2. Старый и малый

     ДОМ НА ПЕСКЕ (роман-хроника). Часть первая.

     2. СТАРЫЙ И МАЛЫЙ

     Большой крестовый дом Орловых делился на четыре части, в одной находилась кухня, в остальных размещалась многочисленная семья, состоящая из самих родителей – Ивана Семеновича и Авдотьи Андреевны, сыновей, дочерей, невесток, внуков.
     При входе в кухню, слева, стояла громоздкая русская печь с примыкающими к ней широкими полатями. Когда топили ее, по всей кухне разливался вкусный запах печеного хлеба и мясных щей. Этот запах проникал и в комнаты. Кроме печи здесь стояли столы – кухонный и обеденный. На первом месили тесто и выкатывали булки, на втором – три раза в день трапезничали всей семьей.

     Перед обеденным столом, перекинув домотканое полотенце через плечо, стояла Авдотья Андреевна, высокая пожилая женщина с румяным лицом и русыми выцветшими бровями, по-мужски широкими и клочкастыми. На ней была длинная темная юбка со множеством складок и сборок, просторная серая кофта; голова повязана клетчатым сарпинчатым платком концами назад; на ногах – мягкие коты, отороченные мехом. Она мыла посуду в большой эмалированной чашке и недовольно посматривала на мужа, хмельного, клевавшего носом. Тот, грузно опершись локтем о край стола и низко свесив кудлатую голову, тянул песню:

Зо-ло-то-оою каз-но-оой
Я ууу-сып-лю теб-бяяя...

     Посуда была сдвинута в одну сторону. Авдотья Андреевна мыла и перетирала ее. По другую, на чистой столешнице, перед Иваном Семеновичем стояла четверть с водкой и тарелка с крупными солеными огурцами.
     Тут же, по столешнице, перед самым носом хозяина, проворно бегал жирный черный таракан, привязанный ниткой за ногу. Другой конец нитки был продет в иголку, столбиком воткнутую в стол. Пузатый таракан, упираясь ногами, все пытался убежать, но нитка не пускала.

     Налив в чашку водки, Иван Семенович поднес ее ко рту, другой рукой подтащил таракана и ослабил нитку. Таракан припустился от него.
     – Не туда! – произнес Иван Семенович и снова подтащил таракана к иголке. Таракан пошевелил длинными усиками, словно угадывая направление, и со всех ног ударился прямо на Ивана Семеновича.
     – Вот это другой коленкор... Кум приехал! Здорово! Я давно жду тебя. Выпьем за нашу встречу.
     Он опрокидывал содержимое чашки себе в рот, рукавом вытирал усы и громко покряхтывал:
     – Крепка, сатана, а приятна! Теперя, кум, давай закурим. Эх, раздуй тебя горой, я забыл, ты ведь кержак – не куришь. Ну и хрен с тобой. Я сам закурю...

     Иван Семенович начал пить еще вчера. И вчера Васька поймал ему таракана. Сперва сын крутился около отца, заливаясь смехом от его причуд, потом умчался играть с ребятами.
     Иван Семенович всю ночь просидел в кухне за столом, мурлыча себе под нос   песни, разговаривал сам с собой, смеялся, плакал. Под утро угомонился, разделся и, оставшись в одних подштанниках, уронил голову на стол и заснул.               

     Утром жена вышла на кухню. Муж похрапывал, положив на стол руки, а на них кудлатую голову.
     Таракан забился под тарелку и тоже, видимо, спал.
     Авдотья Андреевна глянула на мужа, хотела разбудить, но передумала: пусть проспится. А когда Иван Семенович проснулся, сказала:
     – Бесстыжая твоя рожа! Придут люди – разве приятно на тебя смотреть? Надень сейчас же штаны и рубаху! Шайтан немаканый!
     – Авдотья, ты не кричи на меня. А то я сам могу шугануть кого угодно, – отвечал Иван Семенович. – Ты вот лучше, мать, за водочкой пошли.
     – Я так пошлю, что голова вспухнет.
     – Ох, какая грозная. Не дай бог такую грозу к вечеру – всю ночь дрожать будешь... Ты на кого злишься-то? На меня? Так напрасно порох тратишь, я пил и пить буду! Не чужое, а свое пропиваю...
     – Нашел чем хвастаться! А ну, облачись! Не срами меня! – строго приказывала Авдотья Андреевна и влажным полотенцем шлепала мужа по широкой белой спине.

     Иван Семенович хохотал и своим добродушным смехом вызвал слабую улыбку на строгом лице жены.
     – Добралась! А ну, еще раз вдарь, – вновь подставлял он спину. – Можа, полегчает на твоей душе.
     Авдотья Андреевна долго не могла успокоиться. Занималась посудой и бранила мужа.
     Такие сцены были обычным явлением в доме, и Иван Семенович не обращал на них внимания. Оторвав длинный клинышек бумаги и накручивая его на палец, он мастерил себе «козью ножку». Однако непослушные пальцы рвали бумагу, и цигарка не получалась. Наконец свернув ее, он раз десять зажигал спичку, но за перепалкой с женой забывал про нее. Спичка, догорев до конца, обжигала ему толстые пальцы, но он, вероятно, не чувствовал боли и продолжал говорить.
     Затянувшись несколько раз, отложил самокрутку, облокотился о стол, прикрыл глаза тяжелыми веками.

