Кому нужна помощь в химии?

ВСТРЕЧИ НА НЕСОКРУШИМЫХ РАЗВАЛИНАХ...18
(2000 год)

Ещё долго буду я пребывать в упованиях и иллюзиях, хаживать и названивать в Думу. Поначалу в поисках возможности личной беседы с Геннадием Андреевичем по поводу, выражаясь высоким штилем, “новых теоретических и практических путей выхода оппозиции из нынешнего дремучего сна”.

 Заседания фракции, совещания, поездки – всё понятно, избирательная компания.
  Но мне ведь нужно было только полчаса, я ж по делу...
Написала краткое изложение проекта, которое стало ходить по инстанциям – Поздняков, ныне опальный Куваев...
Иван Мельников, который вдруг позвонил к нам на дачу и, выслушав по телефону мой сбивчивый рассказ об Изании, обещал посодействовать и через несколько дней вернуться к разговору.
Позвонила. Он никак не мог вспомнить, кто я и что, собственно, от него хочу. Послал ещё к кому-то или куда-то…

  Короче, повторялся тот кошмар тридцатилетней давности “бодания тёлки с советским дубом”, от которого я тогда сбежала в свою “неясную поляну”.

 Извела на “межгород” кучу денег,времени и миллионы нервных клеток.
Потом одна сердобольная аппаратная дама доверительно шепнула мне, что всё это “дохлый номер”. Что никому здесь ничего такого не надо, никаких перемен, тем паче глобальных.

  И тут поверила не сразу.
Уже были проиграны выборы, а я всё пыталась пробить лбом этот засыхающий дуб.

*   *   *

Передала пару экземпляров “Дверей” в “Совраску”, в том числе лично Чикину.

Звонила, отправляла туда время от времени ещё какие-то материалы – всё проваливалось и гибло, будто в чёрной дыре.

  А ведь я не была для них “человеком с улицы”, безвозмездно отдала газете все причитающиеся мне экземпляры нескольких тиражей книг сталинского телохранителя Алексея Рыбина.
Некоторые даже с авторскими автографами, которые попросила сделать “для лучшей коммерции” – газета регулярно взывала к читателям о материальной помощи.

Потом видела эти книжки в продаже в киосках оппозиции. Но на судьбу моих отношений с “Совраской” это никак не повлияло – мол, ходят тут всякие и мешают по горло занятым людям...
Прочла как-то в “Совраске” беседу Виктора Кожемяко с Михаилом Антоновым на тему “Коммунизм и христианство”. Дозвонилась Кожемяко и сказала, что хочу написать отклик. Получила “добро” страниц на семь.
Вот отрывки из этого отклика:
"Думается, что лишь разобравшись в плюсах и минусах монархического и советского прошлого нашей страны, отделив “пшеницу от плевел”, мы сможем вместе построить новую идеологическую крепость – коммунизма с Богочеловеческим лицом.

Согласна с участниками беседы – основная причина распространения атеизма в царской России и оскудения веры – церковная проповедь “непротивления злу”, искажающая смысл слов Христа.
  Который учил “не противиться “злому”, а не “злу”.
Совесть обличала - официальная церковь предпочитала закрывать глаза.
В результате – массовый поиск Истины вне храма".
 Далее я поведала про Изанию - что она “могла бы стать прообразом нового обновлённого Союза, о котором многие из нас мечтают.
В его основу легла бы не столько социальная, сколько духовная революция.
  Объединение в противостоянии Новому мировому порядку, царству Зверя.
  Ведь Творец завещал нам “выйти из Вавилона” дурных страстей и материальных “тленностей”, построив новое здание на камне “во главе угла”, который в своё время так опрометчиво отвергли строители.
В результате чего всё и рухнуло”.

*   *   *

  Я передала статью в редакцию, где её, само собой, благополучно потеряли.
Пришлось отлавливать лично товарища Кожемяку.
Виктор Стефанович встретил меня сумрачно, пролистал опус и сказал, что ежели мне нужна реклама Изании, то надо было написать несколько строчек, а не семь страниц.
  Я ответила, что Изания необходима вовсе не мне, а людям. Так сказать, человечеству.

А потом мы ведь по телефону обговорили объём...

  Ни о какой договорённости он, разумеется, уже не помнил. Да и про тему “Христос и коммунизм” думать забыл, сообщив, что сейчас занимается совсем другим (кажется,юбилеем Шолохова).

