Смерш, блин, он и в Африке Смерш...

         Петрович отодвинул занавеску и глянул на улицу. Мороз стоял такой, что он невесело констатировал,
         - Чёрт её не поймет…  Ведь вот вроде потепление, говорят, да, парниковые газы там разные, а дерёт сволочь, как под Москвой в сорок первом... Вслед за этим как-то само собой заныла раненая под Ржевом нога, которую он к тому же ещё тогда и  обморозил здорово. Дальше больше, он начал вспоминать войну,  точнее её начало, друга своего Кольку Штырова,  попросту «Штыря», с которым он вместе призывался, и с которым потом попал в разведучебку. Выбор у них тогда был невелик – и он и Штырь были неоднократными призёрами различных  первенств Москвы и московской области, только он по Самбо, а Штырь по стрельбе. И оба были мастерами.
          Тогда, в декабре сорок первого, их и ещё человек пятнадцать таких же «крепышей» собрали отдельно от остальных около двери самого дальнего кабинета в военкомате, где всё и происходило. Разговаривал с ними какой-то мужик в форме, но без знаков различия. Разговаривал долго, один на один, сурово и спокойно предупреждая о том, что надо по любому держать язык за зубами «...и сейчас, и потом и... до конца жизни». Разговор крутился вокруг одной и той же темы и у всех обставлялся примерно так...
        - Вы, (мужик глядел в личное дело вошедшего) – товарищ Юшаев, комсомолец?
        - Да,
        - Мастер спорта?
        - Да,
        - по самбо?
        - Да.
        - Сколько побед на первенствах...?
        - Два раза был чемпионом хамовнического района  в сороковом..., в сорок первом,  на первенстве Москвы в честь 23 февраля – первое место в своей весовой категории, и  ещё дважды был призёром на области.
        - Ну, тогда я буду говорить прямо. Мы будем рекомендовать вас для выполнения особых заданий. В принципе, то есть, по своей физической подготовке вы соответствуете, осталось только подучиться малость, и...
         - С положение на фронте знакомы?...
         - Да,
         - Ну и каково ваше мнение? Тут Юшаев внутренне напрягся, выждал секунду- другую и затем преувеличенно серьёзным тоном сказал,
         - Положение конечно тяжёлое! Враг, используя наши временные трудности, пока ещё наступает, но…,  - здесь он вспомнил слова Сталина, 
         - «...Победа будет за нами», а фашистов мы разобьём. Я так думаю, это вопрос времени.
         Петрович вспомнил, как, выйдя тогда из кабинета, продолжал размышлять,   
         - Да уж, ну и вопр-о-о-ос!  Кто ж его не знает это долбаное положение? Аж под ложечкой сосало от темпов, с какими наши драпали. И знали, и флажки передвигали по карте, и репу чесали, мол, как же так-то? Ведь как им всем  елозили по ушам и по радио и в газетах? Война, мол,  вся будет сплошь «...на чужой территории» и мы, значит «...одним ударом...», так как (ну всем же ясно!...) «...чужой земли не нужно нам ни пяди...» и всё-такое прочее. И вдруг...  такая задница! Разумеется, все и всё знали и понимали, но более того знали и то, что болтать себе дороже, поэтому помалкивали в тряпочку…
        Позже, вечером, сидя на кухне и  обдумывая дневные события, он с «пессимистическим оптимизмом» констатировал, 
         - А может и не всё так плохо, может в разведке-то как раз и повезёт – поживём ещё.
         Петрович, продолжая тупо глядеть в заиндевевшее стекло, вдруг почему-то вспомнил соседа. У Микича, как его все звали, газа в доме не было, потому как в отличии от Петровича «ветераном и участником ВОВ» он не был и пенсия у него была «...хорошая, но маленькая». А если прибавить к этому сына – инвалида детства, то, как любил говорить главный герой одного популярного фильма, получалась такая «...картина маслом», что хоть вой. Господи, как же он отапливается-то, ведь угля кот наплакал, да и то не уголь,… слёзы. Помнится летом, сосед занимал у него «на отопление», с отдачей, как говорится, и... отдает по сей поры. Петрович не доставал должника, справедливо полагая, что «нельзя так с людями...», тем более такое положение у него.
