Никогда

С каждым днем кашель донимал его все сильнее. Зигберт уже давно понял, что это не простуда и даже не воспаление легких или туберкулез, но боялся признаться в этом даже самому себе.
«Подожду еще недельку и потом схожу к врачу», - так он говорил себе после очередного приступа кашля. Но чудесное избавление не приходило. Ни через неделю, ни через месяц, ни через полгода.
 - Пап, что-то твоя простуда никак не пройдет.
 - Не волнуйся, я пью лекарства и мне скоро станет лучше, - врать, к сожалению, приходилось не только себе. Анастасии было все равно, но вот Вольф...
 - Это же неправда, - едва слышно, как-то сдавлено. – Ты обещал пойти к врачу еще на прошлой неделе.
 - Я не хочу ходить к докторам просто так, они только и умеют, что выколачивать деньги. Припишут мне миллион болезней и думай потом, что делать...
 - А если что-то серьезное? Пока не поздно, нужно сходить...
 - Я очень ценю твою заботу, но, правда, не стоит. Увидишь – мне станет лучше через неделю и все будет хорошо, - как тяжело лгать близким. Особенно когда кроме кашля его стали одолевать странные боли в груди, не похожие ни на что. Иногда они становились настолько невыносимыми, что Зигберт готов был проклинать все и всех. Он старательно прятал ампулы с обезболивающим, которое покупал у хорошей знакомой в одной из аптек. Сабина очень удивилась и неуверенным голосом заметила, что это обезболивающее колют раковым больным, только по рецептам.
Это прозвучало почти как приговор. И Зигберт отмахивался от этих мыслей каждый день. Не может быть этого. Он никогда не курил, редко употреблял алкоголь. Вел, в принципе, здоровый образ жизни. Но страх и сомнения все равно закрадывались, и с каждым разом все тяжелее находить ту самую причину, по которой у него не может быть рака. Тем не менее, однажды придется смириться.
«Господи, дай мне вырастить сына. Это все, о чем я тебя прошу».
 - Ладно, Волле, отдохнули и хватит. Идем, повторим прием. Запомнил, как нужно двигаться?
***
А потом все произошло как-то слишком быстро. Госпиталь, анализы, диагноз...онкологический центр.
Рак легких. Это прозвучало как приговор. Врач не стал лукавить, а прямо сказал, что Зигберту осталось не больше полугода. Но Зигберт отказывался в это верить и, несмотря на рекомендации врачей, вернулся домой.
 - Они вылечили твою простуду, правда? Ты снова будешь со мной и не оставишь меня? – Вольф буквально засыпал его вопросами, но ни одного ответа не получил. Зигберт не знал, как сказать сыну о том, что ему поставили страшный диагноз и от него не спасет никто и ничто. – Папа, что-то не так? Они не согласились тебя лечить?
 - Согласились. И я, возможно, поеду в больницу...
 - Но ты же вернешься? У тебя крепкое здоровье и ты выздоровеешь, ведь так?
«Нет, сынок. Этот центр – все равно что билет в один конец. Но как я могу признаться тебе в этом?»
С Анастасией разговор был коротким. Она равнодушно пожала плечами, пробормотав что-то наподобии «значит, того желает Бог» и ушла. Куда – одной ей известно. Зигберт устал от этих отношений и все, что держало его – это сын, воспитание которого полностью легло на его плечи.
Вольфганг очень нелюдимый и тихий. Интроверт. Ему не нужны ни друзья, ни знакомые. В школе он всегда держался особняком. Учился хорошо, но без особого рвения. Много читал. Часто таскал в школу посторонние книги и вместо того, чтобы слушать учителя, окунался с головой в другие миры и времена, превосходно описанные классиками. Зигберт не ругал его за это, считая, что лучше сыну быть эрудитом, чем заучкой. Конечно же, не раз его вызывали к директору, мягко намекая на то, что Вольфганг совершенно не приспособлен к школьной жизни.
В классе он был пустым местом. Остальные дети не замечали его присутствия или отсутствия. Никто никогда не мог сказать, что с ним, никто не заносил ему домашние задания или результаты контрольных, когда мальчик пропускал занятия. Никто не звонил и не узнавал, как дела. Новички, приходившие в класс, сразу предупреждались о том, что «этот Адельгейм никого и ничего не замечает».
