Кинф, блуждающие звезды. Книга 2. 29

13. СЫВОРОТКА УРА. ПОБОЧНЫЙ ЭФФЕКТ.

Вечерело; приближался назначенный Уром час. Если разбойники передрались, как думал Ур – а оно было весьма вероятно, - то они могли нагрянуть с минуты на минуту, пылая жаждой мести – ну, и о бриллиантах Черного не забывайте. Это очень мощный стимулятор, побуждающий человека сесть на некое транспортное средство и втопить по пустыне в поисках приключений…
Мы были абсолютно готовы; в наших мешках нашлось немного еды, самой простой – вяленое мясо и лепешки на кислом молоке, - и мы кое-как перекусили. Накормили так же и незадачливого разбойника – он ел жадно, как человек, которому и голодать приходилось, так, словно хотел наесться впрок. Кажется, он даже за пазуху сунул недоеденный кусок.
Затем наскоро собрались в путь.
Черный привел в порядок свой меч, почистив его и прикрепив к поясу, я – отбросив лакированный ящик, - натянул тетиву своего лука, и повесив на бок свою верную походную книгу, в полинявшем и потерявшем первоначальный цвет переплете.
Напрашивался вопрос о пленных – черт, куда мы их денем?! Не погоним же реально на невольничий рынок впереди себя?! – но Ур решил его просто. Желтого Удава Ультура он развязал и оставил. От длительного хранения в упакованном состоянии руки и ноги Ультура затекли; и когда путы с него были сняты, он не мог и двинуться, а лишь охал и ругался на неизвестном нам языке.
- Я обещал не убивать тебя, но за него не ручаюсь, - произнес Ур цинично, обращаясь к молодому разбойничку. Тот, раздетый едва не до гола, прикрытый весьма условно испорченной меховой накидкой, снова вздумал кусаться, какое однообразие! Думаю, Ур сказал так исключительно для того, чтобы позлить волчонка;  времени оставалось все меньше и меньше, Ультур все еще лежал неподвижно. Думаю, что как только он сможет пошевелиться, ну хотя бы пальцем пошевелить, он поспешит уползти отсюда поскорее в скалы – спасать свое помятое тело от разбойников. Ему некогда будет возиться с брыкающимся мальчишкой.
- Все равно вы никуда не уйдете из долины, - зло произнес Ультур, буравя нас светлыми злыми  прозрачными глазами. – Вы здесь чужие, вы – добыча! Те, кто живут здесь – они хитры, хитрее сикрингов! Они станут охотиться на вас, и кто-нибудь, да поймает! Он, может, и уйдет, - Ультур с гадкой усмешкой кивнул на Ура,  - он сильнее вас, и привык скрываться. А вы – вы оба! – вы изнежены и слабы. Те, с кем вы связывались до сих пор, всего лишь неумытые простаки, жалкие крестьяне. Настоящих противников вы не видели. Здесь – вы их увидите.
Я понимал, что это не пустая угроза. Для нас, выходцев из «цивилизованных» Мирных Королевств, разбойничье гнездо могло оказаться не по зубам… или по зубам – но Ультур, помня о том, что я – Слепой Мастер, мог нарочно пытаться запрограммировать меня на поражение. Если я постоянно буду помнить о том, что нас могут поймать…
А вот хрен ему!
- А мы сбежим, - нахраписто ответил я. – Вон Зед – он возьмет свой меч, и всех поубивает. Ты знаешь, что меч становится опасным, если Зед его касается хотя бы мизинцем?
- Полагаешься на силу своего дружка? – усмехнулся Ультур, ворочая головой. – Этого мало! Здесь – этого мало. Друг твой из мяса и крови, а они так хрупки, когда их касаются ножом!
- Друга моего ни разу не целовала сталь, и уж тем более – не пробовала на вкус, - ответил я. – Думаю, она находит его жестковатым. Ты слышал, как его назвали эти люди? Алмазом. Он – редкий по твердости Черный Алмаз, такой простой железякой не возьмешь!
Ультур смолчал, с ненавистью буравя меня взглядом. Думаю, он изо всех сил старался как бы подловить меня, чтобы мне нечего было противопоставить ему в споре…может, и придумал – да только козырь свой  он припрятал в рукаве.
- Уходим, - скомандовал Ур. – Он начинает двигаться. Не хватало еще чтобы он увязался за нами! А на карах – если мы будем на карах, у него нет шансов.
- А у остальных? – спросил Черный.
- Если у нас будет фора – тоже.
Торопливо мы покинули дом и направились к тому месту, что указал Ур. Незадачливый разбойник, с головой обмотанный плащом, безмолвно последовал за нами. Он спотыкался обо всякий камешек своими тощими босыми ступнями, наступал в холодные лужи, но кротко сносил боль, видимо, полагая, что муки – это участь всех военнопленных. Святые угодники! Глядя на его лицо, полное отречения и смирения, хотелось уже выдать ему какой-нибудь великомученический орден.
- Если обманули или оставили негодные скары – убью всех, - пообещал мрачно Ур, но беспокоился он зря. Скары нам оставили.
Я думал, что скары – это некие неуклюжие машины, повозки, запряженные лошадьми или каким иными животными, обитающими в этих краях. Но когда в черной, как ночь, тени я увидел, что Ур выторговал у разбойников в обмен на жизнь маленького разбойника, у меня глаза на лоб полезли.
Это были машины, да; но не неуклюжие повозки и не телеги с грубыми колесами, какие месят грязь на всех дорогах этого мира, нет. Это были машины из неизвестного мне металла, то темного, как ледяные вешние воды, то ослепительно-светлого, от легкого прикосновения света, как горящий магний, непостижимые механизмы. Элегантные, своими формами напоминающие каких-то насекомых, жуков с тонкими вытянутыми телами. Черные сидения были выполнены из нескольких, идеально подогнанных друг к другу пластинок, и походили на хитиновый панцирь на теле насекомого. Расставленные в разные стороны подножки, жесткие, суставчатые, выполненные декоративно, с какими-то острыми мелкими шипами и усиками, имитирующими волоски на лапках  насекомых, еще более довершали сходства этих машин с жуками.
Приборная доска… да, собственно, и не доска вовсе, а округлая голова насекомого, украшенная по бокам эмалевыми глазами, была темна и непроглядна, и из неё в разные стороны воинственно топорщились ветвистые хромированные рога, как у жука–оленя, инкрустированные синими камешками. Это было произведение искусства!
Самое забавное, что на механизме не было трещин – помимо тех, что декоративно разделяли хитиновые пластины, - и соединений. Механизм выглядел монолитным, как живое существо. Я приглядывался и так, и сяк, стараясь найти хоть одну гайку, хоть один стык – тщетно. Их не было!
- Вот это да-а-а-а… - произнес я, благоговея. Не удержался – потрогал один рог. Он был теплый, хотя опускающиеся сумерки остужали все вокруг быстро, очень быстро, а ледяной ветер сдирал тонкую пленку тепла с камней, с почвы… металл просто обязан был быть ледяным – но он был теплее моей руки. – Как это… возможно?!
Черный, которого восторг распирал не меньше, чем меня, сию минуту вскарабкался на одного из жуков. Он положил руки на рога – руль, гладил плоские сапфировые пластины на голове жука.
- Эти механизмы остались от тех, кто ушел когда-то, - небрежно ответил Ур, оседлав своего жука. – Они сделаны прочно, и никому еще не удалось ни поломать, ни просто разобрать карянин – так, чтобы посмотреть, что там, у них внутри.
- А на каком топливе они работают? – спросил Черный, увлеченно крутя все подряд.
- На солнечных батареях. Видишь, какой он теплый? Они веками стояли под солнцем – представляешь, сколько энергии они запасли? Даже зимой, когда солнца почти нет, на них можно ездить. И они будут согревать тебя.
Я усмехнулся, увидев в своих видениях те давние времена, когда они стояли, покрытые вековой пылью и заросшие зеленью – и людей, которые нашли их. Наверное, они хотели что-то отколупать, блеснувшее на солнце меж зеленых побегов…
- А как ими управлять?  - спросил Черный. – Я ж не умею.
- Все гениальное – просто, - ответил Ур. – Представь, что под тобой – послушное животное. Нажми на панель управления. Просто положи руку на неё.
Черный так и сделал; мгновенно под его ладонью черная голов жука ожила, расцветилась голубыми дорожками прожилок.
- Слегка толкни его пяткой в бок, как животное, чтобы заставить его подняться.
Кар, блестя всеми своими разноцветными камешками, вдруг ожил. Он втянул в бока подставки и мгновенно выпустил длинные суставчатые ноги. Теперь Черный однозначно сидел на жуке. Жук, совершенно как живой, вертел головой, словно осматриваясь, шевелил тонкими антеннками.