         - Генка что-то давно не звонил, - тоскливо отметил он,
         - Дела, наверное. А ведь мог бы засранец, телефон-то «мудильный» на кой ему, а?      При этом он почему-то совсем забыл о том, что с полгода назад сын подарил ему на день рождения дорогой навороченный мобильник и именно для того, что бы отец в любое время мог с ним общаться. Мало того, денег ему «бросил», как он сказал «...на симку»  где-то, аж, «с тыщу». Одним словом звони, не хочу. Но, Петрович, как и большинство представителей его поколения был жмот (хотя чего здесь плохого, я лично не понимаю) и ни разу ещё не жалел об этом. Жизнь она, брат, такая, что простаком не выживешь. Он это частенько повторял жене, пока жива была и сыну, но всё без толку. Жена –  баба, а  сын не в него пошёл. Хотя, может оно и к лучшему, подумывал он в последнее время,
      - Ить, так разобраться, хороший вырос. Отца уважает и семья – всё как у людей, детишек двое и оба пацаны. Жена – Валентина, хорошая баба, грех жаловаться.
        Одно, правда, до поры до времени  не давало Петровичу покоя. Сын после школы поступил в военное училище, да не просто, а в лётное, чему Петрович был несказанно рад. Закончил с отличием, служил сначала под Москвой, а потом перевели в ГСВГ, и всё бы ничего, да вот перестройка эта, что б ей ни дна ни покрышки. Короче, начали их из Германии выводить и его Генкин полк сокращать,  ну, а тем, кому шибко сильно хотелось Родине служить предложили Сахалин, Забайкалье и другие «тёплые места». Не то чтоб сын не хотел служить или что ещё. Нет! Просто, когда он после вывода их из Германии съездил  в Москву и зашёл в штаб ВВС, его дружок по выпуску, у которого папа был, аж генерал, да ещё и лейтенант, по секрету ему и шепнул, что, мол, дело этим не кончится и тот полк, в который он собирался ехать служить и ещё несколько таких же, тоже будут того...,  разгонять. Вот тут сын и «засумлевался».  Сомнения те кончились одним – посидели они с женой подумали, да и написали рапорт на увольнение, как тогда формулировали «...в связи с оргштатными мероприятиями».      
         Помнится, Петровича чуть Кондратий не обнял, когда он узнал об этом. Ну, сам посуди: квартиры нет, профессии гражданской никакой, пенсии тоже и что теперь...?  Но Генка оказался парень не промах. Мало того, что он воспользовался льготой, ну то есть вне конкурса и всё такое прочее, поступил учиться на экономфак, так ещё и бизнесом (тьфу ты, Господи, слово-то какое поганое) каким-то занялся. Каким, правда не говорил, то ли что б отца не расстраивать, то ли по старой армейской привычке – «чего не должен знать враг не говори и другу», а уж родственникам-то... Мало помалу дела у него наладились, и вот уж иномарка появилась хоть и не новая, потом квартиру прикупил и съехал от отца, что б не мешать, а потом и вовсе перебрался с семьёй в столицу. Последнее время дела у него шли хорошо, одно было плохо, то есть не то что бы плохо, а так... Бизнес этот отнимал столько времени, что даже приехать домой к отцу было проблемой, но зато житуха, дай Бог каждому. Дом свой, прислуга и всё такое прочее.         
         Сын звал его жить к себе, особенно после смерти жены, но Петрович всё отказывался, мол,  сам ещё похозяйную, пока силы есть, а уж когда невмоготу станет, тогда конечно. На том и порешили.
         - А ведь если бы не Колюха, царствие ему небесное...! Ну, тогда, в сорок втором... лежал бы я сейчас где-нибудь за Ржевом-то, - подумал он ни с того, ни с сего. 
      - Э-э-э-эх!... жизня, мать твою ё...! – ни к кому не обращаясь, выругался он вполголоса и как-то незаметно для себя опять начал вспоминать, вспоминать не самое лучшее, одним словом, как в первый раз в госпиталь загремел.
        Задание было обычным – достать языка…, а не вышло. Возвращались они тогда от немцев пустые и такое бывало. Как дождевые черви просочились к проходу через передовую и затихли, светло ещё было. Как стемнело «потопали» домой. Когда преодолевали немецкую проволоку, то кто-то из них случайно и цапнул за неё... Что здесь началось, вспомнить страшно даже теперь. Вот тогда его и зацепило. Зацепило и Кольку, правда легко, а остальных немецкая мина положила всех, догнав на нейтралке.  Вобщем, выбрались тогда живыми двое – он и Штырь. А ребят, точнее то, что от них осталось, вытащили, только  на следующую ночь, тихо-тихо, на мягких лапах.
