Жаркое лето две тысячи десятого

    - Олечка, что такое происходит с нашей Верой Аркадьевной, вы не знаете? – деликатным шепотом поинтересовалась Полина Захаровна, интимно наклоняясь со своего места к столу коллеги и нервно теребя крупные белые бусы на худой жилистой шее.

    Разморенная липкой духотой служебной комнаты, Ольга Сергеевна сидела, презрев бумаги и навалившись локтями на стол, – ловила носом огорчительно тонкую струйку ветерка от усердно жужжащего пропеллера на подоконнике. Старый маленький вентилятор трудился с похвальным прилежанием, но одолеть всеобщую накалённость ему было не под силу.
Она вяло отклеилась голой кожей от столешницы:
    - Вы тоже заметили? Не знаю, что такое… как говорится, лица на ней нет. Даже не улыбнётся.
    - Я думаю, Олечка, это жара, – трагически сдвинула седоватые бровки Полина Захаровна. – Это так тяжело, такая аномалия… это что-то небывалое. Который день за тридцать градусов.
    - Да-да, курортные погоды пожаловали… и ехать никуда не надо, – усмехнулась Ольга Сергеевна. – Египет. Анталия. Кипр.
    - Ну что вы, Олечка, – недовольно заметила Полина Захаровна, – это же не у моря. В городе… как говорится, каменные джунгли, да? Это настоящее истязание. Вы ещё молодая… а я просто изнемогаю… задыхаюсь. Боюсь каждый день, что не доберусь до службы. Обостряются все заболевания. Вы читали? В моргах всё переполнено, смертность возросла на треть, в Москве, из-за дыма, вдвое! Утром, в вестибюле… вы видели некролог? Нет? Барабанова из отдела систематизации. Инсульт. Скончалась в больнице. А ведь ещё и семидесяти не было…
Полина Захаровна, вытаращив испуганно глаза, вцепилась взглядом: понимаете серьёзность положения? Ольга Сергеевна кашлянула, скептически подняла бровь и почесала пальцем в стриженом затылке. Извлекла назад мокрый ноготь, осмотрела его с неудовольствием и брезгливо вытерла салфеткой.
    - Чёрт, как голова потеет… наголо, что ли, остричься? Полина Захаровна, не раздувайте панику. Барабанова… это коротышка такая, плаксивая? ну, земля ей пухом… кажется, она давно прихварывала. Пейте воду, зелёный чай, не ешьте тяжёлой пищи. Спать, говорят, надо в мокрой простыне… да вы сами догадываетесь – со всех сторон советы.
Полина Захаровна махнула костлявой ладошкой:
    - Это так мало помогает, Олечка… Вот и Вера Аркадьевна, я вижу, совсем нехороша… вы не знаете, может, у неё что-то серьёзное? Сердечно-сосудистое там… астма… нет?
    - Да не знаю я ничего такого, – нетерпеливо отрезала Ольга Сергеевна – Таблетки никакие она вроде не пьёт, по врачам не бегает… – «как некоторые», добавила она про себя, – не жалуется ни на что… Может, что-то личное.
    - Ли-и-ичное? – изумилась недоверчиво Полина Захаровна и, пожав плечами, вернулась к бумагам.
    Ольга Сергеевна, несмотря на свой скепсис, при появлении Веры Аркадьевны присмотрелась к ней повнимательнее… От Веры Аркадьевны всегда исходила некая уверенность, успокоительный оптимизм; казалось, с ней никогда не приключаются неприятности. Впервые за годы совместной работы Ольга Сергеевна подумала сегодня, что, разумеется, это не так… Конечно, она несколько… будто в своём особом мире существует, не видит пакостей вокруг, не желает, что ли, их видеть; а может, просто считает недостойным ныть по пустякам и сетовать напрасно? Нет, конечно, она делилась разными мелкими житейскими невзгодами, но всегда говорила о них как о случайных и забавных эпизодах, ни в коем случае не способных нарушить общий благопристойно-позитивный порядок вещей. Всегда доброжелательна и любезна. «Телихенция», как саркастически сказал бы восемнадцатилетний отпрыск Ольги Сергеевны. Да-да, какой-то осколок былых нравов, нынче такого и не встретишь. При Вере Аркадьевне Ольге Сергеевне так и хочется держать «бон тон»; язык немеет произнести что-нибудь из того, что прилипает, как зараза, из речей сына – «жесть», «прикол», «стрёмно», «перетереть», «сделать ему дальше», «комп глючит»… Так и тянет быть изысканной, неторопливо-сдержанной, говорить округлыми правильными фразами, и о чём-нибудь умном и приятном, прямо гипноз какой-то… устаёшь даже!

