это часто бывает, токсикоз называется. И куда она в такую рань? Лежала бы дома под кондиционером, а не шарашилась по жаре. Может ей помощь нужна?
Ребята подошли к беременной:
    – Госпожа, – обратился к ней Офер, – как вы себя чувствуете? – Женщина молчала, пронзительно глядя ему в глаза. – Вам помочь? – Она по-прежнему молчала, не отводя глаз. – Миша, она иврита не знает. Наверно недавно репатриировалась из России. Спроси её на русском…
    – Эй, солдатики, – раздался крик шофёра автобуса, – вы едете или как? У меня нет времени ждать…
    – Девушка, Вам помочь? – Обратился Мишка к беременной. Полным душевной боли взглядом она посмотрела на него и вдруг затопала ногами и закричала что было мочи:
    – Уезжай! Уезжайте!!! Все уезжайте!!! – Мишка отшатнулся от неё. – Вон отсюда!!!
    – Придурошная! Совсем придурошная! – Не выдержал Мишка и запрыгнул в автобус.
    – Беременная… – деловито возразил Офер, поднимаясь по ступенькам вслед за ним. Двери закрылись, автобус тронулся.
    Не успели они проехать и ста метров, как на остановке, где минуту назад стояли мальчишки и девчонки в солдатской форме раздался оглушительный взрыв!