 - Однажды все изменится, - пытался говорить с сыном Зигберт. – Когда ты сделаешь шаг навстречу людям. Они не настолько плохие, чтобы совсем не обращать на них внимания, понимаешь? Может быть, кто-то хотел бы подружиться или пообщаться с тобой, но ты же не даешь им даже малейшего шанса. Одиночество – это тяжкое бремя.
 - Я где-то читал, что одиночество – удел сильных. Я хочу быть сильным. Как ты.
 - Не думаю, что автор книги имел ввиду именно это. Ты должен сохранять самого себя, но при этом быть рядом с теми, кто разделяет твои взгляды.
 - А если я не хочу и мне не интересны одноклассники? – об этот вопрос разбивались все доводы. Зигберт не знал, что ответить на это. Вольф совсем не дурак и не так уж наивен для своего возраста. – Мой лучший друг – это ты. И больше мне никого не надо.
***
 - Ох, прости, Линда, но единственное свободное место – там, возле этого странного.
 - Да ладно, - рассмеялась девочка. – Может быть, вы просто не пытались с ним заговорить. Или он стеснительный.
 - У него с головой не в порядке, - шепнул кто-то из мальчишек. – Он целыми днями сидит за своей партой и читает.
 - И книги все такие заумные, я даже названия не всегда понимаю!
 - Я еще слышала, что его отец по выходным учит боевым искусствам. Да-да, у него папа – военный. И у него даже есть трофейный нож, огромный!
 - Ой, а вдруг он на самом деле убийца! Я бы побоялась сидеть с ним рядом...
Вольфганг привык относиться к этим разговорам как к фоновому шуму. Сейчас его интересовала судьба человека, внезапно превратившегося в огромного жука. Превратится ли он обратно? Примет ли его превращение семья? Почему это вообще произошло..?
 - Привет!
Звонкий девчачий голос прозвучал над его ухом настолько неожиданно, что Вольф даже вздрогнул. Он мгновенно закрыл книгу и посмотрел на новую соседку по парте. С первого класса это место занимала Пустота, чем мальчик был, в принципе, доволен. Пустота никогда не отвлекала его от важных дел и не докучала своими вопросами. Пустота не тянула его гулять после школы и не просила списать тест. Пустота всегда и все понимала и была его лучшей подругой. И сейчас ее так бесцеремонно выгнала эта новенькая.
Девчонка как девчонка. Густые темно-русые волосы, собранные в трогательные два хвостика, огромные зеленые глаза и озорная улыбка. Поправив синее платьице, она села рядом и заинтересованно взглянула на закрытую книгу.
 - Что ты читаешь?
 - Франц Кафка. «Превращение», - сухо ответил Вольфганг.
 - Никогда не слышала, - растерянно ответила девочка. – А о чем там?
 - О человеке, превратившемся в большое насекомое.
 - Фу, вот гадость! Я не завидую ему.
«Наверное, все вот так относились бы к нему. Когда человек оказывается в беде, он сразу же никому не нужен. Даже самым близким».
 - Эй, ты меня слышишь? – новая соседка рассмеялась.
 - Нет, - Вольфганг снова открыл книгу и начал читать.
 - Ну и ладно, - обиделась она и стала доставать из сумки школьные принадлежности. – А тебя учителя не ругают за то, что ты читаешь посторонние книги во время уроков?
 - Нет.
 - Почему ты такой необщительный? Одноклассники говорят о тебе не самые лучшие вещи и я думаю, они неправы. Ты ведь совсем не такой, как они говорят, я знаю...
 - Откуда ты можешь знать, какой я, прообщавшись со мной две минуты?
 - Я же говорила тебе, Линда, - сказала одна из девочек, сидевших впереди. – Он странный и неразговорчивый. Если что – мы принесем еще одну парту, чем с ним сидеть, лучше уж одной...
Ну вот, эту дурочку отвлекли, можно снова окунуться в чтение.
Его самый лучший друг сейчас находится дома. И с нетерпением ждет, когда сын вернется из школы…
***
 - Еще раз. Недостаточно сильно бьешь, противник даже не пошатнется от такого удара. Попытайся двигаться резче.
