20. О моих соседях по коммуналке

                А.В.Летенко

                О МОИХ СОСЕДЯХ ПО КОММУНАЛКЕ
                (Из воспоминаний)

          На этот раз взяться за перо меня побудило чувство возмущения, вызванное  чтением пакостного анекдота, на который я неожиданно наткнулся, читая  Довлатова (Сергей Довлатов, Собрание сочинений в 3 томах, "Лимбус Пресс", 1995, том 3, стр.337). Байка оскорбительная для всех её персонажей, в том числе и для композиторов братьев Дмитрия, Даниила и Самуила Покрасс, чьи песни («Марш Буденного», «Москва майская», «Три танкиста», «Красная Армия всех сильней» и др.) навсегда останутся в  памяти русского народа, и особенно для Дмитрия Тёмкина – выдающегося  американского композитора, прославившегося гениальной обработкой музыки Й.Штрауса для кинофильма «Большой вальс», написавшего замечательную музыку  к множеству  других голливудских фильмов, за что в 1952-1958 гг. получил 4 премии «Оскар» (!) – достижение воистину неповторимое. Вот ещё несколько штрихов для завершения этого портрета: Д.Тёмкин учился у Александра Глазунова. в студенческие годы «на подработках» аккомпанировал Тамаре Карсавиной и Максу Линдеру, дружил с Сергеем Прокофьевым, Михаилом Фокиным,  Фёдором Шаляпиным и др..  Думаю, хватит.
    
     Спросят, а с какой стати мне нервничать из-за того, что какой-то там журналист несправедливо и унизительно отзывается о творчестве  весьма достойных людей, из-за того, что  он не знает о том, что Покрассов на самом деле было не один, а трое, и что он ни с того ни с сего утверждает, что Темкин был у них четвертым братом? Отвечу: я так среагировал на довлатовские домыслы потому, что знаю правду, ибо  брат Дмитрия Тёмкина – Александр  – был моим соседом по коммунальной квартире. Более того, мы с моим отцом, будучи одно время бездомными, во время наших скитаний по Москве какое-то время арендовали у него одну из его комнат и находились в близких дружеских отношениях. Помню, что Александр Тёмкин был полным, как  говорят, «рафине». Он чисто по-дворянски был совершенно беспомощен в быту, не умел делать «по хозяйству» абсолютно ничего, вплоть до того, что даже не умел затачивать карандаши, что в те времена я всегда делал для него.
 
          Братьев Дмитрия и Александра Тёмкиных разлучили революция и эмиграция,  и они не видели друг друга сорок лет. Я хорошо помню их встречу летом 1959 г., когда Дмитрий  был приглашён в Москву в качестве члена жюри 1-го Московского международного кинофестиваля. Думаю, здесь нельзя не добавить ещё одного штриха. По его возвращении в Лос-Анджелес  на его виллу было совершено нападение местных «патриотов», расколотивших ему хрусталь, фарфор и мебель. Когда они били самого старика, то приговаривали: «Не езди в Москву, не лижи задницу коммунистам!». Слава Богу, физически сам Дмитрий Тёмкин пострадал не очень сильно.

          Но вернёмся в квартиру 13 дома 14 по  Неглинной улице. Поглазеть на встречу братьев собрались практически все жильцы нашей коммунальной квартиры. Народу собралось много, поскольку квартира была очень большая. Она располагалась в бывших меблированных комнатах мадам Сандуновой. Наш более чем стометровый коридор простирался по всей ширине третьего этажа фасадной части красивейшего дома, расположенного между 1-м и 2-м Неглинными переулками, при Горбачёве вернувшими себе прежние названия -   Сандуновского и Звонарского. Для любопытных сообщу, что мы с отцом в этой квартире занимали тогда малюсенькую тринадцатиметровую  комнатушку – бывшую бельевую кладовую сандуновских меблирашек. Её окно, располагавшееся прямо над аркой, имело круглую форму, сохранившуюся от располагавшихся там когда-то башенных часов. Мой батя – тогда профессор, заведующий кафедрой одного из солидных московских вузов – конечно, другого жилья у советской власти не заслужил по простой причине: был беспартийным. Кстати, сегодня в нашем бывшем окошке снова тикают часы.
      