         Но, как говорится,  нет худа без добра. В госпитале  лежали они в соседних палатах. Штырь тоже загудел, но позже,  рана у него хоть и лёгкая, да загноилась, а он дуралей по-мальчишески не придал этому значения, дескать, пронесёт. Вот и пронесло..., чуть руку не оттяпали.  Так вот тогда уже вышел приказ о создании «Смерш» и их после госпиталя, как имевших специфический опыт, в числе других опять...! направили учиться, правда, уже в другую «епархию».
          Петрович, взял дистанцию и включил телевизор. Передавали криминальную хронику, он кряхтя опустился на диван и стал смотреть без особого интереса. Передавали всякую всячину –  ограбления, вымогательства, убийства... и прочие, как он их называл, «язьвы капитализьма». А потом дикторша начала говорить о том как грабят и обманывают стариков. Кого на испуг берут, кого убивают, а кого и просто разводят на деньги. Петрович конечно посочувствовал, хотя и подумал,
        - Чёрт, это надо же быть такими детьми... Прям полудурки какие-то. Ну, как их не разводить?  Особенно ему «понравилась» одна такая «бабулька-фронтовичка» с единственной!... юбилейной медалью. К ней пришла какая-то бойкая девица (вроде из Собеса) и поменяла ей все!, какие были деньги на фантики с изображением Натальи Орейры. Бабка ещё заметила, какие, мол, деньги-то стали красивые делать, а то старые, ну, прям с души воротит…
         С осени сорок третьего и до самого конца служили они со Штырём в оперсоставе «Смерш». Много было такого, о чём и не расскажешь, хотя..., даже если бы и была охота, то рассказа никакого не получилось бы. Подписку с них брали уж очень серьёзную.  А ехать, извини меня,  на Колыму за дешёвый трёп где-нибудь в пивной под «сто грамм с прицепом» не очень-то и хотелось. Да и привычки тогда не было болтать попусту. Просто они делали свою работу и делали добросовестно. А ещё... благодарили Бога за ту подготовку, которую получили, вначале, конечно же, в спортобществе, а затем в «учебках». Кстати, согласно краткой исторической справки «...служба оперативного состава ГУКР СМЕРШ была крайне опасной — в среднем оперативник служил 3 месяца, после чего выбывал по смерти или ранению. Так, например, во время боев за освобождение Белоруссии погибли 236! и пропали без вести 136 военных контрразведчиков...».
        А эти двое прошли всю войну. Всю ВОЙНУ!
        После войны жили себе поживали и всё бы, как говориться ничего, но иногда становилось так тошно от того, что поделиться, да вспомнить старое не  с кем, что словами передать невозможно было. Правда пока Колька, то есть, Николай Антипыч жив был, они частенько собирались у Петровича в саду за дощатым столом и, разговаривая вполголоса, вспоминали всё, что только можно было и нельзя. А вспомнить было что...!
        Войну они закончили в Померании откуда их кинули на Украину... Западную конешно.  Вот где был дурдом, так дурдом, с разбегу, пожалуй и не опишешь! Глубоко законспирированное, ещё довоенное, подполье, банды численностью аж до маршевого батальона, ночи напролёт в обнимку с ППШ, всегда заряженный пистолет под головой и граната для себя... на всякий случай. Но и здесь пронесло. В сорок восьмом вся эта чехарда с «бандерами» потихоньку пошла на убыль – просто народ видно уставать начал. Дальше-больше – амнистию объявили, ну, для  тех кто, значит «...деятельно раскаялся», и «...добровольно сложил оружие...» и т.д., так вот тогда их со службы,  учитывая ранения и состояние здоровья,  «отпустили». Хотя как же, ага, отпустили? Просто они не были кадровыми, а тут приказ вышел «...о переформировании...» и т.д. и т.п. …  К слову сказать, СМЕРШ-то «закончился» в мае сорок шестого, а их как перенацеленных промариновали ещё почти два года.