Вольфганг весь вспотел, но упорно повторял одно и то же движение, вкладывая в удар всю силу, которая у него есть. Но, как оказалось, этого было недостаточно. Нужно что-то еще. Что-то особенное, непостижимое.
 - Нет, не так. Дай-ка нож, я еще раз покажу.
Как зачарованный, он следил за каждым движением отца. Это так восхитительно и…страшно. Да, страшно представить себе, что вот так легко может быть прервана человеческая жизнь. Но Зигберт учит его не убивать, а защищаться. И защищать других. Эту силу нельзя применять просто так, забавы ради.
Стоит помнить об этом всегда.
 - Понял? Теперь повтори.
Нож всегда находился в специальном чехле. Пораниться им проще простого, ведь его лезвие острее бритвы. Вольфганг отлично помнил день, в который он впервые увидел эту потрясающую вещь в действии. Отец тренировался на заднем дворе, только по-настоящему, без всех этих мер безопасности. Нож рассекал несколько связанных вместе толстых канатов с такой легкостью, словно это была тонкая да изрядно прогнившая веревочка. Зигберт заметил, что сын внимательно наблюдает за его тренировкой и, улыбнувшись, позвал его к себе.
Тогда Вольфганг впервые прикоснулся к этому смертоносному оружию и с тех пор начал свои тренировки. Ему только исполнилось 8 лет. К его восторгу, отец не только учил обращаться с оружием, но и рассказывал о секретах человеческого тела. Вольфганг даже не подозревал, что одним незаметным ударом можно убить столь же легко, как если бы он был вооружен ножом.
Только Зигберт после каждой поведанной тайны крестился и говорил «Только ради Бога, не применяй эти знания на ком-то из одноклассников!».
 - Уже лучше, но еще недостаточно хорошо. Продолжай отрабатывать.
Вольфганг обратил внимание на детскую площадку, находившуюся неподалеку. Там вовсю веселились его одноклассники. И даже эта новенькая, Линда, кажется… Она заметила его, но не подала виду, просто стала возле одного из турников, чтобы следить за ним. Вольф едва сдержал раздраженный возглас – отец не должен ничего заподозрить, иначе снова начнутся нравоучения на тему любви к ближним.
 - Линда, ты чего стала там? Что?
 - Ой, посмотрите, там этот странный тренируется!
 - Я же говорила, я же говорила! Посмотрите, какой у него нож!
 - Больше, чем он сам!
Опять глупый фоновый шум. В этот раз кроме силы в удар получилось вложить то самое. Непостижимое. Вольфганг не знал, откуда оно появилось: от раздражения или отработки, но в этот раз отец остался доволен.
 - Отлично! У тебя замечательно получилось. Повтори.
Дети, сначала не заметившие присутствие Зигберта, притихли. Вольфганг продолжал восторженно отрабатывать удар, отметив про себя, что у него стало получаться гораздо лучше, чем раньше. После пятого или шестого удара отец остановил его, забрал нож и вложил его в чехол, который крепился к бедру.
 - Молодец, Вольф. Завтра мы еще вернемся к этому, а сейчас – идем домой.
 - Но ведь еще рано! – попытался возразить мальчик, но тон Зигберта стал неожиданно строгим и холодным:
 - Мальчик мой, я не хочу, чтобы ты учился ненависти или позерству. Я не знаю, что двигало тобой, но зрители, находящиеся на детской площадке явно очень неприятны тебе, раз после одного только взгляда ты стал настолько складно все делать. Это все я показываю тебе не для таких целей. И я не хочу, чтобы по школе стали ходить слухи о том, что я учу тебя убивать.
 - Ты учишь меня защищать и защищаться. Я сам не понимаю, с чего они взяли, что я убийца, - обиженно заявил Вольфганг. – Может, они просто завидуют?
 - Они боятся, - уже спокойнее ответил мужчина. – Люди всегда боятся того, что не в силах понять. А твои знания в таком возрасте только укрепляют… - закончить фразу ему помешал гадкий кашель, который стал еще более докучливым. И эта боль в груди, настолько невыносимая, что тяжело даже делать вдох. – Не переживай, все хорошо…
Очередная ложь.
Солоновато-металлический привкус во рту намекает на то, что жить Зигберту осталось даже меньше полугода. И Вольфганг, кажется, прочел это во взгляде отца.
«Хорошо уже не будет никогда».