- Держи его за рога и направляй, куда тебе нужно; кары хороши тем, что могут двигаться не только по дороге, но и через каменные завалы, и даже – лазать по стенам. Знай только держись. Наверное, раньше у них были какие-то ремни, чтобы держаться, ну, вот теперь нету.
Жуков было четыре – разбойники оставили средство передвижения и для Желтого Удава Ультура, ха!
Ур, развернув своего жука на север, обернулся к горе-разбойнику. Тот стоял безмолвно, завернувшись с головой в плащ, как в одеяло, и вид у него был прежалкий.
- Ты свободен, - сказал ему Ур. – Можешь идти домой. Мы забрали твою одежду, но взамен отдаем тебе скар. Достаточно этого, чтобы оплатить твои убытки?
На длинном, унылом лице разбойника вспыхнул яркий румянец, в круглых глазах разгорелась неподдельная детская радость.
- Мне – е?! – дрожащим от счастья голосом произнес он. – Вы – отдаете этот карянин – мне?!
Ур кивнул.
- Ты можешь забрать его и ехать куда угодно.
- А можно… можно я домой поеду? – робко спросил разбойник, утирая нос полой моего плаща. – Я больше не хочу быть с ними. Они меня поколотят, и карянин отнимут.
Я тоже влез на жука, и машина ожила под моими руками. В управлении она оказалась не так уж и проста. карянин вздрагивал, как живой, и руль почему-то рвался из моих рук. Вперед, на север! Зачем мы тратим время на этого маленького человека?!
Но все же что-то недосказанное, недоделанное не давало нам уехать прочь, не выслушав его.
- Скар не спасет тебя в землях сикрингов, - заметил Ур. – Не лучше ли вернуться к тем людям, с которыми ты жил до сих пор?
Разбойник радостно замотал головой:
- Нет! Я не поеду к сикрингам! Зачем?! Я жил в другой стороне Чаши, там, где встает Зеленая Звезда, - разбойник округлил глаза и заговорил шепотом, - но это тайна! О нашем поселке никто не должен знать! Не то туда придут сикринги и всех съедят. И маму, и Берту, - разбойник весь затрясся от внутреннего смеха, натягивая плащ плотнее на тело. – Они – те, с кем я жил до сих пор, - они считали меня счастливым. Они тоже думали, что я пришел со стороны сикрингов, и те меня не сожрали. Они говорили, что я – их талисман, и если со мной ничего дурного не случится в драке, значит, и им опасаться нечего. Здорово я их надул?
- Да уж, - усмехнулся Черный, в изумлении крутя головой.
А Ур насторожился:
- На другой стороне Чаши, ты сказал? А где это?
- Вам я скажу, - охотно ответил разбойник. – Вы люди хорошие. Еще никто не дарил мне скара! На той стороне чаши, - он махнул рукой на север, -  есть такая трещина… нет, чаша не сама треснула – иначе б там мы не поселились, нет. Это было б опасно. Ведь тогда б Чаша могла бы треснуть еще раз и завалить нас, ведь верно? Эту трещину кто-то сделал нарочно. Чтобы спрятать погасшее солнце.
- Что?! Что он несет? – не понял Черный.
- Да он говорит о нашем портале! – ликуя, ответил я. Видения, промелькнувшие перед моими глазами, показали мне заросшую, запущенную  дорогу, еле различимую среди зелени, пышно разросшейся во влажном зеленом полумраке. Увидел я и гигантские, невероятные ворота – они были распахнуты, и свет, еле пробивающийся сквозь богатые кроны, освещал пышные плети вьюнов и плюща, опутавшие решетчатые створки.
Там, там, за этими воротами, к которым вела забытая всеми дорога, был портал. Наш портал. Мертвое солнце. Он был сверкающий, ослепительный, но его свет был холоден и никого не согревал. И врата в него были оплетены мхами и лианами…
- Вот зачем он нам нужен, - произнес Черный тихо. – Проводник!
… Сыворотка Ура возымела странное и чудесно действие. Черный начал видеть того, чего на самом деле нет.
Мы мчались через Чашу наискосок, в том самом месте, в котором она треснула, переполнившись яростным светом  взорвавшегося светила. Излом, разделивший единое целое на две неровных части, засыпанный вековой пылью, был утрамбован и ровен, как хороший наезженный тракт – да, верно, так оно и было. Те, кто жил здесь, пользовались только этой дорогой.
И вот мы на своих чудо-жуках, перебирающих механическими суставчатыми лапами так быстро, что не было никакой тряски, и дорога казалась ровной, как зеркало, ехали по ней… а Черный – он почему-то петлял, словно жук его не слушался.
Ур нервничал;  несколько раз он оглядывался на Черного, и в голове моей проносились непонятные слова на его родном языке. Видимо, он матерился, думая, что разбойники все-таки подсунули негодный механизм, чтобы задержать нас, и теперь мчат за нами вдогонку.
- Постой, - крикнул он мне, заставляя своего жука приостановить свой бег. – Посмотрим, что случилось.
Черный меж тем казался мне весьма озабоченным; он вертел рулем мастерски, но отчего-то все-таки отставал! Даже непутевый разбойник – и то не отставал.
- Что случилось? -  крикнул я Черному, когда он, вместо того, чтобы прямиком ехать ко мне, зачем-то сделал крюк, вывернув руль вправо. – Он не слушается управления?
- Наоборот – он отлично слушается! – ответил Черный, подъезжая. – Очень чуткий механизм!
- Так чего ж ты петляешь, как заяц?!
- Я объезжаю препятствия.
- ???
И слегка озадаченный Черный поведал нам, что он видит полуразрушенные стены.
И чем дальше мы заезжаем вглубь Чаши, тем стены выше.
Поначалу стены эти были странного серовато-синего цвета, но вместе с высотой менялись и цвета. Стены окрашивались в белый и розовые цвета. Появлялись какие-то декоративные детали, фонари, например, на кованных длинных  ножках, арки и ворота…
Ур слушал все это очень внимательно.
- А последнее ты что объезжал? – спросил он.
- Узкие воротца.
- Где? Здесь?
Ур соскочил со своего жука и побежал к тому месту, которое только что обрулил Черный. С минуту он тыкался носом в пыль, разгребал руками мелкий мусор на дороге… я, как ни таращил глаза, ничего рассмотреть не мог.
- А ты видишь какую-нибудь разницу между этими воротами и, например, вот этой стеной? – Ур указал на серый обломок.
- Эти ворота, - осторожно ответил Черный, начиная понимать, что что-то не так, - монолитные, целые. Я еще удивился, что они так хорошо сохранились… А на стене вот тут – толстая щель. Трещина, - и он точно указал на место, где стена просто кончается.
- Черный, - сказал я осторожно, - здесь нет стены. Вообще нет. Только обломок. Он кончается этой самой щелью. Дальше – пустота. Что ты такое видишь, Черный?!
Он потрясенно молчал; он не знал, что мне ответить.
Соскочив с жука, он рысью бросился к тому месту, которое объезжал, и поднял руку.
Он хотел коснуться резных  створок воротец, которые пленили его своей красотой, но пальцы его проходили сквозь решетку. У него глаза на лоб полезли – ведь он четко видел ковку, черное кружево металлических узоров,  - но прикоснуться к этому не мог.
- Что это со мной?! – испуганно спросил он. Ур в изумлении скреб в голове, но не мог придумать логического оправдания этому явлению.
- Кажется, ты видишь то, каким город был до катастрофы, - наконец, ответил он. – И чем сильнее действует сыворотка, тем полнее картина… А разница? Ты видишь хоть какую-то разницу между тем, что есть на самом деле и тем, как оно быть должно?
Черный, все еще заворожено водящий в пустоте руками, не ответил. Кажется, он усиленно искал эту разницу.
Потом он закрыл глаза. Открыл. Закрыл.
- Вот фигня, - произнес он. – С закрытыми глазами вижу. Вижу развалины. Вижу так, как оно есть на самом деле.
- Это плохо, - сказал озадаченный Ур.  – Я ничего не понимаю… сыворотка должна была дать тебе знания о цельности человеческого тела, и все! Причем тут город?! Наверное, побочный эффект из-за крови Дракона…
Меж тем Черный, пошире раскрыв глаза, вертелся во все стороны, и на лице его выписывалось неподдельное восхищение.
- Я вижу это! – прошептал он. – Невероятно!
Перед глазами его вставал величественный город; тот, что видел я, и, возможно, еще более прекрасный, целый, нетронутый временем. В городе была прекрасная весна, цветущая, наполняющая воздух запахами цветов и пыльцой – Черный пытался поймать рукой летящие лепестки, но это был мираж, обман. Они соприкасались с его живой рукой и умирали, исчезали, а потом возникали снова – словно пролетели насквозь его ладонь…
- Этого нет, - удивленно и потрясенно произнес Черный. – Нет!