          Справедливости ради надо отметить, что они и этому повороту событий были рады до беспамяти. Им конечно для проформы предложили перейти в кадры, но они посидели-подумали, покурили не спеша, да и написали рапорта на увольнение... Тут и дураку было понятно, такой фарт, как у них,  не вечен и сколько верёвочке не виться, а сыграть в ящик при таких-то баталиях можно было очень даже досрочно.
          - А не пошло б оно всё,...!,  – сказал тогда Штырь, после чего они с лёгким сердцем «…перешли на мирные рельсы»! 
            Гражданка им не понравилась до тошноты. Они, привыкшие на войне к чётким, а главное до предела ясным требованиям боевого приказа и такому же ясному и понятному спросу за выполненную работу, здесь поначалу просто растерялись. Несмотря на, казалось бы, внешне «железную» сталинскую (по инерции военную ещё...) дисциплину и всё такое прочее, бардак был ужасающий. Колюха как-то раз в сердцах выматерился и затем изрёк  историческое,
          - Ну и как их понять, Стёпа, а? Думают одно, говорят другое, тут же делают третье, а результат..., а результата может не быть вообще! Ну, не предусмотрен он, ты понимаешь? Это как?!
            А если добавить к этому карточки, сопровождаемые постоянным чувством голода, полное отсутствие работы и... преступность, то хоть вешайся.
            Они, прошедшие фронт на самом острие, «переломившие» страшную войну, просто не понимали… Как?!...  здоровые ражие уроды в наколках воровали карточки у вдов, грабили, убивали, насиловали, в то время как все нормальные мужики воевали, отдавая последние силы. Не по-ни-ма-ли! И поэтому, когда им в горкоме КПСС предложили пойти в милицию, и тот и другой согласились не колеблясь. Уж больно обидно было за себя, за жизнь эту грёбаную, да и за державу, вобщем-то, тоже...   
      Эти не совсем радостные воспоминания прервал звонок в дверь. Петрович тяжело поднялся и пошёл на веранду. Звонили  настойчиво, как к себе и он, мужик по натуре своей резкий и желчный, подумал,
      - Да что ж это такое, мать вашу ё... ? В пивную что ли ломитесь!  Ну, держись, бл...дь! Щас я вам покажу закат солнца вручную!
       Он, прилично взведённый этим беспардонным хамством, вышел на веранду и за стеклом на порожках увидел двух парней, третий стоял неподалёку. На том, который стоял первым, была форменная куртка «газсервиса» и он, увидев Юшаева, громко спросил:
     - Это Полежаева, 5?,
     - Ну!, - не очень приветливо ответил Петрович,
     - Юшаев Сергей Петрович?
     - Степан Петрович!, поправил он говорившего, и стал открывать дверь. Мужики ввалились гурьбой, окатив его морозным холодом.
     - Ну, чё отец, давай показывай, где тут у тебя газовое оборудование.
       Газового оборудования было немного – старая плита на две конфорки, да ещё котёл в специально пристроенном на этот случай чулане. Один из них пошёл в чулан, а двое вместе с ним в дом, на кухню. Настроенный  поначалу настороженно Петрович потихоньку стал оттаивать, какое-никакое, а общение, а то ведь который день один как сыч, словом перемолвиться не с кем. Даже телевизор с тарелкой и тот не спасал... Мастера осмотрев  «технику» и что-то обсудив меж собой вполголоса, подвели итог,
    - Да-а-а, это мы тут  долго проконоё..имся. Ты где, отец, этот металлолом достал? А? Не помнишь, наверное, ни хрена? Ну,  ладно..., - и принялись за работу.
       Петрович посидел, посидел да и пошёл к себе в спальню, справедливо полагая, что новую плиту они ему всё равно не поставят, а старую уж точно не украдут при такой-то её ветхости. Единственно о чём он их попросил, так это о том, что когда всё сделают, что б позвали его. В спальне он включил телевизор и сел в кресло. Время было к обеду, но готовить, а тем более есть при чужих он не хотел, и потому сидя в кресле как-то незаметно прикимарил, а когда проснулся, то тут всё и началось...