    Вера Аркадьевна даже в эти поры небывалой жары являлась на службу в весьма элегантном виде: всё больше лёгкие платьица размытого пастельного рисунка, непременно с рукавчиком до локтя или уж хотя бы в виде символических крылышек… Как-то на днях – в белоснежной маечке, но маечка распознавалась таковой не сразу: округлые возрастные плечики были окутаны в прозрачный сиреневый платочек, концами обвивавший тонкие лямки. А сегодня – пристрастно оглядела Ольга Сергеевна коллегу – просторное тёмное платье в классический мелкий белый горошек, словно крупку рассыпали городским голубям по сизому асфальту, и белые же сетчатые туфельки на низком каблуке… Седые волны волос уложены феном, как обычно… никакого беспорядка, никакой небрежности.

    Но… да, конечно, – расстроена, решила Ольга Сергеевна: помалкивает, рассеяна, в глазах её знаменитых (Ольга Сергеевна слегка завидовала этим ярко-голубым, неподвластным времени, чистой воды родничкам) застряла растерянность… впрочем, только с утра. К концу дня Вера Аркадьевна и улыбнётся, обнаружив приятные ямочки на щеках, и пошутит. Да что же, в самом деле, творится с ней? Явно нечто за пределами службы. Одинокая пенсионерка, мало ли что… а ведь сама помощи не попросит!
    - Вера Аркадьевна, что-то вы невеселы… что-нибудь не так? – рискнула спросить Ольга Сергеевна, нарочно мимоходом, и уверившись, что поблизости нет Полины Захаровны.
Вера Аркадьевна встрепенулась, удивлёно вскинув на Ольгу Сергеевну свои «родники»:
    - Нет-нет, Олечка, всё в порядке… жара, знаете, изматывает. Но тут уж ничего не поделаешь, верно? Тут уж мы все вместе приговорены томиться, гусём в духовке, – улыбнулась она, – станемте терпеть стоически… до осени! Когда знаешь срок приговора, значительно легче.
    - «Ну вот наконец-то дождливый сентябрь, ну вот наконец-то прохладная осень!..» – мечтательно пропела Ольга Сергеевна, отступаясь от неловких расспросов, а про себя подумала: как бы не так… Любопытство её было растревожено, и она украдкой продолжила свои наблюдения.

    Назавтра она обнаружила, что Вера Аркадьевна за своим столом озабоченно листала какую-то книгу, что-то нашла, углубилась, близоруко наклоняясь… Настырное пиликанье местного телефона ей помешало: руководство звало Веру Аркадьевну для консультаций. Книга осталась лежать раскрытой, мелко трепеща страницами под струёй вентилятора, и словно силясь что-то поведать. Шкодливо оглядевшись, Ольга Сергеевна, чувствуя себя детективом, приблизилась и запустила нетерпеливый глаз… Она предполагала справочник: медицинский или юридический… географический, на худой конец… может, Вера Аркадьевна, вопреки обыкновению, решила попутешествовать, сбежав из небывало раскалённого зноем города? К разочарованию Ольги Сергеевны, это был «худлит».
«Я пошёл на баштан…»
Какой ещё «баштан», что это ещё за «баштан»? – пожала плечами Ольга Сергеевна.
 «… и увидел жену младшего толстовца – она сидела на крайней меже баштана». Хм, озадачилась Ольга Сергеевна, «межа баштана»… Межа – граница, черта, как на ней сидеть? Грядка, что ли?
«Я подходил – она не замечала или делала вид, что не замечает меня: неподвижно сидит боком, маленькая, одинокая, откинула в сторону босые ноги, одной рукой упирается в землю, другой держит во рту соломинку.
- Добрый вечер, – сказал я, подойдя. – Что это вы так грустны?
- Бувайте и сидайте, – ответила она с усмешкой и, бросив соломинку, протянула мне загорелую руку.
Я сел и посмотрел: совсем девчонка, стерегущая баштаны! Выгоревшие от солнца волосы, деревенская рубашка с большим вырезом на шее, старенькая чёрная плахта, обтягивающая по-женски развитые бёдра. Маленькие босые ноги её были пыльны и тоже темны и сухи от загара, как это, подумал я, ходит она босиком по навозу и всяким колким травам! От того, что она была из нашего круга, где не показывают босых ног, мне всегда было неловко и очень тянуло смотреть на её ноги. Почувствовав мой взгляд, она поджала их.
