По дороге сна

Всадник заката.

Этот всадник появлялся каждый вечер на закате. Он выезжал из-за облаков на благородном белом коне и опускался на снежную бескрайнюю равнину. У всадника было жестокое лицо, длинные черные волосы и лук за плечом.
Каждый раз он натягивал тетиву этого лука  и безошибочно попадал в сердце каждому, кого встречал по дороге. Это были разные люди. Они жили на этой снежной равнине - их маленькие дома со струйками дыма над трубами виднелись вдалеке.
Когда стрелы вонзались в сердца этим людям, они не падали и не умирали: сначала - на колени, а потом лицом в брильянтовый снег. Они выдерживали  удар с такой легкостью, будто все игра, смеялись или усмехались, смотрели на всадника. Он тоже на них смотрел, абсолютно безразлично, черными как уголь, страшными глазищами, а потом разворачивал коня и  уезжал неспешно в пламенеющий закат.
Так продолжалось несколько дней подряд, и в конце концов мне стало любопытно узнать, что будет со мной, если этот всадник выстрелит в меня. Я буду как те люди: выдерну стрелу из тела и усмехнусь? Я буду бессмертна?
Да-а... Это оказалось неожиданно больно. И слава богу, что стрела вошла не в сердце, а где-то рядом. Я в изумлении и страхе схватилась за нее и дернула с силой. Со стрелой не случилось ничего, а меня охватил новый приступ боли.
Я посмотрела в ничего не выражающие всадниковы черные глазищи. "Ты думала, что это игра?" - прочла я в них. Думала! Потому что собственными глазами видела, как все те, в кого он стрелял уходили отсюда живыми и невредимыми, а я - не могу! Почему? Стрела сломалась надвое и теперь я вообще не смогу ее вынуть!
Всадник развернулся и неспешно поехал прочь.
А я? А как же я? Я останусь здесь, с болью и удивлением открыв, что я не как все.




Так и познакомились
На лесной дороге появились два щенка. Один черненький, побольше, другой – совсем маленький, больше похожий на котенка. Они увидели меня и остановились в нерешительности, а потом повернулись и побежали назад. Испугались. Хотя, что меня бояться? Я в этот раз не была одета во все черное, не звенела цепями на косухе, и палки у меня с собой не было. Но они побежали. А я смотрела на их удаляющиеся фигурки задумчиво. Замечала, как они оборачиваются, останавливаются по очереди и снова бегут.
Как будто леший пытается меня куда-то завести и выбрал этих несмышлёнышей в подручные.
Так или иначе, а я пошла именно за ними. Солнце пробивалось между ветвями деревьев, и они отбрасывали длинные вечерние тени на дорожку. И вдруг всё переменилось в один миг. Щенки исчезли, солнце заслонила мохнатая темная туча, ветер взметнул опавшие листья и закружил их вокруг меня. За спиной раздался скрип сухих веток. «Пойма-али, пойма-али», - произнёс сзади чей-то голос. Я резко обернулась и уставилась на старое сухое дерево. У него было ЛИЦО, глубоко запавшие глазницы и дупло вместо рта, дерево тянуло ко мне жёсткие ветки. Как в русских народных сказках!
«Пойма-али!».
Я отступила в недоумении. Что это, собственно говоря, такое?
Кто-то постучал меня по плечу.
«Нас больше, мы сильнее, мы тебя пойма-али!»
Вокруг меня обступили живые деревья. И каждое тянуло ветки, скрипуче хохотало и качалось не то от ветра, не то для устрашения меня.
- Поймали? А зачем?
«А нам велели! Велели поймать именно тебя! Скрутить, свернуть в бараний рог, доставить дедушке лешему!
- О как! – Я ущипнула себя за кисть руки, чтобы проснуться. Белая полоска на коже сменилась красной, но пробуждения не произошло.
Зато к ногам вдруг упал удивительной красоты старинный меч. И рукоять его, и прямой клинок были созданы как будто для меня.
Но только можно ли его взять?
Когда-то, очень много лет назад, в меня стрелял Всадник на закате, и я думала, что легко вытащу стрелу, ничего не чувствуя при этом.
Смех деревьев стал громче, одно из них ухватило меня за шиворот и оторвало от земли.
«Странные вы, люди, существа. Когда вам даётся шанс, и даже порой не один, кхе-кхе, вы им не пользуетесь. А потом плачетесь, жалуетесь на судьбу, что она с вами НЕ ТАК поступила».
«А нам никто не даёт шанса! Нас либо рубят, либо ломают, а мы терпим и никогда не жалуемся на судьбу, потому что принимаем её как должное и неизбежное!»
«Но сегодня, накануне Дня всех святых, отыграемся на человеке, на глупом, слабом человеке, который ОТКАЗАЛСЯ пользоваться своим шансом чтобы иметь возможность плакать и жаловаться!»
Меч лежал уже в абсолютной недосягаемости, но я об этом не жалела. Слишком очевидная поблажка, а оттого сомнительная. Кто её предоставил? Кто бросил мне его?  И почему не бензопилу сразу, если на то пошло? У меня в кармане есть коробок спичек  и фляжка коньяка. А ещё будильник, резиновая вобла, шлёпанец с кожаными когтями, швейные ножницы, чайное ситечко и аудиокассета, на которой каждый раз разные записи. Давно пора навести в куртке порядок…
- Если вы так хотите, я воспользуюсь своим законным шансом, но не этим, - говорю я, вытаскивая спички и коньяк. – Знаете ли, благородные зелёные друзья, что некоторые из слабых и глупых представителей моего рода из двух вариантов всегда выбирают третий, а при наличии единственного парадного выхода демонстративно покидают помещение через чёрный ход? У меня есть шанс, и его себе предоставляю я, а не НЕКТО ИЗ НИОТКУДА. Гори всё синим пламенем!
Я за секунду открываю флягу, набираю в рот ту самую жидкость, что довольно хорошо воспламеняется, и выпрыскиваю её в «лицо» дерева. И чиркаю спичкой.
Невообразимый гул поднимается вокруг. Конечно, от одной фляжки «коньячку-с» не получится грандиозного пожара и меня в итоге разорвут в клочья.  Я держу зажжённую спичку в руке, не дыша. Время замерло. Гула не слышно, хотя он наличествует… Спичка догорает и обжигает мне пальцы.
- Так из двух вариантов выбирают третий, имея при этом про запас четвёртый, - тихо говорю я им. – У меня есть вторая спичка, она же и последняя!
Шмяк!
Где я?
Господи, я в болоте! Лежу в нём лицом и смотрю  на юрких золотых рыбок, резвящихся у дна… в кристально прозрачной воде! Но в то же время это БОЛОТО!
Осторожно поднимаюсь на колени, боясь обнаружить вместо них рыбий хвост, но нет, всё на месте. Встаю. Болото грязное, поросшее тиной, откуда там золотые рыбки? Любопытства ради ещё раз наклоняюсь в тёмную воду. Конечно, нет никаких рыбок. Темно и мутно.
- Что ты там ищешь, красна девица? В трясину не боишься провалиться?  Иди, обогрейся у костра, как-никак ноябрь месяц, здесь у нас, в лесу, первый снег даже не растаял!
- Что? – я подскакиваю. Метрах в пятидесяти от меня мирно горит небольшой костерок, рядом с которым, обхватив руками колени, на земле сидит ОН. Леший…
- Обогрейся, говорю, у костра. Холодно в ноябре почти в чём мать родила в болоте сидеть.