Вместо развороченной земли и треснувшей Чаши он видел многочисленные террасы, поднимающиеся ступенями к стенам Чаши. На них, тонкие, как узоры, вырезанные на яичной скорлупе, стояли беседки, белые, хрупкие, воздушные, похожие на сверкающий сахар, и росли тонкие, узловатые, причудливо и изысканно изогнутые деревья, которым было уже по тысяче лет, и чьи гибкие цветущие ветки с многочисленными узелками, подобными шарикам бусин на нитях, были словно созданы для того, чтобы причудливо переплетаться, украшая чернильное небо с искрами звезд своими изящными сплетениями. Они не утратили изящества и своей красоты, взлелеянной заботливыми искусными садовниками, и в зарослях их пели, трещали ночные цикады. Это была вечная, бессмертная красота!
Город, существуя лишь в воображении Черного, горящий под серебряным светом великого Торна чистым светлым сиянием, молчаливо тянул к черному небу светлые шпили, башенки, и, казалось, был окутан тонко похрустывающей тишиной, словно замер в ожидании чего-то…
И тени – Черный с изумлением поведал, что он видит людей, много людей! Серые безмолвные тени населяли белый город, ходили по его террасам, меж беззвучных фонтанов с хрустальными струями, играющих бликами в ночном свете, поднимались и спускались по длинным многоступенчатым лестницам, собирались группами под раскидистыми деревьями, с которых опадал розовый волшебный цвет, и великий Торн просвечивал сквозь их призрачные дымные тела.
Они молчали, эти люди. Может, они и переговаривались, может, те, кто уединялся под цветущими садами и в сахарных беседках, и признавались друг другу в любви, или читали стихи и горячо спорили о том, есть ли жизнь на сверкающих над их головами звездах, да только Черный ничего этого не слышал. Они появлялись из неоткуда, и начинали торопливо заниматься своими делами, которые казались им важными, но непонятными для нас. Склоняясь к земле, водя в пустоте руками, они творили свою непонятную жизнь, и исчезали, растворялись, не довершив начатого, так же внезапно, как и появлялись.
- Ты видишь призраков, души, не нашедшие покоя, все еще бродят здесь, - тихо сказал Ур, выслушав рассказ Черного. – Наверное, этот город – он тоже когда-то был живым организмом, а теперь от него мало что осталось. Даже остов его почти стерт с лица этой земли. А твое волшебное зрение возвращает его к жизни. И людей – тоже.
- Уйдем отсюда, - попросил я. – Завяжи глаза, Черный, и ничего этого ты не увидишь. Будет только пустыня. Потом, позже… когда привыкнешь… ты повязку снимешь. А теперь – теперь нам надо спешить.
Черный послушался; выкроив себе повязку из своего черного плаща, он решительно завязал себе глаза, не оставив и мелкой щелочки, чтобы призраки не беспокоили его, и мы торопливо покинули это печальное место…
Дальше мы поехали без приключений. Черный, выглядящий зловеще в своей черной повязке слепца, больше не заплутал ни разу. Призраки, не нашедшие покоя, больше не тревожили его.
Разбойник наш, предоставленный сам себе, словно ушел в себя. Он с наслаждением подставлял лицо знакомому ему ветру, и на губах его блуждала совершенно глупая восторженная улыбка. Он мысленно был уже там, дома; и до нашего присутствия ему и дела не было.
Ур меж тем становился беспокойней; я видел, что ему, вроде как, было дурно, и даже холодный ветер, бьющий ему в лицо, не остужал горящих щек.
- Что случилось? – прокричал я, чуть обогнав Ура и заглянув ему в лицо. Лоб его, чешуйчатый и яркий, сверкал бусинами пота, чешуйчатые щеки дрожали.
- Ничего, - ответил он, чуть качнув головой. – Я синтезирую тебе медиатор и стабилизатор. Это дело трудное; занимает много энергии, ну, и трат – кое-чем приходится жертвовать, - он усмехнулся, открыв свои устрашающие клыки. – Не беспокойся за меня. Лучше поразмысли над тем, не передумаешь ли ты? – он сделал ударение на слове «ты». – Видишь, что стало с твоим другом? О побочных эффектах я и не подумал, и выпустил из виду кровь Дракона. Верно, кроме воинственного духа, он обладает еще и сильной склонностью к исканию правды – оттого все видит таковым, каковым оно должно быть. Будь на его месте другой, - Ур имел в виду аборигена, - и тот закатился бы в истерике, увидев призраков. Это стоило бы ему разума, если не жизни; и не факт, что твой друг сможет с этим справиться быстро и безболезненно. С тобой – тоже может приключиться все, что угодно. Кровь Дракона усилила твой дар; но кто знает, как она подействует в сочетании с моей сывороткой?
Я упрямо тряхнул головой:
- Нет. Я решил. Как бы то ни было, я хочу стать тем, кем родился – Расчетчиком. Я уверен, - с напором сказал я, хотя мою душу глодали какие-то сомнения, и мрачные предчувствия не давали смотреть в будущее исключительно с оптимизмом, -  я уверен, что ничего плохого с нами не случится. Я сказал.
Ур внимательно посмотрел на мен; мои сомнения не укрылись от него.
- Знаешь что, - произнес он после некоторой паузы, - ты бы написал это. Знаешь же, что Расчетчики записывают все, чему следует верить, и это становится правдой. Запиши, что нам стоит делать в случае опасности.
Я послушался его; но на ум не шло ничего. Я раскрыл свою книгу, одной рукой удерживая руль, и, удерживая её локтем, кое-как раздобыл свою ручку, удачно замаскированную под стило.
Вот черт, она потекла! От жары ли в моем кармане, или еще по какой причине, но это было так.
Я перепачкал все пальцы, и книгу мою чуть не сдуло прочь.
Написать спасительную формулу я не мог – точнее, мог просто навозюкать пальцем, фиолетовым от чернил, несколько слов. Но на ум ничего не приходило. Абсолютно; словно холодный ветер старого мира выдул все мысли начисто из моей головы.
И я, доверившись внутреннему голосу, вывел первое, что пришло мне на ум:
«Сталь становится смертоносной, если Зед хоть пальцем прикасается к клинку».
Кажется, я уже говорил эту фразу; тем лучше. Значит, она верна. Значит, все же клинок Зеда прорубит нам путь на свободу.
Меж тем сыворотка все зрела; я видел её – на плече Ура вновь вздулись два бугорка, только теперь ярко-белого, ослепительного цвета, как горящий магний. Казалось, я вижу даже наннеров, которые снуют в этих подкожных капсулах и собирают по кирпичикам то, что откроет мой разум.
- Скоро она будет готова, - произнес Ур. – Заедем в одно место… это своеобразный город, Город Отшельников. Там, конечно, полно отребья, но есть так же и места, где можно спрятаться. Когда я волью тебе сыворотку, ты повиснешь. Возможно, надолго. Все это время ты будешь абсолютно беспомощен, и мы с Зедом станем охранят тебя. Лучше всего забиться в какой-нибудь подвал, запастись едой и переждать там то время, которое ты будешь болеть. Заодним там можно обменять скары на деньги или на более удобное средство передвижения, - туманно намекнул Ур.
Меж тем город вокруг нас менялся; мы подъезжали к центру, к оси Великого Колеса.
Все те же развалины окружали нас, но на старых камнях заметны стали следы новой жизни; то тут, то там, сляпанные из глины и обломков белых полированных камней, из которых когда-то были построены здания Великого Колеса, стояли низенькие домишки. Черный в недоумении глянул на меня, обернув ко мне лицо, перевязанное непроглядной черной повязкой, и я кивнул:
- Все верно. Ты снова видишь людей – это настоящие люди, не призраки. Это местные.
Впереди, на месте небесного сталактита, которой, привидевшись мне, поразил мое воображение своими размерами, зиял разлом, от которого в разные стороны вились угольно-черные, забитые вековой темной пылью трещины, а посередине, подобно гигантской линзе, блестел выпуклый купол, начищенный и отполированный до блеска ветрами. Взошедший  Торн отражался в нем всеми своими серебряными  рудниками, и хрусталь сверкал нестерпимо, так, что мне пришлось зажмуриться. Казалось, что огромное здание, вся эта башня, горящая когда-то на солнце и под ледяными лучами Торна, просто рухнуло, ушла под землю, провалилось в трещину, а купол его, самая вершина, с тех пор так и остался торчать из земли. И Торн, медленно таща свою тяжкую тушу по все чернеющему бездонному небу, отражаясь от гладкого купола, заливал все кругом своим холодным смертельным светом, и было светло, как днем.
Дома, выстроенные местными жителями, в этом мертвенном холодном свете отбрасывали длинные тени, словно прочерченные кусками угля по серебристой белой земле, и вид имели неказистый и жалкий, словно какие-то неряшливые сухие кочки, из которых пустыня и Космос вытянули всю влагу, и космический злой вихрь вычистил ото всякой жизни. Тени людей, уродливо ломаясь, ползали по залитой этим странным светом почве, на которой даже камни были сточены временем до идеальной плоскости лепешек, и походили на тени перекати-поля.