          В этих солидных и недешёвых по тем временам «меблирашках», принявших первых гостей в 1895 г., в течение первых двух десятков лет ХХ века останавливались весьма известные люди, однако я ограничусь рассказом о некоторых из тех, с кем мне пришлось соседствовать самому.  И первой в этом ряду, конечно, должна стать жена А. Тёмкина – О.А. Хомякова. Эта колоритная «крупнофигурная» женщина была потомком  крупнейших московских домовладельцев Хомяковых, которым кроме другой городской недвижимости принадлежали практически все доходные дома на улице Петровке. Ценители творчества В.Гиляровского наверняка помнят его рассказ о «Хомяковой роще» из книги «Москва и москвичи» об одном из родственников Ольги Алексеевны. Следует добавить, что эта женщина была вдовой «советского Плевако» – выдающегося адвоката Брауде, когда-то председательствовавшего в Московской коллегии адвокатов и выступавшего в 1938 г. на процессе по делу Право-троцкистского блока в качестве защитника Бухарина, Розенгольца, доктора Плетнёва и других «кровавых извергов» и «врагов народа».

          Сцену, подобную встрече братьев Тёмкиных, мне пришлось наблюдать годом раньше и в другом конце нашего длиннейшего коридора, когда в гости к моей милейшей соседке Ирине Андреевне Стапран после сорокалетней разлуки приехал её брат – один из крупнейших финских архитекторов и  подрядчиков в области промышленного строительства Вернер Яатинен. Брата и сестер Яатинен разлучила судьба в 1918 году, когда скончался их отец – по происхождению ингерманландский финн – в царское время имевший генеральский чин действительного статского советника и исполнявший должность «смотрителя училищ». Такая должность была, если помните, у отца Ленина Ильи Ульянова, только Ульянов «смотрел» за училищами в провинции,  а Ахти  Яатинен - отец Вернера и Ирины  (по фински её имя звучит как Ирья) в Санкт-Петербурге. Это была шишка общероссийского уровня и его семья квартировала в одном из лучших домов тогдашней столицы -  прямо напротив Казанского собора на Невском проспекте.   

          После смерти генерала его малолетних детей разобрали родственники. Вернер уехал в Гельсингфорс, а Ирью с сестрой забрали к тётке в Ригу. Там  в Риге по прошествии времени Ирья вышла замуж за Андрея Андреевича Стапран, ставшего при Советской власти известнейшим в стране инженером. Ирина Андреевна в течение многих лет подавала прошения в Красный Крест о поиске брата, но в годы, когда иметь родственников за границей было не только не модно, но и опасно, положительного ответа не получала. Но вот грянула так называемая хрущёвская оттепель и однажды в нашей коммуналке зазвонил телефон и клерк из Красного Креста попросил передать Ирине Андреевне Стапран (а её в этот момент как назло не оказалось дома), что её брат Вернер наконец-то найден и что он будет звонить ей сегодня в полночь из Хельсинки, и чтобы она ждала у аппарата.   Можете себе представить картину, как, начиная с 23 часов, к коридорному телефону стала подтягиваться многочисленная публика, окружившая Ирину Андреевну и ожидавшая начала представления. И вот, как было обещано, ровно в полночь зазвонил телефон и Ирина Андреевна впервые после 40-летней разлуки услышала голос родного брата. Она плакала и смеялась. Так же плакала и смеялась собравшаяся публика (среди которых, признаюсь, делал то же самое и я), впрочем из их разговора не понимавшая ни слова, поскольку беседа велась на финском языке.
         
