Жизнь моя - жестянка часть 4

(часть 4 - "ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ")

Снова снег, а за окнами горы неубранного снега на газонах.

Во времена моего детства тоже были очень снежные зимы, но таких завалов никогда не было. Рано утром, когда мама отводила меня в детсад, дворники уже вовсю орудовали своим нехитрым фанерным инвентарём, расчищая тротуары от выпавшего за ночь снега.

Обычно мама, чтобы было быстрей, отвозила меня туда на санках. Они были сделаны из деревянных, разноцветных реек, с удобной, складывающейся спинкой. И вот, вальяжно развалившись на сиденье этого персонального транспорта, я вкушала всю прелесть езды по плохо освещённой улице, стараясь поймать ртом, кружащиеся в воздухе крупные, красивые снежинки.

В садике мне не нравилось, - на мой взгляд там было скучно, к тому же ещё и манную кашу есть заставляли, а я её просто терпеть не могла.

Вечером мама забирала меня оттуда и мы шли либо "халтурить", о чём я уже писала, либо в кино, куда меня ввиду моего малолетства упорно не хотели пускать. Но я всё равно пробиралась в фойе за людскими спинами, а потом прямиком бежала в буфет, где мама покупала мне пару хороших, шоколадных конфет и моё любимое мороженое с орехами. Всю эту роскошь я с наслаждением запивала вкуснейшей газировкой, а потом мы шли в кинозал, где я с живейшим интересом смотрела на экран, переживая за киногероев, когда те влипали в какие-либо неприятности.

Кстати, о мороженом... Лет до четырёх мама, оказывается, меня постоянно обманывала, подсовывая мне вместо мороженого сырки в шоколадной глазури. Но однажды мой кузен Толик, тот самый, который меня крестил, принёс мне самое настоящее эскимо, и невинный обман моей мамы был раскрыт.
 
- Вот,- сказал он, - держи, засерька, настоящее мороженое, на что я уверенно заявила ему, что мороженого на палочках не бывает. Но эскимошку всё же взяла, развернула, откусила кусочек, и... замерла от нестерпимого сладко-холодного блаженства.

Это было так вкусно, и так непохоже на то, что я прежде считала мороженым, что я сначала растерялась, а потом, поняв, что от меня столько времени скрывали такую вкуснятину, горько заплакала от нестерпимой обиды.

Вошедшая в эту минуту в комнату "бабка", поняв в чём дело, устроила своему старшенькому разнос, потому что я часто простужалась и именно по этой причине мне старались не давать ничего холодного. Но дело уже было сделано, и вернуть ничего уже было нельзя. Вот с тех самых пор мне и перестали подсовывать сырки вместо мороженого.

А тем временем зима продолжалась. По вечерам мы с мамой любили сидеть у печки и смотреть в открытую дверцу на пляшущие язычки огня. Дом был старый и отопление тогда ещё было печное, поэтому приходилось покупать дрова, а потом пилить и колоть их во дворе, возле опоясывавших двор сараев. Причём Валька, мой кузен, постоянно норовил уклониться от этой тяжёлой работы, поэтому дровами, как правило занимались мы с мамой.

Помнится, мне ещё и четырёх не было, а я уже, стоя на широком чурбаке, во всю пилила с мамой дрова, а потом носила их в сарай, где "бабка" укладывала их в поленницу. А ещё вечерами, перед сном, было принято выходить на прогулку. Гуляли все: и дети и взрослые. Дети с весёлым визгом катались с высоченной деревянной горки, а взрослые, прогуливаясь во дворе и на улице, судачили о том, о сём, - обо всём понемногу. Но потом, заразившись детским весельем, не выдержав, сами лезли на горку и съезжали оттуда кто на ногах, а кто, как и мы, дети, на "пятой точке".

Самым любимым праздником зимой был конечно же Новый год. Мама покупала ёлку, потом мы украшали её старыми, но очень красивыми игрушками, и цветными огоньками, которые придавали мрачноватой комнате яркую, праздничную атмосферу.