- А где же ваши?
Она опять усмехнулась.
- Наши ушли кто куда. Один святой братец ушёл на леваду, молотить, помогает какой-то бедной вдове, другой понёс в город письма великому учителю: очередной отчёт за неделю во всех наших прегрешениях, искушениях и плотских одолениях. Кроме того – очередное «испытание», о котором тоже надо сообщить: в Харькове арестовали «брата» Павловского за распространение листовок – против военной службы, конечно.
- Вы что-то очень не в духе.
- Надоело, – сказала она, тряхнув головой, откидывая её назад. – Не могу больше, – прибавила она тихо.
- Что не могу?
- Ничего не могу. Дайте мне папиросу.
- Папиросу?
- Да, да, папиросу!»

    Ольга Сергеевна отогнула обложку: Бунин, рассказы и повести. Что за вещь? Повесть «Лика». Она опять пожала плечами: не знаю… Толстовцы… листовки против военной службы… Что Вере Аркадьевне понадобилось у Бунина? Она определённо не читала обычным образом, а что-то искала! Дразнящая загадка перемен в Вере Аркадьевне никак не раскрывалась.
Погода между тем день за днём и не думала меняться; горячий воздух добывал из людей последние, казалось, капли влаги и не давал дышать; распухшие тела неприятно отекали и не слушались; пересохшие рты неутолимо просили воды; самым людным местом в учреждении стала подвальная курилка, куда заглядывали в поисках пусть лишь намёка на прохладу даже некурящие; самыми популярными темами для разговоров оставались сомнительные прогнозы синоптиков и сползание столбика термометра хотя бы на пару делений. Дамы в отделах подгоняли поближе к себе невидимые вентиляторные потоки, трепеща бамбуковыми веерами, купленными в восточных лавочках. Вера Аркадьевна тоже принесла на службу голубой шёлковый веер с белой хризантемой, нарисованной тонкими штрихами.
    - Чудно, – похвалила Ольга Сергеевна, – очень идёт к вашим глазам.
    - Вы знаете, Олечка, – затуманилась Вера Аркадьевна, – этот веер мне привёз из Японии… э-э… приятель… когда же? господи, ровно сорок лет назад! Подумать только… сорок лет я о нём и не думала. Шубы, согласитесь, были у нас всегда как-то актуальнее. А вчера увидела, как Полина Захаровна обмахивается, и вспомнила. Едва отыскала в шкафу.
    - Очень кстати нынче… настала сплошная вееризация всей страны. Впрочем, газеткой тоже неплохо, – обнаружила Ольга Сергеевна, обвевая разгорячённое лицо сложенной газетной страницей. – Хорошо, что вчера не отдала нашей уборщице. Видели, Вера Аркадьевна, сколько скопилось? Целая кипа залежалась. Не станете смотреть? «на выкидыш»?
    - А что за газеты?
    - Бесплатные газетки – «Метро», «Утро»… что тут ещё… «Городской дневник», «Курьер»… «АиФ»… разные жёлтые газетёнки… каталогов глянцевых несколько штук… их точно выбросить надо – толстые, обмахиваться неудобно.

    Вера Аркадьевна стала листать обречённую прессу, и вдруг с мучительным возгласом оттолкнула от себя пачку. С треском сложила японский веер.
    - Что случилось, Вера Аркадьевна? – подскочила от неожиданности Ольга Сергеевна. – Что это с вами?
    Вера Аркадьевна смущённо заметалась глазами, встала, прошлась к окну, обернулась. Ольга Сергеевна ждала.
    - Оля… – Вера Аркадьевна почему-то внимательно посмотрела куда-то в пол, под ноги Ольги Сергеевны. Ольга Сергеевна тоже опустила глаза, на свои довольно разношенные туфли, и подтянула ноги под стол. Это движение, казалось, вдохновило Веру Аркадьевну. – Признаюсь вам, Олечка… я просто извелась!
    - Да что такое?! Говорите уж… раз начали. Уж я вижу, что с вами что-то творится.
    - Неужели? – перепугалась Вера Аркадьевна, – Ах, как это неловко… я не хотела… но надо же, действительно, высказать кому-то…
    - Надо, – твёрдо уверила Ольга Сергеевна.