- Как здесь возможно жить?! – ужаснулся Черный, поворачивая свое незрячее лицо во все стороны. – Здесь же и воды нет!
- Есть, – возразил Ур. Странно, но он не стал маскироваться, прятать свою чешую под гладкую личину человека. Должно быть, таких, как он – пришельцев из разных миров, – тут было много. – Вода здесь есть. Это единственное, что поддерживает жизнь здесь. Еда здесь стоит дорого, это правда – оттого, что приходится привозить её издалека, и с большим риском. Древняя катастрофа выжгла это место до самого каменного остова; сгорела даже земля, и за столько тысяч лет ветер не смог наполнить Чашу заново. Посмотри – кругом лишь каменная мертвая пыль.
- Отчего же люди идут сюда?! Что ищут?
- Приюта; многие из тех, кто живет здесь, в своей земле отвергнуты. Они либо промышляли разбойным ремеслом, либо имели такие взгляды, которые пришлись не по вкусу их соплеменникам, и грозили им костром. Либо, - Ур многозначительно глянул на свое плечо, - тут селятся те, кто пришел издалека – и кому уж точно не поздоровится, если компания крестьян с вилами встретит его в лесочке после сенокоса. Тут же живут те, кто смог смириться с мыслью о том, что не боги сотворили их, перевязав пучок луговых трав жилами животных – волков ли, горностаев ли, - а жизнь им дали те, Кто Ушли, - Ур красноречиво обвел взглядом пустыню. – Они научились пользоваться тем, что осталось от древней цивилизации, не боясь. Им и в голову не придет пугаться оживающего скара, упасть перед ним ниц и бить ему поклоны. У них пытливый ум; это они разгадали тайны того, как движется машина, которая не ими сделана. В своем роде, эти люди – будущее этой планеты. Впрочем, - Ур прищурился, - в одного бога тут все же верят. В Слепого Пророка. В человека, выжившего после катастрофы и написавшего историю этого, нового, мира на камнях, которыми потом замостил все дороги. Поэтому мудрецы говорят – «если хочешь познать истину и узнать о судьбах мира – путешествуй пешком, а в дороге смотри под ноги».
- И это правда? Был такой Пророк?
Ур пожал плечами:
- А кто бы знал? Но я, путешествуя, видел на дорогах Мирных Королевств камни с письменами.
- И ты читал их?
Ур промолчал; но что-то говорило мне, что – читал, и даже верил.
Наверное, любому человеку нужна вера…
Когда мы приблизились к ослепительно сверкающему куполу, картина немного поменялась. Стали видны домики у подножия гигантской линзы, которые раньше, на большом расстоянии, из-за слепящего света были не видны. Вокруг них сновали люди; на ветру бились навесы из грубых тканей неприметного сероватого цвета.
- Что это? – спросил Черный.
- Это? Подобие базара. Это место – главный вход в пристанище изгоев. Видишь, вон там, у наполовину срытого вала, останки ворот? Раньше это были ворота в сад Дворца Правителя. Эта трещина в земле – русло высохшего водного канала. Он раньше опоясывал весь сад. Вода ушла, и, говорят, теперь на дне этого канала обитают какие-то чудовища.
- Чудовища?!
- Ну, я думаю, никакие не чудовища, - нехотя ответил Ур. – Скорее всего, какие-нибудь мутировавшие формы жизни. Или просто дикие животные. Кто бы знал…
- А мы сейчас зачем туда..?
- А как же? Еда; нам нужно много еды. Продадим ваши кольца, кое-какую мелочь… И будьте все время наготове: здесь не то место, где можно разевать рот! Того и гляди – прирежут и ограбят. Здесь деньги имеют большую ценность, чем где-либо еще.
Базар в этом пустынном городе был точно таким же, как и большинство базаров в большинстве миров. Было шумно и многолюдно; в большинстве своем люди здесь ходили в таких же кожаных одеждах, что были надеты на нас, с той лишь разницей, что наша одежда была рваной (на Черном) и грязной.  Кое-где виднелись и скары, стоящие без охраны – Ур пояснил, что, возможно, они с секретом, не так просты в обращении, как наши, и так запросто их не угонишь – или же хозяева их настолько опасны, что даже на скаре человек не чувствует себя в безопасности от длинных рук мстителя. Может, они подстроены под параметры хозяина, кто знает.
А меж тем мы начали привлекать внимание. Еще бы! Кругом, на многие мили, смерть вычистила все до блеска. Люди кругом, наверное, годами не видели почвы, даже глину для своих домишек добывали далеко и везли сюда караванами, и платили за неё дорого – а тут грязища! На наших одеждах, кое-как отмытых, виднелись разводы, оставленные желтыми водами, в которых мы вытравливали заразу. Черный, как  уже упоминал, разорвал швы, впивающиеся ему в кожу, и теперь сверкал голыми подмышками. Особо потешались над сапогами Черного – они откровенно раскисли от грязи и потеряли всякий вид в желтой воде. А местные – наверное, это было очень важно, - носили сапоги добротные, круглоносые, на толстой крепкой подошве. Неудачливый разбойник, который, напомню, милостью нашей остался в одном исподнем, ежился под плащом, и тщательнее прятал босые ноги от косых взглядов.
Благодаря тому, что мы были на скарах, продвигались мы без помех. Люди просто проскальзывали под брюхам наших машин, награждая нас нелестными эпитетами на всех языках этого мира, а Черному доставалось вдвойне – если его скар нечаянно наступал на ногу зазевавшемуся, Черного обзывали тупым слепым чурбаном. Он лишь губы кривил и отворачивал свое лицо от ругающегося.
- Да, одежку-то надо привести в порядок, - заметил Ур, когда компания около одной из импровизированных лавчонок просто зашлась от гогота, а разбойник наш, опустив пылающее от стыда лицо, поджал длинные пальцы ног. – Мы слишком бросаемся в глаза. Зед, ты как – готов снять повязку? Ты привык к тому, как должен выглядеть мир?
- Не знаю, - неопределенно ответил Черный, приподняв слегка черную ткань. – Я попробую… потом.
Ур, несмотря на то, что народ откровенно потешался над ним,  хохоча и показывая пальцами, на то внимания не обращал. Ловко лавируя меж тележек, палаток, домов, он был как рыба в воде. Я еле поспевал за ним, а Черный с разбойником так и вовсе отставали, их скары вообще застряли через улицу, и нерешительно топтались на своих длинных суставчатых ногах, и меж нами тек сплошной людской поток, влекущий с собой какие-то тюки, блеющую и кудахтающую живность.
- Продадим кое-что вон тому купцу, - сказал мне Ур, останавливаясь. Перед нами теперь был дом – такой, каковыми тут были все. Плоская крыша, глиняные стены, навес над дверями. Около дома на жестоком ветру хлопала пологом палатка – торговая, надо полагать.  Сам купец сидел под навесом, у дверей своего дома, совершенно неподвижно, и в свете Торна казался куклой. – У него же купим одежды. Я раньше видел его – он торгует здесь сто лет. Жулик он добрый, но товар у него самый лучший. Он возит его из Пакефиды. Возможно, сможем Зеду сапоги по размеру подобрать.
- Из Пакефиды?! – поразился я. – Но как? Минуя сикрингов?!
- Да кто бы знал; он крепко хранит свои секреты, а его верные псы – охраняют его, и потому он почти ничего не боится. Говорят, в молодости он встретил Серого Демона, и остался жив – а прочие от встречи этой неминуемо погибали, потому что демон всегда приходит что-то исправить и забрать кого-то с собой. Он творит свою картину мира, и многие в нем лишние…
- Интересная легенда, - заметил я. Жаль, нечем записать.
Тем временем Черный с разбойником догнали нас, и мы вместе подъехали к дому купчины.
Упомянутый купчина, человек, разодетый по последней пакефидской моде – с той лишь разницей, что вместо тканей одежда его была пошита из тонко выделанных кож, - с самым непроницаемым каменным лицом сидел в стороне ото всего этого базарного шума, на небольшом низком диванчике, протертом чуть не до дыр его неподвижной задницей. Возможно, дела его шли очень хорошо – или же он торговал неким специфическим товаром, что было более вероятно, раз не было у него нужды выкрикивать, завлекая в лавчонку покупателей. Он курил кальян; Черный, принюхавшись в дыму, выползающему из губ купца, поморщился; то был не ароматизированный табак – это была ядовитая трава шари, местное подобие наркотической травы.