Однажды, в самый канун Нового года, к нам зашла очень похожая на "бабку" женщина. Так я узнала, что у моей мамы есть ещё одна родная сестра, а у меня ещё одна тётка. Звали её Зинаидой и у неё было две дочери от разных браков. Старшая, - Ритка, - была настоящей красавицей, младшая, - Люська, - пошла в отца, в дядю Гену, то есть была симпатичной, но, как говорили взрослые, не нашей, Алексеевской, породы. Вообще, как выяснилось чуть позже, она была настоящим уникумом. В свои тринадцать она могла вылить в миску "маленькую" (водку), накрошить туда чёрного хлеба, и навернуть всё это в один присест за милую, как говорится, душу. Причём, не испытывая при этом ни малейших признаков опьянения.

Разумеется, тёте Зине не нравились подобные "подвиги" младшенькой, поэтому она отвела её к врачу, где и получила ответ, что организму ребёнка явно чего-то не хватает, так что пусть и дальше "употребляет" это зелье, и что рано или поздно, это само собой пройдёт. И, кстати говоря, как и обещал доктор, действительно со временем прошло.

Тот Новый год оказался не забываемым, потому что праздновали мы его не дома, а у моей вновь обретённой тётки.
 
Ёлка у них была просто огромная, до самого потолка, с большими лампочками. Гостей тоже было много, и среди них мне сразу же бросился в глаза стройный, высокий, красавец-офицер в морской форме, с кортиком на боку.

Я влюбилась в него с первого же взгляда, и, помнится, была очень расстроена, когда узнала, что это жених моей старшей кузины. А была она, как я уже упомянула, очень красивой, и, как выяснилось уже несколько позже, - гордячкой и самовлюблённой эгоисткой. Женихов у неё всегда было навалом, но, все они не выдерживали проверку на "вшивость" от моего любимого Толика, который обычно подкарауливал нашу общую кузину на улице, стоя возле пивного ларька в начале улицы, и с помощью "трёхэтажного" мата начинал знакомство с её очередным ухажёром.

Те, естественно, не выдерживали мощного напора нецензурщины, и, к вящему удовольствию моего безбашенного братца, быстро ретировались восвояси. И только один Валерик, пройдя это испытание, с честью получил звание официального Риткиного жениха.

Через какое-то время они поженились, и когда мне было уже семь лет и я ходила уже в первый класс, у них родилась Маринка, - моя троюродная племянница.

В школе мне, кстати говоря, очень нравилось и училась я с удовольствием, вот только по поведению у меня чаще всего бывали жирные двойки. А всё потому, что я не давала спуску нахальным, приставучим мальчишкам и колотила их нещадно даже на уроках, прямо при учителях.

Так я проучилась год, а во втором классе меня перевели в другую школу, потому что нам с мамой дали отдельную комнату и мы переехали на другую улицу, хотя и в том же районе. "Бабка" с Валькой тоже получили другое жильё, вот так и распалось наше, далеко не дружное, сообщество. При чём "бабка" так обиделась на маму, что потом долго не хотела с ней общаться. А дело, как оказалось, снова заключалось в том же самом пресловутом "квартирном вопросе".

Нам должны были дать четырёхкомнатную квартиру в "хрущёвке", на которую у "бабки", оказывается, были свои собственные виды. Она хотела "запихать" нас с мамой в самую маленькую, шестиметровую комнату, а всё остальное прибрать к своим собственным, цепким ручонкам. Об этом маме рассказали соседки во дворе, предупредив её о коварных планах её ушлой сестрицы. А когда мама спросила, откуда у них такие сведения, те, не долго думая, рассказали, что об этом им сболтнул спьяну Валька, который похвалялся, что они с матерью в отдельной-то квартире так "зажмут Гальку", что та и пикнуть не посмеет.

Естественно, после этого мама пошла в райсовет и отказалась от квартиры. Вот этого "бабка" ей до конца жизни так и не простила. И разъехались мы в разные стороны, но снова по коммуналкам. А про своё житьё-бытьё на новой квартире я расскажу в следующей части своих "мемуарчиков".

Ирина Королёва - Алексеева