          Юшаев проснулся резко как на фронте, от острого и предельно мобилизующего чувства опасности. В зале хозяйничали, хозяйничали грубо, не стесняясь.   Он тихо встал и, подойдя к двери бесшумно приоткрыл её. «Газовщик» (тот, в форменной куртке)  деловито открывал дверцы в стенке, потроша всё как при обыске. Петрович на секунду опешил и, шагнув вперёд, только хотел что-то сказать, как тут же сбоку получил удар в челюсть. В последний момент он инстинктивно приподнял плечо и удар хоть и пришёлся в голову, но как говорили во времена его молодости «соскочил». Это-то его и спасло. Сознания он не потерял, но попыток встать не делал, изо всех своих сил прикидываясь лежащим без чувств. Пока лежал сквозь неплотно прикрытые веки огляделся. Радости никакой...
       - Ага-а-а!, значит,  вот  он  какой   оказывается  «Собес-то», про который в телевизире говорили. Вот и приплыли, - саркастически  констатировал он,
       - Ну и что теперь делать, Стёпа?
       Тем временем в зал вернулся второй «газовщик», тот, который ударил его из-за двери и они вдвоём с тем в газовой куртке стали перетряхивать все нехитрые стариковские пожитки, какие были в стенке, вываливая всё на пол.
       - Та-а-а-к!, ищут они конечно деньги, ну и награды естественно. Это и коню  понятно. Только хренушки у вас что выйдет, - с лёгкой  ехидцей подумал он. Юшаев все свои награды и деньги спрятал в тайнике, который устроил в подполе сразу же как посмотрел ту первую памятную телепередачу об ограблениях стариков. Одним словом,   за это он не беспокоился. Он сейчас думал о другом, он думал о том, что ребятишки покопаются, покопаются и ничего не найдя, возьмутся за него.  Так вот пока они копаются надо быстренько сориентироваться и что-нибудь такое придумать. Через какое-то время он тяжело застонал и перевернулся на  другой бок, одновременно вытянув руку, которой накрыл шариковую авторучку (подарочную, в никелированном металлическом корпусе), выпавшую очевидно из секретера. Один из этих оглянулся и сказал другому,
      - Слышь, Бес, по-моему дедок того…, оклемался. Тряхнуть его, что ли? А то мы, бл...дь, тут до ночи возиться будем?
      - Давай, - разрешил тот в «газовой» куртке и говоривший подошёл к нему.
      - Слышь, ты, х...й лысый, капуста, побрякушки твои где?  Бабульки где, спрашиваю? День-ги!, - по складам повторил он,
      - Ты меня слышишь?  И пару раз небрежно врезал Петровичу по лицу. Юшаев медленно приоткрыл глаза и начал что-то тихо говорить, так тихо что бы было понятно, что он что-то хочет сказать, но просто нет сил. И бандюк клюнул. Пытаясь разобрать свистящий шёпот, он наклонился, как мог низко. Это была последняя в его жизни глупость, о которой он даже не успел пожалеть, потому что в следующий момент Петрович, со всей что было силы, воткнул ему в глаз ту самую авторучку, которую подобрал на полу. Воткнул с чувством, как говорится «по самую шляпку», плотно придержав громилу за затылок. Тем временем второй, оглянувшись,  всё и сразу понял, но было поздно, потому что старый разведчик уже сидел на полу, отталкивая в сторону дёргающееся тело. Через долю секунды «гость» рванулся к нему, одновременно выхватив нож, и здесь Петрович что было сил, толкнул ему под ноги, стоявшую между ними тяжёлую дубовую табуретку. Нападавший с перекошенным от боли лицом полетел вниз, инстинктивно выставляя руки для страховки. Понимая, что встать не успевает, Юшаев выставил колено и когда голова нападавшего «подлетела», молниеносно обхватив затылок бандит, что было силы приложил её к нему. Уже в следующий момент он ребром ладони резко с хряском нанёс нападавшему страшный удар,  так, как когда-то его учили в учебке - в основание черепа.
        Стало тихо.
     - Слава те Господи, с двумя разобралися, - подумал он и вспомнил, что тот третий, который сейчас был в чулане у котла, весил килограмм сто-сто десять, если не больше. Петрович с трудом встал (колено уже начинало ныть –  видать хорошо он приложил того, второго), взял с комода увесистую хрустальную вазу и, прихрамывая шагнул за дверь. Потом, приноравливаясь, несколько раз, ударил в пустоту по воображаемой цели и  только затем сдавленно крикнул в сени,
    - Атас!
