В гостях у танка

Мы тогда жили в Чойбалсане – есть такой город в Монголии. Папа  работал майором Советской Армии, мама была завхозом в Доме Офицеров.  А мне полагалось работать ученицей и председателем совета отряда пионеров нашего четвертого  класса. Школьная пионерская дружина гордилась тем, что носила имя Марии Васильевны Октябрьской – героической женщины-танкистки, героя Советского Союза. За невысоким забором нашего военного городка, на величественном каменном постаменте,  посреди воинской части, тоже носившей имя Марии Октябрьской, стоял самый настоящий танк  Т-34. Сбоку на танке виднелось что-то вроде пробоины.  Справа на башне было написано имя героини, а с другой стороны значилось, что танк зовут «Боевая подруга».

Надо сказать, что «Боевой подругой» Мария Октябрьская  назвала свой танк сама. Когда ее муж погиб на фронте, она продала все, чем владела, и написала Сталину письмо с просьбой продать ей танк. Недорого. Но денег все равно не хватило. И тогда героическая женщина   села вышивать, чтобы собрать недостающую сумму. При этом она прекрасно разбиралась в механике, стреляла без промаха и дралась как самурай. Сколько талантов было у Марии Васильевны!

Т-34 ей  продали,  и она в составе танковой бригады отправилась на фронт «давить фашистских гадов». Воевала  отчаянно, была  водителем-механиком в составе  экипажа  мальчишек-солдатиков, которые называли ее «мама».  Однажды в неравном бою под деревней Крынки  в Витебской области, ей пришлось  под проливным огнем  чинить разорвавшуюся от минометного огня гусеницу. Получила смертельное ранение.  Умерла в госпитале, наверное,  со спокойной душой – перед смертью узнала, что все ее «дети» живы.

Сейчас-то я понимаю, что на постаменте не мог быть установлен  тот самый танк, на котором воевала удивительная и отважная Мария Васильевна.  Но в четвертом классе, получив шоковую дозу информации о героине, я была свято убеждена, что это именно ТОТ танк. Значительная часть свободного времени уделялась разглядыванию танка и мечтам.

Сижу себе на лавочке у штаба, и представляю,  как мчусь в горячке боя, стреляю из танка, потом вылезаю чинить гусеницу, пригибаясь под свинцовым дождем. На голове шлем, в руке «траки» - кусочки гусеницы, чтоб залатать прореху. Подлый осколок. Дальше госпиталь.  Седые генералы складывают ордена на прикроватную тумбочку. А потом постамент с бюстом меня, и куча народу с гвоздиками в руках  восхищается подвигом простого советского человека. Идут пионеры:  «Салют, пионерка Ира!». Плывут пароходы «Салют, Ира пионерка!».   

И вот как-то, созерцая  «Боевую подругу», я задумалась, надежно ли заперт у танка люк? Если не заперт?  Конечно, о том, чтобы «покататься»,  я даже и не мечтала.  Но оказаться внутри! Вдохнуть  воздух сражений! Там должно пахнуть дымом! Вдруг там Мария Октябрьская забыла носовой платок?  Или письмо потомкам? Или очки? Ну, хоть что-нибудь. Какой вклад в дело об увековечивании памяти. Можно будет  даже создать музей  из личных вещей Марии  Октябрьской, забытых в танке.

У меня тогда была замечательная подружка Маринка Рощина – тоже склонная к созерцанию танка. И еще в нашем классе учились Сережка Кузнецов и Саня Хребтиков,  с которыми можно было поделиться идеей.  В  том, что им тоже хочется заглянуть в танк, я нисколько не сомневалась.

Нельзя сказать, чтобы на подготовку экспедиции ушло много времени. В ближайшую субботу, как только родители ушли на танцы в Дом офицеров,  мы побежали к постаменту. Первыми на танк залезли мальчишки – два командира и куча сочувствующих. Я не знаю как и чем, но они ОТКРЫЛИ ЛЮК !

Мы с Маринкой, не задумываясь, полезли внутрь. Кругом торчали железяки, было ужасно тесно. Не повернуться.  Все такое жесткое, железное, неуютное. Мы сразу же покрылись синяками. Точно говорю - само пребывание в танке – уже подвиг, а если еще в нем ездить и стрелять?!  Как-то  сразу стало понятно, что личных вещей Марии  Октябрьской здесь не найдем . 

Мальчишки в танк не полезли, чтобы не тесниться. И тут что-то произошло.  Саня с Серегой  уронили  крышку люка, хорошо, что не на голову экипажа,  и убежали. Судя по всему,  мальчишек разогнали по домам. Мы остались в танке. 

Первых десять минут еще на что-то надеялись. Потом стало страшно и тоскливо. Дышать оказалось совершенно  нечем - танк снаружи весь был закрашен масляной зеленой краской. Сразу захотелось в туалет. Но не может ведь советская пионерка  обписяться  в танке! То-то бы обрадовались империалисты, узнав о такой подлости! Такое даже представить себе было совершенно невозможно! И вот сидим, терпим, дышим по очереди через дырку в броне. 

Потом Маринка решилась позвать на помощь. А ведь это был теплый субботний вечер, и уже стемнело. Могу себе представить, что испытывал человек, едва расслышав несущееся из под брони:

- Это я, Марина!

Поди разбери  -  Марина  или  Мария. 

- Выпустите меня! - И плач, переходящий в вой.

От маринкиных воплей стало только хуже. Как можно было наблюдать в пробоину, спешившие мимо редкие солдаты и офицеры, едва заслышав наши призывы о помощи, отпрыгивали куда-то в сторону, резко ускоряли шаг, даже не оглядывались.

Сечас я вот думаю - как в этом случае следовало доложить по инстанции о доносящихя из танка Марии Октябрьской  воплях?

Когда нас стали искать, первым делом допросили с пристрастием Кузнецова и Хребтикова.  До той поры они молчали, что  оставили нас  в танке. Говорили, надеялись в глубине души, что мы смогли выбраться из люка, и все осталось шито-крыто.

... И вот с грохотом люк открылся.  Луч фонарика, невыносимо-яркий свет, и, как показалось мне от избытка чувств – дуло автомата. Словно нашкодивших  котят, нас за шиворот повытаскивали из танка и повели домой для расправы. Маринке здорово влетело. А  я избежала воздаяния – только рассказала маме с папой, что хотела найти в танке и передать в музей личные вещи героини, родители зашлись в хохоте, изо всех сил стараясь не смеяться при мне. Чтоб я не подумала, что все это шуточки! 

Люк заварили. На танк мы больше не заглядывались.  А подвиг Марии Октябрьской восхищает меня и сегодня не меньше, чем тогда, тридцать лет назад.