    - Надо? но это такие ничтожные пустяки, а мне нет покоя… Может быть, я сумасшедшая?
    - Да все мы немножко… хоть в чём-то… я вас слушаю, Вера Аркадьевна!
Вера Аркадьевна глубоко вздохнула, решившись, и вернулась на своё место.
    - Знаете, Олечка, – начала она, – у меня была тётушка… Тысяча девятьсот двенадцатого года рождения. Да, вот такого года рождения, это важно… Сейчас, как вы понимаете, ей было бы девяносто восемь лет, но её уже нет в живых, что, в общем, не удивительно.
    - М-да, конечно… – с умеренным сочувствием покивала Ольга Сергеевна.
    - Тётушка моя, – продолжила живее Вера Аркадьевна, – во многом была для меня образцом… что в этом дурного? – спросила она сама себя, – Ничего. Как бы вам её описать… Однажды семилетний внук, в семидесятых примерно годах, огорошил её вопросом: «Бабушка, а что такое порнография?» Она пошла свекольными пятнами, но взяла себя в руки и как могла спокойно отвечает: «Это изображение обнаженных женщин». Но тут же спохватывается и поспешно добавляет: «До пояса».
    - До пояса… – прыснула смешливая Ольга Сергеевна. – Гениально!
    - Да, – улыбнулась и Вера Аркадьевна, – вот такой у нас возник семейный анекдот – «до пояса». В тех же семидесятых годах у нас по телевидению показывали английский фильм «Сага о Форсайтах», по Голсуорси. Пользовался огромным успехом, и тётушка смотрела, обсуждала. Есть там эпизод… забыла сюжетные перепетии… Кажется, героиня пытается заработать денег натурщицей, позируя художнику. Камера целомудренно показала только ноги раздетой для позирования женщины… Я была тогда девицей, со мной тётушка не делилась подобными впечатлениями, но я случайно стала свидетелем, как она говорила моей маме: «Вышла из-за ширмы… босыми ножками!!!» И этак глаза закатила, в ужасе от глубины нравственного падения героини…
    - Бог мой, – покрутила головой Ольга Сергеевна, – а когда ваша тётушка скончалась?
    - В девяносто втором.
    - Вот как… значит, могла немного захватить новых веяний?..
    - Думаю, что на её счастье – нет, Олечка, – она несколько лет болела. Так вот… Олечка, скажите честно… вот не здесь, не на службе… вы носите босоножки… ммм… на босу ногу?
    Женщины уставились друг на друга. Ольга Сергеевна перестала улыбаться и изумлёно переспросила:
    - То есть?!
    - Ну, без носочка, без следка?
    Ольга Сергеевна некоторое время молчала, разглядывая собеседницу, прежде чем сказать:
    - Честно говоря, нет.
    - А почему? – напряглась Вера Аркадьевна.
    - Я ноги натираю без них, – мрачно проговорила Ольга Сергеевна.
    Вера Аркадьевна откинулась назад и печально констатировала:
    - Ну вот, я вижу, Олечка, вы и засомневались в моей умственной сохранности.
    Ольга Сергеевна неопределённо пожала плечами и издала невнятный звук.
    - Однако, – продолжила Вера Аркадьевна, – если в основе вашего замешательства – представление о неуместности подобных вопросов вообще, об их… э-э… щекотливости… ну, то есть, если вы подумали «а тебе какое дело?», то у меня остаётся ещё некоторый шанс объясниться. Да?
    - А что, вы находите, что носить босоножки на босу ногу – неприлично? – взяла «быка за рога» Ольга Сергеевна.
    - Увы, нахожу, – грустно подтвердила Вера Аркадьевна, – и в этом моя проблема. Вы разочарованы, Олечка… я понимаю… но, видите ли, мне просто не с кем обсудить этот момент, и если бы вы согласились меня переубедить…
    - Переубедить? зачем? Пусть каждый носит то и так, как ему нравится. Я тут не вижу проблемы.