      Не прошло  и пяти секунд, как в дверном проёме показалась голова третьего, которому он тут же и засветил гранёным углом хрусталя прямо в висок. Бугай остановился на секунду, как будто о чем-то задумавшись, и в следующий момент плашмя рухнул на пол.
    - Фу-у-у-у! Вот теперь всё! – сказал Петрович и сел в изнеможении. Дрожащей рукой нашарив в кармане мятую пачку «Примы», закурил... Перекурив, отыскал мобильный и набрал номер сына. Тот ответил на удивление быстро,  будто ждал этого звонка всю жизнь.  Не торопясь, стараясь не упустить детали, Юшаев всё как мог подробно изложил ему и в конце спросил,
    - Ген, сынок, чё теперь делать-то?
    - Не боись, бать! Щас вызывай ментов, я думаю, они подъедут минут через тридцать, не раньше, а там и мы поспеем с адвокатом, понял? Мы здесь недалеко – у метро ВДНХ. Да, вот ещё что, ты там им особенно ничего не объясняй по телефону, понял?  Просто скажи,  так мол и так, я – пенсионер, ветеран войны, живу один,  что напали, мол, под видом газовщиков. Одним словом, без подробностей, лады? Ну, давай, до встречи.
       После этого Петрович, зашёл в спальню, где из старого шифоньера выкинул на  пол все какие там были вещи, повалил набок кресло и хорошо «с чувством» грохнул об пол торшер. Затем так же не спеша, вернулся в зал и довершил начатый грабителями разгром. Немного подумав, он подошёл к двери, рядом с которой его ударил тот первый. Померил что-то, подвигав горизонтально ладошкой, прикинул про себя. Потом прислонился к дверному косяку головой и несколько раз сделал пробные движения головой вперёд-назад, после чего несильно, но резко ударился головой о дверной косяк. Удар получился филигранным. Кожа на голове разъехалась, как песок под напором воды и из открытой  раны сразу же закапала кровь. И только после этого он вызвал ментов...
       Милиция приехала на удивление быстро. Но Юшаев до их приезда, все же успел набрать стакан воды, облив при этом себе голову и грудь. Затем он тщательно протёр его и, вложив в руку бандита, которого он завалил первым, сильно прижал его кисть к стакану.
      - Так, пальцы есть, бардак есть, что еще? Всё, пожалуй! Главное не переборщить.  Тут чем проще, тем лучше, - подумал он и мазнул своей кровью по рукам того, кому он вогнал в глаз авторучку.
      - Ну что? Теперь и о себе подумать надо, – и  сел на продавленную тахту, бессильно склонив голову на грудь. В таком виде менты всё и обнаружили.
        Сын и его адвокат приехали почти сразу за милицейским «Уазиком». Приехали не одни, а с двумя огромными лбами, представив их как телохранителей. Те мёртво встали неподалёку и, особо не отсвечивая, солидно «дополнили» впечатление, произведённое  на  ментов,  внезапным появлением двух «крутых...».
      Дальше всё было как обычно: протокол, понятые, допрос, «скорая…» с простынями и носилками. Петровича  после заполнения всех полагающихся бумаг, тоже увезли в больницу, потому как вид у него был, конечно, ужасающий. Весь в крови, мокрый, по всей видимости, с сотрясением мозга. Одним словом – жертва! Адвокат оказался такой въедливой сволочью, что замучил ментов на смерть, и они уже и не знали, куда от него деться. Но, всё потихоньку устаканилось и все разъехались по своим делам. Банальный вобщем-то  случай, обычная криминальная статистика.
      На следствии и позже  на суде Юшаев «ничего не скрывал» и говорил «всё как было...», то есть, «голимую правду». Придраться было невозможно. Одно было непонятно (кстати, и не только обвинителю) как?! восьмидесятишестилетний пенсионер, да ещё и инвалид войны, за какие-то пять минут отправил на тот свет троих! здоровых мужиков.         
      Петровича оправдали. Хотя, по другому, наверное и быть не могло. Не могло хотя бы уже потому, что сын  вовремя проплатил местную прессу, подключил совет ветеранов войны и даже! ухитрился (как он сказал) «организовать» представителя из  Общественной палаты при президенте. Немаловажную роль сыграло и то, что эти «газовщики» (как выяснилось) совершили не одно подобное ограбление. Тут тебе и дерзость..., и почерк, и, естественно, возмущённые звонки пострадавших. Одним словом много чего... Но прокурор, сволота,  упорствовал на суде и всё просил, чтоб Юшаеву (ну, как говорится, в назидание потомкам) дали хотя бы года три!... условно.  Фигушки, приговор был оправдательный и Петровича освободили в зале суда.
