Брус

             Перед стартом на полосе препятствий на зачёт командир сказал мне:
             - Вы, главное, курсант, брус одолейте. Многие солдаты теряют на нём равновесие.
             - Есть! - ответил я, а сам подумал: - не такой брус одолевал.
             Тот брус я увидел у колхозного коровника – настоящий сосновый в 30 сантиметров разреза и метра четыре с половиной в длину. Ба!  Да ведь именно такой брус и нужен был мне, чтобы перегородить большую комнату в нашем обветшалом доме. Уж больно зимами  холод одолевал. Не натопить такую «казарму». Тем более соломой. Она хорошо горит, но мало жару даёт.  Случалось, вода в ведре замерзала, что кружкой её не зачерпнуть. Мать валенки с полушалком с себя не снимала.
             Так, впрочем, после Отечественной войны многие вдовьи семьи в деревне перебивались. А я, двенадцатилетний мужчина, решил перегородить избу.  Маленькую комнатку протопить проще. А другую половину горницы можно сеном для коровы набить. Теплынь будет! «Мамка босиком по вымытым половицам станет ходить»…
             Но где взять материалы для перегородки? До ближайшего леса километров сто. Только заросли прутьев ракит по берегам речки растут. Хотя стену можно и из лозин сплести  да глиной обмазать. Опять же, из чего сладить стойки, поперечины? А тут вот он –необходимый материал! Если распилить брус пополам, потом каждую половину топором и кувалдой аккуратно расколоть на четыре части… Вот и всё! А прутьев, лозин да глины на речке сколько хочешь. 
             «Приду за брусом, как стемнеет».
              И я пошёл ночью тайком от мамки, от соседей - на «дело». Я не знал, что меня, двенадцатилетнего, в тюрьму не посадят. Поэтому, наверно, к душе подступил страх. Увидят. Накажут. Но вожделенный брус под лунным освещением был сильнее страха.
Я по-мужицки поплевал на ладони и ухватился за него. Эхма! А он оказался таким тяжеленным, что у меня что-то хрястнуло в правой стороне поясницы. Нет, на плечо его не поднять. «А если волоком?». Я с трудом оторвал от земли один конец бруса, но другой его конец будто впился в землю – не сдвинуть. И что же? Бросить затею? А сено, к примеру, – легко ли косить? А тяжеленную воду на грядки - легко ли таскать? Так можно всё бросить, а зимой зубы на полку положить. «А если перекатом?». И опять ничего не получилось. Круглое бревно, может, и покатилось бы. А тут грани, словно магниты,  не оторвать от земли. Неужели отказаться от бруса? А как же мамка с непокрытой головой и босиком по жёлтым половицам? «А если кантовкой?». Я поднял дальний конец бруса на уровень колен, и, сгибаясь под тяжестью, перекантовал его в направлении к дому. Потом обратно повторил всё то же самое. Ура, получается! Дальний конец бруса – на место ближнего, который становится дальним. Вот уже четыре с половиной метра перекантовано, вот уже девять метров преодолено… Тринадцать с половиной, восемнадцать… Можно чуть отдохнуть. И зачем так далеко от деревни строились фермы? Понятно, чтобы отдалить от людей тяжёлый запах навоза и уймища мух. И всё же очень далеко… Дальний конец бруса – на место ближнего конца, который становится дальним…  Потом повторяется всё так же снова и снова. Перекантовка продолжается. Вот уж пропели первые петухи в деревне. Мать, конечно, тревожится обо мне  – загулялся что-то.   А я думал о мамке, какая она у меня замечательная. И кто же позаботится о ней, если не я, мужчина? И перекантовывал и перекантовывал  свой тяжеленный, но вожделенный брус.
               Дома, освежившись студёной водой из колодца, я  сказал мамке, что лягу в сарае, и провалился в душистое сено.  Мои руки, ноги и спина были налиты упругой усталостью, но вместе с тем и приятным томлением. Саднили колени. Но душа ликовала: притащил-таки. Даже печальный свет луны в ту ночь казался мне ярким и радостным. Счастливой и радужной ощущалась сама жизнь.
                Впрочем, все эти прекрасные ощущения и чувства, может, были уже во сне, который продлился не долго.
                На заре к нам пожаловал сам председатель колхоза – дядя Стёпа Кирюхин.
                - Да что же это деется?! – склонился он надо мной вместе с мамкой. – Перекладину в коровнике хотели укрепить, а Витька брус украл.
               - А как вы узнали, дядя Стёпа, что это я украл?
               - Он ещё спрашивает! Ты дорогу от коровника до своей избы, как танк, избороздил. Перекантовывал что ли?
               - Да с конца на конец. Брус очень тяжёлый…
               - Ох, что деется на белом свете! Тебе бы в самолётики играть… - Председатель достал из брючного кармана измятый носовой платок и толи высморкался в него, то ли вытер набежавшие слёзы. – Рассказать, Надежда, лет через пятьдесят, как люди жили-были, - обратился он к мамке, - ни на грамм не поверят. Сколько тебе, Витька, лет?
               - Двенадцать скоро.
               - Вон оно, что деется на белом-то свете!  Ты, Надежда, закидай  брус от людей до поры соломой или ботвой какой. Найдём мы  подпорку для коровника. Жалею я Витьку твоего…
               Перегородку в горнице я всё-таки построил. Мамка следующей зимой без полушалка и босиком ходила по жёлтым половицам. А соседские женщины по-доброму завидовали ей:
               -  Мужчина в доме…
               Полосу препятствий, я в тот раз «взял» на отлично.
               Подумаешь, - брус! Не такие брусья одолевать приходилось …