Еще раз «ЧТО?!» В чём мать родила? Мать меня родила не в рыболовной сети, которую сплошняком оплели водоросли! И вообще, эта девица, руку которой я сейчас поднесла к своему лицу, чтобы придирчиво рассмотреть, это не я! Это не мои руки… не мой рост… не моё телосложение, в конце концов! Она выше, статнее, и чёрт знает ещё чем краше меня… НО ЭТО НЕ Я!
И верните мне меня немедленно! Я не хочу быть сей знойной дивой!
- А что делать, - философски замечает леший. – В этом лесу всё мое. Всё меняется так, как я хочу. Природа, погода, даже время суток!
- Я не отношусь ни к одному из трёх перечисленных, - я уже вылезла из болота и зигзагами приближаюсь к костру. Еще одно заманчивое предложение. Обогреться. Рядом с этой нечистью…
- Да. Но ты мне не нравишься.
- Да-а? – Я с размаху усаживаюсь рядом и, пользуясь преимуществом нового облика, могучей рукой опасно обнимаю дедулю за шею. – И чем же?
- Например, корнями.
Что происходит с моими ногами? Медленно опускаю взгляд на ступни. О ужас! Они врастают в землю…
Леший весело хихикает. Не так, как деревья. Хуже…
- Какими корнями?! Вер… верни мне ноги! Я не выбирала эти корни! Мне они тоже не нравятся! Верни ноги, а то придушу ведь!
- И правда. Руки-то у тебя свободны, ветвей пока нет…
Жуткое врастание ног в землю прекращается. Пальцы обретают способность шевелиться и непроизвольно пытаются сложиться в fuck.
- Ещё мне ветвей не хватало!
- Зря так говоришь. Ветви – основа жизни. На них вырастают листочки, которые дают кислород. Без кислорода невозможно дышать, а значит, жить.
Фотосинтез. Что-то мы такое в школе проходили. Светлая фаза, тёмная фаза…
- Я не дерево! У меня не может быть ветвей с листочками! – Возражаю я старикану.
- Не образно мыслишь. У людей тоже есть ветви с листочками, дарящие жизнь.
- Дед, да ты философ, блин!
Нет, не так должно быть в сказке. Не употребляется в сказках это слово. Но у меня оно употребилось, уж простите…
- Ты меч-то почему не подняла? – потягиваясь и прижимая уши, спросил меня кот. Дикий полосатый камышовый кот, появившийся из ниоткуда и занявший место моего недавнего собеседника. А был ли леший? Ах, да. Он же волен в лесу всё изменять и сам изменяться тоже.
- А зачем? Нужно было сбросить мне сразу бензопилу или топор, на худой конец. А меч – это благородное оружие. И вообще, я что, сумасшедшая, ДРАТЬСЯ С ДЕРЕВЬЯМИ?
- Но ведь это были необычные деревья! – Мурлыкнул кот, и его круглые зрачки вытянулись  в две узкие полоски, как будто по глазам ему резко ударил свет.  – Это были деревья, РЕШИВШИЕ ВЫРАЗИТЬ СВОЁ МНЕНИЕ!
- Очень мило… Они его выразили…
- Но мечом ты могла бы воспользоваться. Ты же так любишь оружие. Ничто не способно так сливаться с рукой, как рукоять меча или ножа… Ничто так не греет и не бодрит.
Я отодвигаюсь от кота, трясу головой. Его мягкие интонации завораживают.
- Слушай, леший, да ты маньяк-убийца!
Он в ответ хихикает.
- Нет. Я только проверяю, что от чего больше зависит: человек от природы или природа от человека. Пока что я выяснил, что человек зависит от природы человека, но пытается влиять на природу, даже тогда, когда она сопротивляется.
- Какая глупость! Сопротивляться урагану или наводнению… - усмехаюсь я.
Урагану?! Эй, кот! Леший, или кто ты есть? Куда ты исчез? Почему так зашумели верхушки деревьев? Они всё сильнее гнутся и скрипят. Про себя я вообще промолчу. Потому что в данный момент стою на четвереньках и пытаюсь слиться с землёй. Ну да, согласна, это своего рода сопротивление. Я с места не сдвинусь, только если… не начнёт разливаться болото. А оно начинает. Я и не думала, что оно настолько полноводное. Наверное, внутри болота мощный гейзер. Какие волны…
Что я там говорила про третий из двух вариантов? Я могу сейчас на выбор уплыть или улететь. Но по любому я разобьюсь. Поэтому, не мудрствуя лукаво, я достаю будильник и швыряю его в ближайшую гнущуюся от ветра сосну. Раздаётся пронзительный звонок.
«Доброе утро, последний герой», - гласят серебристо-перламутровые каллиграфические буквы на потолке. «ТАКИМ способом с природой ещё никто не боролся. Мы даже не договорили о ветвях с листочками и о роли кислорода в жизни «глупых людишек», «милых зверушек» и пр. (Клянусь, «и пр.» было именно в таком сокращении), а также о таких важных вещах, как война и мир, но без участия Льва Николаевича Толстого. Но ты ведь еще придешь…»
Завершали послание огромные нарисованные кошачьи глаза, в которых место зрачков занимали два вертикально поставленных меча…

Я иду по темной улице домой. Дорога безлюдна, фонари тусклы. Они со скрипом раскачиваются на столбах, и кроме этого скрипа в ночи больше ни звука. Я люблю ночь. Я люблю темные улицы. Они принадлежат мне, и все, что они скрывают в своих закоулках, тоже мне принадлежит. За спиной   черный плащ, в ботинках – стальной стакан. Как при таком раскладе мне не быть Повелительницей Уличной Ночи?
Позади шуршит шинами автомобиль. Фары светят мне в спину. Как они смеют нарушать величие безмолвной ночи, эти незадачливые ездоки, своим дурацким шорохом шин и искусственным светом фар? Не обратить на них внимания, позволить ехать дальше? Ну нет! Я проучу их! Я развернусь и прыгну им на бампер, и ласково улыбнусь в лобовое стекло, обнажив острые клыки. То-то будет весело!
Я останавливаюсь и медленно оборачиваюсь к машине. Я успеваю разглядеть в салоне нескольких человек прежде, чем чья-то холодная жесткая рука ложится мне на плечо.
«Привет. Я – Страх,   шелестит в ухо голос. – Нет, не смотри за спину. ТАМ ты меня не увидишь. Я   прямо перед тобой. Если говорить проще, я в салоне автомобиля. Возьми зеркальце».
Теперь я отражаюсь в чьих-то зеленых глазах… милая блондиночка в легком сарафане и босиком. О боже…
Страх зловредно хихикает и рыбкой ныряет в темя. Теперь ОН будет управлять моими действиями. «Бегом отсюда! Бегом от этой машины! Ты с ума сошла – гулять по ночам в таком виде?!» И я пускаюсь в бегство. А машина – за мной. Это, наверное, маньяки. Если они меня догонят, будет плохо!