    - Для окружающих – наверное, нет. Но у меня, поймите, Олечка, это выросло в гигантскую проблему! Настало это безумное лето, и я не знаю, куда мне деть глаза. Я уже привыкла к тому, что поздней осенью, почти зимой, по улице разгуливают девицы с голой поясницей, зачастую «украшенной» безобразными жировыми складками… к пупкам, носам и губам, изуродованным какими-то заклёпками – это так напоминает гнойные прыщики… Но этой вульгарной молодёжи всё-таки не так много… А сейчас почти каждый, и стар, и млад, выставил на всеобщее обозрение свои отнюдь небезупречные босые пальцы – кривые, уродливые, багрово-натруженные, любые! У меня тошнота подступает к горлу… я чувствую себя оскорблённой! Словно меня насильно заставляют принимать участие в каком-то гнусном шабаше, соучаствовать в извращении…
    - Да ведь жара, Вера Аркадьевна. Люди стремятся максимально освободиться…
    - Максимально? освободиться? – живо воскликнула Вера Аркадьевна. – Нет-нет! Не то! Максимально освободиться означало бы снять нижнее бельё и расхаживать по улицам абсолютно голыми, нудистами! Нынешняя жара оправдала бы… Но трусов всё же никто не снимает, и женщины не ходят топлесс! А вот босые ноги почему-то демонстрируют с готовностью! Вчера вижу на улице молодого мужчину, вполне делового вида: классическая рубашка, с воротничком, манжетами и даже длинным рукавом, брюки со стрелкой и кожаным поясом… отдохновение души! Опускаю глаза вниз – боже! Босые ноги в пляжных шлёпанцах!! Куда, куда он шёл в таком виде? На работу? с работы? на свидание?! Была, знаете, в ходу такая шутка лет тридцать назад: «без трусов, но в шляпе» – примерно такой же случай…
    - Дурной вкус, Вера Аркадьевна, – усмехнулась Ольга Сергеевна, – стилевая глухота.
    - Если бы, Олечка, если бы! – не согласилась Вера Аркадьевна. – Вот, посмотрите, в этой газетке, которая и стала для меня последней каплей…
    Вера Аркадьевна схватила газету, показала её Ольге Сергеевне разворотом и даже потрясла «вещдоком».
    - Видите? Узнаёте?
    - Узнаю, – прищурилась Ольга Сергеевна. – Светило отечественной кинематографии, председатель разных форумов и фестивалей… величина!
    - Именно, Олечка, именно! Этого человека вроде бы сложно заподозрить в дурновкусии: на его счету такие тонкие, человечные фильмы… гордость отечественного киноискусства! Ну, вы знаете… интервью даёт, можете не читать… всё очень правильно и складно. Рассказывает, между прочим, о своей семье и о своей домашней библиотеке… на фоне книг сфотографирован для читателей – посмотрите, в каком виде: свитер-джинсы… это ладно, непринуждённость… но БОСИКОМ!!! Гордо позирует. А? каково? почему надо, показывая журналистам свою библиотеку, красоваться на фоне полок – с босыми ногами?! выставлять их в нос зрителю? Он что, пальцами ног перелистывает страницы?
    Ольга Сергеевна хихикнула:
    - Наверное! У них, у звёзд всяческих, теперь действительно модно стало: дома – непременно босиком. Наверное, демонстрируют чистоту полов и наличие домработницы. И затраты на педикюр.
    Вера Аркадьевна брезгливо отшвырнула газету.
    - Как всё переменилось! как теперь говорят – с точностью до наоборот. Если сто лет назад, представляя себя в лучшем виде, заботились о голове – что она, голова, подумает, скажет и как выглядит, то теперь предпочитают на эту голову встать и предъявить изумлённому обывателю свои босые ноги – как свидетельство своего жизненного благополучия и материального достатка. Считают это – самым убедительным. Во времена Бунина…
    - Бунина?
    - Да хотя бы ещё Бунина… босые ноги считались уместными только в бане, в спальне и в купальне. Босыми ходили неимущие мужики, нищие. Босяки. Ещё – идейные толстовцы. А эти… нынешние «господа жизни» и «властители дум»… Это вульгарно, Олечка, это невыносимо! В моё время самой смелой обувью были туфельки с такой прорезью на мысочке, ноготь большого пальца угадывался… это считалось пикантным, но мне и это казалось отвратительным и вульгарным!
    - Да ладно-ладно, – поспешила Ольга Сергеевна, – не убивайтесь вы так, Вера Аркадьевна. Вы сгущаете краски! Не все, не всегда и не везде. Есть же, в конце концов, офисный дресс-код. На службе-то босиком, слава богу, ещё не ходят. Резервация такая.
    - На службе я только и забываюсь, Олечка. Последний оплот. Хотя… вы видели молодого человека в секторе Расталдыкина?
