Глава четвёртая. Навязчивые подруги

Эрсте жила в далёком краю, на расстоянии многих лиг от Краузштадта, в провинции Вахстумгросс. Троттель вспоминал её достаточно часто, но лишь научившись пользоваться волшебным зеркалом, решил написать ей. Потом, спустя некоторое время, он нашёл её в лабиринтах астрала. В волшебных, бесконечно тянущихся коридорах Эрсте как была, так и оставалась милой девушкой, немного робкой, творческой и поэтичной. Острые шипы, тут и там торчавшие из коридоров жестокого мира, больно ранили её. В астральных катакомбах она обычно трансформировалась в вампира и сама ранила окружающих. У неё были белые волосы — совсем как у тех, кто причислял себя к Винтернахту.

Она собиралась прибыть в Краузштадт. Троттель, кое-как освоившийся в городе, решил встречать её лично. Его одолевали воспоминания. Его одолевало чувство, похожее на вину. Когда-то, очень-очень давно, им удалось вместе вырастить несколько цветов. В основном они были нежно-лиловыми, бирюзовыми и бледно-голубыми, полупрозрачными. Полупрозрачные нравились Троттелю больше всего. Правда, они и умирали быстрее других — так, что он чуть не плакал от печали. Почему он тогда отказался продолжать, он не мог никому объяснить. Долгие поиски и погружения в правду собственных дум и в обман волшебного зеркала дали ответ. Что-то вроде ответа.

То, что он получил, он написал красивыми строками в астрале. Он не знал, насколько искренними получились строки, но из них выросли астральные цветы — столь же красивые, сколь и неосязаемые. Там были голубые, жёлто-зелёные, даже фиолетовые и лиловые. Эрсте шептала из глубины зеркала, что ей сложно верить в то, что эти цветы растут, что цветы должны расти на земле, а не в астрале. Но Троттель был слишком увлечён, чтобы отказаться от этого.

Он встретил её на станции дальних перевозок. Эрсте сильно изменилась, но он узнал её сразу. Её немногочисленная свита по большей части осталась в Вахстумгроссе. С юной Эрсте приехали только художник-эльф и суровый старый мастер татуировок. Конечно, он не смел наносить татуировки на молодую кожу Эрсте, но зато давал ей советы по тому, какие наряды выбирать, а заодно мог дать отпор простолюдинам.

Зига, которая тоже помнила Эрсте, встретила их уже в городе, на площади Либеволь. Втроём они проследовали к центру Краузштадта и вскоре распрощались. Троттель был удивлён тому, насколько немногочисленны были сопровождающие их натуры, насколько бледно и невыразительно было лицо Зиги.

Он ждал иного. Пока Эрсте гостила в городе, он несколько раз виделся с ней и даже готов был взять с собой на прогулку только крепостную поэтессу и молодую актрису, чтобы они развлекали юную приезжую госпожу. Однако хмурый старый мастер, охранявший Эрсте, так сильно смущал тонких чувствительных натур, которые следовали за Троттелем, что все совместные прогулки и поездки получались какими-то странными. Троттель даже назвал их неправильными.

Зига, уже вполне ощутившая вкус города и освоившаяся в нём, заявила, что ответственность за гостью перед всей её знатной роднёй лежит на ней и только на ней. У Зиги среди городской знати была ещё одна подруга, которая всем представлялась Креузфартой, хотя не все верили, что это её настоящее имя. Зига и Креузфарта, договорившись, сопровождали Эрсте повсюду. Её несчастный эльф похудел и осунулся, он постоянно жаловался своей госпоже на то, что среди безвкусицы и напыщенности ему нет вдохновения и не будет. Суровый старик наводил страх на молодых барышень, но все уважали его за возраст. Сама Эрсте была расстроена тем, что настолько сильно не соответствовала своему окружению. Волшебным зеркалом она тоже почти перестала пользоваться, и астральные цветы стали медленно увядать.

Ожили они лишь к тому времени, как Эрсте уже заговорила о своём отъезде. Её эльф-художник даже написал несколько картин, вдохновлённый настроением своей госпожи. В один из приятных ветреных дней поприветствовать Эрсте прибыл и Звездочёт. Оказалось, что он был знаком и с ней, и со всеми её подругами. Последний раз, правда, он виделся с ними лишь на карнавале, который Эрсте устроила, когда покидала родную провинцию. На том празднике было много гостей, почти все её друзья и знакомые. Троттель не присутствовал тогда — и за это чувствовал вину до сих пор.

Он только удивлялся тому, скольких людей знал Звездочёт. Пятеро молодых дворян: Звездочёт, Троттель, Эрсте и её неизменные подруги, Зига и Креузфарта — приказали крепостным стараться на террасах Биллига, где Зига заказала устроить обед. Возможно, это был единственный раз, когда Троттель и Эрсте не чувствовали себя среди лишних людей. Правда, Звездочёт сидел в молчании. Он прибыл в Биллиг едва ли не в одиночестве. Молчаливого витриола сопровождал только один из его крепостных, старый-престарый, дряхлый и скрюченный писец, который не произносил ни слова (все сомневались, что он вообще способен говорить) и лишь записывал всё, что слышал.

От угощения Звездочёт отказался, лишь ел поданную молчаливым слугой запеканку да лукаво поглядывал то на Троттеля, то на молодых барышень, которых его взгляд порой смущал.

Вскоре Эрсте покинула Краузштадт, вновь отправившись в ставший родным для неё Вахстумгросс. Её извечные подруги не провожали её, и на станции близ площади Либеволь стоял только сам Троттель. Прибывшая с ним поэтесса грустно стояла чуть поодаль. На прощание Троттель махал рукой с перстнем, рисуя в воздухе знак Дункелькирхе. Сквозь лицо Эрсте неподдельно проступал её астральный вампирический облик. Это заметила даже случайная знакомая Эрсте, которая тоже прибыла проводить её. Троттель видел её в первый и, скорее всего, единственный раз. Впервые за долгое время он не испытывал желания знакомиться с кем-то. Он пребывал в печали. Эрсте шептала сквозь волшебное зеркало, что тайга, окружающая Вахстумгросс, ей совсем не мила, что ей не мил город, в котором почти не бывает лета, только вьюга метёт снег. Но Троттель почти не верил в то, что она когда-нибудь вернётся.

Гвардейцы на площади Либеволь остановили его и спросили имя и титул. Это не показалось Троттелю странным: витриолы в городе всё больше проникались духом Дункелькирхе, к которой лояльно относился граф Штольц, но вот стража, как ни странно это прозвучит, была настороже.

Винтернахт, звучало в голове. Винтернахт. Он уже получал длинное-предлинное письмо от магистра. Тот говорил с Трауригой и долго смеялся. Он сказал, что «бедная девушка» понятия не имеет о том, что значит белый цвет, что в руины она идти боится, потому что «призраки мёртвых нападут», а зимой предпочитает одеваться в меховую куртку, а не в просторную лёгкую одежду, которую обычно носили беловолосые, чтобы полностью прочувствовать холодное дыхание зимы.

Георсамитов Троттель недолюбливал всё больше. Эрсте, помнится, даже хотела напустить на них свою старушку-ведьму, которая умела вызывать слепоту и помутнение рассудка. Вот только потом оказалось, что ведьма осталась в Вахстумгроссе, а теперь, проводив Эрсте, Троттель вообще стал сомневаться в существовании столь интересной бабушки.

Его одолевало внимание Утренней звезды. Свет стал требовательным, просящим внимания и деятельности. Троттель знал, что рано или поздно этот свет пробьётся сквозь смеженные веки во сне и обратится к нему через него самого.