        После всего этого, Петровича, как к бабке сводили. Он уже не кочевряжился, и не  стал отказываться от предложения сына  переехать к нему жить.
     - Ну, б её на хрен, Стёпа! Повезло тебе, конечно, чего уж там... А если, не дай Бог, ещё раз такая вот ху...ня приключится? - подумал он после суда и с лёгким сердцем подписал  доверенность на продажу дома.
     Позже, уже летом, они, сидя с сыном на веранде его большого и красивого дома и потягивая,  под королевские креветки, любимого обоими «Толстяка», вспоминали об этом происшествии. Сын тогда ещё сказал с гордостью,
     - Ну, батя, ты у меня прям как три богатыря... в одной упаковке! Ей Богу!  Замочить  таких отморозков, это ж надо уметь! Нет,  я понимаю, подготовка там армейская, фронт и всё-такое  прочее, но всё равно с такой-то раной, да ещё на голове... Я б не смог, честное слово. Колись батя, как же ты их уработал-то, а?! Петрович хитро по-ленински прищурился и после недолгой паузы произнёс,
    - Ничего-то ты обо мне не знаешь, - и, помолчав, добавил,
    - Вы вообще о нас мало что  знаете...,  да и не хотите, вот что обидно! А я тебе так скажу –  Смерш, Генк, он и в Африке Смерш...
       Сын как-то по особому поглядел на отца и затем сказал негромко,
    - Пап, а ведь и правда, я о тебе почти ничего не знаю, - на что Петрович крякнув, сказал:
    - Ну, тада чё жа,  наливай да слушай, да на ус мотай, пока я живой ишшо.......   


        Р.S.  Самое «смешное» здесь то, что я почти ничего не сочинил…
        Как-то раз по «телику» показывали репортаж (если бы сам не видел – не поверил бы, честное слово…!)
       Так вот, в какой-то глухой подмосковной деревушке  (дворов эдак на 50-60, не больше…) жил такой вот ветеран (всю войну в разведке, ну, естественно ордена, медали...) и...  86 годков!!!!!!! от роду! Повторю, 86…!!!  Это, как?!
        Пришли к нему как-то раз трое «реальных пацанов» за деньгами и орденами, естественно. Как он их пустил в дом, я уже не помню, но как только они вошли, то сразу ему по кумполу бздынь! Дед в отключку, а они искать «сокровища». Поискали, не нашли. Облили его водой, дедок очухался, а дальше..., а дальше пацаны сами уже были не рады, что всё так получилось.      
           Старший из них, видно обозлившись, ударил его ножом в ногу, а вот по второму разу у него не получилось. Дедок ножик-то отобрал и им же  (а главное тут же) этого козла и прикабанил. Насмерть…!  А двух других связал!!! и... сдал милиции.
          Так вот, когда менты приехали (а приехали они где-то через четыре часа) он сам себя уже перевязал, сам кровь остановил и сам  сходил к соседям (где-то за полкилометра…) позвонил.      
          Но это полдела, менты хотели отправить его в больницу на «скорой...», а он ни в какую. Говорит, мол, не могу. Дом топить надо, а то разморозится. И так и не поехал никуда.
          Дальше вообще  прикольно!  Съёмочная группа (до ментов видно дошла вся фантастичность ситуации… и они  позвонили на телевидение, так мол и так…) приехала к нему аж на 3-й!!!! день, а дед здоровёхонек, ну, если конечно, не считать раны в ноге и хромоты.
         Мне что «пондравилось-то», так это то, что на вопрос, а как же нога, он ответил, цитирую,
       - А чё нога, кость не задетая, а кровь не текёт!!!
         Всё! Как говориться, АУТ!!!
     «Смерш, оказывается, он и в глухой деревне смерш». И видать на все времена!
     Стальные люди были раньше, ей Богу! По другому не скажешь. Не нам чета… 
     Такие,  за жвачку и пиво РОДИНУ НЕ СДАДУТ!!!…   

                Февраль 2010 года.