Поминутно оглядываясь, я несусь босиком по колдобинам и ухабам. Так становятся олимпийскими чемпионами… Они НЕ ДОЛЖНЫ меня догнать! И пусть дыхания уже не хватает, ноги в крови и хочется свалиться навзничь и никогда больше не вставать, они НЕ ДОЛЖНЫ меня догнать! И как это, оказывается, страшно – бояться тех, кто может оказаться сильнее! Я как-то раньше об этом и не задумывалась… Но этот сарафан, эти легкомысленные белые волосы…
Я, а следом за мной и машина, врываемся в новый день. Ночь позади, над головой палит солнце, и у меня еще есть силы бежать. Впереди дивной красоты мост через реку, выгнутый дугой, переливающийся всеми цветами радуги. А река под мостом – широкая, серебристая, с изумрудными зарослями камышей вдоль берега. Я ныряю с моста в реку. Вода обнимает меня как родную дочь, тепло и ласково, и я чувствую, что вместо раненых ног у меня русалочий хвост, а блондинистые локоны стали изумрудными. Вот теперь я оторвусь от погони, ха-ха! Вот теперь…
Но что это? Один из преследующих выходит из машины и ныряет следом за мной, и рассекает водную гладь со скоростью катамарана, пытаясь меня догнать. И зачем я им теперь? Я же стала русалкой! Вернее, я всегда ей была и жила в этой реке, в ее серебристых теплых водах. В детстве играла в прятки с водяными в камышах. Было дело, да. А еще у нас здесь никогда не было ночи. Только солнечные дни и лиловые вечера, которые сменяли друг друга много лет и веков. И зимы никогда не было.
Это – Река Жизни. Здесь не должно быть погонь, и Страху здесь тоже не место. Но тогда что гонит меня вперед? Река! Ты же мне мать. Помоги мне!
Я рассекаю воду все быстрее, и течение помогает мне. Боковым зрением замечаю, как быстро проносятся мимо изумрудные камыши. Солнечный диск катится по небу следом за мной, как провожатый. Меня невозможно догнать.
Но он – преследователь – приближается…
Внезапно я останавливаюсь. Зачем бежать? От кого спасаться? Ведь все ТАК, КАК ДОЛЖНО БЫТЬ!.. Я дома… Мой дом – эта серебристая река, травы, небо и солнце. И я никого ДОМА не боюсь. Ни-ко-го… Глаза застилает розовый туман.
Теперь преследователь совсем рядом. На расстоянии вытянутой руки… Достаточно протянуть ее – и русалка уже никуда не денется. Пойдет, как миленькая, на ухУ…
Я вглядываюсь в лицо преследователя. А ведь я его знаю. Причем знаю много-много жизней. А откуда, неизвестно… Но это не меняет дела. А дело важное. Оч-чень…
Розовый туман, который вижу только я, сворачивается в выразительный знак вопроса и зависает под солнечным диском.
  Я сдаюсь,   говорю я преследователю, КОТОРОГО ЗНАЮ. – Потому что не от всего в этом мире можно спастись. Если ты хочешь убить меня – убей. Если можешь отпустить – отпусти с миром… Но лучше ОСТАНЬСЯ со мной навсегда…

  Показ окончен, спасибо за внимание! – Дикий Кот дважды хлопает в ладоши, видение сворачивается в свиток пергамента и с легким хлопком разлетается на разноцветные конфетти. Вокруг снова лес из живых деревьев, которые что-то неторопливо обсуждают, не обращая на меня никакого внимания. Я сижу на пеньке в позе лотоса и ошалело хлопаю глазами.


  Что это было?
  Это был видеоролик в защиту любви и мира, - Кот выразительно смотрит на меня поверх круглых очков. – А теперь будет ролик о войне!

  Готовься к смерти! – темная фигура без лица, закутанная в черные одежды, поднимает надо мной тяжелый двуручный меч. Я отскакиваю в сторону, разматывая на ходу стальную цепь, и в следующую минуту уже цепляю меч за рукоять и со всей силы дергаю к себе. Рука противника разжимается, оружие гремит по холодным камням.
  Тебе что от меня нужно?
Фигура в ответ разражается громоподобным хохотом и подмигивает мне огненно-красным глазом.
  Мы с тобой знакомы. Я – Страх. Со мной ты сейчас справилась. Но нас много. И от нас еще никто не уходил. Живым… Ха-ха!
  От вас? Это от кого?
  От Чувств-с!
А дальше я оказываюсь в чистом поле. Да, вот так, ни с того ни с сего – раз – и оказываюсь там. Под ногами – ледяная корка, над головой – яркие звёзды, луна отбрасывает длинную полосу света, указывая какой-то произвольный путь вперед. Произвольный – потому что дороги, тропинки или чего там еще – просто нет. Только корка наста.
«Посмотри, как блестят бриллиантовые дороги,
Послушай, как хрустят бриллиантовые дороги.
Смотри, какие следы оставляют на них боги.
Чтоб идти вслед за ними нужны золотые ноги…» (с)
Мне надо идти по этой лунной тропинке. Хотя она ведет… в никуда? У ледяного поля нет границ. Нигде не видать привычной кромки леса, которую так хочется увидеть, чтобы эта «взлетная полоса» приобрела первоначальный смысл. Если есть широкое поле, должна быть кромка леса! Или далекие деревенские домишки, призывно пускающие белый дым из трубы.
Но ничего этого нет.
«Парят над нами, парят, помрачая рассудок
Бриллиантовые дороги в темное время суток…» (с)
Я пойду по лунной дорожке. Вот, смотри, кто меня сюда забросил – я иду! И даже не оскальзываюсь. И рука лежит на рукояти меча – если кто на меня набросится вдруг – мало не покажется! Хотя, я больше жду дружеской встречи. Я жду того, кто догонит меня и задаст резонный вопрос: «Куда, зачем ты идешь? Вернись обратно!»
Ведь, действительно,   куда я иду? Вперед! А зачем? Потому что мне нужно знать, где заканчивается поле. …А оно заканчивается?..
Пока длится эта ночь, есть время подумать над смыслом бытия, не сбавляя шага. А дальше, когда рассветет, я увижу границы поля и сориентируюсь.
Песочные часы медленно переворачиваются.
Песочные часы дважды переворачиваются с интервалом в несколько минут.
Песочные часы вертятся как сумасшедшие 12 раз, 24 раза, 36 раз…
Ночь длится сутки с половиной. Она полярная, я поняла…
Меч надо бросить. Он слишком тяжелый для меня. Себя бы до куда-нибудь доволочь…
«Да, брось лишний груз, - проникновенно шепчет мне кто-то в ухо, и я вздрагиваю. Когда меня догнали? О, мил человек, укажите мне дорогу!
«Брось лишний груз, а потом приляг и отдохни».
  Что? Прилечь и отдохнуть? На ледяную корку? Спасибо за совет. Это ты у меня сейчас приляжешь!
С силой я извлекаю меч из ножен и занимаю оборонительную позицию. Передо мной опять стоит черная фигура без лица, как та, первая. Какое-то из «чувств-с».
«Да, я твое чувство,   подтверждает она. «Может, ты хочешь, чтобы я тебе представилось?»
  Сделай милость. Хотя, я думаю, что ты – Отчаяние. Ты появилось, когда я начала терять надежду.
Фигура победоносно смеется, раскинув руки и задрав голову вверх. Ей-богу, сейчас я ей так врежу… И-и-на!
Отчаяние отбивает мой выпад массивной дубиной и я едва удерживаюсь на ногах. Затем оно начинает жесткое наступление. Я уворачиваюсь: отступаю, отклоняюсь, приседаю, об отражении ударов уже не может быть и речи. Почему-то… Наконец я оказываюсь на спине, и Отчаяние ставит мне на грудь ногу в тяжёлом сапоге.