   Я возразила, что Шолохов Шолоховым, а Бог - Богом. И в вопросах идеологии топтаться на месте смерти подобно.
  Тут он начал закипать. На лице появилось то самое: “Ходют тут всякие”, когда у занятых людей через полчаса совещание. И попробовал учинить мне разнос, как в добрые старые времена.
Пришлось снова помянуть про “патроны”.
    
  Виктор Стефанович немного смягчился.
  Я спросила, как он себя чувствует, не дать ли что-нибудь от сердца?
Выглядел он действительно неваженецки - лицо серое, мешки под глазами...
Таблетку анаприлина проглотил сразу.
Мне стало его жаль, посоветовала отказаться от совещания. Он уныло отмахнулся.
 Короче, полыхал на работе.
Я стала прощаться.

- Может, всё-таки дадим рекламу? – вздохнул он.

- Да ладно, спасибо. “Завтра” уже давало.

*   *   *

  Я тогда не обиделась. Приносила им ещё какие-то частушки к президентским выборам, где, помнится, были такие строчки:

Кто вы, В.В.Путин?
Путь или Распутин?
Что-то от Дзержинского,
Что-то от Бжезинского...”

Алекс Юстасу:

-Делай ноги, нам капут  -
В Кремль внедрился Штирли-пут!

  Снова ни ответа, ни привета. Краснокоричневая дыра.
“Совраску” я выписывала с тех пор, как она стала считаться оппозиционной, но, в конце концов, каюсь, даже в руки брать не желала, постепенно докатившись до стремительно левеющего МК.
  Со временем и “левым” в Думу перестала названивать.
  До сих пор скорблю, сколько денег извела по межгороду.
  Боже, какими мы были наивными!..
  Хоть уже далеко не молоды.

*   *   *

  В поисках соратников до упора обзванивала внесённые в список кандидатуры.
Развозила книги, некоторым дарила. Одни читали, хвалили. Другие просматривали, предлагали при случае встретиться и серьёзно обсудить...

  Но как-то не получалось. Все были заняты (в том числе и я), и постепенно телефонное общение сводилось на нет.
  У попа быда собака
   Марлену Мартыновичу Хуциеву (он был худруком в телевизионном “Экране”, когда я там работала сценаристом) оставляла по договорённости с дарственной надписью свои книги в киоске кинематографистов на Васильевской.

Звонила регулярно:

- Да, Юля, помню, обязательно надо поговорить. Но я сейчас убегаю (сплю, болею, у меня люди, пишу сценарий, уезжаю).
Так что позвони через час (вечером, завтра, через недельку, через месяц).

  Я забываю, не звоню. Потом всё повторяется.
И каждый раз вспоминался некий таинственный “Женя”, с которым героиня хуциевского “Июльского дождя” так же “сотрясала воздух” по телефону.

*   *   *

       Чтобы практически “раскрутить” Изанию, надо было переключиться на это целиком, бросить все прочие дела и вплотную заняться поиском помощников и единомышленников.

А я даже не могла оторваться на несколько дней от дома, куда сразу бы слетелись окрестные алкаши и окончательно сгубили бы неприкаянного моего супруга. Который, оказавшись “не у дел,” всё больше “злоупотреблял”.

 Алконавты...Так они сами себя называли, улетая от невыносимой действительности в опустошённых ракетах спирта “Рояль” и по очереди сгорая в атмосфере.
Иногда предварительно спалив собственное жильё или натворив в беспамятстве ещё что-либо из ряда вон.
Нет, дом я бросить не могла, заменить меня было некому.
Дочь Вика целыми днями “пахала” у себя в глазной больнице, брала дежурства. На ней, по сути, держалась и московская квартира.
Бабушке было за девяносто, тоже нуждалась в уходе.
  И от зятя Андрея толку было мало.
Его то и дело выгоняли с очередной работы, он часто где-то сутками пропадал, а Вика в ожидании любимого сидела с сигаретой на лоджии, сохла и плакала.
Чудилось ей замерзающее проспиртованное и окровавленное тело благоверого где-нибудь на пустыре.
 В общем, всё летело в тартарары.

*   *   *

       У Наташи, моей крестницы, жизнь поначалу вроде бы складывалась –  она работала в торговле, снимала комнату в Москве. Говорила, что копит на квартиру.