          Среди других выдающихся фигур нашей коммуналки, наверное, следует упомянуть семью выдающегося чтеца-декламатора (жанр очень популярный в дотелевизионный период) народного артиста республики Доброхотова, входившего в четвёрку ведущих  мастеров этого жанра. Многие мои ровесники, конечно, помнят также и таких его коллег, как Яхонтов, Журавлёв и Аксёнов, голоса которых можно было тогда ежедневно услышать по Центральному Радио и чьи сольные концерты в те времена проходили с непременными аншлагами.

          Вспоминаю, что через дверь от меня в нашей квартире жил, к сожалению, мало снимавшийся в кино старейший актёр Камерного театра Н.М.Новлянский,  которого читатель легко вспомнит по роли пожилого врача-хирурга из шукшинского фильма «Живёт такой парень».  Новлянский был особенно знаменит тем, что еще задолго до также любимого мной Евгения Лебедева из товстоноговского театра получил неофициальный титул лучшей в Советском Союзе театральной Бабы-Яги. Именно - «театральной», поскольку на лавры Милляра – лучшей «кинематографической» ведьмы – никто естественно претендовать не мог.

          Нельзя не вспомнить среди моих соседей и выдающегося учёного Исидора Кацнельсона, жившего в теснейшем закутке рядом с кухней и выходом на чёрную лестницу. Внешность он имел скромную, носил очки с большими диоптриями. Занятия его, заключавшиеся в постоянном копании во множестве странных книжек, были непонятны обывателям. Некоторые наши бабульки свысока и полупрезрительно называли его сокращённым именем: «Смотрите, наш  Сидор опять свои книжки потащил!». Но вот, пришёл момент и серая мышка неожиданно превратилась в прекрасную фею.

          Многие, возможно, помнят, как  в годы кризисной ситуации, возникшей вокруг Суэцкого канала, на политической арене мира возникла мощная фигура президента Египта Насера, за симпатии которого возникла нешуточная конкурентная борьба между великими державами. Тогда ценой множества «подмазок», среди которых было и вручение египтянину высшей награды СССР,  вызвавшее естественное недовольство многих моих соотечественников, в этой возне победил Никита Хрущёв. К тому времени, кстати, относится стихотворение неизвестного автора «Президент Египта на пляже». Привожу его фрагмент:


                «Лежит подставив солнцу пузо,
                Полуфашист, полуэсер,
                Герой Советского Союза
                Гамаль Абдель
                На всех Насер».


          Так вот, как всегда с опозданием наше начальство кинулось выяснять, а что же такое Египет и с чем его едят. И оказалось, что усилиями наших партии и правительства соответствующие специалисты у нас почти сведены на нет, и крупнейший и действительно знающий своё дело египтолог у нас один и зовут его Исидор Кацнельсон. С того момента он, по слухам, пошёл в гору, завоевал авторитет, получил звания и квартиру, чего безусловно и давно заслуживал. 

          Среди моих соседей были и интересные фигуры другого рода. Например, прямо напротив нашей двери был вход к Цецилии Львовне Коперман – выдающемуся специалисту в области еврейской кулинарии. Однажды она научила мою молодую жену готовить высочайший национальный  специалитет евреев – фаршированную щуку. Щука вышла отменная, но супруга тут же поклялась более никогда её не готовить из-за просто потрясающей трудоёмкости этого блюда. Клятву свою она, кстати, добросовестно выполнила.

          Наискосок от нас проживала пожилая женщина весьма строгого и, я даже сказал бы, надменного вида и поведения по фамилии Боброва. Источником, подпитывавшим её надменность, думается, была занимаемая ею должность. Она много лет исполняла обязанности Главного врача Центральной поликлиники КГБ, располагавшейся неподалёку - в Варсонофьевском переулке. Таким же важным и немногословным был её зять, которого она, скорее всего, позаимствовала из числа своих пациентов. Интересно, что впоследствии мне пришлось работать с ним в одной фирме – Институте экономики мировой социалистической системы АН СССР, где я был научным сотрудником, а он «учёным секретарём по международным связям». Последнее обстоятельство безусловно подтверждает моё предположение.