Несмотря на поднявшийся холодный ветер, сидел купец абсолютно расслабленно, скрестив ноги по-турецки и облокотившись на подушку, и бесстрастно взирал на снующих мимо людей, покуривая себе кальян. На нем была одежда светлых тонов, искусно украшенная серебристыми плетеными шнурами, на ногах – теплые штаны и короткие, щеголеватые сапоги, слишком нарядные для того, чтобы топтать местные камни. Впрочем, думаю, что по этой земле купчина едва ли сделал и сотню шагов в этих нарядных сапогах, здорово смахивающих на сапоги из кожи молодого крокодила.
Глаза его были словно бы стеклянные; казалось, он своим зельем был унесен в страну грез, и если даже некто бесстыдно и стащит у него прямо из-под носа его товар, он и ухом не поведет, но это было далеко не так.
Стоило нам приблизиться, как его стеклянные глаза, словно неживые шары, перекатились в глазницах и теперь он, не мигая, смотрел прямо на нас.
Ур легко заставил свой скар согнуть ноги и опуститься на брюхо, а затем соскочил на землю. Я спешился тоже; последовал за нами и разбойник, лязгая зубами и подпрыгивая, поджимая пальцы. Скары были теплые, а земля, так обманчиво сияющая теплым желтоватым светом – просто ледяная.
Черный лишь перекинул ногу через седло и уселся по-турецки, положив Айясу себе на колени.
- Идите, - сказал он нам, - я посторожу. Сдается мне, здесь бродит куча желающих прокатиться с ветерком. – Вот, - он стащил один из своих сапог и протянул его мне, - поищи подходящие по размеру.
- Ну да, - согласился Ур, почесав в затылке. – Логично.
И мы двинули к лавке.
Купчина, когда мы подошли к нему ближе, показался мне еще более уделанным, чем на расстоянии.
И дело было не только в его глазах, тяжело ворочающихся в глазницах, как у куклы. Его губы, растрескавшиеся, распухшие, казалось, не касались воды уже три дня, а пальцы – они не держали мундштук, нет. Он сам на них держалась, словно прилип к сальной, запекшейся от ядовитого дыма коже.
Меж тем надо отметить, что человек этот был не очень стар; его лицо, темное, словно опаленное жарким солнцем, было почти лишено морщин и, я бы сказал, достаточно упитанным, на руках не было старческих пятен. Ногти, желтые от дыма, крепкие и острые, и даже отполированные, надо же…
- Ты уверен, что он нас услышит? – с сомнением произнес я, разглядывая неподвижного торговца, глядящего в нашу сторону странным немигающим взглядом.
- И услышу, и увижу, если ты, - прогудел торговец тяжелым, тягучим, как густая патока, голосом, - вдруг вздумаешь запустить тайно свою руку в мою корзину. Впрочем, наверное, ты этого делать не станешь; ты же принц Дракона – а принцы Драконов не лишены некоторого понятия о чести и совести…
Вот так! А я-то думал, он ничерта не видит и не понимает! Откуда он вообще узнал, что я – принц?!
- Ты забыл снять свой венец, - торговец неспешно вынул из запекшихся губ костяной  прокуренный мундштук и указал на мою голову. – Так что ты либо принц, либо ты вор. Я думаю – ты принц; для вора у тебя слишком глупое лицо.
Я вспыхнул до корней волос; нет, я, конечно, понимал, что он нарочно дразнит меня, но обида от этого меньше не становилась.
- Хватит болтать, - Ур, меж тем совавший свой нос во все углы, поднимавший все плетеные крышки с корзин, выставленных во дворе, открывающий все горшки, кинул купчине под нос сапог Черного. – Невежливо заставлять гостей и хороших покупателей мерзнуть на ветру! Нам нужна одежда, да самая лучшая! Сапоги для моего друга, ну, и куртка ему не помешает. И этого вот приодеть, - он зашиворот выволок из темного угла стесняющегося разбойника, и купчина в ответ выпустил целое облако дыма.
- Ур? – произнес он, хотя по всему  было видно, что он узнал того, кто перед ним. Сдается мне, нечасто он видывал людей с красной чешуей на лицах! – Ты же знаешь, что у меня все самое лучшее. Есть у тебя чем заплатить мне?
- Со мной принц пакефидский – и ты спрашиваешь меня о деньгах?!
- Хм… с одной стороны ты прав, - протянул купчина, - а с другой… до ближайшего кнента далеко-о...не долго ли мне придется ждать, когда придет оплата?
- Не юродствуй! Оплата сейчас же!
- И чем же?
Я поморщился; мне надоел до чертиков этот уделанный, неторопливый разлагающийся труп – гляньте, он еще и слюни пустил, о ужас, - и его долгая нудная речь выводила меня из себя.
- Этого достаточно будет? – грубо сказал я, стаскивая с пальца перстень с крупным синим камнем. Как мне показалось, купчина будто бы усмехнулся, словно то, что он сумел меня обидеть, доставляло ему некое удовольствие, но больше задеть меня не пытался.
- Камень хорош! - произнес он наконец, прищелкнув языком, когда как следует рассмотрел мой перстень. – Похож на глаза Серого Демона! Ты отдашь его вместе с оправой?
- Вместе, - язвительно ответил я, - если в твоем хлеве наберется  достаточно товару, чтобы оплатить мне мою безделушку.
Купец и на это смолчал; неторопливо он слез со своих подушек и жестом пригласил нас с свой полотняный шатер.
Глянул он еще напоследок на Черного, болтающего босой ногой и вертящего головой, перевязанной черной тряпкой, во все стороны.
- Ваш молодой друг, - произнес он, - ослеп недавно? Он все еще оборачивает голову на звуки, словно может увидеть, что это там шумит.
- Да, недавно, - ответил Ур нетерпеливо; ему порядком надоело назойливое любопытство торговца. – Буквально позавчера.
В лавке было намного теплее, чем снаружи, и приплясывающий от холода разбойничек буквально запел, блаженно расправив на теплом войлоке озябшие пальцы ног.
Купец жестом указал на сундуки – мол, прошу! – и Ур бесцеремонно шагнул к импровизированному прилавку.
Надо отметить, купчина не врал. Он действительно торговал отменным товаром!
Как следует рассмотрев и взвесив мой перстень – и даже проверив камень, порезав стекло его гранями, - купчина выставил за него цену, и Ур (более осведомленный) с нею согласился. Поняв, что перстень ему все же останется, купчина стал невероятно любезен, начал кланяться и указал все самое лучшее, что у него было.
А смотреть ест на что, есть!
Местная мода диктовала свои законы; и одежда, что продавал купчина, несомненно, была привезена из мирных Королевств и пошита в большинстве своем из кожи – наверное, только через плотные чешуйчатые наряды не проникал вездесущий колючий каменный песок.
Но что это была за кожа!
С тиснениями и узорами разных цветов, выполненными из переплетенных шнуров, с изящными рисунками, составленными из чешуй тех змей, толстошкурых рыб и ящериц, что пошли на их изготовление. Кожаные ремни были сплетены лучшими мастерами своего дела, и такого искусного и тонкого плетения, что я и принцем не постеснялся б надеть такой!
У меня глаза разбежались; никогда не подозревал в себе такую любовь к нарядам!
- А ну-ка, - я стал стаскивать шмотки незадачливого разбойника, - надевай обратно свои вещи! Я себе новые куплю!
Недолго думая, я выбрал нежно-кремовую кожу со светло-коричневыми дорожками крупноватых на общем фоне чешуек, сплетающихся витиеватой дорожкой на груди, похожих на кратеры на Торне; кажется, это была кожа пустынной ящерицы, твари жутко злющей и даже ядовитой. Её еще называли лунной ящерицей за то, что шкурка её при движении как бы отливала молочным цветом, так похожим на свет Торна. Люди ловили её, и из её прочной чешуйчатой спины делали крепкие нехитрые шкатулки для своих хозяйственных сокровищ.
Брюхо этих же ящериц, нежное, светлое, отливающее тем самым голубоватым перламутром, покрытое более мелкой и мягкой чешуей, продавали людям побогаче; охотники-щеголи шили себе из этих лунных шкурок сумки, круглые маленькие шапочки, прикрывающие только макушку, или же сапоги – но чтобы куртку! Это я видел впервые.
Сапоги я выбрал себе из той же ящерицы, только с той лишь разницей, что пошиты они были из грубой спины. Кожа, выделанная прекрасно, облегала меня, словно ткань, нет, лучше – как вторая кожа, и приятно скрипела, когда я двигался.
- Принцу идет, - отметил купчина с легким поклоном.
С сапогами Черному пришлось повозиться. Много раз я прикладывал подошву его сапога к подошве нового – и всякий раз новая обувь оказывалась меньше, чем надобно. Ур уже выбрал наряд  себе, и Черному тоже – из кожи черного питона, толстого и старого, на чьей шкуре начали уже прорастать небольшие шипы, прижатые к телу, острые, как наконечники стрел и блестящие, как черные сапфиры. Очень красивая и изысканная вещь, надо отметить.