Потом – обычная история. Попала в лапы к аферистам, назанимала денег, её “кинули” и “поставили на счётчик”.
Наташка скрывалась, иногда поздно приезжала ко мне, чтоб переночевать.

Но её и здесь вычислили. Стали названивать, угрожая избить, продать в бордель или вообще пришить.
Один из губителей, некто В., был особенно неотступным, регулярно звонил по мобильнику. Я клялась, что ручаюсь за Наталью, что она постепенно расплатится.
Вела с ним духовные беседы о терпении и милосердии, рассказывала о трудном наташкином детстве. Пока он не отключался, прорычав, что “хватит пудрить ему мозги - съела всю  карту”.
 Наталья передавала ему через посредников то 100, то 300 баксов.
Потом он потерял терпение и однажды заявился к нам на дачу на иномарке с братаном.

Слава Богу, Наталья и Борис отсутствовали. А у меня были в гостях Вика с Алёшей - офтальмологом, с которым они вместе работали в больнице.
С некоторых пор их связывали не только деловые и дружеские отношения.

       В. сказал, что ждёт меня на улице, надо поговорить.
Я стала собираться. Гости, узнав, в чём дело, поначалу вообще меня не хотели пускать:
- Увезут тебя, мать, заложницей, и дело с концом...
Решили идти все вместе, даже Джина прихватили. При этом Алёша объявил, что служил в десантных войсках.
А я в подарок В. прихватила для умиротворения пару своих книжек.

       Поговорили достаточно любезно. Я снова поручилась за Наталью, вручила книжки с дарственными надписями. Что, кажется, произвело впечатление.

       Морока эта длилась около года с переменным успехом. Со звонками, угрозами, приездами и наездами. Пока, наконец, не был выплачен последний бакс, и я вздохнула спокойно.
А в «Неясной Поляне» по-прежнему всё держалось на мне.

*   *   *

       Ну а Изания... Время от времени я всё же делала попытки к кому-то достучаться, писала очередные варианты проектов.
То меня носило к белорусскому посольству, где я часа полтора обрабатывала ошалевшего от моего красноречия чиновника. Потом он ушёл, покачиваясь под тяжестью подаренных мною книг и проектов – для него лично, для Александра Григорьевича Лукашенко и, кажется, для первого секретаря Белорусской компартии.

Затем около месяца пыталась снова связаться с ним по телефону. В трубке раздавались нежные перезвоны какой-то белорусской мелодии,  барышня тоже нежным голоском сообщала, что господина-товарища или нет на месте, или ещё не пришёл, или ушёл на совещание.
Но что она обязательно передаст...

       В общем, повторялась история с фракцией КПРФ в Госдуме.
Получив текущий астрономический счёт за телефон, я перевернула ещё одну поучительно-бесполезную страницу в своей биографии.
    В марте 2001-го хаживала после победы Воронина на выборах к посольству Молдовы, тоже с книжками и проектами.
Передала всё каким-то полицаям в форме. Вокруг камеры наблюдения, холёные равнодушные лица охранников.
Побыстрей ретировалась, понимая, что опять всё зря.
Но с сознанием выполненного долга.

       Помню ещё какую-то сомнительную контору на краю Москвы, что-то там скупающую и перераспределяющую, куда я несколько раз моталась на предмет сотрудничества. Пока та не сгинула в неизвестном направлении.
То ли всех нагрев, то ли прогорев сама.

       И ещё (это уже как ритуал) время от времени звонила Марлену Мартыновичу Хуциеву.
  Почему-то именно он представлялся мне тогда лучом света в тёмном кинематографическом царстве.
Бывший мой шеф по-прежнему  то "срочно убегал", то уезжал или «только что прилёг отдохнуть»...
Просил позвонить ему через час, после одиннадцати или в конце месяца...

       Я звонила для порядка раз в полгода. Потом перестала.

*   *   *

    Форум "Июльская Беседка":

    Романтик:
 - Рад, что есть такие люди, как Юлия Иванова!
       Я также рад, что есть такой проект, как Изания.
Я простой школьник, но тоже хотел бы помочь этому проекту. Ну конечно, чего я могу?
Но я нашёл выход.
Кому нужна помощь в ХИМИИ – пишите. В этом я помочь точно смогу. Я параллельно учусь в школе РХТУ, так что помочь могу.
Пишите. Это прекрасно!
       2001- 04-04

*   *   *