«Знаешь, вообще-то я здесь не в одиночку. У меня есть сообщник. Хотя мы с ним так непохожи,   сообщает оно мне.
Я молчу. Я ни слова не скажу. Потому что теперь любое мое слово будет криком… Отчаяния! Оно наступает ногой чуть сильнее… и мне вдруг становится тепло-тепло. Я вдруг вижу себя на ТОЙ реке… Где я спасалась от погони… Когда сознание застилал розовый туман… Когда меня догнал тот, кого… СТОП. КАКОЙ СООБЩНИК?!
Я с силой сбрасываю с себя ногу Отчаяния, перекатываюсь и резко вскакиваю.
  Твой сообщник – Забвение!
Две фигуры обмениваются взглядами из-под капюшонов и вежливо аплодируют несколько раз.
«Да. Когда мы работаем в паре, мы практически непреодолимы».
  Я заметила. Поэтому я не буду с вами драться.
«О-о? – мне показалось, или в их общем голосе промелькнуло беспокойство. «А что же ты будешь делать?»
  Я побегу искать утро. Не думаю, что я одна брожу по этому полю под вашим руководством. Правда? А солнце все поставит на свои места!
Воткнув меч по самую рукоять в наст, я становлюсь на короткие деревянные лыжи, откланиваюсь и с воплем победителя срываюсь с места.
Сзади что-то хлопает и разлетается на конфетти. «Чувства-с», наверное.


Нет ничего загадочнее зеленого цвета… Нет ничего притягательнее жидкости изумрудного цвета, которая плещется в большом пузатом бокале на моем столе. Я сижу, положив подбородок на согнутые в локтях руки, и смотрю на эту завораживающую зелень. Сейчас я возьму этот бокал и осушу до дна. Что будет?
Нет, это не яд. Мелко мыслите. Яд, может, и дарит короткий миг забвения, который гаснет, не успев вспыхнуть, и открывает вход в черную дыру. Только для меня куда интереснее то состояние, когда чердак поплывет перед глазами, краски сгустятся и обретут магический смысл, а зеркала заговорят и откроют таинственный полог над входом в свой мир…
Я, знаете ли, занимаюсь зельеварением. На чердаке старинного готического дома. Всё это просторное сумрачное помещение принадлежит сухим травам и древним фолиантам, а еще одеялам и шкурам диких животных. И конечно, зеркалам, которые показывают мне отражение только когда им вздумается. Когда комната плывет перед глазами, например…
Вот и сейчас – я возьму бокал с изумрудным зельем, которое вопреки всему варила не я сама, а которое забросила в мое окно серебристая летучая мышь,   и комната поплывет перед глазами.
И тогда я увижу…
«Они нас боятся… Конечно, совершенно зря…»
«Почему это зря?»
«Потому что мы хоть и страшные повелители ночи, но безобидные».
«Мы безобидные?! Кто тебе это сказал? Да мы!..»
«Тише, тише. Смотри под ноги»,   я вовремя хватаю своего спутника, хорошо принявшего на грудь, за рукав, не давая запнуться о древесный корень и завалиться в мокрые кусты.
Мы идем по ночному лесу, орем песни, распугивая встречных вурдалаков и припозднившихся собаковыгульщиков. Я абсолютно не знаю своего спутника. Вернее, знаю только имя. И то, что в данный момент он пьяный в стельку, ругается на каждом шагу как сапожник и его мотает из стороны в сторону как байдарку в шторм.
Не самая лучшая компания. Но я подставляю ему плечо и рассказываю разный вздор в перерывах между его несвязными воплями и нашим совместным «хоровым пением».
У нас есть общее. Мы – варвары 21 века. Повелители тьмы…
«Ты – настоящая! – заявляет он мне. – Я видел многих НАСТОЯЩИХ на вид и фальшивых изнутри… А ты – наоборот. Но – настоящая…
Я… ик! Скоро вернусь. Очень скоро…»
«Для начала уйди,   резонно замечаю я, «как иначе ты вернешься?»
Он кивает, и довольно изящно откланявшись (для своего похмельного состояния) закрывает дверь с другой стороны…
Аривидерчи, амиго.
В следующую нашу встречу ты выбрасываешь меня в окно. Просто берешь – и выбрасываешь. И я медленно падаю, рассекая облака, наблюдая постепенное приближение похожей на школьный план местности земли. И не за что ухватиться.
Теперь, конечно, ты можешь с полным правом заявить:
«Я знал одну женщину, она всегда выходила в окно.
В доме было десять тысяч дверей, но она выходила в окно.
Она разбивалась насмерть, но ей было все равно». (с)
Только я не разобьюсь вопреки твоему ожиданию. Потому что я – НАСТОЯЩАЯ и потому, что не найдя страховки в воздухе, я нахожу её под землей в колодце. Это толстая железная цепь. И я смогу выбраться по ней наверх.
Тогда я посмотрю на те облака, мои или наши, уж не знаю, и покажу им (надеюсь, что ты видишь) выразительный кукиш.
Вот так…
Зеркала закрываются, комната замедляет круговорот вокруг своей оси и, встряхнув головой, я отодвигаю подальше пустой бокал и встаю.
Это видение – то, что было на самом деле. Я выучила его наизусть, и мне уже все равно. Но все же… я не могу понять. Зачем ты выбросил меня в окно?


  Ты всё тут квасишь? – голос Кота-Лешего раздается в моем сознании совершенно неожиданно, и, встряхнув головой, я обнаруживаю себя проснувшейся за тем же дубовым столом, но вместо хрустального бокала рядом почему-то стоит пустая бутылка из-под… керосина…
  А?
  Я спрашиваю, ты все тут квасишь? – янтарные глаза сощуриваются, принимая форму узких щелочек. Нет, всё-таки коты – инопланетяне. Ещё когда я была ОБЫЧНОЙ, я это заметила. Если бы не их биологическая сущность, из-за которой их, как и нас, людей, собственно, относят к животным, я бы сказала, что они – воплощенные духи. Загадочные, непонятные… Впрочем, этот, сидящий напротив меня,   никакой не кот, а настоящий леший. Или нет? Да ЛЕШИЙ ЗНАЕТ, КТО ОН!
  Я не квасю… то есть, не квашу. Я – переживаю! – важно заявляю я с известной долей обиды в голосе.
  Разве? – он со вкусом зевает, потягивается. – Ты, милая моя, не переЖИваешь. Ты переЖЕВЫваешь!
  Чего-чего? – я прикладываю руку к виску, пытаясь определить, болит ли моя голова.
  Ты ПЕРЕЖЕВЫВАЕШЬ свое незабвенное прошлое. Те волшебные моменты, когда тебя ВЫБРАСЫВАЛИ откуда-нибудь, например.
За окном неожиданно громыхает так, что пустая бутылка опрокидывается со стола, комната на миг освещается резкой вспышкой молнии. Начинается гроза.
  Понимаешь, ДРУГ… Когда тебя все кому не лень постоянно выбрасывают в окно, довольно сложно это, как ты говоришь, не переЖЕВЫвать! – я смахиваю кота со стола каким-то очень жестким движением…
…И оказываюсь на крыше высотного дома сидящей в позе лотоса… под проливным дождем. «Если в крышу ударит молния…   думаю я в первые несколько мгновений,   никакой выброс из окна не произведет на меня ТАКОГО эффекта, как электрический разряд!» Тем более что КРЫША ВЫШЕ любых ОКОН. Крыша – всему завершение. Особенно с суффиксом «КА».