Да-аам ко-ня, да-аам кин-жаа-ал...

     Авдотья Андреевна молча принесла штаны, рубаху, бросила их к ногам мужа. Рубаха, падая, уронила цигарку. Иван Семенович пел и не видел, что она упала. Авдотья Андреевна занялась своими делами, не обращая внимания на мужа. Вдруг она уловила запах паленого, взглянула: от штанов поднималась синяя струйка дыма.
     – Портки-то горят! Облачайся, зараза!
     Схватила с пола штаны, хлестнула ими мужа, но Иван Семенович даже не пошевелился. Выводя любимый мотив и весь отдавшись песне, он словно окаменел. Авдотья Андреевна еще больше рассердилась:
     – Шайтан немаканый!
     Иван Семенович поднял хмельные глаза.
     – Авдотья, ты не рычи на меня. Поняла? Я сам могу рыкнуть, как лев... Стены задрожат...
     И затянул новую песню:

Остались от козлика
Рожки да ножки.
Вот как и вот как –
Рожки да ножки.

     – Ну, погоди! Протрезвишься, я покажу тебе рожки да ножки!
     В это время с улицы в окно прорвался крик. Авдотья Андреевна, не торопясь, отошла от стола, приблизилась к окну, отвернула край занавески и выглянула на дорогу.
     – Наш пострел везде поспел. Опять Тимку отлупил. Ох, горе мне с этими ребятами!
     На пороге вырос Васька, возбужденный, красный, с плутовато бегающими глазами. Он думал, что мать не видела, как он дрался, и поэтому смело пошел к отцу, сидевшему на лавке.
     – О, сынок явился, – обрадовался Иван Семенович. – Иди ко мне, мой золотой!

     Авдотья Андреевна, нахмурив брови, молча подошла опять к столу, потом медленно, боком подступила к Ивану Семеновичу и сурово опросила сына:
     – Ты зачем трогаешь Тимку?
     – А пусть он сам не лезет.
     – «Сам, сам»! Знаю я тебя.
     Сложив полотенце поплотнее, она хлестнула им Ваську. Сын сжался, прильнул к отцу. Жалостливо смотрел на мать. Иван Семенович поднял гривастую голову и внушительно сказал:
     – Хватит, мать! Не смей обижать его!
     – Не заступайся! Они сядут тебе на шею. Скоро по улице проходу от них не будет. Прости господи, все как разбойники поделались!
     – Вот и хорошо. Будут знать породу Орловых! Ежели каждому сопляку поддаваться, тогда и на свете не надо жить. Правда, Васек? – Громадную, как стог сена, навесил над сыном свою голову. – Правильно делаешь. Лупи по морде всех, кто полезет. Защищай себя. Народ пошел хуже зверя. Разорвут, ежели не обороняться.

     Широкой тяжелой ладонью он погладил мягкие кудри сына.
     Авдотья Андреевна недовольно взглянула на них:
     – Учи, учи! Спохватишься потом, да поздно будет!
     Продолжая гладить Ваську по голове, отец добавил:
     – Это растет мой кормилец на старости лет. И ты, мать, не обижай его. Поняла?
     – Ремнем кости не перебьешь, а ума прибавится.
     — Ты, вона, командуй своими снохами да дочками, а в наши, мужицкие, дела не суйся. Мы сами как-нибудь разберемся. Правда, сынок?

     Немного успокоившись, Васька забрался к отцу на колени и потянулся к таракану. Запечный житель изо всех сил старался удрать, но его не пускала нитка; уткнувшись длинными усами в столешницу, он отчаянно отталкивался задними и припадал на передние ножки, делал круг, ходил боком, перевертывался на спину. Васька заливался смехом:
     — Смотри, смотри, что он делает! Сейчас на голову становился.
     Иван Семенович потихоньку потряхивал сына на коленях, Ваське понравилось это, и он попросил:
     — Тятька, шибче! Ну, шибче!
     Васька влюбленно смотрел на отца.
     — Это наш Воронко бегает так? — спрашивал он. — А как Буланка? А теперича покажи, как Серко...

     Мальчишка давно забыл про обиду, весь был поглощен новым увлечением.
     — Тятька, давай играть, как намедни, — просил он, быстро соскользнув с коленей отца, и, упираясь, тащил его за руку на середину кухни. — Встань на коленки. Ну, встань!
     Иван Семенович покорно подчинялся сыну: сперва становился на одно колено, потом на другое и опускался на четвереньки. Васька шустро взбирался ему на спину и кричал:
     — Но, поехали!

     Широкоспинный конь, встряхнув густой гривой и картинно переставляя ноги, направлялся к порогу. У Васьки от счастья перехватывало дыхание. Он пришпоривал коня пятками и натягивал воображаемые поводья. Авдотья Андреевна смотрела на них, прискорбно качала головой и говорила:
     — С ума сошел мужик. Правду бают: что малый, что старый.

     *****

     Продолжение: http://www.proza.ru/2011/08/07/548