Особенности национальной безопасности

               Тысяча девятьсот восемьдесят пятый… 
               Седьмой год как мы вляпались в Афган…         
               Старший сержант ВДВ Попков и с ним  восемь человек, нагруженных как ишаки, патронами, гранатами и всякой-всячиной, которая абсолютно бесполезна в мирной жизни, но так необходима на любой мало-мальски  серьёзной войне, вот уже третий  час  кряду пилили  глухим ущельем, куда их выбросили бравые вертолётчики.
              Задание было на удивление простым – сопроводить в точку «А» (карта с координатами прилагалась) какого-то афганца.
              Афганец этот, как бы это помягче сказать, был форменным уродом. Ну, посуди сам: белые с красными прожилками глаза, огромный, как у  популярного азербайджанского актёра (да к тому же синий как слива) нос, низкий лоб, с брежневскими бровями у основания и почти полное отсутствие  нижней челюсти. Нет, челюсть была, но какая-то уж  неестественно маленькая и даже борода этого не скрывала. 
               Колян, так звали Попкова,  как и всякий доблестный  воин-десантник, да к тому же разведчик,  афганцев  за людей не считал, что давало ему моральное право жутко калечить их во время  допросов, а затем убивать.  Так было проще… Проще всем, да и вообще... Однако, будучи мужчиной справедливым и даже рассудительным (особенно по пьянке) он всё же признавал за ними кое-какие положительные качества. Ну, во-первых – охотники и вояки они,  конечно же,   были запредельными и «балда у них варила», что называется – будьте-нате; второе (вот уж чего  не отнять) –  как мужики, афганцы, конечно же, вызывали неподдельную зависть. По-восточному красивые,  статные, сухие и жилистые… Но главное…,   главное  то, что в своём подавляющем большинстве, смерти они  не боялись. Вот не боялись и всё тут…  И Колян  это знал, как знали и все остальные в его группе.
               Афганец не доставал и не выёживался, да и вёл себя как-то странно. Он хорошо,  без акцента, говорил по-русски,  взял у Витька Панина мешок, когда тот споткнулся и ударился коленом и нёс его вот уже скоро как час,  почти не пил воду, а свою фляжку отдал тому же Витьку, который с корешом своим – Аркашкой Бабенко, вылакал  её почти мгновенно.
               Колян,  за год с небольшим, повидал разных «афганцев-засранцев», как говаривал их командир. Были среди них и нахальные, и неприступно-гордые, и высокомерные, и трусливые, одним словом, разные, но таких как  этот  не было. Точно! И если бы не лицо и костюм, Колян принял бы его за русского – настолько естественно и «по-нашему» тот себя вёл.
               И вот всё это: «естественный афганец», эта чёртова точка «А», в которой ни хрена, как выяснилось не было, изматывающее парилово и бешенный темп гонки, рождали в его, отупевшей от жары, десантной голове один вопрос за другим,
          - Ну почему их в эту долбаную точку не забросили как обычно вертушкой?   
          - Почему старшим группы (которую понадёргали, как морковку из разных подразделений и…в последний момент) поставили его, старшего сержанта-сверхсрочника, тогда как на более простые задания старшими  назначали исключительно офицеров?
          - И почему, мать вашу, после того как они доставят афганца к месту, именно этот самый афганец и сообщит им о дальнейших их действиях?
          Всё это выходило за пределы его  не шибко широкого военного кругозора, и  сейчас, когда мозги от нечеловеческого, даже по десантным меркам, напряжения, булькая и пенясь, стекали вместе с потом из ушей за шиворот, у него начал ныть затылок и неметь мизинец на правой руке. Хреновый, кстати, признак.  Коляна это предчувствие  (он  помнил его  по прежним операциям) ещё ни разу не обмануло.
              Было шестнадцать тридцать, до места чуть более трёх километров. Попков решил – хорош. Надо передохнуть, тем более, что в запасе оставалось три часа с копейками, а в этой точке…!  Ай, блин…! Один Аллах ведал, что ждало их в этой точке, и потому надо было поспать, хоть чуть-чуть, но поспать. Как говорил в «учебке» старшина  Брамс – лютый поволжский немец, лысый как колено, «…на обед, в атаку и к бабе надо итить выспамшись». Колюха так и делал и никогда  ещё не жалел об этом.
               Только военный знает, что такое сон… сон «на броне», сон в танке после тяжёлых учений, сон в кузове, грохочущего по горному серпантину грузовика, сон после тяжёлого изматывающего боя и до него…
               Банальная фраза –  «в горах темнеет быстро» так же далека от истины, как и слова о том, что афганцы все как один –  гордый и свободолюбивый народ. Афганцы (он это понял через месяц-два) – полное  дерьмо…  Лживые и хитрые скоты с автоматами, к месту и не к месту орущие своё «аллауабар». Да-да, орут именно так. Какой-то один сплошной, не прекращающийся то ли вой, то ли визг, совсем не похожий на то о чём  им долдонили инструктора. Они, кстати, вообще половину букв не выговаривают. И вопреки всеобщему мнению, не все они сплошь с  «калашами»…  С чем попало они…    Тут тебе  «ППШ» и  «дегтярь» выпуска сорок второго,  «кара-мультук» и английский «Бор» со «Стингером».