    - А у Расталдыкина разве молодёжь завелась? Впрочем, да, ходит какой-то мальчик… с какой-то горячей фамилией… не могу вспомнить, – морщила лоб Ольга Сергеевна.
    - Да-да, он… Просто-таки на пляж явился, а не на службу! Какая-то фуфайка… в моё время это называли «бобочка»… и шутовские штанишки!
    - Шорты?
    - Нет, это уж слишком… но вид всё равно немыслимый – рушатся основы! Я поговорю с Расталдыкиным… Дресс-код надо внести в правила внутреннего распорядка, раз это уже не осознаётся как незыблемая норма. Но почему соблюдается дресс-код? Мол, чрезмерное обнажение разжигает чувственность и мешает тем самым деловому настрою. Что же, значит, кроме похоти, которой пока ещё принято отводить место и время, уже нет никаких препятствий? Есть же элементарное чувство стыдливости, понятие об интимности, эстетическое чувство, в конце концов! Нет, я понимаю, что моя тётушка осталась в навсегда минувших временах, а они меняются, в её время, возможно, и купались в платьях и длинных штанишках…
    - А вы знаете, Вера Аркадьевна, купались, может и в платьях, но что касается босых ног, то тут все переменилось не так давно, и незачем апеллировать уж прямо к Бунину, – внезапно решительно сказала Ольга Сергеевна.
    - Да? – заинтересовалась Вера Аркадьевна. – Что вы имеете в виду, Олечка?
    - А я вспомнила статью перестроечных лет в журнале «Работница»… Ваше девичество, Вера Аркадьевна, на семидесятые пришлось, а моё – на перестройку. Шила сама, выискивала по крохам, как надо одеваться. И вот, помнится, читаю в «Работнице» – других-то женских журналов в советские годы и не было… Писала журналистка, дорвавшаяся до Парижа. Меня в этой статье две вещи поразили: «настоящий парижский шик начинается с пятидесяти тысяч франков» и «парижанки не носят обувь на босу ногу». Вот так и было написано!
    - Вот как! – обрадовалась Вера Аркадьевна. – Выходит, ещё двадцать пять лет назад…
    - Вера Аркадьевна! Ну что вы радуетесь? Четверть века – это много. Поколение выросло. Думаю, что всё изменилось необратимо. Ходят босые, и будут ходить, снова в закрытую обувь не влезут, как не станут носить шляпы с вуалью и перчатки каждый день, или корсеты какие-нибудь.
    Они помолчали; Вера Аркадьевна – уныло, Ольга Сергеевна – с некоторым сожалением и сочувствием.
    - Что же делать, Олечка? – вопросила, наконец, Вера Аркадьевна. – Времена успели измениться, а я – нет. Моя проблема в том, что я ещё жива? Что же мне, умереть уже, что ли? Или быть ходячим музейным экспонатом?
    - Прекрасная роль, – подбодрила Ольга Сергеевна, – ретро нынче в моде! Пусть на вас равняются.  Главное – быть собой.
    - Да я сама уже вряд ли переменюсь, ведь это чувство, а как бороться с чувством? Попытаться приспособиться? найти в этом положительные стороны, примириться?
    - Ну давайте, попробуем, – оживилась Ольга Сергеевна, – поищем положительные стороны.
    - Давайте.
    - Давайте.
    Дамы глубоко задумались. Обеденный перерыв давно кончился без всякого пропитания, но «проблема» Веры Аркадьевны взволновала обеих не на шутку.
    - Говорят, что это полезно, – неуверенно начала Ольга Сергеевна. – Нога дышит… проветривается.
    - Где, в городе?! – с негодованием отмела Вера Аркадьевна. – Напротив, она пачкается и вбирает в себя вредные примеси воздуха и разнообразные грязи. Полезно только на пляже, или по травке, или в кабинете физиотерапевта. И небезопасно! – добавила она угрожающе. – Муж моей племянницы неделю назад, разгуливая в таком виде, сломал палец ноги. Сидит в гипсе!
    - Ну уж не знаю, как это он исхитрился… Ладно, полезность сомнительна. Но ведь бывает – красиво? Идёт какая-нибудь нимфеточка, ступня узенькая, пальчики ровненькие, трогательные… заглядение, – выдвинула Ольга Сергеевна новый аргумент.