Но вот обувь!
Купчина внимательно смотрел на мои манипуляции с обувью, и на его толстых губах расплывалась усмешка.
- Ноги у твоего друга как лапы у породистого щенка, - сказал он. – Он еще будет расти!
- От этого мне не легче! – буркнул я, отвергая очередную пару. – Побольше есть?
Ур, перекинув через плечо выбранные вещи, штаны и плащ для Черного, самозабвенно копался в корзинах с едой, набивая наши мешки хлебом и вяленым мясом.
Глаза у торговца приобрели некий осмысленный взгляд; я бы сказал – он нечто задумал, и неясно лишь одно – хорошее или плохое.
- Осмелюсь предложить, - тихо и быстро произнес он, чтобы Ур не услышал, - если не боитесь. конечно…
- Боюсь?! Я ничего не боюсь!
Купчина на удивление подвижно и ловко проковылял к некоему сундуку. Один быстрый взгляд на Ура – и он откинул крышку, и торопливо извлек оттуда сравнительно небольшой сверток из старой, истрепанной ткани.
- Много лет назад, - произнес купчина, интимно понижая голос и поспешно разворачивая тряпку,  - один странный путешественник постучал в мою дверь. Была грозовая ночь, ветер гнал целые тучи песка с камнями, способные насмерть заколотить и похоронить человека, сухие молнии били в Чашу…Я был молод и глуп; я не мог не впустить человека! А следовало бы его прогнать! Но он просил не дать ему погибнуть, и я отворил дверь.
Денег у него с собой не было; и рассчитался он со мной товаром – кое-какие безделушки я уже продал, конечно. Вещи были добротные, красивые. Я взял их; с той поры они лежат у меня, не нашлось на них покупателя. Так может, вам они сгодятся?
- А чего же я должен опасаться? – удивился я; торговец наклонился ко мне так близко, что я почувствовал вонь из его прокуренного рта, и жарко зашептал:
- Так я о Сером Демоне говорю! О демоне с бесцветными глазами, которые Торн просвечивает до самого дна, а если нет света Торна, они темны, как провал в земле! Говорят, он часто является в Чашу, и всегда странствует один, и никто не знает, куда он направляется! Только люди с которым он встречается, всегда погибают! Все! Я один уцелел – и то ценой проклятья! Я болен и отравлен, но все же жив! – тут я усмехнулся, подумав, что это очень удобно – свою слабость списать на сероглазого демона. - Эти вещи он мне оставил; смотри, как хороши они! Говорят, они приносят удачу, лихую удачу, – интимно и соблазнительно шипел он, и его лицо дрожало мелкой отвратительной дрожью.
- Мне совсем не интересно выслушивать твою исповедь, - я брезгливо отодвинул его локтем, опасаясь, как бы он не накапал мне слюнями зашиворот. – Если есть что показать – давай! Демонов я не боюсь; а скоро, думаю, и сам черт не будет знать, где мы.
Купчина молча повиновался.
В свертке оказалось совсем немного вещей; видимо, жадный хитрец все-таки сумел выгодно избавиться от большинства подарков демона, разрекламировав их как магические амулеты.
Только-то и было в узелке, что круглая шапочка из шкурки ящерицы, кажется, даже немного поношенная, черные тупоносые сапоги, блестящие колючками – вот странное совпадение! И размер подходит… - книга в добротном крепком переплете с окованными медью уголками да странная маска.
Ну, в общем-то, это была просто маска, из черного бархата, порядком запыленного, но когда я её встряхнул, она засверкала мелкими камельками черных камешков, украшающих её; а на месте глаз были искусно вставлены разноцветные камешки.
Сердце мое замерло. Что это?! Для чего была сделана эта маска?! Для кого?! Для слепца – и нашли её мы, именно в от момент, когда она нам явно пригодится?!
- Зачем она? – произнес я, вертя её в руках и так, и сяк. Купчина лишь пожал плечами.
- Она красивая, - ответил он, - и только потому я взял её, хотя нужно было бы прежде подумать о том, что навряд ли найду я богатого слепца, который захотел бы носить её. Да и к чему слепцам красота? Они все равно не в состоянии оценить её.
- Возможно, она сгодится моему другу, - медленно произнес я; голов моя шла кругом – а все оттого, что в свете лампы, которую купчина услужливо удерживал над моей головой, я как следует рассмотрел и книгу, положенную когда-то давно в сундук скупца, и с тех пор дожидающуюся меня…
Бумага в этом мире дорога, да и умельцев писать и читать немного сыщется…
На тисненой коже переплета я рассмотрел картинки, красивые, искусно выполненные картинки. Мастер, что хотел увеличит стоимость книги, украсил ими весь переплет; так часто делают, изображая бытие какого-нибудь местного героя или святого.
А тут не было святых!
Тут были мы с Черным – в этих маленьких человечках невозможно было разгадать наших черт, но флаги, наши флаги!
Тот, кто оставил это, таинственный серый человек, он оставил это специально для нас. И уж он-то постарался, чтобы мы поняли, что это нам…
Ур тоже это понял; как бы ни хотел купчина скрыть от него, что впаривает мне демоническую контрабанду, за которую светил мне срок в обители всех самых злых духов этого мира, ему это не удалось. Ур же не слепой; кроме того, заметив мою оторопь, он просто бесцеремонно влез в мои мысли и пролистал их. Как книгу.
«Ктоооооооо, – пропел его змеиный голос в моей голове, - ктооооооооо мог оссставить это тебе?!»
Я раскрыл книгу; она была чиста – простая толстая тетрадь в крепком переплете. В ней не было написано ни сказок, ни легенд. Она только ждала пера, что распишет её удивительной историей.
Но все же три фразы в ней были вписаны.
«Сталь становится смертоносной, если Зед хоть пальцем прикасается к клинку».
«Не слушай подсказок; слушай лишь себя».
«Не двое, но двое на двое».
Это была моя рука, без сомнения! Я узнал бы свое письмо из тысяч других! Это мои круглые буквы, и завитые для красоты хвостики конечных букв, это моя привычка делать изящные росчерки на полях в момент раздумья!
Это я писал.
Получается, я… сам оставил себе это?!
Я писал это не в спешке, нет. Буквы были ровны и четки, словно я написал это, удобно сидя за столом, как следует обдумав и выписав так, чтобы не было ни ошибок, ни неправильного толкования.
Но что это значит?! Как?!
- Как выглядел человек, что оставил тебе эти вещи? – произнес я, разглаживая бумагу. Мне казалось, она еще хранит запах чернил.
Купчина пожал плечами:
- Да никак; невысокого роста, в сером плаще, сшитом из кож толстых змей. И лицо такое… серое. Не запомнил я. К тому же, он прятался под капюшоном – я еще подумал, что, верно, он удачливый вор, коль спер такие дорогие вещи, - купец заглянул в книгу через мое плечо и ткнул пальцем  в написанное. – Видишь, здесь кто-то начал писать. Написано на благородном наречии – значит, богатый и благородный господин записывал тут свои мысли. Одно я лишь запомнил – это глаза его, похожие на твой камень, темные, как колодец, но прозрачные, пронизанные светом Торна и молний до самого дна. Бррр, жутко он смотрел!  - верно, явление сероглазого демона в жизни купца было настолько ужасное событие, что оставило на его сердце неизгладимый след, как некое горе, гнетущее цветущих когда-то людей. Чем же демон мог так напугать купца? Напротив, вон он как щедр был с жадным человеком, надарил ему кучу дорогих вещей, которые купец теперь продает так задорого…Наверное, уж тем, что сказал, что в следующий раз придет за ним самим, и может это случиться в любой час… наверное, это был очень злой, жестокий демон…
- Это ничего, - медленно ответил я, закрывая книгу. – Я возьму её. Думаю, нечего мне опасаться владельца этой вещи.
- Хм… ты думаешь! Тут сказано о некоем Зеде, мастерски владеющем мечом. Что, ежели книгу у него украли? Он может узнать  её – вещь-то дорогая, броская! – да и отомстить
- Не станет он мне мстить, - произнес я. – Дело давнее…
Меж тем снаружи раздались какие-то крики, возня, звон оружия, вопли. Ур встрепенулся, обернувшись к выходу, и странный укуренный хозяин моментально оказался меж ним и выходом из шатра.
Теперь вместо кальяна в его руке была кривая сабля, и он скалил коричневые прокуренные зубы.
- Сссука,  - изумленно произнес Ур, - ты что задумал?!
- Спокойно, мой уродливый друг, - покачивая своей саблей, произнес купчина. – Не торопись так! Не то я лишь присвистну – и вашего слепого товарища разорвут на куски. Это Мир Чаши, дорогой. Тебе ли не знать, что за люди здесь живут, как и то, что здесь не место ущербным и калекам?