Значит, я буду сидеть здесь пока не закончится гроза, молча злорадствовать над теми, кто наблюдает ее ЗА ОКНАМИ и смотреть, как между деревьями в липовой аллее танцует какая-то фея в голубом сарафане, тонкая, босоногая, с волосами цвета вечернего неба. Она появилась там, как только сверкнула первая молния, и начала танцевать слегка несмело, как будто боясь, что погода повернет в ясную и ей вновь придется прятаться где-то среди густых ветвей, но постепенно, движение за движением, ее танец обретал стихийную раскованность, так же высвобождаясь от всего лишнего, как высвобождалась сама стихия. Стихия грозы…
Интересно, стихией ЧЕГО был Всадник На Закате?
  Ну ты сама догадайся,   вздыхает Леший, который сидит рядом в своем истинном некошачьем обличии, держа над головой гигантский мухомор. Со мной он этим своеобразным зонтом, конечно, не делится. – Что такое ЗАКАТ? Только красивое небо?
  Они похожи,   замечаю я, кивая на босоногую танцующую фею.
 Конечно. Они оба – духи. Духи без вопросов, запросов и побуждений.
  Что это значит?
  Это значит, что Он может ВСЕГДА выезжать со своим луком, Она – танцевать под дождем. И больше им ничего не нужно. Ты не сможешь ни того, ни другого, крошка. Потому что у тебя слишком много нерешенных проблем. Как у всех людей. А духи живут ПРОСТО ТАК…
  В смысле? – я позволяю себе недоверчиво усмехнуться, отчего на какой-то миг ливень перестает казаться ласковым и промозглый холод пробирает до костей.
  В смысле, что духи никогда не задаются глупыми вопросами на тему «Как дальше жить», «что со мной будет, если я сделаю так, а не эдак», «нужен ли я кому-то или только ЛЕШЕМУ сдался» и так далее. Они не строят планов на будущее. Как видишь, без вопросов, запросов и побуждений. Поэтому духи живут вечно…
И все-таки как она танцует! Легкая, изящная, босоногая… ДУША грозы с фиолетовыми кудрями, какие завораживающие пируэты выписывает она в аллее, периодически исчезая за сплошной стеной дождя и появляясь вновь. А лужи рядом с ней превращаются в высокие пенные фонтаны…
Да, мы, люди с вопросами, запросами и побуждениями ТАК никогда не сможем. Нам не дано этой мудрости – понять, как можно жить ТАК. Стихия и вечность… Вот блин! (ах да, в сказках это слово не употребляется)


Стриптиз на виселице
- Ну вот, ты опять загрустила, крошка,   вздыхает рядом Леший. – Давай, я отправлю тебя поразвлечься. Туда, где ты сможешь приблизиться к своим ненаглядным духам. Вставай!
Я, товарищи мои, встаю. И он тоже. Хватает меня за шиворот и сбрасывает с крыши.
Ма-ама!!! Так я точно приближусь к духам.
Но земли я не достигаю. Потому как по пути туда на меня набрасываются две тяжеленные железные цепи, смыкаются вокруг запястий и утаскивают в некий виртуальный каземат, где я оказываюсь прикованной к холодной и мокрой каменной стене. Впрочем, каземат вполне реальный. Судя по моим ощущениям. По тому, что мне очень жутко. По тому, как я смотрю на маленькое окно на противоположной стене под потолком и тянусь к нему с сумрачной надеждой удрать, просочиться сквозь решетку. Но цепи меня не пускают.
И вдруг с тяжёлым металлическим скрипом открывается дверь. И входят четыре инквизитора. Ну, как положено: в тёмном, по горло застегнутые на все пуговицы и с такой осанкой, будто проглотили сельскохозяйственную тяпку. И лица у них добрые, как у гестаповских овчарок.
  На казнь! – извещает меня Главный и собственноручно отпирает замки на моих кандалах. Почему-то это известие меня не удивляет. Конечно, на казнь. А куда еще меня могут ИЗ ТАКОЙ темницы отвести эти милые ребята?
Меня казнят как ведьму за то, что я занималась предсказаниями, снятием сглаза… и с уха… и мануальной терапией. Всё это очень опасно для общества… Которое в лице моей лучшей подруги сдало меня инквизиции, чтобы отбить моего возлюбленного.
Кстати, как его зовут?
И её как зовут?
А главное, как зовут МЕНЯ?!
  Подождите! – протестую я. – Это всё неправильно! Вы казните не ту, кого надо! Вернее, ТУ казнить тоже не надо, потому что она не ведьма, а меня не надо, потому что я не она!
Инквизиторы не слушают. Наверное, они привыкли к подобным сценам. Они подталкивают меня к выходу.
  Да вы приглядитесь! Мы с ней даже не похожи! Она в полтора раза выше и на пять тонов смуглее! Ой… - последнее восклицание относится к увиденному впереди силуэту виселицы с петлей. Она неумолимо приближается к нам. Или мы к ней, мимо гудящей массы средневекового народа, собравшегося по обе стороны от мостовой, по которой меня ведут. Средневековый народ пытается попасть по мне тухлыми помидорами, как будто я плохая актриса на сцене.
На помосте с виселицей меня поджидает палач-фантомас. Он прячет под маской лицо, потому что ему стыдно (скорее всего) и держит руки скрещенными на груди, чтобы казаться бесстрастным.
  Привет, - говорю я ему. – Ты-то хоть видишь, что это ошибка? Я вообще из другого века! И из другой страны. У нас смертная казнь запрещена!
В ответ он заботливо интересуется:
  Шею намылить?
Я аж поперхнулась.
  Не надо… Ты же не думаешь, что я всерьез собираюсь тут болтаться!
Палач пожимает плечами.
  Ты ведешь странные речи. ЗДЕСЬ обычно ТАК не разговаривают. Здесь вообще не принято разговаривать, - он подталкивает меня к лестнице под самой петлей.
Я начинаю суетливо оглядываться по сторонам, всматриваться в толпу в поисках хоть одного сочувствующего лица. Ни-че-го. Все меня ненавидят. Все хотят, чтобы меня вздернули. Вернее, не меня, а ту девицу, с которой поменял меня местами друг мой Леший. Одна сучка в красном чепчике, стоящая к помосту ближе всех, - та вообще пакостно ухмыляется. Понятно, это – «подруга».
  Подождите! А последнее желание? – отчаянно восклицаю я и поворачиваюсь к инквизиторам. – Как здесь с последним желанием, а?
  Что ты хочешь? – сухо интересуется Главный.
  Если честно, то жить. Но поскольку у вас такое желание не прокатит, то я хочу музыку.
  За чем же дело стало? Барабанщики давно готовы!
  Не такую! – я даже топаю ногой. – Да убери ты, наконец, свои клешни! (это палачу) Я хочу медленную музыку. Медленную, романтичную.
Инквизитор меня не понимает. Его узкая рожа почему-то вытягивается в длину. Наверное, ему не приходилось сталкиваться с такой богатой фантазией у приговоренных. Тогда, мысленно махнув на него рукой, я обращаюсь к толпе:
  Среди вас, люди, пришедшие посмотреть, как я буду болтаться на этой чертовой виселице, есть ли музыканты? Сыграйте мне что-нибудь медленное и романтичное.