              А темнеет в горах, дядя,  не быстро, а сразу. И вот тогда, как говорится,  полная  жо..а, причём не простая, а как у  негра. Вот так-то…
              Точка назначения была в долине, и из скал  её было неплохо видно. Пока не стемнело, Колян минут двадцать  до рези в глазах пялился на неё в бинокль  и…, и ни хрена! Ну, то есть вообще ничего…  Ни в этой точке, ни рядом. Там, в долине НЕ БЫЛО НИКОГО! Когда стемнело он опять гляданул, но уже в инфракрасный  бинокль и опять… ноль! И вот тут ему, опытному разведчику, у которого за плечами было восемь ходок (да каких ходок – «мама не горюй») стало совсем плохо, по настоящему плохо…  Ну, посуди сам, если там никого, то за каким хреном этому грёбаному афганцу такой эскорт, а если там кто-то есть, то где они? Эти не совсем героические размышления прервал афганец, он спокойно обнял его за плечи и будничным тоном сказал,
              - Ну что, Коля, время. Как говорится, с Богом.
              Их ждали, и видно ждали давно, маскировка у «ребят» была что надо. Это были то ли пакистанские коммандос, то ли наёмники какие,  то ли американские «спецы» из тех же зелёных беретов (да какая теперь, на хрен, разница), но не «духи» это точно. Одно он понял с ожесточающей ясностью, ещё тогда, когда завертелась смертельная карусель   боя и пули над головой засвистели как гаишники на «варшавке» – работали профессионалы, да ещё какие! Короче, из всей группы осталось только двое – он, да этот афганец, который, кстати, и вытащил его на себе и тащил потом двое суток, пока их не подобрал патруль «царандоя». Это милиция в «афгане» так называется.               
              Позже в госпитале, когда Колян понемногу оклемался его взяли в оборот «особисты», а когда обсосали как селёдочный хвост, то ещё и  подписку взяли. Ну,  естественно, «о неразглашении…». Хотя разглашать ему, как он полагал, было в общем-то и  нечего. Со временем он потихоньку успокоился. Кое-что подзабыл, кое-что не вспоминал специально – уж больно обидно было за себя-героя и за ребят,   погибших безобразно и глупо. И  только одно обстоятельство слегка напрягало его – подписка, та самая подписка,  которую с него взяли особисты. Эта маленькая  бумажка  серого цвета не имела срока давности, она была  бессрочной.
              Конец у этой истории  примитивен и незатейлив, как рисунок олигофрена. Колян – герой и инвалид (две ноги, чуть выше колен ему мастерски оттяпали ещё в Кабульском госпитале, сказались эти долбанные двое суток.  Врачи, правда, потом «утешали» – хорошо что так мол, а мог бы и концы отдать,…совсем!) вернулся в родной «Мухосранск». Наград у него было как у дурака махорки -  орден «Красной звезды» и три  медали. Вот за эти самые награды, да за ноги, которые он по неосторожности оставил на чужбине,  дали ему «Запорожца» с ручным управлением. Позже, он женился на хорошей женщине и даже (в это трудно поверить) каким-то чудом  в разваливающейся стране успел получить двухкомнатную квартиру. А потом (ну, так уж получилось…) на какой-то очередной годовщине, по пьянке, бренча медалями и гремя никелированными немецкими протезами, он  рассказал про свой  последний и до жути, как ему думалось, героический бой, да видно рассказал с ненужными подробностями.  А не на-а-адо было…!
               Колян лежал на солнцепёке уже вторые сутки.  Точнее лежал не он, то есть не совсем он, а то немногое, что от него осталось. Тридцать восемь часов сорок одну минуту назад, отсчитывая от этого момента, огромный лесовоз, гружёный по самое не балуйся, выскочив из-за поворота, как чёрт из коробочки, буквально смял и выбросил новенький «Запорожец», так горячо любимого в ВДВ голубого цвета, с шоссе в лес. Лесовозовский водила – козёл и сволочь, даже не остановился, он только мельком взглянул в зеркало заднего вида –  не было ли кого на дороге.
              Коляну «повезло» - он был убит сразу в  кресле своего «Запорожца» с большой буквой «Р» в жёлтом треугольнике на лобовом стекле и естественно всех остальных интересных событий уже не видел.             
              Как потом будет отображено в заключении судмедэксперта,  рулевая колонка, пробив грудину, разорвала сердечную сумку и левое лёгкое, а затем вышла из спины, «…на три сантиметра левее позвоночного столба, практически не повредив последнего». Из заключения следовало, что Колюхе, то есть,  Николаю Петровичу Попкову – герою-афганцу и орденоносцу, тридцати семи лет от роду, просто сказочно повезло – позвоночник не пострадал.
             На чёрном мраморе памятника, от городского общества ветеранов-афганцев, Колюху изобразили молодым,  и задорным, с лихо надвинутым на самые брови десантным  беретом и глазами беззаветно-придурошного героя из «фильмов про революцию»…
            
                02.06.08 год.