    - Олечка! Так если бы одни юные девы!.. ведь кто попало!.. Красивая ступня – это такая редкость! Это же рабочий орган. К сорока годам у всех вальгус, в просторечии «косточка», распластывание стопы, молоткообразные пальцы – это медицинские термины… даже если изначально стопа безупречна. Костлявая ступня, вены взбухшие…
    - Вы, Вера Аркадьевна, наверное, пристально вглядываетесь… а я если только педикюрчик цветной – красные капельки такие, или там цветные, с блёстками…
    - Цветные!!! – воздела руки Вера Аркадьевна. – Нет уж, увольте! Красные – это словно ногу раздавило, и кровь выступила. А уж какие-нибудь зелёные – грязь, просто грязь!
    - Грязных я, между прочим, не видела, – припомнила Ольга Сергеевна, – всё-таки чистые у всех…
    - Этого ещё не хватало, – вознегодовала Вера Аркадьевна, – грязные! Ведь о том и речь: чистые ноги – не повод выставлять их напоказ! Ведь не показываете же вы всем своё нижнее бельё только на том основании, что оно чистое. Чистые! – фыркнула Вера Аркадьевна. – А знаете, Олечка, я когда-то давно, ещё в советские времена, видела статью про одного французского цирюльника. С ним какая-то болезнь приключилась, и он лишился возможности работать руками. И представьте: натренировался брить клиентов… про стрижку не помню, лгать не буду… брить клиентов – ногами!
    - Ногами? – изумилась Ольга Сергеевна.
    - Ногами! И фотография была напечатана: сидит в кресле клиент, в простынке, а парикмахер, сидя на столике у зеркала, бреет его босой ногой, при помощи опасной бритвы. Писали – даже почти не потерял постоянных клиентов.
    Ольга Сергеевна осмысливала нарисованную Верой Аркадьевной картинку, по лицу её пробегали разнообразные чувства. Понаблюдав эту смену настроений, Вера Аркадьевна спросила:
    - Как, Олечка, вы бы согласились?..
    - Нет!!! – поспешно вскричала Ольга Сергеевна. – Ноги есть ноги…
    - А-а! – торжествующе заключила Вера Аркадьевна. – Вот видите! Именно – ноги есть ноги. Зона выведения шлаков. Недаром во все эпохи припасть к ногам, получить пинок ногой, поставить ногу на поверженного, целовать ноги, мыть их кому-то – знак унижения и смирения. Нынешние приверженцы босоногости желают перевернуть эту многотысячелетнюю традицию? Слишком быстро хотят!
    Ольга Сергеевна хмыкнула.
    - А вот для поляков, Вера Аркадьевна, босые ноги – эрогенная зона.
    - Эрогенная зона?! – не поверила Вера Аркадьевна.
    - Вы не читали «Одиночество в Сети», Вишневского? Нет? Хм-хм… – Ольга Сергеевна слегка смутилась, но продолжала,  – там героиня доводит до экстаза своего возлюбленного… ммм… тем, что сосет ему пальцы ног… каждый отдельно…
    - Что вы это говорите, Олечка… – поразилась Вера Аркадьевна. – Мужчине? Женщина?! Боже, какая гадость!!!
    Воцарилась пауза. Вера Аркадьевна, казалось, боролась с приступом тошноты.
    - Тем более, – справившись с собою, проговорила она непримиримо. – В таком случае, босые ноги – это то же самое, что разгуливать по городу с обнажённым бюстом или, простите, с ягодицами…
    В двери заглянула Полина Захаровна:
    - Вера Аркадьевна, учёный совет уже собрался, ждут только вас!
    - Учёный совет? – очнулась Вера Аркадьевна.
    - Ну да… предзащита Журапарова, расталдыкинского аспиранта.
    - Журапарова? – эхом откликнулась Вера Аркадьевна. – Какой это… Журапаров?
    - Да вы знаете… в жёлтой футболке…
    - В жёлтой футболке?! – грозно вскричала Вера Аркадьевна. – И в шортах?!
    - Почему в шортах… – удивилась мирная Полина Захаровна. – В джинсах, кажется…
    - А обувь?! – хором возопили Вера Аркадьевна и Ольга Сергеевна.
    - Я, право, не знаю… – опешила Полина Захаровна и с подозрением поглядела на коллег.
    - Посмотрим! – воинственно пообещала Вера Аркадьевна и, взяв бумаги, удалилась решительным шагом.

Предзащита аспиранта Журапарова в этот день провалилась.