Как ни странно, музыканты среди толпы находятся и мне откликаются. Один играет на лютне, другой на скрипке.
  А вы, - говорю я барабанщикам, - отбивайте не дробь свою, осточертевшую и вам, и мне, а попадайте в их ритм.
И-и… Поехали!
Вы поверите – они заиграли разом так слаженно и красиво, что уверенность моя в том, что в петле мне сегодня не болтаться, окрепла, как цемент. Виселица даже начинает приобретать в моих глазах привлекательные очертания, на ней появляются цветочные гирлянды.
Точным ударом ноги отпихнув лестницу, я приближаюсь к виселице, обнимаю ее и…
Как там поет Наутилус?
«Они любят стриптиз,
Они получат стриптиз»?
Именно так все и было.
Разве что стриптиз был немного нетрадиционным: покружившись вкруг столба, я медленно приближаюсь к палачу, и мягко ухватив за ворот «спецовки», томно рычу на ухо:
  Снимай же маску, милашка!
Одновременно я срываю с его лица эту маску.
  Сними же перчатки. Брось их толпе! Ты – звезда супервеличины!
Когда перчатки летят в толпу вместе с маской, я, обняв палача как родного брата, ласково вопрошаю:
  Ты чувствуешь популярность? Послушай, как приветствует тебя народ!
Здесь я не совру, народу действительно нравится представление. Он свистит, притопывает и прихлопывает, требуя «продолжения банкета».
Еще бы…
А музыка играет все более страстную мелодию. В конце концов палач раздевается совсем и сам прыгает в толпу на вытянутые руки благодарных зрителей. Кто-то из инквизиторов орет: «Прекратить безобразие!», и я показываю ему фак…
В виселицу с размаха врезается дребезжащий будильник, и она ломается пополам.
Финита ля комедия…
Я потягиваюсь в гамаке у себя на чердаке. На потолке сияет новая серебряная надпись: «А ТЫ ЗНАЕШЬ, СМУГЛОЙ ВЕДЬМОЧКЕ ОЧЕНЬ ПОНРАВИЛОСЬ НАБЛЮДАТЬ С КРЫШИ СВОЮ КАЗНЬ! ОНА СКАЗАЛА, ЧТО ТОЖЕ ХОТЕЛА БЫ СТАТЬ ТАКИМ ДУХОМ, КАК ТЫ!» И внизу – отпечаток кошачьей лапы.
Продолжение следует…


Настасья
Горевала в тоске Настасья, обливала себя слезами…
Бр-р… Меньше надо пить. Но я так люблю зелёный цвет. Это – цвет жизни. Он манит, притягивает… Понимаю старину Омара Хайама. Он был из наших. И наверняка знаком с моим другом, не то Котом, не то Лешим.
Всё хорошо, «Шато Марго», всё хорошо, «Шато Марго», всё хорошо…
Нет, правда. У меня – всё хорошо. Я живу в двух мирах одновременно, а это дано не каждому. А сейчас, когда я пьяна… кстати, чем? Это не вино, это какие-то травы. Ну да не важно. Так вот, сейчас, когда я пьяна, мне открывается и третий мир. Прямо в бокале. Я там вижу некую девицу…
Её зовут Настасья. Она – совершенно обычная девушка, не красавица писаная и не пугало огородное. Ума не лопата… простите, не палата, но и не дура. Не слишком сильная норовом, но и не тряпка. Словом, обыкновенная, каких много. Из тех, кого не тянет в мир духов, кто не презирает друзей и не прячется от них в параллельных мирах в компании странных знакомых…
Я бы даже сказала, она добрая и наивная. Но у неё громадная проблема – она ужа-асно одинока. Да. Живёт в деревне, в старой хатке, к соседям в гости не ходит, потому как они бесконечно квасят, а потом бродят по всему околотку и песни орут. Ну просто делать больше им нечего…
А что в деревне ДЕЛАТЬ?
Одновременно она живет в городе, и окна ее квартиры выходят на бульвар. А по бульвару весной, сами знаете, когда природа просыпается, птички поют и дерут глотки мартовские коты (простите, товарищ Леший), влюбленные гуляют. В обнимочку эдак, прижавшись друг к другу, как шпроты в консервной банке, или за ручку держатся.
И как не глянет в окно бедная Настасья – вечно они там, разные, красивые и не очень, подходящие друг другу или вызывающие усмешку, в серном и белом, красном и синем, зеленом и розовом… Парочки.
Раньше как-то внимание ее на них не обращалось. Ну ходят себе и ходят. А потом вдруг началось что-то непонятное.
Сначала зеркало на глаза попалось. А там… И ряха круглая, как шайба, и ресницы бледные, и брови, вишь ты, как у Брежнева. А фигура? Ладья. Самая что не на есть.
Началась у Настюхи депрессия. Как будто озарило. Вот почему в дцать с лишним лет она одна-одинешенька, как церковная мышь.
Устроила она себе грандиозный скандал. За волосы себя вытаскала, синяков на лице наставила… Краше не стала, конечно. И поэтому пошла в ларек, купила бутылку портвейна, водки и вина. Дома смешала все это, в литровую кружку слила - и одним махом…
Всё вокруг стало желто-красным,
Вдруг привиделось Чудо-Юдо.
- О-ой! – зажмурилась Настаься. – Сгинь, нечистая!
А Нечистая подмигнула ей лиловым глазом эдак игриво и сказала:
- Все вокруг такие дураки! Они не ценят настоящей красоты. Ну посмотри, что ли, на меня. Вот я – ужасное явленье. А ты – просто душка!
Настасья Чуду-Юду почему-то поверила. Да и как можно не поверить существу, которое умеет раздваиваться и ходить на руках по потолку? Это обычным людям можно не верить.
Скинула с себя Настасья всё платье, выпрямилась во весь рост, распахнула дверь в ванную – и вперед…
Раз все вокруг дураки, сама разберется со своей проблемой.
…И никогда бедная девушка не была так счастлива…
А когда в уме ее от ерша прояснилось, не было ни ванной с джакузи, ни окон, выходящих на бульвар, ни самого бульвара. А самое главное, что и парочек не было. И Чудо-Юдо тоже куда-то подевалось. Был только старый деревенский дом и печь, на которой Настасья очнулась под толстым одеялом. Только руки были покрыты странными синяками, и шея, и плечи тоже…
За окном свирепствовал холодный мартовский ветер, срывая тряпки с заборов, забрасывая их на ветки кустов. «Ничего общего между этой дерЁвней и благородным бульваром нет, - подумала Настасья, наблюдая их полёт. – А значит, всё было неправдой, а лишь прекрасным сном».
«Зря ты так думаешь, детка, - подало голос Чудо-Юдо откуда-то изнутри. – Это было не сном, и ты, как порядочная мать, теперь обязана на себе жениться!»
Продолжение следует…


Волк
Матерый серебристый волк, стоя на опушке ночного зимнего леса, заворожено смотрит зелеными глазищами на яркий диск луны. Он, привыкший холодным расчетливым взглядом оценивать свою потенциальную добычу, смотрит на Луну непривычно печально, с какой-то мрачно-тягучей надеждой.
Чем привлекает волка Луна? Еще несколько минут – он придумает песню и споет ее для Луны. Он будет петь до хрипоты, погружаюсь в свою, волчью, нирвану, а потом резко развернется и скроется в лесу, не в силах больше выдерживать вида этого светила, к которому так тянет и которое так недосягаемо.