          Среди моих соседей была не только образованная  публика или люди с регалиями, как например, бывший заместитель начальника штаба Тихоокеанского военно-морского флота каперанг Павел Семёнович Оршанко, или бывший председатель Горисполкома города Якутска (чьё имя я не запомнил), но и совсем простые и даже малограмотные люди. С некоторыми из них я был весьма дружен.
 
          Наибольшей моей симпатией (и со взаимностью) пользовалась проживавшая рядом с кухней добрейшей души и милейшей улыбки 75-летняя старушка Ульяна Сергеевна. Это была вечная хлопотунья и оптимистка, никогда не жаловавшаяся на свои – наверняка имевшиеся у неё – болячки. Расскажу про одну лечебную процедуру, регулярно устраивавшуюся бабкой Ульяной по субботам при хорошей погоде. Поскольку мы жили впритык к Сандуновской бане, то посещавшие эту баню ульянины подружки-ровесницы (одной из них, правда, было уже под 90 лет) всегда после купанья приходили к ней. На стол выставлялась нехитрая русская закуска, одна бутылка дешёвой водочки (с темной сургучной головкой) примерно на шесть-семь человек, и «девчонки» начинали расслабляться. Венцом мероприятия было хоровое пение. Песня всегда пелась одна и та же  – «Ах, зачем эта ночь была так хороша? Не болела бы грудь, не страдала душа!». Пели подружки нестройно, противными старушечьими голосами, но чувство, которое они вкладывали в своё пение, с лихвой перекрывало все недостатки вокала.

          Конечно, нельзя не рассказать и о нашей всеобщей любимице тёте Кате, служившей, как теперь говорят. консьержкой и жившей в тесной каморке за лифтом. Эта работящая, никогда не унывающая рано овдовевшая женщина  на привратницкие гроши растила и воспитывала двух детей - хороших мальчишек, всегда помогавших ей содержать их собственное и наше общее хозяйство. Жильцы сочувствовали тёте Кате и помогали ей по мере собственных возможностей. Помню, как её старший сын Толя вернулся с армейской службы "комиссованным" в начале 1957 г. В "газик", в котором он возил полковника,"отважный венгерский революционер" швырнул гранату. Полковник остался цел и невредим, поскольку в этот момент в кустиках читал газету "Непсабадшаг", а Толю контузило, и он некоторое время заикался. Таким образом, о венгерских событиях осени 1956 г. мы узнали "из первых рук". Получив контузию, Толя считал, что легко отделался, например, не так, как один его товарищ, имевший несчастье попасть в число пятидесяти ребят, отправлявшихся домой с Восточного вокзала Будапешта. На этих мальчишек, погруженных в вагон безо всякого оружия (идиотская предусмотрительность наших чекистов!!!) напали "революционеры" и вырезали ножами всех до одного. Впрочем, и такая смерть не была тогда в Венгрии самой страшной. Любимой забавой венгерских бандитов (назовём, наконец, вещи своими именами) было, поймав коммуниста или милиционера, подвесить его на дерево вниз головой, оставив её на уровне футбольного мяча, и бить по ней ногами "врастяжку", то есть не давая человеку умереть сразу. Такими, как они говорили, "грушами" тогда была увешана вся Венгрия. Особенно много этого было в Будапеште. Сегодня этих нелюдей в Венгрии называют героями, но правда об их "подвигах", надеюсь. не забудется.   

          С позволения читателя я ненадолго покину свою 13-ю квартиру и  загляну в другие помещения моего дома, например, в квартиру, где после своей свадьбы какое-то время жил Антон Павлович Чехов. Но более всего мне памятна коммуналка под номером 15. Для того, чтобы попасть в неё, нужно было пройти через красивейшую центральную арку, по бокам украшенную четырьмя гипсовыми скульптурными группами и пройти через небольшой «мавританский» дворик, для создания проекта которого архитектор когда-то совершил специальное путешествие по Алжиру и Египту. Над входом можно было заметить закрашенную краской, но приметную, поскольку она была выложена кафелем, надпись «Номерныя Банi».
         