- Подлый говнюк, - почти с восторгом произнес Ур, – да ты ограбить нас захотел?! И отнять скары?! Неужели тебе камня мало?!
- Не мало, мой друг; плата более чем щедрая и достойная. Но за глупость свою люди платят стократ.
- Как и за чрезмерную жадность, - послышался спокойный голос от входа, и Айяса, подобно змее, скользнула, и улеглась на плечо купчика, прижавшись интимно к его жирной дряблой шее и задрав его подбородок.  – Ты отчего решил-то, что я защититься не смогу, а?
О ужаса у купчины глаза чуть не вывалились из орбит.
Это был Черный; босой и встрепанный, в совершенно расползшемся по швам костюме. Лезвие Айясы было перепачкано кровью.
Та-ак… повоевал, значит, уже.
- Ты же слеп! – прошипел он таким голосом, словно его вот-вот удар хватит. Его темное лицо стало багровым от прилившей к нему больной, отравленной крови. - Я сам видел, как ты тычешься лицом, как слепой кутенок…как ты.?!
- Подумал, что никто не заметит, что ты дал знак своим гориллам напасть на меня? – ласково и очень зло одновременно произнес Черный, еще сильнее прижимая лезвие к рыхлой шее. – Твои слуги мертвы, скотина.
И Черный поведал нам такую историю:
Стоило нам исчезнуть за пологом торгового шатра, как рядом с машинам тотчас появились некие типы. Словно бы зеваки; они ходили вокруг, раскрыв рты, и таращились на скары, слова не говоря – верно, проверяли, среагирует ли на них слепец. Может, он запаху ориентируется? Или на звук научен бить?
- Хотя от них так воняло твоим поганым дымом, - насмешливо заметил Черный, Айясой заставляя купчину танцевать на цыпочках, - что там и зрячий бы учуял бы, за милю.
В том, что он – слепец, они не сомневались. Один из них даже нагло рукой у лица Черного, и тот в изумлении моргнул два раза – но из-за черной повязки  на его лице они того не заметили.
Итак, они ходили кругом и пялились – можно было б и в самом деле подумать, что это праздные зеваки. Но Черного, который сколотил свой первоначальный капитал на базарных боях честным жульничеством, не проведешь! Он сразу понял, что они хотят его обобрать.
Коллег по цеху он еще тогда научился шкурой чуять.
И вот ходят они; да они б давно угнали скары, если б чертов слепой не связал их рули веревкой – какая редкостная слепая скотина! – да еще б и не уселся сверху, как последний подлец!
Катаны в его руках они не очень испугались; все-таки, они были зрячие… но все же для чего-то же он её взял?!
Да если и просто махнет на голос – не ровен час, достанет!
И они решили его сманить с его насеста, тем более, что слепец казался им совсем юным мальчишкой. Плюс пояс его – о-го-го! Глядя на это сказочное сверкание, мошенники чуть не окосели, и челюсти их стали такие неподъеееемныееее….. – да это круче скаров! Можно сманить этого тупого слепого вниз, на землю, раздразнив, а там поставить подножку, и уронить на землю, и поясок стащить…
Ой-ой. Чего он только не наслушался, бедный Черный!
Жалкий драный мальчишка, исцарапанный, остриженный  и босой – жалкий слепой засранец, он, наверное, и одежку свою снял с протухшего покойника, в канаве?! От него так воняет, что его даже сикринги не стали есть?
Черный завелся с пол-оборота.
Когда он соскочил со скара, один из злоумышленников разрубил в один взмах веревку, которой были опутаны скары, и уже вскочил в седло. Второй, бегая кругом, дразнился, отвлекая Черного на себя.
Черный понял, что сглупил, и поспешил исправить положение. Содрав с ноги сапог - благо, тот размок и просто болтался на ноге, - Черный метнул его в голову тому, что уже сидел на скаре. А сапог в руках Черного пострашнее томагавка в руках индейца на тропе войны…
Получив по затылку, мошенник потерялся и рухнул прямо под ноги поднявшемуся было скару – и тот, оставшись без управления, тотчас ноги сложил и завалился сверху, придавив человека.
Второй почуял, что дело худо; слепец с плотной черной повязкой на глазах каким-то образом мог видеть! Но было поздно. Черный двумя скачками подлетел к злодею и вспорол ему грудь до самого пояса, выпустив на землю кишки и кровь. Придавленному он хладнокровно отсек голову – вот, наверное, он удивился напоследок!
Собравшиеся было зрители брызнули в разные стороны; никто больше на скары не претендовал. Уж больно странный и страшный был этот зрячий слепой.
Мы вытолкали купчину на улицу, к отвоеванным Черным скарам. Под одним из них и верно лежал обезглавленный труп, и скар словно бы сжимал его своими хищными металлическими лапами.
- Каков подлец, - произнес со смехом Ур. – Тебе разве никогда не говорили, что твоя жадность не доведет тебя до добра?!
Черный, взобравшись в седло скара, невозмутимо натягивал приобретенные нами вещи, ничуть не стесняясь нечаянные зрителей.
- Как раз в пору, - произнес он, притопнув ногой в новом сапоге по поверженному телу. 
- Что станем делать с этим?  - спросил Ур брезгливо; сдается мне, они были давними  знакомыми, эти вор и мошенник, но ни разу мошенник не пытался лишить вора жизни – а иначе как описать то, что он хотел с нами проделать?! Оставить без средства передвижения в голой пустыне  - все равно ноги отрубить.
Черный, натянув чистую льняную нижнюю рубашку, вытер клинок скомканным грязным бельем.  Наш молчаливый разбойник почему-то был напуган не меньше незадачливого торговца. Он натянул на голову капюшон и проворно вскарабкался в седло. Обсуждать судьбу этого человека – при наличии парочки обезображенных трупов – он не хотел.
Ур презрительно плюнул в сторону мошенника; трясущиеся жирные щеки наркомана, покрытые болезненной испариной, родили в его сердце брезгливую жалость. Ничтожное, больное существо; этот купец  - просто жалкая развалина. Он казался мне пустым изнутри, выеденном червями. Они пожирали его изнутри, медленно, гася жизнь в его теле, и он знал это, не мог не знать, не мог не чувствовать приближения грубой гнусной грязной смерти, которая заставит его блевать собственными кишками и утопит в его собственной гнилой крови. Жить ему оставалось мало; может, он умер бы еще до того, как мы достигли бы края Чаши.
И все же его неуемная жадность, что была сильнее его немощи, сильнее сжигающий его болезни, шептала ему: убей! Отними! Сделай своим!
Невероятно.
Я надел круглую шапочку на голову и натянул капюшон плаща. Глянул на трясущегося толстяка – и отвел взгляд. Смотреть на него было неприятно, просто отвратительно. Все равно, что вляпаться рукой в чужой плевок…
- Да черт с ним, - ответил я. – Все равно - сдохнет скоро…
И тут купчина наш, до того трусливо озирающийся, вдруг завизжал не своим голосом и рухнул на колени. Черный даже вздрогнул и уронил куртку, ругнувшись.
- Это ты! – визжал купчина, показывая на меня пальцем, выписывающим кренделя в воздухе. – Это ты был! Серый Демон! Я узнал тебя! Двадцать лет назад ты пришел ко мне и оставил свою книгу! Это твои серые глаза! Я не спутаю их ни с какими другими!
Его вопли привлекли внимание людей; попрятавшиеся было от страшного слепца, они снова повысовывались из-за тележек, привлеченные магическим «Серый Демон».
- Что он несет?! – удивился Черный, торопливо натягивая куртку.
Тем временем торчок, этот чертов идиот, выкуривший свои мозги, довольно резво поднялся с колен. Лицо его было абсолютно ненормальным.
- Демоны! – выпалил он, ткнув в нас трясущимся пальцем. – Проклятые демоны! Демоны пришли в Чашу! Они снова принесли смерть! Демоны! Он говорил мне, что они втроем придут за моей душой, и тогда смерть всем в Чаше! Они пришли убивать, серый, черный и красный демоны! Смотрите, люди – это же они! Слепой черный демон – это сама смерть! Все это время я хранил у себя его глаза! А теперь серый демон вернул ему их, и он нас всех увидит!
Кажется, это была уже истерика пополам с наркотическим бредом; толстяк, воздев руки к сияющему Торну, что-то выкрикнул еще, уж совсем нечленораздельное, и кинулся прочь от нас, расталкивая людей.
- Сероглазый страшный демон! – вопил он. – Демон!
Медленно снял я лук; обезумевший торговец почти потерялся в толпе – люди, встречающиеся ему, останавливались, как вкопанные, и своими телами закрывали его от меня… никто не осмелился бы стрелять, уверенный, что не попадет в нужного человека. Но я словно не видел других. Для меня он был один.
- Серый Демон пришел за тобой, - процедил я, и пустил стрелу.