Почему же волка так тянет к Луне? Почему его надежда – мрачная? Почему родной лес, где живут все его собратья по натуре, ему не очень-то мил? Потому что он – самый сильный волк? Или потому что самый мудрый? Или потому, что он настолько отличается от обычных волков, что должен скрывать это, подстраиваясь под одинаковость членов стаи?
И ему мучительно больно от всего этого.
Вот и выходит волк к Луне, туда, где она кажется ему особенно близкой, и мечтает, что попав на нее, сможет, наконец, отпустить на волю свое замаскированное волчье «я».
А я, сидя на холодном песке, смотрю с Луны на манящий оптимистично-голубой диск Земли – самой родной и такой далекой. Но Луне-то никого нет…Смотрю, как и волк, с мрачной надеждой. И моя Сила, из-за которой я, мучаясь так же, как этот несчастный зверь, рвалась на Луну, чтобы тоже стать свободной, никому здесь не нужна. Моя Сила, ради которой я поставила на карту все, и которая не вписалась в поворот судьбы и попала в тяжелую аварию. И никакого наркоза – ее резали по живому.
Так не смотри же ты, глупый волчище, на эту треклятую Луну, не рвись к ней! Здесь еще хуже, чем там, где ты не можешь найти себе места! Поверь мне.
И знаешь, зарой свою Силу на черный день где-нибудь под сосной, если хочешь вздохнуть полегче. Потому что настоящий удел сильных – только одиночество.
Продолжение следует…


Отражение, или Когда-то ты была…
- Это тебе!
Вздрогнув, я отрываюсь от перевода рунического свитка на голос своего давнего наставника и товарища, странного Духа Без Вопросов, Запросов и Побуждений, который в день нашего знакомства был в образе Лешего, потом всегда являлся в образе дикого камышового Кота. А сейчас стоит передо мной в черном фраке, с бабочкой на шее… в образе Того, кого я меньше всего ожидала увидеть здесь. Да и вообще увидеть.
И держит в руках что-то большое и плоское, накрытое красной бархатной тканью.
- Эт-то… Ты?! – недоверчиво спрашиваю я внезапно севшим голосом.
- Разумеется, я. А ты ожидала увидеть Папу Римского? – хмыкает вошедший и тут же принимает новый образ. Образ человека в старом камуфляже, которого я тоже хорошо знаю в том мире, из коего иногда прихожу сюда.
- Не смотри на меня как баран на новые ворота! Возьми, наконец, эту штуку!
Почти за миг до моментального превращения гостя в Кота я подхватываю странный предмет, который оказывается легким и тяжелым одновременно.
- Что это такое?
- Зеркало. – Кот по привычке прыгает на стол, умудряясь не смести с него мои рунические тексты, и принимает царственную позу египетского сфинкса.
- А почему оно такое непонятное на вес? – я осторожно двигаю зеркало к стене, чтобы прислонить, чувствуя, как от него исходит то тепло, то холод.
- Оно отражало много РАЗНОГО. Сними с него покрывало, взгляни в него смелее. Оно теперь твое.
- Да у меня здесь и так зеркал полно…
Мое замечание уходит в никуда. Кота и след простыл. Сколько уже я его знаю, а к внезапным исчезновениям привыкнуть не могу. Пожав плечами, я снимаю с зеркала бархатное покрывало…
Худенькая девушка с мальчишеской стрижкой, в изрезанных в бахрому джинсах и кепке набекрень сидит на ступеньках железнодорожной платформы и читает какую-то книжку. Наверное, веселую, потому что периодически посмеивается. Когда подъезжает очередная электричка, девушка отрывается от чтения и внимательно смотрит на идущих с платформы пассажиров. Пассажирам нет до девушки никакого дела, они проходят мимо, и она, не увидев среди них того, кого ожидает, возвращается в книжке. И так до следующей электрички.
Летний солнечный день сменяется теплыми сумерками, потом темнеет. Девушка поднимается со ступеней, садится во встречную электричку и уезжает.
Я ее знаю…
Изображение в зеркале исчезает, несколько мгновений в нем отражается «черный квадрат Малевича», то есть абсолютная пустота и чернота. Потом я снова вижу эту девушку. По-пацански небрежной походкой она прогуливается по аллее перед той же платформой, и опять встречает каждую электричку и внимательно «фильтрует» взглядом пассажиров. Среди них нет того, кого она ждет. Еще более поздним вечером, чем накануне, она уезжает.
Квадрат Малевича.
Вечер. Еще до конца не стемнело, но звезды уже пробиваются в сумеречном небе. Девушка смотрит на часы, качает головой и идет на встречную платформу, чтобы уехать. Подъезжает электричка, выходят пассажиры, девушка рассеянно смотрит на их поток.
Стоп! Здесь конец ожидания.
Она срывается с места и быстро устремляется за тем, кого ждет здесь битый третий вечер.
- Эй! Постой!
- Привет… А что ты здесь делаешь? Меня караулишь?
- Караулю? – краска играет на щеках, а тон становится нарочито небрежен. – Ну что ты. Я здесь прогуливаюсь. Какая неожиданная встреча!
Через зеркало я слышу, как быстро бьется ее сердце. А может, это мое?
Да, без фрака и бабочки ее спутник тоже ничего. Хе…
Вот они вместе идут вдоль железнодорожных путей на следующую станцию пешком. Он провожает ее. Они разговаривают. Они не держатся за руки и совершенно не похожи на пару. Он высок, строен и представителен, а она напоминает задиристого шкета из подворотни. В тот вечер они прогуляются вместе всего полчаса, а потом она уедет. И больше они не увидятся. Никогда?
Что ж зеркало так раскаляется? Ай! Я не держусь за бронзовую раму, но еще чуть-чуть – и она меня обожжет. Да ладно меня… ковер испортит…
В пышущем жаром зеркале снова появляется девушка. Она не одна. В темном подъезде, наряженная в короткую юбку и вызывающе полосатые гетры она висит на шее у камуфляжного господина. Понятно, жар исходит от этой парочки.
Я непроизвольно тянусь к фляге с зеленым зельем, которая скромно лежит на краешке стола, затерянная в рунических текстах. Давно я не пила этого зелья… Но сейчас самое время. Да. Что-то мне, други, совсем нехорошо…
Смена кадров. Опять же, через Квадрат.
На переднем плане – бардак в комнате все той же девушки. Неубранная кровать, раскиданные повсюду вещи. Девушка вертится у зеркала (прямо напротив меня, разумеется). Ее панковская стрижка давно превратилась в львиную гриву, голубые глаза обведены черным, и в них светится порочный огонь. Она любуется своим совершенным отражением.
И вдруг видит в зеркале мою очумелую физиономию.
- Здравствуй, - хрипло приветствую я ее.
- Здравствуй, - она улыбается. – Ты кто?
- А то ты не знаешь!
- Ну… ты похожа на меня, - пожимает она плечами.
- И ты когда-то… была похожа на меня. А теперь на кого ты похожа?! – не выдержав, я ударяю по отражению ее лица. Она лишь досадливо морщится.
- Брось. Сколько уже нам с тобой? Мы не в том возрасте, чтобы идеализировать этот мир. Мы повзрослели. Где-то стали мудрее, где-то – циничнее. Он меня любит! – она коротко улыбается одной половинкой рта.