         Долгое время здесь располагалась  районная поликлиника, но в наше время «пятнадцатая»  была знаменита не этим, а тем, что практически всё её взрослое мужское население работало таксистами в 7-м таксомоторном парке столицы. И это бы всё ничего, если бы здесь не проживал Дима Уколов. Да-да, тот самый хоккеист Уколов – один из четырёх великих защитников сборной СССР, герой зимней Олимпиады в Кортина-д-Ампеццо в 1956 году, многократный чемпион СССР, мира и Европы по хоккею. Частыми гостями у него бывали его товарищи: постоянный партнёр по сборной Сидоренков, а также истинные и незабываемые титаны хоккея Трегубов и Сологубов, а также множество других знаменитых хоккеистов. Когда в жаркую погоду они выходили «подышать» из крошечной диминой комнатушки, их обступала толпа мальчишек,  с восторгом и затаив дыхание ловивших каждое слово своих кумиров.

           Можно было бы много ещё рассказать об обитателях и других квартир нашего замечательного дома, целых две (!) фотографии которого можно найти в книге Гиляровского «Москва и москвичи». Но не всё, наверное, было бы интересным для массового читателя, да и в большинство этих квартир в 1960-1970-е  гг. вход для посторонних был наглухо закрыт, ибо там поселилась фирма с загадочным названием: «Филиал комбината по переподготовке работников автотранспорта». Перед тем, как этому «комбинату» открыться, от нашего дома убрали остановки автобуса и троллейбуса, место которых заняла стоянка доброго десятка автомобилей с красными крестами и сиренами. Множество входов в него охраняли вооружённые люди, часть его помещений была отведена под занятия джиу-джитсу, а многие посетители входили туда и выходили оттуда переодевшись и перегримировавшись. До того, как эту часть дома заняла, как вы поняли, «контора глубокого бурения», там квартировал народный суд, на заседаниях которого я иногда после школы, забыв дома ключ, просиживал в морозную погоду, дожидаясь возвращения отца. Чего я там тогда только не наслушался! Меня не выгоняли, зная, что я «греюсь».
 
          Эпоха народного суда закончилась неожиданно. За одну ночь его помещение было переоборудовано под адвокатскую контору. Соседи недоумевали, однако выяснилось всё довольно быстро. Через день вдруг у этой новоявленной адвокатской конторы собралась громадная толпа людей, буквально перегородившая Неглинку. Большую часть этой публики почему-то составили иностранные журналисты. Всё стало окончательно ясно, когда подкатили несколько шикарных лимузинов с номерами посольства США и из них вышли трое человек, сразу окружённых журналистами. Это были мать, отец и жена американского лётчика-шпиона Г.Пауэрса, приехавшие нанимать адвоката для защиты своего сына. Почему наши чекисты решили разыграть эту комедию именно у нашего дома? Наверное, его шикарный вид, должен был, по их разумению, придать большую респектабельность этой липовой адвокатской конторе, которая на другой день действительно закрылась. Впрочем, думаю, чекисты рассудили правильно, учитывая психологию американцев.

          Ещё одно, чем был знаменит на всю страну  наш дом – это то, что в нём располагались издательство «Музыка» и лучший в стране (ещё с дореволюционных времён) нотный магазин, где по выходным устраивались знаменитые музыкальные вечера с приглашением звёзд первой величины.
 
          Читатель, наверное, ждёт моего рассказа и о том, не было ли среди множества моих соседей симпатичных молодых подружек, без которых, конечно,  никак не могут обходиться юноши старшего школьного и тем более студенческого возраста, каким я тогда собственно и был. Признаюсь, что девчонки действительно были. Не скрою, что среди них были весьма миловидные и приветливые. Правда, что они научили меня многому кое-чему новому и интересному. Но это уже предмет для отдельного повествования…