Я попал; я не мог не попасть, и торговец, взмахнув руками, пузом завалился вперед, взмахнув руками и все еще что-то крича.
- Зачем?! – удивился Черный. Он избавился от грязной черной повязки, и надел свою щегольскую маску. Искусственные блестящие глаза казались настоящими, и взгляд их был зловещ.
- Потом, - коротко бросил я, торопливо вскакивая в седло. – Скорее! Нам надо скрыться! После я все объясню!
Ур ничего не спросил; для него было очевидно, как день, что я теперь главная фигура в этой партии.
Скары проворно перебирали суставчатыми ногами, увлекая нас вглубь высушенной холодом пустыни, и холодный ветер, прилетевший из самых отдаленных глубин черного Космоса, трепал одежду и волосы.
Все молчали – не было лишних вопросов; никто не мешал мне в расчетах – в моих первых расчетах, которые я начал неумело, неловко, медленно, но максимально тщательно.
Итак, исходная точка – я знаю, что я Расчетчик. И могу повернуть дело так, как оно мне вздумается. Надо лишь просчитать пути, которыми пойдет мир, если мы свернем в сторону…
А мы свернем, видит Слепой Пророк!
В книге моей, где я записывал наши с Черным подвиги, наверное уже появилась запись, которую я не делал. Это были инструкции от Айрин, о том, куда следует идти, в точности до дней, до часов, до минут. Она считала и вела нас – как она думала. В суматохе последних дней я позабыл об этом, и наверное, мы уже нарушили не одну, и не  две инструкции. Само по себе это было нестрашно – теперь я это понимал, потому что знал, что наш поход нарочно затянут во времени, и можно было бы наверстать упущенное. Для Айрин мы были всего лишь  испуганными мальчишками, вляпавшимися в неприятности, которые изо всех сил постараются выкарабкаться из гущи событий – а события назревали будь здоров!
Она не разглядела во мне расчетчика; до сей поры я умело маскировался – даже от самого себя, и покорно шел за Черным, который кидался в любую драку, которая даже могла бы быть его последней. Я искренне полагал, что он своей силой вытянет нас из любой передряги, и совершенно выпускал из виду, что сам, одним своим словом, мог потушит любую из этих передряг.
Она этого не увидела, этот ограниченный – ха-ха! – узкоспециализированный расчетчик.
Поэтому она нас вела так, как хотелось ей, и к той цели, что она сама преследовала, думая, что мы пойдем и встанем, важный, но крохотный винтик в машину, в самое нужное место – но нужна ли эта цель нам?
Вопросы, вопросы, и ни единого ответа…
Из слов купца я понял, что я – именно я! – неоднократно стану посещать Чашу, прыгая во времени, и всякий раз стану уводить с собой человека, мешающего моим планам. Убивать? Нет; вряд ли. Скорее, я стану расставлять их на те места, что сам им изберу. Стану раскидывать их по пространству и времени, чтобы они никогда не встретились – или встретились, но не здесь и не сейчас.
Для себя я оставлю эту новую книгу с инструкциями - я еще не знал, что они означают, но это меня беспокоило мало. Придет время – и я разгадаю их. Одну уже разгадал – «Не слушай подсказок; слушай лишь себя».  Это означало, что я не должен следовать инструкциям Айрин. Для такого поведения должна быть веская причина, очень веская! Книгу с её записями я закрыл на замок и убрал подальше; сейчас читать её небезопасно; когда-нибудь потом, когда мы выйдем отсюда, и все это станет неважным… когда-нибудь…
- Куда? – спросил Ур когда мы отъехали на достаточное расстояние от поселения людей. Людей… Ха! Я рассмеялся своим мыслям, и сам удивился, какой странный и злой смех у меня вышел. Словно Серый демон смеялся. Серый демон… бррр! В голове моей началось смешиваться все, сливаться воедино то, что уже произошло и чему только предстояло случиться. Наверное, я много повидаю и узнаю, если знания эти сделают меня циничнее, а сердце – беспощаднее и жестче, и я стану смотреть на людей пугающим их взглядом, и обещать им такие вещи, от которых они начнут медленно убивать себя – лишь бы я не добрался до них своими беспощадными злыми руками.
И это говорю я – добряк с невинными голубыми глазами и наивным детским лицом?! Черный всегда смеялся и называл меня безупречным моралистом…он вечно защищал меня и поражался тому, что я боюсь лишний раз поранить человека… Черный Алмаз, его не так легко разрубить сталью, он слишком жесткий для её закаленных зубов… Сталь не станет его целовать, нет…
- Да что с тобой?! – голос Черного Алмаза звучал испуганно; он не боится за себя, нет. Он в силах вынести все, крепкий и упрямый. Его слабое место – это я, его добрый слабый друг, мягкое место в его сердце.
- Он подвис; он считает, - монотонно ответил Ур. – Обращение надо делать скорее. Его способности развиваются быстро; или они созреют, или исчезнут совсем.
Я смотрел на Торн, и он многократно вставал в моих видениях – огромный, тяжелый и мертвый, освещая мой путь. О да, говорил он, я сохранил людей, прикрыл их своим телом – и теперь только ты с ними можешь поговорить. Они вечно ссорятся и дерутся; они не уступят один другому!
Пустынные поселенцы… Жалкие подобия людей! Падальщики, поселившиеся на остове великой цивилизации, влачащие жалкое существование! Всяк мнит себя невероятным и необыкновенным, но истинно важных фигур тут единицы. Разбойники, так напугавшие нас в начале – полуголодные твари, разодетые в пух и прах, и питающиеся костями и объедками… они слишком трусливы, чтобы жить в большом мире, где их в любой момент подвесят за ноги за их сомнительную профессию, ха!  Они лучше спрячутся за высокие горы Чаши и станут голодать и обирать случайных путников, чем сразятся с королевской стражей границ любого из существующих  государств. Вот их настигнет Серый демон… потом… поперережет их всех, до единого!
- Так куда? – повторил свой вопрос Ур; его слова дошли до моего сознания, и я лишь мотнул головой:
- Не знаю; вижу катакомбы, длинные коридоры из кирпича… из красного кирпича, с которого отвалилась штукатурка. Это старое место. В двери и окна смотрит свет. Туда.
- Я знаю это место, - ответил Ур удивленно. – Это заброшенный город. Ты уверен?
- Да.
Зачем мне это полуразрушенное строение?
Не знаю; знаю лишь то, что там у меня будет достаточно времени, чтобы разобраться во всем.
- Зед, держи его! Он завис!
Рука Черного хватает меня под локоть, и скары наши несутся бок о бок.
- Надо скорее, - повторяет Ур, и я снова погружаюсь в видения и хаотичные обрывки событий, прошлого и будущего, перемешанные в одном котле…
…В катакомбы мы приехали… вечером? Утром? Торн все еще светил на небе, завалив его все своей начавшей тускнеть тушей. Длинную дорогу бок о бок Эрна и Торн проделали вместе, длинную, и когда ночь прошла – или только началась, не помню… - мы скрылись от его назойливого присутствия.
Черный помог мне спуститься со скара – я свалился ему на руки, как мешок с тряпьем, - и на руках отнес меня туда, в спасительную темноту.
В темноте я начал видеть; я видел сухие старые стены, которые тоже начало разрушать время, и блестящие фальшивые глаза Черного.
Увидел я и странный зал, квадратный, белый – на стенах сохранились белые панели, порядком испачканные и закоптевшие, но все же белые, цвет еще угадывался сквозь вековую пыль.
Несколько кресел в нем – на одно из них опустил меня Черный, и я ощутил, что тело мое горит огнем.
Возник Ур – он наскоро обследовал меня и что-то говорил Черному о потрясении, которое активизировало мой мозг, и о Времени.
Да! Пора!
- Мне нужны вы оба, - произнес я через силу. Я очень хотел, чтобы они поняли меня, и не приняли мои слова за бред, в смешении настоящего и будущего. – Мне нужен ваш разум. Коли сыворотку, Вэд. Вы оба тоже должны принять её, и я возьму… - я с трудом подбирал нужное слово для того мыслеобраза, который висел перед моими глазами. - … я возьму ваши знания. Мне нужна связь… связь… А потом я начну считать. Мне нужны данные прошлого и будущего – их дашь мне ты, Вэд, - и настоящего. Их даст мне Зед. Будьте рядом со мной.
- Это опасно! Мы все подвиснем, и нас могут найти – народ слышал, что купец называл тебя Серым Демоном! На тебя уже наверняка объявлена охота!
- Будьте со мной, - повторил я настойчиво, из последних сил. Разум мой растворялся
И Вэд – или Ур? – вырвал чешуи со своего плеча, и в мой рот налил сыворотку, которая окончательно перемешала мой разум с тем, что еще не случилось, и что навряд ли случится.
Последнее, что я видел – это стеклянный взгляд Черного, который лежал на кресле рядом, и его рука держала мою руку….