- А ты? – зло прищуриваюсь я.
- А я люблю себя. И поэтому желаю быть идеалом. А твой максимализм… Он не нужен никому, и тебе в первую очередь. – Взгляд ее безмятежно-усталый. Улыбка печально-снисходительна. Я чувствую, что больше не могу стоять на ногах. Они предательски подкашиваются, и я опускаюсь перед зеркалом на одно колено, опершись рукой о пол, и смотрю ей в глаза снизу вверх.
- Максимализм? Ну-ну… Что ты делаешь?! Зачем ты это делаешь?! Ты утонешь в этом сладком болоте. Оно тебя уничтожит, леший тебя побери! Ты думаешь, что сейчас стала мудрее? Ты ТОГДА была.
- Вот именно. Была. Мудрее – я была, а трусихой – и была, и осталась. Уже слишком поздно возвращаться. Ушел ПОСЛЕДНИЙ ПОЕЗД. Пока!
- Стой! – она исчезает. Теперь в зеркале я вижу только свое отражение с невыразимым отчаянием на лице. Когда-то давно я с ним сразилась на снежном поле и победила его. А теперь оно ударило внезапно – из зеркала.
- Что же ты натворила! – тихо говорю я вслед исчезнувшей, и медленно поднявшись, набрасываю на зеркало бархатную ткань.
Продолжение следует…


СОБСТВЕННО, ВСЁ;
- Привет! – окликает меня из зеркала кудрявая девица. Нахмурившись, я оборачиваюсь. Не знаю, почему до сих пор не выкинула этот подарочек наставника.
- Здравствуй, - холодно приветствую я ее.
- Где твой друг?
Хороший вопросец. Действительно, где мой друг, лесной Дух? Подарив мне это зеркальце, он исчез бесследно, и уже многие месяцы я живу в обычной реальности, не совершая своих своеобразных подвигов и безумных, но так греющих душу поступков вроде стриптиза на эшафоте.
- Не знаю, - я смотрю на нее с пытливостью рентгенолога. Мы все же до сих пор похожи… - Что тебе нужно?
- Ты!
- Я?..
Она заметно волнуется.
- Да, ты. Тебе не приходило в голову, что ты – часть одновременно двух миров? Вообще-то каждый человек – часть двух миров. Люди способны раздваиваться.
- Про шизофрению слышала, - киваю я.
- Подожди, - она морщится и выставляет вперед ладонь, тем самым призывая меня заткнуться. – Ты принадлежишь двум мирам, и поэтому у тебя есть два «я». Первое «я» - это ты сама, а второе – твое подсознание.
- Мир праху моего дедушки Фрейда, - вставляю я скорбно. – Сообщи что поновее…
- Не перебивай, пожалуйста. А лучше раскинь мозгами и подумай, куда мог исчезнуть твой друг.
- Да что тут думать, - разговор мне уже порядком надоедает. Я смотрю на свою собеседницу с открытой неприязнью. – Он исчез после того, как принес мне в подарок тебя. Зачем только, непонятно. Потому что ты – глупая земная девка с примитивной бабской мудростью, и только раздражаешь меня всем своим существом!
Ух, как потемнело ее милое личико! А как потемнело зеркало! Сейчас рванет.
И какой поднялся ветер. Ну, выйди наружу. Я начищу твою красивую мордашку. Ух, как я зла!
Некому будет сдержать меня, это мог сделать только наставник. Наставник, да… Только он мог вертеть мной, как хотел, засылать черт знает куда, заставляя САМУ выбираться. Он только делал вид, что выручает меня, а на деле я выручала себя САМА. И мне нравилось, черт побери! Бороться… В борьбе счастье. Она всегда меня волновала, и поэтому я все время боролась. А сейчас меня волнует эта вот… как бы ее назвать…
Минуту! Совершенно неожиданный ход мыслей обрывает мою злость. Это можно назвать озарением. Подаюсь вперед, к зеркалу.
- Так значит вы ОБА с наставником…
С внутренней стороны красуется вычурная, сделанная алой помадой надпись: «РАНЬШЕ НАДО БЫЛО ДУМАТЬ»
- Лучше поздно, чем никогда, - вздыхаю я, глядя в пустое амальгамное покрытие. – Он и ты – мои вторые «я». И потому-то он исчез, оставив мне тебя. И потому-то мы говорили только о том, что МЕНЯ интересует. Мир снов… Загадки… Когда из всех загадок осталась только одна, пришла ты. И ты права. Надо быть вместе.
Закрыв лицо руками на случай, если следующее действие не получится, я врываюсь в зеркало.
Получилось.
Я стою на сельской колее. Над головой чистое летнее небо: высокое, синее. Обнадеживающее. Мне всегда нравилось высокое синее небо, в любом мире – в своем, реальном, и в мире э-э… подсознания. Под ним хочется жить.
Я прижимаю ладони к груди и закрываю глаза. Сейчас в руках окажется мое сердце. Оно обратится белой голубкой, и я пущу её в синее небо.
К кому ПЕРВОМУ она полетит? И кто ответит ПЕРВЫМ? Этого я не могу знать. И пока не получу ответа, буду сидеть здесь и ждать. Или нет. Я пойду в лес на свою любимую полянку, сяду на бревно и буду нервно кидать ножик в землю. Да будет так.
Птица выпорхнула из рук и взмыла в синеву. Буду ждать…
3… 29… 3… 29. Числа, числа…
Еще когда надо было стать проще. Не ходить в лес за глупыми щенками. Не морочить голову Всадником На Закате – духом без вопросов, запросов и побуждений. Не спать. Или пить бронебойное снотворное, чтобы не было снов и перед глазами висела лишь черная завеса, каждую ночь. Квадрат Малевича. Почему, кстати, пан Казимир нарисовал этот квадрат? Не потому ли, что тот навязчиво снился ему ночами?
Надо было спуститься к Настасье и узнать, как ей удается быть такой обычной. И не пить треклятого изумрудного настоя. Не пить! Никогда!
Нож с силой врезается в ствол березы. У меня нет больше Второго Я. И нет сердца. Оно… чёрт, у какой-то бестолковой птицы, которая может потерять его по дороге и не донести ни туда, ни обратно. И именно поэтому и именно сейчас я готова убить кого-нибудь или дать убить себя. Терять-то что?
- И в чем же дело? – выступает из-за раненой березы Всадник На Закате. С луком за плечами и пеший. Беспристрастные угольные глазищи. Мертвые интонации.
Ах ты ж, глюк-не-композитор!
Он вытаскивает из ствола нож и бросает его мне. Ловлю на лету меж пальцев.
- Тебя нет, - сообщаю я ему столь же бесстрастно. – И не было никогда. И если я тебя убью, в природе не прибудет никакой потери.
В ответ он достает из колчана на спине стрелу и медленно кладет на тетиву. Ему абсолютно все равно. Стреляет…
А я бросаю нож.
«Раненое сердце, острые стрелы»…
Прощай, Бесстрастный дух. На этот раз я быстрее.
Без выражения глянув на нож в груди, Всадник проводит по воздуху полукруг рукой и растворяется. А к моим ногам падает  подстреленная птичка. Моя голубка. В ее скрюченных лапках зажат клочок пергамента, на котором написано две цифры: «29».
Ну что ж. Сегодня 28? Пора в путь!
КОНЕЦ
2004-2010